Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2017
О ценности жизни
Ценность жизни может придать лишь служение, с сознанием которого человек предается своему делу. Звучит это как-то строго и слишком обобщающе, но это единственная правда, которую я признаю со всеми последствиями. Никто не может рассиживать на лугу, подобно бычку Фердинанду[1], и безнаказанно нюхать прелестные цветочки. Ты человек, и значит жить тебе надо по-человечески и среди людей.
По-человечески ты живешь, если живешь честно. Если в основе каждого твоего поступка и слова лежит намерение не причинить вреда людям. Если ты пытаешься — ненавязчиво и без лишнего шума — им помогать. Порой хотя бы тем, что не замалчиваешь простые истины. Порой — лишь тем, что не повторяешь чужую ложь. Порой — тем, что не произносишь «да», когда все кричат: «Да, да!» Последовательно, на протяжении всей жизни не соглашаться с ложью — большее геройство, нежели периодически бить себя в грудь и бурно против этой лжи протестовать.
И только тогда ты сможешь мирно упокоиться на смертном одре, если каждый день всеми силами служил правде. Иногда правда очень проста и ничтожна. Но не тебе выбирать. В том и ценность жизни.
О том, как надо жить и писать
Всякий мудрец, с чьими размышлениями мне удалось ознакомиться, учил, что жить и писать надо так, будто каждый наш поступок — последний, будто в конце каждого написанного нами предложения точку ставит смерть. Только сознание смерти — безо всяких сантиментов, страха и беспричинной трусости — сообщает истинное направление нашей жизни и тому, что мы пишем. Жить и писать надо как в последний раз, то есть спокойно, вдумчиво, с равным пристрастием наблюдая за миром и за самим собой, за своим разумом и страстями, за людскими намерениями и тем, как мы связаны со вселенной. Это и есть единственно достойное человека поведение: большего с нас даже Бог спросить не может. И нет большего греха и тщетной попытки, чем желать большего, нежели может спросить с нас Бог. Или желать чего-то другого.
О человеческом характере
Самое любопытное явление из тех, что мы встречаем в человеческой жизни, — человеческий характер. Нет ничего интереснее, удивительнее и неожиданнее, чем процесс, в ходе которого человек выдает особенности своего характера. Что бы ни являл нам мир: горы и долы, чудеса природы, бесконечное разнообразие земной флоры и фауны, ничто не сравнится по уникальности с характером отдельного человека. Когда в своем интересе к устройству мира мы доходим до познания человеческого характера, то сразу понимаем: вот оно, то настоящее задание, которое дает нам жизнь. Все остальное, что мы узнаем, обогащает лишь нашу эрудицию. Но душа наша богатеет, только познавая характеры. Ведь это самый непосредственный способ воспринять человека: характер и есть сам человек.
А раз так, мы безрезультатно пытаемся его скрыть, но человек не способен утаить характер — точно так же никакая дымовая завеса не поможет ему спрятать свое телесное существо. Мы сколько угодно можем рядиться в накладные бороды и маскарадные одежды, но в какой-то момент любая маскировка с нас слетает и проступает реальность. Одно-единственное движение, слово, поступок в конечном счете выдает наш истинный характер: маскарад — дело временное. А встреча с настоящими особенностями какого-нибудь характера — самое сильное из доступных нам человеческих переживаний.
О познании тела
Параллельно с познанием собственного характера надо познать и природу своего тела. Но только как природу дурного и неверного слуги. Характер — наш господин, разум приказывает нам; тело — лишь слуга. Так и надо с ним обращаться: разумно и справедливо, непредвзято и строго — как со слугой, который каждую минуту готов предать, сбежать и взбунтоваться. Необходимо познать его природу, его склонности и по возможности приспособить его к миру, к возможностям, к вечному ритму жизни. Оно — слуга и ведет себя изрядно по-детски. Склонности наших органов столь же примитивны, как потребности малого ребенка. Тело хочет всего — познать все радости, удовлетворить себя самыми разными способами — и хочет этого постоянно. В таком случае надо обходиться с ним строго. Но материал, из которого оно изготовлено, хранит родство с землей, с водой, со звездами: есть в теле что-то вечное, даже при всей его смешной бренности и преходящести. За то короткое время, на которое этот слуга нам дан, надо узнать его природу и качество, тайные потребности и дать ему — по доброй воле и опираясь на опыт — все, в чем он может нуждаться, чтобы он выполнял свою работу и не мешал характеру и разуму делать свое дело. Но никаких невольничьих бунтов характер допускать не должен.
