Стихи. Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2017
Катастрофа — такое универсально
удобное,
слегка туманное понятие,
о котором в самой
глубине души
мы знаем
точно,
что оно значит.
Суть его знакома даже тем,
кто
никогда не нюхал катастроф,
не очень знают, где у них душа,
а глубины ее вообще не прозревают.
Им кажется, что катастрофа — затейливая рамка,
в которую
картину вставить позабыли.
Одни заранее ее предвидят,
другие ею угрожают и
возвещают роковую гибель.
Сама же катастрофа
в такие дни
глядит перед собой и говорит:
вот только без паники.
И даже в предпоследнюю минуту,
в двадцать четвертую минуту двенадцатого
часа
не замечает ни пророчеств, ни признаков зловещих.
На математика училась катастрофа.
И морфологией малейших расхождений увлечена.
Когда два разных варианта вещи
одной и той же, в том же измереньи,
числом одним, точнее в общей массе
ведут себя по-разному,
тогда различье те оба варианта изгоняет с привычных мест,
их связь и непрерывность прерывает
и помещает
в то измеренье, где царит дискретность,
где они
свою продолжат жизнь —
уже не независимыми переменными,
но прерывными функциями.
В десятой кассете на двадцать пятой минуте
грунт расползается под красным шламом.
И в результате разуплотнения грунта
(дожди)
валится плотина, а ведь всего лишь сдвинулся откос,
в теле плотины
возникает
так называемое хрупкое раскалывание.
Что, говоря языком физики, означает:
на двадцать пятой минуте после
полуденного колокола
в четвертый день октября
плотина
не следовала за движеньем грунта,
то есть следовала, но с трещиной внутри,
отчего
прорвало резервуар для отходов
и
пустую раму из-под катастрофы
неожиданно заполнила шумными экспериментами
в области механики потоков
невероятно тяжелая масса
красного шлама.
Рвану-ка я сюда.
Нет, сюда не выйдет.
Тогда туда.
Прорвусь.
Катастрофа конкретна и материальна.
В свободное время занимается не только физикой, но еще и химией.
Знает:
алюминий — это руда,
которая чаще всего попадается в земной коре, в породах,
но никогда в виде чистого металла,
всегда в соединениях.
Как химики сказали бы, восстановить
надо чистый металл.
Огнем мерцающий рубин и прохладно недоступный сапфир —
те тоже
к оксидам алюминия относятся.
Два атома алюминия связываются в нас с тремя атомами кислорода.
Для того,
чтобы восстанавливить алюминий
из самых разных соединений,
надо разлучить его с кислородом.
В случае с бокситами
надо еще избавиться от водорода.
Из разнообразных руд, залегающих в природе,
боксит
относится к гидроксидам алюминия.
И этот язык
катастрофа с ее математическим образованием и
некоторыми познаниями в физике и химии
должна понять.
Язык этики, эстетики, экологии и экономики
катастрофа не понимает.
Понятия на этих языках, по идее, людям
надо бы
согласовать с языком физики, химии и геологии,
а уж потом планировать и действовать.
Когда что-то восстанавливаешь,
в избытке возникают матеральные отходы,
и у них есть цвет, запах, вес — масса особенностей.
Что с ними делать.
В отсутствие предварительных согласований
миллион кубометров
красного шлама
рванул
со скоростью тридцать километров в час по полям
и населенным пунктам,
что попадались на пути.
А
катастрофа строго следовала
законам течения и сопротивления физических тел.
Окрашивала, пачкала, сгибала, ломала и сносила
людей, животных, пажити, дома, сараи, тракторы, автомобили.
И удушающую смерть
окрашивала в свой красный сурик.
Растений смерть, животных, человека.
На 25 километров в долине речки Торны,
на площади в 55 гектаров
разлился шлам.
И устремился в Марцал.
В обеих реках он покрасил воду.
В воде он втрое концентрацию ионов водорода превысил
и все живое в ней беззвучно уничтожил.
Естественно.
В согласии с законами природы.
Катастрофа безучастна.
А если должен я назвать того, на чей портрет она похожа,
то так скажу: она не посчитается
ни с физикой, ни с химией, ни с геологией.
И верно сохраняет древнюю исконность, ту,
что не знакома с точными науками.
Она приходит
без предупрежденья
с вершин и из глубин
с природной, титанической,
а то и космическою силой.
Так она рассуждает.
Кидается на нас,
из кратера выстреливает магмовым потоком,
окутывает огненною плазмой,
несется вниз,
зловеще пузырится,
не так, как мы вперед предполагали,
не оттуда,
не в тот момент,
безвременное, длящееся вечно
с начала древности
явление неумолимой силы,
свободная непреходящая песнь бесконечной материльности,
божественное наказание за содеянные грехи,
от которого не уйти.
