Перевод с финского Ивана Прилежаева
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2017
Я не знаю, как работают механизмы этого мира. Не вижу вращения их шестерен.
Например, такие как Гольфстрим или медный карьер, естественные и рукотворные системы. Все они имеют какое-то предназначение. И все они стали необходимостью. От них появилась зависимость. Однако их предназначение остается для меня по большей части скрытым. Я не знаю, какие механизмы следовало бы демонтировать или остановить, каким просто убавить обороты, какие, наоборот, стоило бы создать. И хватит ли нас на это, выдержит ли мир такую насильственную, такую разрушительную любовь?
Боюсь, что никто по-настоящему не знает, все так же беспомощны, как и я.
Но если кто-то скажет, что знает ответы и готов рассеять мои страхи, я не поверю. Чертов супермен!
Я вообще ничего не знаю. И, как видите, горжусь этим.
>Незнание есть нищета, а нищета — путь к спасению. Знания, как и богатство, в конце концов утратят все. С нищего нечего взять. Он может лишь приобрести.
Если дожил до своих лет с пустыми карманами, ничего не накопив и не подготовив путей к отступлению, то и пустота смерти никак не почувствуется.
Знание — это власть, как и деньги. Ложное знание — тоже власть, как и фальшивые деньги.
До тех пор пока в печатном станке не закончится краска, а в мире то, что можно купить.
Как и платье на короле остается лишь до тех пор, пока не обнаружится, что он голый.
* * *
Кто я?
Случайный пример, столь же ничтожный и значительный, как любой другой, как любой из вас. Мне приходится жить в настоящем. Мне приходится думать о будущем. Мне приходится поддерживать свою надежду. Мое отношение к будущему неопределенное и зависимое. Я использовал примерно половину тех лет, которые современный уровень жизни отпустил лично мне.
Кроме того, я один из виновных в появлении двух маленьких существ, которым предназначено дожить до последней четверти нынешнего века.
Это будущее воистину покрыто мраком. Никто пока не знает о нем ничего.
Однако мне приходится каждый день разговаривать со своими детьми. Мой долг — воспитывать их. Мой долг — подготовить и проводить их в путешествие в мир, о котором я ничего не знаю.
Для них я тот мудрец, суперчеловек, в которого я сам не хочу или не в состоянии верить.
О чем говорить?
Я глупец, если иногда не могу сообщить собственным детям даже самых простых фактов о мире.
Мой голос ломается, я проглатываю слова и похож на жалкого, спятившего с ума старика.
Я чувствую шелест огромных крыльев безумия над головой.
Я сейчас говорю не о неизбежном вымирании эндемичных мадагаскарских лемуров или азиатских львов — об этом я могу рассуждать почти с наслаждением, поскольку вымирание львов даже косвенно никак не повлияет на меня и жизнь моих детей. Я говорю о вещах самоочевидных, подобных расписанию поездов… Все, что сейчас изо дня в день делают люди, так грустно. Как может быть, что поезда сталкиваются настолько редко? И как взаимодействуют врачи и полицейские? Одни исследуют пулевые каналы, чтобы другие узнали, кто стрелял… И что такое банковский счет? Какой смысл отдавать куда-то свои деньги на хранение — почему нельзя просто держать их в копилке «Муми-тролль»? И какую пользу от этого получает хранитель, банк? Это надувательство? Или почему нельзя делать леденцы самому, если на фантике подробно рассказано, что для этого требуется? Нужно еще знать — как. Могут быть необходимы специальные станки, которые есть только на фабриках. Но если по-настоящему захотеть, то никто не запретит купить такие для себя. Понадобятся только помещение и так называемое силовое напряжение, этакое «мощное электричество». И потом можно самому делать леденцы на палочке и лакричные конфеты. Так много зависит от воли. Или, скажем, винты. Существует много разных винтов. Знаете, как они важны! Почти все скреплено винтами. Практически весь мир держится на винтах. Бывают винты обычные, под плоскую отвертку. Есть так называемые торксы. У них красивый шлиц в форме звездочки. И еще есть винты с крестиком на шляпке. Если все головки с крестиком вдруг одновременно ослабнут, то все корабли пойдут ко дну, все атомные станции и боеприпасы взорвутся и все дома рухнут.