О чувствах
Насколько я понимаю, в отношении чувств тоже надо держать себя в руках. Только неустанное внимание, разумное обращение и опыт могут помочь нам сохранить власть над своими чувствами. Того, кто творит насилие над собой, ждет поражение. Чувства — дикая орда. Они воюют с человеком с помощью самых разных вооружений, как участники боев без правил, — не уважают никакие установления, пинают, щиплют, кусаются. В их бунте есть нечто устрашающее и прекрасное. Человек жив до тех пор, пока у него есть страсти. Но страсти можно воспитывать. Эгоизм, сладострастие, телесный голод и жажду — очеловечить. Даже алчность можно превратить в полезную человеческую волю. Точно так же, как можно укротить силы ветра, огня и света, поставив их на службу человеку, можно усмирить силы и страсти, бушующие в человеческом теле, править нашими сердцами и нервами. Эти дикие силы можно подчинить человеку. Но для этого нужны огромный опыт, немалые ограничения, большая воля и сверхчеловеческая сила.
О том, что человек — часть мира
Человек в своем безмерном высокомерии и тщеславии склонен думать, будто может жить вопреки законам мира, опровергать их и безнаказанно восставать против них. Как если бы капля воды сказала: «Я — не море, я другая». Или искра заявила: «Мне огонь не указ». Но человек — лишь простая деталь мира, он такой же скоропортящийся продукт, как молоко или медвежатина, как все, что на мгновение выбрасывается на гигантский мировой рынок, а в следующую минуту уже оказывается в мусорной корзине или выгребной яме. В телесном своем воплощении человек совсем не представляет собой некую высокоуровневую составляющую мира; он скорее совокупность материй, обреченных, увы, на гибель. Камень, металл — и те живут дольше человека. И потому все, что мы посредством своего тела значим в мире, — ничтожный пустяк. Только душа наша сильнее и неизбывнее камня и металла — потому и воспринимать себя мы должны исключительно в плане души. Сила, которая выражает себя в бренной телесной ткани, не просто деталь, но смысл мира. Эта сила — человеческая душа. Все остальное, что мы значим и демонстрируем в мире, смешно и убого.
О человеческом материале
Пять тысяч лет, десять тысяч лет не менялся человеческий материал. Менялись только декорации, системы и условия общежития. То, чем является человек — душа и характер, — не изменилось. В граде Господнем, Вавилоне жили те же люди, что и сегодня живут в Будапеште: и в душе своей они точно так же ощущали мир и ровно так же реагировали на него. Только в отсутствие вспомогательных инструментов они были ближе к тайнам мира, ко времени, к звездам, к знакам, которыми разговаривает природа. Слух у них был тоньше, зрение — и без подзорной трубы — острее, они были чувствительнее, восприимчивее, внимательнее. Человеческий материал не изменился, но человек — скажем спасибо нескольким гениям и изобретениям — в условиях цивилизации стал слышать и видеть хуже, чем в стародавние времена. Он стал глупее и тупее. Эрудированнее и в то же время невежественнее. Человек мнит, будто одним нажатием кнопки управляет вселенной. Цивилизация, эта исполинская конструкция, изгнала человека из великого, тайного, внутреннего мирового братства.
О больших лесах и хвойных деревьях
В лесах есть что-то гнетущее, особенно в хвойных. Гнетет не только царящая в них тьма и сопутствующая ей тишина, но и глубокие тени деревьев, их церковное величие и внушающая трепет стать. Поражает жизненная воля, с которой большой лес выражает мировые силы. Только представим, что за силы и устремления подняли из земли сотни тысяч пятиметровых елей! Сколько семян, пыльцы, пестиков, проб и ошибок, солнечного света, дождя и ветра потрачено природой, чтобы возвести один такой лес! И какой целеустремленностью и немотой обладает это существование, которое желает лишь одного: быть, расти и сохраняться на века, полностью себя выражая, дыша, отвечая миру, — и в то же время ни с кем и ни с чем не пытается бороться, дает дом и жизнь миллиардам живых существ. Какая великая и мудрая общность этот хвойный лес на сотню гектаров. Ели сторожат жизнь, точно праотцы. Отвечают своими гигантскими стволами земле и небу. Как только есть возможность — иди в лес.
