Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2024
Галина Климова — родилась в Москве, пишет стихи и прозу, переводит славянскую поэзию. Выпускница Литературного института им. А.М. Горького (семинар Евг. Винокурова). Печаталась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Континент», «Юность», «Вестник Европы», «Сибирские огни», «Новый журнал», «Интерпоэзия», «Дети Ра», «Иерусалимский журнал» и др. Автор трёх книг прозы и девяти поэтических сборников, среди них: «В своём роде» (2013) и «Сказуемое несовершенного вида» (2020). Составитель поэтических антологий «Московская Муза. 1799–1997» (1998), «Московская Муза. ХVII–ХХI» (2004) и русско-болгарской антологии «Из жизни райского сада» (2001). С 2007 г. — редактор отдела поэзии журнала «Дружба народов». Живёт в Москве.
***
По Смелякову не одна слеза пролита.
С похмелья спал пристрелянный наган.
И водка кончилась — не море-океан.
— Где ж ты, хорошая девочка Лида?
— И эта фифа,
Любка Фейгельман?
Беретка кенгуровая, баретки, шорох платья.
И в рифму — в яблочко — бил безответно взгляд,
погиб поэт.
Он в лагерном бушлате
повёл в киношку Любку на последний ряд.
Там джазовые закипали трубы,
хлебнувши лиха, спорили с лихвой
про Любкины глаза, блестевшие листвой,
и про вишнёвые с горчинкой губы.
Со Смеляковым я и рядом не стояла,
не закрутила с ним безбашенный роман,
лишь с ревностью стихи его глотала…
И Ксенья Некрасова
вся клокотала,
латая клевером худой его карман.
Всё эта фифа,
Любка Фейгельман…
***
Уйти из поэтов —
как будто отбиться от рук —
и Венерой Милосской
в московском застыть переходе
при сиротской зиме,
в карантин,
при замолкшем навзрыд народе…
Не об этой ли
в гипс заключённой свободе,
голимой и голой её природе,
намекнули мне вдруг?
Память о Палицах
Едва отменят мёртвый час,
воскреснут сны цветные,
как цветомузыка для глаз.
И воздух в пляс.
И мы — родные
по группе крови, по любви —
дитя,
старуха
и скитальцы.
Зазря овраг разлукой скалится,
клокочут в окнах соловьи:
— В Москву, в Москву…
А лучше в Палицы!
Там тёплый дом и тёмный лес,
и кофе не сбежит из турки.
Дитя играет с солнцем в жмурки,
и образ жизни — не исчез.
***
Откроешь стихи без названия —
как новый трёхзвёздный отель
где-то в медвежьем углу мироздания.
Вид из окна: метель,
бесчеловечная,
без знаков препинания,
плюётся по-людски,
рифмуется, смеётся —
чур, чур меня! —
по междустрочью вьётся
от скуки и непонимания.
Стихи замётаны, заметены —
формат один:
бумажный воздух, божий карантин,
всё — на дыбы от хвори, от испуга,
но сладко пахнет белый керосин…
Включись,
мы — свет вдвоём,
то вспыхнем, то замрём,
не постояльцы, не жильцы,
не друг без друга.
***
Лодка, лодка — глаз реки,
видит всё насквозь:
на мели сидят мальки,
звёзды спят, как поплавки,
люди спят поврозь.
Голые,
спиной к спине,
в бредне полновесных снов,
на волне или на дне —
на житейской глубине,
где ты сам себе улов.
А не спишь —
раздрай, размёт…
Лодка видит, да неймёт.
Чудо Петра о Тавифе
Жаркая шумная Иоппия библейских времён, ныне — Яффо. Кто тут только не жил! Моряки, корабелы, звездочёты, пираты, купцы, монахи и даже апостол Пётр, призванный жителями воскресить Тавифу, прилежную ученицу Христову, обучавшую шитью бедных вдов погибших моряков.
В память о чудесном воскрешении Тавифы в Яффо был заложен в 1888 году православный храм во имя апостола Петра и праведной Тавифы, «кроткой Серны», как её называли горожане за доброту и милосердие.
Базар бы оглох,
и языкатый заткнулся порт,
когда бы С‰мон по прозванию Пётр
не внял простоголосым воплям въяве
в Иоппии,
то бишь — в Яффе.
Когда бы Пётр в шапке дремучих кудрей
не застыл у распахнутых накрик дверей,
где многодетные сплошь вдовицы,
швеи-надомницы и кружевницы,
шили рубахи и багряницы,
и слёзы обильные лили,
и выли:
На кого ты нас оставила, Тавифа?
Нет нашей матушки милосердной,
рукодельницы кроткой,
нарицаемой Серной!
Горе-горькое не утаити,
чиста зóлота игла,
мы — твои нити.
Подхватив как пушинку Петра на ура,
стайка вдов,
заполошная, спорая,
к Тавифе, к Серне, — скорей, чем «скорая», —
влетела в горницу…
На лоскуте льна
его ученица одна
лежит, безжизненна и холодна.
И Пётр,
прилежный Его ученик,
припал к Тавифе, сердечно приник,
и духа взыграл животворный родник,
полный любви:
Тавифа, живи!
И дева — о чудо — воскресла!
Как Лазарь.
Трубили: воскресла! — ангелы добрых вестей.
— Иголку и нитки!
За дело, сестрицы,
шить платья, рубахи и багряницы
и осиротелых взрастить детей.