Но они не ослабнут. Они крепко закручены. Крепко.
Вот что я могу вручить грядущим поколениям. Ложное утешение.
Много лет назад на Юханнус[1] мы отправились на пустынный берег в Арабианранте.[2]
У детей был с собой пластмассовый кораблик, который мы собирались пускать по воде. Я решил показать, что нужно делать. Взял суденышко и закинул его как можно дальше. Веревка оборвалась на дальнем конце, и кораблик устремился в море. Дети смотрели ему вслед, пока он не скрылся.
«Папа забросил туда наш корабль».
Теперь он уже давным-давно в Тихом океане, в порту назначения на новейшем материке.
* * *
Нынешнее время — время страдания.
В чем заключается страдание?
Мы приговорены к смерти. Ждем приведения приговора в исполнение. Беспомощно сидим сложа руки изо дня в день. Делаем то, что делают люди. Всматриваемся в будущее, прокручиваем одни и те же мысли, бессмысленно мараем клочки бумаги.
В смертном приговоре главное наказание — время между приговором и казнью, промежуток, когда приговоренный ежесекундно знает, что час близок.
Казнь — краткий миг милосердия. Так прекрасно, когда после тяжелой работы проклятое сознание уходит.
Еще сравнения. Мы клоуны или фокусники, но обманываем сами себя.
Пытаемся создать для себя же иллюзию, что все весело и хорошо.
Что почва под ногами крепка, винты надежны, о да!
Тем не менее мы не веселы. Не можем скрывать свои уловки и ухищрения от общества — и от себя самих.
Потому что знание о конце света каждый день проникает в нас изо всех щелей. Все закончится. Нефть, фосфор, серебро, киты, лес, австралийский тунец, чистый воздух, тигры и питьевая вода. Закончатся книги. Закончится поэзия, она соединится с индустрией компьютерных игр. Смолкнет музыка. Закончится материя. Исчезнет тело.
Все, все, все кончится.
Знание о конце света приходит к нам отовсюду. Оно вливается в нас мощным потоком из крупиц информации, сведений, взглядов, изображений, предложений, банальностей, заклинаний, предчувствий и страхов и откладывается на дне черепной коробки, черное, плотное, сверкающее, без запаха, чистое.
Когда оно полностью вытеснит нашу душу, то есть надежду, конец света готов.
Это не взрыв и не массовое убийство.
Это уплотнение, атрофия; результат конца света тверд и красив, как алмаз.
И когда конец света наступит, все будет сохранено, как у дьявола за пазухой.
И все будет тщательно записано, заархивировано и проиндексировано. Все будет сжато в единый супермощный компьютер, сервер, диск которого сохранит что угодно, в орудие дьявола, адскую штуковину, которая вечно мигает своими сигнальными лампочками, жужжит и тикает в пустоте.
Это и есть наше спасение, разрешение нашей вечной вины — полное слияние с Господином Пустоты и Небытия?
Так вот почему наш шаг сейчас так радостен и упруг! Вот почему над проповедниками апокалипсиса так издеваются и ненавидят их!
Брюзги!
Проповедники апокалипсиса — единственные, кто не считает конец света славной штукой.
* * *
Что нас может утешить, если мы не соглашаемся признать себя находящимися в беде, а цепляемся побелевшими пальцами за созданные нами самими иллюзии?
Утешение.
Остановлюсь на этом.
Думают — вы думаете, — что только детям нужно утешение. Или, может быть, те, кто умирает и все потерял, — безутешны. Это подразумевает, что утешение — это земные блага и защита, достаток и домашнее тепло. Это не так.
