Из книги «Песни с голоса». Перевод с английского Елены Ариан
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2022
Перевод Елена Ариан
Бэрон Уормсер родился в 1948 году в Балтиморе. Автор нескольких сборников стихов и руководства по преподаванию поэзии в школах и колледжах. Директор и руководитель поэтического семинара и популярного в США фестиваля Роберта Фроста в его доме-музее в Нью-Гэмпшире.
Елена Ариан – переводчик, литературный редактор и художник, заведующая редакцией журнала «Интерпоэзия». Живет в Нью-Джерси (США).
Городок, в котором я вырос, был примечателен не зданиями, а дорогами. Таков характер этих мест, в глуши севера Соединенных Штатов, – всего лишь несколько индейских резерваций, а еще леса и озера. Красота вокруг, но приходилось мириться с зимними морозами, что мне так и не удалось. После того, как я уехал оттуда, я встретил парней из Канады, с которыми я играл, – вот они меня поняли, в смысле, где я вырос. Они знали, что, даже будучи окружен людьми и в доме, и в школе, и на улице, ты все равно мог быть очень одиноким. Затерянный в просторах земли и неба, ты чувствовал себя мизерным: Авраам Как-Там-Его живет в деревянном двухэтажном доме с арифметическим адресом – 225 Западная 8-я Улица, – как будто цифры что-то значат. Мое эго, как и у каждого, стремилось к воплощению, но я чувствовал, что никогда не подняться мне достаточно высоко и не пойти достаточно далеко. Человек так же ограничен, как его разум.
Дороги пролегали прямо. Если стоять на одном краю города и смотреть вдоль шоссе, можно было увидеть, как оно достигает другого конца города, а затем теряется за линией горизонта. С дорогами не поспоришь. В машине любой мог поглощать расстояния. Каждый казался себя хозяином, но у дорог своя жизнь. Летом, в жару, возникали миражи. Казалось, вы двигаетесь сквозь них, но оставить их позади невозможно. Зимой сугробы на обочинах превращали дороги в туннели. В дождь гладкое покрытие начинало сверкать, и была в этом своеобразная красота.
Дороги напоминали о смерти, о том, что примерно раз в полгода кто-нибудь – обычно подросток – теряет управление и разбивается. Дороги манили ехать быстро, но не из-за спешки, – ничего важного впереди не ожидало, – а из-за страстного желания, чтобы что-нибудь произошло, все равно, что именно. Быстрая езда была способом осуществить это желание, стать непредсказуемым в этом предсказуемом мире, взорвать пространство. Сесть в машину, уехать и не вернуться. Пообещать, что вернешься, – и не вернуться. Бодрое «до скорого» будет десятки лет звучать эхом. Смерть ожидала где-то там, куда можно доехать.
Бывало, я шел вдоль дороги, ощущая дуновение от редкой проносящейся машины и ветер, дующий на этих просторах день и ночь. Иногда никого вокруг не было, и тогда я шагал по середине дороги. Мне это нравилось. Я становился частью дороги, и дорога была таким же Божьим творением, как и все в мире. Мы уважали дорогу. Дорога была необходима. Дорога говорила нам, что наша жизнь имеет смысл, может, не слишком глубокий, но все же некий смысл. Мы были частью живой геометрии прямых углов, линий, не имеющих никакого отношения к земле, но тесно связанных с тем, как поселенцы воспринимали эту землю – как то, что можно покорить и переустроить.
Мой отец и его брат владели компанией по перевозкам, называвшейся М&М, что означало «Макс и Майк». Их грузовики перевозили грузы по штатам Среднего Запада. По словам отца, дороги – «кровеносные сосуды страны». Он говорил это серьезно, и мне очень нравилось, когда он был серьезен в отношении чего-то помимо забот и денег. Он никогда не уезжал далеко, пожалуй, не был нигде дальше Миннеаполиса. Дороги не манили его так, как они манили меня. Они не были для него выходом из одиночества. Для него дороги просто соединяли пункты, которые существуют. Для меня же дороги соединяли места, которых еще нет, но которые оживут, стоит до них доехать.
Иногда можно было увидеть людей, голосующих в надежде остановить попутную машину. Это могли быть сезонные рабочие. Это могли быть бродяги. Это могли быть солдаты, получившие отпуск и старающиеся поскорее добраться до родной фермы, где-то далеко в стороне от местной дороги. Стоя на обочине дороги, они выглядели потерянными. Мы обычно проезжали мимо, потому что машина была полна, но мне всегда хотелось остановиться и послушать, что они могут сказать. Мне было интересно узнать, чувствуют ли они себя одинокими, глядя, как эти черные ленты дорог идут во всех направлениях и никогда не кончаются, и как, стараясь себе это представить, можно немного тронуться мозгами – потому что каждая дорога сулит выход куда-то, но выхода нет. Они меня, наверное, и не поняли бы. Не знаю, кто бы мог меня понять. Все было просто и ясно: дорога – это дорога, проза Американского прогресса.
В моменты мечтаний, которыми я был полон, я мог вообразить, что я – дорога: вот я лежу неподвижно, по мне проезжают машины и грузовики, я чувствую их тепло и трение, но есть у меня и много спокойного времени, например ночью, когда можно видеть отраженный дорогой лунный свет. Тут нет никакой романтики. Не то чтобы вы могли предложить своей подруге: «Пойдем полюбуемся лунным светом на шоссе», – но было в этом нечто завораживающее, и мне это нравилось. Люди думают, что они могут контролировать дороги, ведь они их построили, – но это не так. «Это шоссе идет на запад, и вы можете доехать до такого-то города. Там остановка автобуса». Я часто слышал подобные разговоры, когда я там жил, – каждое направление наделялось названием.
Все, что надо сделать, – это уехать отсюда, думал я. Хотел бы я знать, думал ли так каждый человек в Соединенных Штатах? Вот к чему звали дороги – поднимайся и отправляйся в путь! Если ты этого не сделал – с тобой что-то не в порядке. Ты не смог понять, что говорят тебе дороги. Ты не слушал. Тебе было наплевать, что новые места могут оказаться необыкновенными. Это были другие места – вот что для тебя было важно. Я же представлял себя человеком-мячиком, который скачет по дорогам отсюда – туда. Таков характер Америки – натяжение между одиночеством и движением. Если передвигаться достаточно активно, одиночество не догонит. Может даже показаться, что все места, в общем, похожи, что каждый где угодно может одинаково голосовать и получить ту же самую чашку кофе в любой забегаловке, где бы она ни находилась. Позднее я понял, что это неправда, но в юности я так думал. Бывало, я стоял на обочине у восточной окраины города, уставясь в пространство. Я не видел своего будущего, и не было у меня прошлого. Я видел только дорогу, медленно исчезающую на горизонте.