№ 1
Алексей Цветков. Кошки особого назначения. Опубликовано в журнале Зеркало, № 56, 2020
https://magazines.gorky.media/zerkalo/2020/56/koshki-osobogo-naznacheniya.html
Как писали уже не раз, едва ли не самый важный слой коллективных убеждений формируется при помощи того, что всегда на виду, одинаково удобно для детей и взрослых, навязывает себя как самоочевидное, но из-за своей простоты никогда не может быть, по меньшей мере, всей правдой. Таковы плакат, карикатура, схема военных действий из газеты и т.п.. Алексей Цветков восстанавливает момент, когда в памяти будущего советского гражданина 50-х годов прошлого века должно было произойти запечатление важнейших образов, предназначенных для того, чтобы его этим гражданином сделать.
При этом парадоксальным образом именно такой задачи перед собой автор не ставит.
Перед нами воспоминания мальчика, который с трех лет не мог ходить и следующие семь (1950 – 1957) провел прикованным к постели в туберкулезном санатории. Этот мальчик – сам Алексей Цветков, будущий поэт, прозаик и литературный критик. Элитное по тогдашним меркам медицинское учреждения, относящееся к ведению министерств обороны. Безупречные сотрудники, делающие для детей все, что позволяет снабжение и уровень медицины. Неутомимая детская фантазия, творящая из скудных реалий свой собственный заповедный мир. Все это описано подробно и безупречно, более того насколько возможно, очищено от любых оценок того человека, которым этот ребенок впоследствии стал.
Ведь у этого ребенка тогда не было ни ресурсов, ни мотивов для сопротивления чему бы то ни было.
В палате, из которой нельзя выйти, советское государство — это безальтернативный голос из радиоточки. Каким бы неправдоподобным ни казался «лоскутный мир взрослых», вера в доброту вождей непоколебима, по крайней мере, на этом этапе. Что стало с ней впоследствии — сюжет для следующей главы.
«Мне было уже, наверное, лет девять, когда санаторная администрация решила устроить какой-то массовый пионерский слет, не помню к какой дате приуроченный. Дело было летом, мы лежали в павильоне у моря, и прямо напротив него устроили костер, как и положено у пионеров. А вокруг него собрались настоящие пионеры, их было много, десятки, я понятия не имею, откуда они там взялись, хотя нам наверняка объяснили. Наверное из какого-нибудь евпаторийского лагеря. Никто из нас никогда не видел такого огромного живого огня, нас вгоняла в транс даже спичка, и такого количества детей, пригнанных из смежной вселенной, пришедших своим ходом, а не привезенных, как мы, в койках. Эти ходячие пионерские гости как бы сошли со страниц книжек про пионеров-героев, с которыми мы их, конечно же, отождествили. Многие из нас лежали уже в галстуках и отдавали положенные салюты, но остро чувствовали, что мы ненастоящие, потому что лежа никакого подвига не совершишь – ни листовок не расклеишь (откуда их вообще берут?), ни биржи (какой такой биржи?) не подожжешь. Пионеры пели пионерские песни вместе с нами, а потом мы грянули нашу коронную, разученную накануне – на самом деле это была популярная тогда просторная песня про Индонезию, только слово «Индонезия» заменили на «Евпатория» – «и пальмы стройные раскинулись по берегам твоим». Пальму я один раз видел, она стояла в кадке в «нижнем» зале, где я окончательно овладел грамотой».
№ 2
Михаил Лемхин. Письмо в редакцию. Опубликовано в журнале Звезда, № 8, 2020
https://magazines.gorky.media/zvezda/2020/8/pismo-v-redakcziyu-73.html
Иногда разбор полетов полувековой давности оказывается на удивление волнительным и насущным делом. Автор этого письма горячо спорит с Соломоном Волковым, опубликовавшим в пятом номере журнала «Звезда» небольшой текст о конфликте поэтов Иосифа Бродского и Евгения Евтушенко. Лемхин упрекает Волкова в моральном релятивизме, дает понять, что Бродский ему, Лемхину по-человечески ближе.
Метафоры, которыми изъясняется Волков в своем тексте, и впрямь своеобразны:
«Действительно, на карте русской литературы второй половины ХХ века Евтушенко и Бродский занимали самые полярные позиции. Метафизически я бы обозначил их как джунгли и северный лес. Поясню почему.
Евтушенко нравилось называть себя «опытным Маугли социалистических джунглей». И правда, было в характере и поведении Евтушенко нечто такое, что сближало его с этим ловким и дерзким героем Киплинга.
Бродский жару ненавидел, всю жизнь от нее спасался. Сроднившийся с питерским промозглым климатом, спокойнее и привольнее всего он чувствовал себя на берегу какой-нибудь реки предпочтительно в пасмурную погоду скандинавского типа».
Вместо того, чтобы поддержать этот светский разговор о погоде, Лемхин напоминает о самоочевидных для советского человека реалиях — неизбежных отношениях выездного прогрессиста Евтушенко с государством и его органами. Разумеется, на жизненные стратегии Евтушенко и Бродского можно смотреть как на историю, а можно — и как на примеры, актуальные и для нашего времени.