Думают — вы думаете, — что утешение — это избавление от трудностей и страданий, растворение в фантазиях и пустословие в критической ситуации. Это не так.
На самом деле только истина приносит утешение. Даже тогда, когда истина ужасна.
И наоборот, утешение приближает истину, то есть любовь. Представьте себе поранившегося ребенка. Ласковые слова и объятия подведут его к той истине, что его любят.
Неужели это не истина? Что его, что нас любят? Разве само наше существование не свидетельство этому?
Истина никоим образом не относится к знанию. Истину невозможно купить или заполучить даже великой жертвой. Истина — это то, что есть.
Прежде всего это нищета. Выберите между своим знанием, богатством, накоплениями — и истиной.
Истина — объект веры.
А теперь это то, что на нынешнем пути нашей цивилизации более не может продолжаться.
И далее.
Выдержит ли мировая любовь такое разрушительное, такое жестокое обращение?
Подождем ответа.
* * *
Традиция отказа от истины и утешения, иначе именуемая модерном или Новейшим временем в истории человеческого общества.
Модерн — это захватывающий эксперимент, который непонятно как остановить: игра со спичками.
Его демоническая черта — проявление все большей безальтернативности.
Тем не менее с ним необходимо покончить, хотим мы этого или нет.
И в этом смысле у него действительно нет альтернативы. С ним необходимо покончить. Мы знаем это. У нас хорошие оценки и высшее образование по части знания о конце света.
В чем заключаются идеи, идеалы и уроки нового времени?
С точки зрения теологии модерн есть замена догмата о первородном грехе догматом о первородной непорочности.
Решено, что человек разумен, милосерден, прекрасен и добр; и жадность — это почтенная черта характера, которой не следует стыдиться (ее предпочтительнее именовать как-нибудь иначе, скажем, целеустремленностью, состязательностью — которая «создает рабочие места», — ответственностью за результат или, по-старому, амбициозностью); сдержанность и ограничение — это насилие, противное естеству, ведь человек по природе своей жаден.
Я не говорю, что это моя точка зрения. И я не выступаю в роли критика. Это общеизвестные факты.
Эпоха модерна — или скорее индустриальная эпоха, которая началась в начале XIX века, — это прежде всего избавление от бытовых трудностей и повышение комфорта, это облегчение боли. Это кампания против страдания. Счастье в эпоху модерна в целом понимается как отсутствие мучений и страдания. Те, кто дает другие определения счастья, — это фанатики, оккультисты и диванные психологи.
Но.
Что может быть более безболезненно, чем несуществование, глубокая неосведомленность, сон, от которого не требуется пробуждаться? Об этом мечтает каждый приговоренный к смерти.
Парадоксом повышения комфорта и уменьшения страданий является то, что при этом мы неизбежно и целенаправленно приближаемся к смерти, которая является полным избавлением от страданий, безусловной кульминацией, самой привлекательной грезой.
Тем не менее это жупел той же самой кампании.
Теперь мы видим внутреннее и скрытое, но тщательно лелеемое ядро модерна — нигилизм.
* * *
Спасение.
Как вам? Слишком религиозно? Утопично? Необъяснимо ложно?
Верующие ведь много говорят о спасении.
У христиан понятие спасения включает в себя шокирующий, но продуктивный парадокс.
С одной стороны, спасение — это то, о чем нам следует постоянно беспокоиться. Мы можем выбрать погибель. Но ни в коем случае не должны ее выбирать.
Кратко: надо поступать правильно, а не ошибочно.
С другой стороны, Иисус Христос своей смертью и воскрешением спас людей от их собственного зла. Он дал нам вечную, выражаясь современным языком, истинную жизнь — в отличие от простого существования, пустого взгляда приговоренного к смерти, рисования каракулей ручкой на листке бумаги во время скучного телефонного разговора.
Мы находимся в ужасной опасности. И мы спасены.