О том, что природа величественна, но и скучна
Но когда идешь в большой лес, или отправляешься в пустыню, или плывешь по морю и душа твоя наполняется чувствами величия и бесконечности, не обманывай себя, знай: в глубине души тебя интересуют исключительно человек и больше ничего. Шумное кафе может оказаться столь же интересным, как Атлантический океан, или Сахара, или вечнозеленые карпатские леса. Один-единственный человек — когда он демонстрирует свое существо и выдает свои тайны — интереснее Монблана. Поражайся бесконечности природы, старайся жить в гармонии со своим характером и силами природы, но не стыдись и не отрицай, что даже самая грандиозная драма природы поразительно быстро перестает по-настоящему тебя привлекать и вызывать интерес, если не связана напрямую с судьбой знакомых тебе людей. Дикая природа скоро надоедает, начинает казаться бессмысленной, если на безбрежную сцену ее не выходит человек, единственный истинный, никогда не надоедающий объект твоего внимания и интереса. Твое дело, опыт, роль, судьба на этой земле — человек, а не Монблан. Мир — лишь сцена и декорация, за которой ты эпизодически наблюдаешь; и лишь за монологом сомнительного героя следишь с бьющимся сердцем и взволнованным разумом. Все остальное тебе рано или поздно надоедает.
О том, что надо много гулять
Гулять, естественно, всегда надо в одиночку, как минимум час, но лучше полтора, а по возможности два в день. Прогулка выражает самый человечный ритм жизни. Тот, кто гуляет, никуда не хочет прийти, ведь если человек отправляется в путь с какой-то целью и в конкретном направлении, он уже не гуляет, а передвигается. Гуляющий в каждую минуту своего пути уже добрался до цели прогулки — это не дом, не дерево, не смотровая площадка с красивым видом, а именно непосредственное соприкосновение с миром на открытом воздухе. Человек, медленно растворяющийся в пейзаже, становится частью леса или луга, ритмично предает себя вечной реальности, вневременному мировому пространству в великих декорациях природы; каждую минуту ему кажется, будто во время прогулки он вернулся домой. Прогулка — полноценное одиночество. В комнате вокруг тебя книги и предметы, напоминающие тебе о задачах и обязательствах твоей жизни, о работе или о призвании. Тот, кто гуляет, освободился от своей работы, остался наедине с миром, предает свою душу и тело древним стихиям. Задумайся: ты ходишь по земле и можешь гулять под звездами. И это прекрасно.
Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Шандор Мараи (1900, Кошице — 1989, Сан-Диего) — один из самых известных и переводимых (правда, не на русский язык) венгерских писателей ХХ века. В первой половине столетия Мараи был больше известен как журналист и автор популярных романов («Признания буржуа», «Наследство Эстер», «Свечи сгорают дотла» и др.), но настоящую мировую славу и признание принесли ему обширные и подробные дневники — не только наблюдения за эпохой, но и увлекательная эпопея внутренней жизни. «Травник», сборник коротких размышлений о жизни, стилизованный под старинные травники — книги о траволечении, зачастую с наставительными поучениями, — вышел в 1943 г. Небольшие главки связывает общая тема: ни много ни мало — поиск смысла жизни и места человека в современном мире. Значительная часть рассуждений посвящена отношениям человека с природой, и шире — с окружающей средой. Безусловно, с точки зрения современного дискурса многие мысли Мараи могут показаться наивными, но это уже не наивность его предшественников, для которых человек еще был хозяином природы, а сама природа — лишь бережно хранимым или бездумно используемым инструментом.
1. Бычок Фердинанд — герой сказки американца Мунро Лифа «История Фердинанда» (1936) о застенчивом быке, который любил нюхать цветочки и по ошибке попал на корриду. По книге снят известный мультфильм Дика Рикарда «История Фердинанда» (1938). Прим. перевод.