Варвара Заборцева. На границе степного солнца. — «Звезда», 2023, № 1. Марфа строила дом. — «Звезда», 2024, № 2
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2024
Варвара Заборцева. На границе степного солнца. — «Звезда», 2023, № 1. Марфа строила дом. — «Звезда», 2024, № 2.
Проза Варвары Заборцевой является органичным продолжением ее поэзии. Как рассказ «На границе степного солнца», так и повесть «Марфа строила дом» — феномены стиля. Стиль этот — дрессированный, им овладевали. Напряжение авторских мускулов заметно по архитектонике произведений: почти все главы обоих текстов начинаются с короткого, вынесенного в отдельный абзац предложения. Автор как бы делает стартовый вдох: «Машина будто везла настоящий дом» — «Закат вскрывал все живое» — «На Кулойские угоры повадились волки» — «Лед не всегда белый» и т.д.
Признаками освоения стилевой стихии, схватки с ней являются и многочисленные инверсии порядка слов: «Резко туман отступил». «На выдохе мама шептала». Что-то в этом есть, что позволяет необщее выражение авторского лица запомнить крепче.
Что ж. «Что в час сотворено, то не живет и часа. Лишь то, что писано с трудом, читать легко», — верно заметил В.А. Жуковский.
Впрочем, с легкостью чтения дела обстоят не так однозначно. Язык прозы В. Заборцевой — насыщенный, даже перенасыщенный; используя лексику автора, — «ядреный». Взглянем на россыпь диалектизмов: «наверсытку», «говоркóе» (болото), «летечко», «изпоредка», «каженный день» и проч.
Любо!
Автору важно сохранить в тексте голос родной земли. Несмотря на то что география странствий героев рассказа «На границе степного солнца» весьма обширна, сердцем они всегда в Пинеге. А повесть «Марфа строила дом» и вовсе целиком сосредоточена на малой родине, за пределами которой для персонажей мира как будто и нет.
Автор находится в опасной близости к такой ситуации, когда этнография, «региональность» — разновидность экзотики — перевешивает литературу. Беспокоит перспектива: Заборцева рискует стать заложником своего стиля, уйти в самоповтор. Это, впрочем, не приговор, а предостережение.
В рассказе «На границе степного солнца» есть выход за пределы своей «ойкумены», своего обжитого севера. Здесь есть культурное многоголосие. Разбавляют этнографию упоминание Шиллера, образ мамы, иногда переходящей на французский язык, Ванино рассуждение о «романском стиле». Сознание автора, казалось бы накрепко вросшее в родную почву, все же открыто влиянию мировой культуры.
Главные герои рассказа движутся на машине с севера к южной границе; причины отъезда не обозначены прямо, но по репликам персонажей и авторским высказываниям мы понимаем, от чего бегут Ваня, Любушка, мама и дядя Женя: «Мужчинам писала война», «Война не была новостью» и т.п. Рассказ динамичен (повесть о Марфе — скорее камерная, укромная): читая, словно сам мчишь через всю страну. Мелькают селения, области: «Вологодчина», «Нижегородчина» — скрипит на зубах, как капуста, а то и как песок.
Автор видит точно, схватывает метко. «Брови — на все переднее зеркало». «Глаза цвета намокшего дерева» (у собаки). Максимальный объем художественной информации на минимальное количество языковых средств — это, конечно, признак определенного навыка, набитой руки.
Автор умеет использовать маленькие, оживляющие повествование приемы. «На гигантском камне — гляди — колокольчик» — и вот уже создан эффект присутствия.
Это о форме. Скажем и о смыслах.
В реальности В. Заборцевой до «инобытийного» не пролегает какое-то большое расстояние, которое нужно пройти. Собственно, потому что упразднена приставка «ино». Нет для сказительницы никакого «иного», все единое. Бога здесь не взыскуют, Бог давно найден, и нечего устраивать драму из поиска. Это не болезненный интеллигентский прорыв к вере или религии путем обдумывания, сомнений и т.п. Бытие мирно принято, нет ни сопротивления, ни надсадного богоискательства — все, как я уже сказал, найдено, и вот — мерно вращается круг жизни. Здесь нет метаний и бунта романтизма. Нет модернистского надрыва и постмодернистской теплохладной иронии. Поиска идеала тоже нет, ибо идеал здесь — на расстоянии вытянутой руки. И слова Бродского о Боге, который в деревне живет не по углам, а благословляет своим присутствием весь уклад, всю утварь, как никогда уместно вспомнить (особенно если учесть, что земля, взрастившая В. Заборцеву, та же, где поэт отбывал ссылку, — Архангельская область).
Создание портрета при помощи природных образов удается автору блестяще: «Нежданно-негаданно встретились их глаза. Брусничный лист и черная рябина» (о встрече северянки с южанкой). И автор богат на подобные детали, он приглашает нас к ломящемуся от яств столу: хочется попробовать все, но, увы, наедаешься до отвала первым же блюдом. В. Заборцева — далеко не утонченный гурман, в своей щедрости она даже несколько грубовата.
Широк русский человек!