Защитник природы, то есть эколог, — маргинальное создание и нарушитель спокойствия эпохи модерна — очень напоминает христианина.
Для обоих истина — суть веры, не деньгами или трудом приобретенная собственность или добродетель.
Один не ищет видео в высоком разрешении, запечатлевшее воскрешение Христа, а другой — детальных, ошеломляющих, однозначных статистических свидетельств о всемирной экологической катастрофе.
Для них все происходит здесь и сейчас: Христос восстает из мертвых; биосфера истощается и загрязняется.
Защитник природы, как и христианин, говорит о спасении. Если бы не говорил, то был бы просто притворщиком среди притворщиков. Вероятно, его можно было бы назвать защитником окружающей среды. При этом истинный предмет защиты был бы преднамеренно слишком велик для него.
Верят ли эколог и христианин в одно и то же спасение? Разумеется.
Эколог и христианин не надеются на спасение от смерти. Они не «противятся» смерти. Они не боятся ее. Каждый из них принимает ее почтительно и безоговорочно.
Но при этом они украдкой смотрят поверх смерти, пренебрегают ею. Их взгляды и мысли все время обращены к продолжению, не к остановке или Конечной Цели — исполнению всех желаний, прекращению всех болей: смерти.
Для радикального защитника природы и обыкновенного христианина эта надежда на продолжение, отсутствие страха небытия очень важны.
Носитель современной мирской идеологии модерна, напротив, хочет спастись от той самой смерти, к которой втайне прикован его остекленевший взгляд.
Это тоже шокирующий парадокс, однако бесплодный.
* * *
Поскольку цель модерна трансцендентна — избавление от страдания и новая жизнь в пространстве без вещества, без силы притяжения, без тела, — знаки и проявления ее в нашем мире неистовы и непостижимы.
Они проявляются двояким образом. В первую очередь — это вдохновленные гибрисом, чудесным образом удавшиеся эксперименты, такие как компьютер или интенсивное земледелие.
Во вторую — побочные последствия успешных экспериментов, уродливые и хаотичные.
Ужасно, что каждодневные действия и безобидные мечты, трудолюбие и изобретательность одного-единственного вида млекопитающих всего за две сотни лет перевернули вверх дном всю окружающую среду и вызвали проблемы и изменения поистине космического масштаба, столь непостижимые для человеческого разума, что многим трудно в них поверить. Хотят обоснований. Хотят знать, в чем фокус.
Как у нас получилось так быстро уничтожить бо`льшую часть дождевых лесов на планете?
Как нам удалось всего за два поколения полностью истребить берберийского льва?
Как мы можем быть такими бесчувственными, такими скудоумными, чтобы ежегодно производить тонны отходов электроники, на самом деле не являющиеся отходами, а лишь «выведенным из употребления оборудованием»?
Как нам удалось проделать дыру в небе?
Как это стало возможным? Это сродни волшебству.
У волшебного фокуса всегда есть объяснение. Этим он отличается от явления природы или чуда.
В Тихом океане плавает громадный, по площади в четыре раза превышающий Финляндию, остров из мелкого и крупного пластика, о котором несколько лет назад сообщали в новостях как об открытии нового материка.
Вот в чем вопрос.
Никто, никакое правительство или какая-нибудь безответственная компания, не сооружал его посреди океана.
Он возник как побочный продукт повседневной жизни обычных людей.
Гигантский материк из мусора — утрированно-конкретное, ироничное и сокрушительное подтверждение догмата о первородном грехе.
И объяснение всех наших разрушительных фокусов.
* * *
Спасение. Оно требует сил, правильных действий, не ошибочных, в этом мире.
Откуда взять силы?
Мы можем лишь верить в спасение или перестать верить в него. Другого не дано. Вера сворачивает горы.
И если мы обратимся к вере, то придется принести болезненные жертвы.