Так она думает.
И вот она настала,
выполняет свое обещание,
налетает,
выжигает,
смывает,
с такой силой, что
настоящее время в ней
можно
выразить
лишь завершенным прошедшим,
то есть
статистически шансы
физически выжить
у уважаемого индивида
снижаются до минимума.
Насколько ей известно.
Если же все-таки выживет,
может, конечно, поныть, поплакать,
но внятно объяснить, как смог все это
пережить,
он не сумеет.
Максимум скажет, мол, явно повезло.
Но в чем.
В сравненье с чем.
И слово-то само мы взяли из латыни[1][1]:
катастрофа.
Хотя вообще-то в этой форме в латыни древней его не встретишь.
Не было такого слова.
Средневековые монахи на своей латыни
себе его из черта сотворили.
καταστροφή.
У древних греков оно обозначало поворот,
и если в жизни человека
есть поворот,
то он как раз и катастрофа.
Этим словом обозначали
масштабные потрясения, неожиданно случающиеся
в жизни природы
и нарушающие
преемственность и постоянство.
Еще его использовали как поэтический термин.
Разгадка, разрешение конфликта,
распутывание в драме всех нитей,
что для героев — роковая гибель,
для зрителя — спасительный катарсис.
В греческой драме без катастрофы не обойтись,
она — следствие
характера героя и непреодолимой силы обстоятельств.
В позднейшем же, монашеском изводе
катастрофа значит другое:
есть тот, кто отвечает за нее.
Виновный есть и жертва есть.
Все потому, что в монашеской латыни
рок, судьба понимались
не мистически, но умственно.
Однако драматическая сила
понятия по-прежнему неизменна.
Самое явное тому подтверждение,
что ни один из выживших
не в состоянии
продолжать ту жизнь,
которую ему пришлось оставить там,
на двадцать пятой минуте двенадцатого часа
того дня,
оставить не как преступник, убегающий от погони,
но в ужасе от собственной беспомощности
по непредвиденным причинам.
Нет человека,
который бы
сумел туда вернуться —
в минуту «до».
Катастрофа рвет цепи соразмерных человеку
причинно-следственных связей.
Минуты, часы, недели, месяцы
после катастрофы
пусты.
Древние греки
понимали под катастрофой
такой
субстанциальный поворот,
который роковые изменения несет
с точки зрения отдельной личности.
У космоса нет фатума.
Рока и судьбы
у них и боги не могли избегнуть.
На декабрьских слушаньях суд
города Веспрем
в качестве свидетеля заслушал мужчину сорока лет.
Свидетель, ухватившись за веревку,
свисавшую с крыши,
сумел спастись, и стремительный поток красного шлама
его не захватил.
Ему пришлось просидеть на крыше
несколько часов.
Тридцать шесть процентов кожной поверхности
пострадало от химического ожога.
Но у катастрофы конкретики
даже больше, чем у разъедающей тело соляной кислоты.
Ум человеческий не может объять ее материю
и поместить в цепочку причинно-следственных связей,
в ней есть космическое нечто.
Почему именно я.
Почему именно здесь.
Если
вопрос поставить не в том измерении,
в котором случается событье,
ответа не получим.
Когда главному обвиняемому
в веспремском суде
тоже дали слово,
он
спросил у выжившего,
поможет ли тому
справиться со случившимся, если он признает,
что все обвиняемые причастны к событию,
при том, что резервуар с ядовитыми отходами,
из которого произошла утечка,
не был переполнен,
следовательно,
обвиняемые никакой ошибки не допустили.
Не поможет,
ответил сорокалетний мужчина,
ведь я пережил эту катастрофу
со всей своей семьей,
наша жизнь разрушена,
и тут уж вы ничего не измените.
Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Стихотворение венгерского поэта Петера Надаша (род. в 1942 г.) написано для фотоальбома «Мементо» (2015), выпущенного Центром фотографии имени Роберта Капы в память о страшной катастрофе, произошедшей в Венгрии в 2010 г., когда в результате аварии на заводе по производству алюминия в районе города Айка произошла утечка более миллиона кубометров токсичного красного шлама. Затопленными оказались территории областей Веспрем, Ваш и Дер-Мошон-Шопрон, пострадали 140 человек, опустели целые деревни.
1. В венгерский язык это слово пришло из латыни. В русский — непосредственно из древнегреческого — в значении «ниспровержение, разрушение, гибель». Примеч. перевод.