Примечательно, с какой завидной простотой автор радуется еде. Если современный житель мегаполиса, бедный невротик, с едой мучается, то в прозе Заборцевой каждый раз, когда говорится о еде, то непременно как о Трапезе, о соединении всех — за общим столом. Почти соборность. «Гостей полна изба, хлеб с маслом, песни пинежские…» Сплошное, как видим, «за здравие», никакого «за упокой» (верится в это с трудом, как и в русское застолье без водки и драки, но автору удается «заздравность» убедительно изобразить).
Соблазнительно упрекнуть В. Заборцеву в уклонении в лубочность, однако перед нами все же не прекраснодушная картинка. Пусть одним глазком, но автор примечает, что мир во зле лежит. К примеру, лишенный, казалось бы, недостатков дядя Женя «бывает, неделю пьет» (что плохо для здоровья дяди Жени, то спасительно для художественного образа, который, стало быть, скорее жив, чем мертв).
Ближе к концу рассказа «На границе степного солнца» Ваня кричит: «Довольно, убейте меня. Я не понимаю, слышите, не понимаю, почему человек должен бежать от земли, на которой полезен? С которой сроднился, которую знает и хочет познать! Это абсурд, слышите?! С одной земли бегут, на другой умирают, на третьей меняют флаги — разве в этом суть земли?! Дарить жизнь и куда реже ее забирать — вот ее суть, слышите?! Вы не знаете, на что способна земля, а я знаю, слышите?! Дайте мне землю, и я докажу! Неизмученную — хотя бы горсть! Я докажу, докажу, докажу…»
Выкрик этот напоминает, что перед нами ситуация вполне реальная, и автор видит эту реальность, пытается трезво ее описать. На «почти лубочном» фоне очерчивается неумолимая действительность. В. Заборцевой и не хотелось бы пропускать в свой благостный мир конфликт, но выбранная тема требует именно этого, ибо конфликтуют здесь Человек и Реальность (разумеется, историческая).
Масштаб описываемых событий поистине эпический, библейский: «Сотни людей шли на границу степного солнца <…> На спинах набитые рюкзаки, на руках уставшие дети. Мама вела сына. Жена догоняла мужа. Дочери шли за отцом».
Есть в этой образности какая-то эсхатология, ощущение края, перехода, словно не за границу пытаются просочиться люди, а за горизонт, за предел бытия. Это — Исход. Бегство от фараона, но без водительства Моисея, без столпа облачного. И неизвестно: расступятся ли воды Чермного моря перед героями? Да и земля обетованная в данном случае не по ту сторону границы, а позади, на родимом севере.
Далее читаем: «Ваня упал на грудь Любушки. Они сидели прямо на земле. Мама присела рядом, прямо на землю. Трава молча припала к ним».
Дважды повторяется «земля»: «на земле», «на землю»… Это, таким образом, боль земли и боль — о земле, отклик на ее, земли, муку. Вот нерв рассказа. Прежде чем мы отложим прочитанное произведение, нам предстоит встреча со сфинксом. Имею в виду эпилог, от интерпретации которого воздержусь, чтобы не спугнуть живущего в эпилоге нежного духа, чтобы не разорить хрупкой печальной тайны, вложенной автором в последние строки. Лишь почтительно замру с риторическим вопросом на устах: листья ли люди?..
Героиня повести «Марфа строила дом» готовится к замужеству и задает себе вопрос: каково ее приданое? Оглядевшись в родовом доме, она сознает: многое утеряно и «строить» придется самой. Даже не зная развязки, читатель понимает, что речь идет не о стройке как таковой, а о домостроительстве, о созидании дома души «пекущейся о многом» Марфы. Пора исканий героини совпадает со странным временем в Беловодье — ожидается, но все никак не начнется ледоход. В эту-то пору Марфа и ее близкие проходят путь, без которого не может наступить обновление — как природное, так и внутреннее. В повести нет четкой фабулы, есть собирание дорогих сердцу Марфы мгновений, наполнение сокровищницы памяти.
Рассказ «На границе степного солнца» и повесть «Марфа строила дом» можно считать единым текстом: стиль, освоение которого автор начал в дебютном произведении, в повести раскрывается в полной мере. Фабульно центробежный (герои пространственно удаляются от их «пупа земли» — Пинеги), рассказ центростремителен по сути: родная земля влечет персонажей; к ней же влечется и автор. Освободившись от известных ограничений и требований, которые предъявляет писателю динамичный сюжет (вода бежит быстрее в узком русле), В. Заборцева в новой повести разливается, как широкая река, — вдумчивым созерцанием, неспешным сказыванием. Именно река является одним из главных символических образов произведения: «Вся жизнь вокруг одной реки». «Центр», к которому стремились герои «Степного солнца», в повести становится местом действия. Марфа-Варвара наконец дома, и, чтобы донести дух Беловодья до читателя, она использует «своеобычный» диалектизм: «андельство»:
«На реке только и раздавалось: “Андели! Андели! Андели!” Старинное слово, большой свет в нем накоплен <…> Порой андельство — так теперь называли особую душевную радость — и на небе, и на земле, и на воде стали подмечать <…> Андельство передать хотелось — кто на дереве, кто на глине, кто на ткани выпишет. За долгие годы много андельства высмотрели. А самое редкое мастерство — поймать белизну мира без камня и дерева. В слове андельство воплотить. Так зародилась наша напевная белая речь».