Если мы действительно любим свой единственный дом во Вселенной, наша политика обновления не может оказаться чрезмерно радикальной. Если потребуется, мы до основания разберем всю нашу цивилизацию и построим на ее месте другую, лучше, красивее.
На таком уровне нам следует мыслить.
Сейчас все советы ценны, не только хорошие. И их не следует считать поражениями или победами, но — надежными инвестициями.
Я сейчас не говорю о бомбах и насилии. Это не вытекает ни из соображений морали, ни из так называемого sola Scriptura.[3] Бомбы никуда не годятся. Кто их сбросит и на кого? Милитаристская программа сохранения жизни всегда авторитарна. Это фантазия суперменов, оплаченная фальшивыми деньгами. Человечество не может объявить войну против себя. На войне враг всегда кто-то другой. Это не пройдет. Война не годится.
Хорошим доказательством этого является модерн, толкающий весь наш вид к медленному самоубийству.
Мы просто, не признаваясь себе в этом, потихоньку решили уйти и унести с собой азиатских львов, китов и дождевые леса.
Война — недостаточно утопическое решение. Насилие — никудышный компромисс.
* * *
Что дальше?
Сказать теперь, что знаю? Хотя мне и не следует ничего знать.
«Тишина и молитва являются экодеяниями».
Мысль не моя. Вычитал ее в пятилетней давности «программе сохранения жизни» из одной лютеранской церкви.
Я добавил бы только, что главные экологические деяния, скромные повседневные
дела и решения, такие как сортировка мусора, отказ от ненужного,
то есть почти всего потребления, и переход к вегетарианству и являются
«тишиной и молитвой».
Они являются проявлением воли, духовными усилиями для совершенствования будущего.
Они — обуздание первородного греха.
На них лежит воспитательная миссия, задача корректировки духовных основ нашей культуры.
Экологические деяния — это признание нами зацикленности и своекорыстия и лишь затем мероприятия, имеющие известное или предполагаемое влияние в будущем.
Они не отличаются от молитвы. Ничем.
Тот, кто насмехается над экологичным образом жизни или над молитвой, тот смеется над тем, что стремится в нас к хорошему.
Давайте еще раз вспомним о громадном пластмассовом острове в Тихом океане.
Только совсем уж толстокожий циник может утверждать, что пути назад нет, что мы не сможем создать иной, новый континент, новое общество.
Беда, в которой мы оказались, по природе своей такова, что одни лишь суетливые метания нас не спасут.
Мы можем все разобрать и начать с чистого листа, но если не сделаем этого с любовью, то наши действия окажутся никчемным или даже разрушительным кустарничеством.
Экологические деяния должны совершаться автоматически, как и нынешние ошибки.
Следует молиться, желать блага — до последнего вздоха.
Перевод с финского Ивана Прилежаева
Антти Нюлен (род. в 1973 г.) — финский писатель, эссеист, критик, переводчик. Специалист по французской литературе XIX века, переводил на финский в том числе Шатобриана, Бодлера, Флобера и Гюисманса. Убежденный католик, феминист и веган. Первый сборник Нюлена «Эссе зла и гнева» (2007) получил престижную литературную премию Калеви Янтти. В своих полемических эссе Нюлен часто касается таких тем, как религия, вегетарианство, экологизм, поп-музыка, секс, маргинальность, смерть. В 2012 г. ведущие финские режиссеры Кристиан Смедс и Янне Рейникайнен поставили на сцене ряд драматических монологов Нюлена и известного финского экологического активиста Пентти Линкола под названием «Нюлен и Линкола» (2012). Публикуемые тексты Нюлена вошли в сборник «Доброта и другие тексты для сцены» (2013).
1. День летнего солнцестояния (или Ивана Купалы), общегосударственный праздник в Финляндии (примеч. пер.).
2. Арабианранта (Arabianranta) — в настоящее время современный жилой район Хельсинки. Его строительство велось с 2000-го по 2015 г. (примеч. пер.).
3. Только Писание (лат.).