Стихи. Перевод с западноармянского и вступление Гургена Баренца
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2023
Перевод Гурген Баренц
Тадевос Тоноян родился в 1961 году в Ереване. Высшее университетское образование получил в 1983 году, став выпускником факультета армянского языка и литературы. С 1991 года является главным редактором детско-юношеского журнала «Агбюр» («Родник»). Работу в журнале совмещает с научно-исследовательской и преподавательской деятельностью. Он является автором нескольких монографий и большого числа научных статей и публикаций литературоведческой, исторической, лингвистической и культурологической направленности.
Сборник стихотворений «Ангелы матерей» стоит особняком не только в творчестве самого Тадевоса Тонояна, но и в современной армянской поэзии. И дело здесь вовсе не в том, что книга написана на западноармянском языке, а в том, что все стихи сборника связаны между собой общей темой, и каждое стихотворение как бы продолжает и дополняет предыдущее. Сквозь призму личной трагедии (в возрасте тринадцати лет он лишился матери) поэт перемещается во временное пространство геноцида, в мир осиротевших армянских детей, и словно заново переживает судьбу этих детей и своих соотечественников, ставших жертвами геноцида. Это книга о трагическом поколении армянских детей-сирот, о поколении детей, на долю которых выпали величайшие из всех мыслимых и немыслимых жизненных испытаний. Они в одночасье потеряли всё: родину, родителей, родных. Потеряли детство. Ованес Туманян, взявший на себя миссию спасения жизней и обустройства этих несчастных созданий, умирающих от голода и болезней, записал в своем дневнике, что больше всего его поражало и удручало то, что маленькие дети вообще не играли, не шалили и не капризничали[1]. Единственное, что у них осталось, это надежда когда-нибудь — даже если это будет в самом конце их земного пути — снова увидеться со своими матерями, прижаться к ним, обнять их. И они верят: ночной мрак не может продолжаться бесконечно, когда-нибудь он непременно отступит и рассеется, их страданиям придет конец и любовь их матерей окажется сильнее той страшной беды, которая обрушилась на них.
В западноармянском языке есть очень колоритное, емкое, всеобъемлющее слово зулу́м — лихо, напасть, зло, беда, несчастье, катастрофа. Так вот, это простонародное, диалектное слово точнее всего передает ту разрушительную стихию, в эпицентре которой оказалось коренное население Западной Армении.
Детское воображение на инстинктивном уровне выстраивает «линию защиты»: их матерей не убили, просто ангелы пришли и забрали их на небо. И чтобы никто этого не заметил, ангелы сошли на землю глубокой ночью. И им, детям-сиротам, следует держаться вместе, потому что вместе пережить это стихийное бедствие, этот зулум легче, чем в одиночестве.
В определенном смысле «Ангелы матерей» — это книга раненой памяти, растревоженного, взбудораженного воображения.
Среди поэтических образов Таведоса Тонояна часто встречаются гранатовые деревья и выжатые гранаты, и в этой прозрачной символике нетрудно уловить ассоциативную связь и интонационную перекличку с образной фантасмагорией С. Параджанова в фильме «Цвет граната». Побитый градом, разрушенный жестокой и неумолимой стихией цветущий сад — это армянская действительность до и после войны, до и после геноцида.
Произведения Тадевоса Тонояна переводились на русский, английский, французский, испанский, немецкий, персидский, сербский, белорусский и другие языки.
Творец
Душа летать стремится, рвется ввысь,
А тело бренно, тело – лишь оправа.
Несовершенны мы и наша жизнь,
И лишь Творец реально миром правит.
Наш рай захвачен, рая больше нет.
Там правит нож, там праведников травят.
Колокола молчат. Прозрачен свет.
Но, как всегда, Создатель миром правит.
Бессильно время, и повсюду кровь,
И жертвенные агнцы ждут расправы.
В глазах святых – смиренье и любовь.
И, как всегда, Создатель миром правит.
Погасли свечи, смолкли голоса
Молящихся в церквях золотоглавых.
Умолкла скорбь, умолкли небеса,
И лишь Господь все так же миром правит.
Да, всем на свете заправляет Бог,
Несовершенны мы, в нас боль гнездится.
Хоть тело бренно и все ближе срок,
Но рвется ввысь душа, летать стремится.
Подобно выжатым гранатовым плодам
Подобно деревьям граната,
Матери жить продолжают
Под закрытыми веками нашими,
И до самой зари
Шепчут своим сыновьям,
Подобным слезинкам гранатовых зерен,
О путях возвращенья на небо.
Но осиротевшие души сами
Просят у них обещаний
Вновь вернуться на землю,
Не ведая, что на рассвете
Им предстоит уйти
В свои небесные молельни,
Поскольку…
Поскольку они дали слово
Снова ввернуться к Богу.
И матери уходят, исчезают;
Уходят, словно ангелы, от нас,
И так каждый раз на рассвете
Сироты вновь сиротеют;
И каждую ночь,
Как кровеносные вены,
Одухотворяющие мрак,
Воспламенившись
В несостоятельных обещаньях,
Ветви граната горят
И превращаются в пепел;
И когда на рассвете
Их огонь угасает
В недрах Божьего света,
Свесившись с обуглившихся веток,
Остаются глаза сирот,
Подобно выжатым гранатовым плодам.
Земля памяти
Я глиняный сосуд землей наполнил,
Принес домой. В нем памяти земля.
Бессонной ночью прах рассеял я,
И этот прах мне жизнь мою напомнил.
Я сыпал прах на голову, на грудь:
Хотел воспоминаньями накрыться;
Ну хоть теперь смогу я отдохнуть
И с прахом матери своей соединиться.
Крылата и легка моя душа,
Пора уже, и тело подустало;
Землею стану, буду не спеша
Считать века, и будет их не мало.
Могилу чью-то солнце озарит,
Сосуд с землею чей-то засверкает;
Мой прах с могилы кто-то соберет
И отнесет домой, оберегая.
Заступиться за нас перед Богом
Ты не бойся, сынок,
Ты не один в этом мире;
Все сироты нашлись, они вместе,
Их души сейчас друг с другом;
Их матери тоже вместе,
Они тоже друг друга нашли.
Они отправились в путь,
Чтобы заступиться за нас перед Богом.
Представляешь, как плохо бы было,
Если бы мы их опередили?
Им нужно первыми отправиться в дорогу,
Чтоб подготовить место и для нас.
Что может быть приятней, чем заснуть
В постели, застеленной мамой?
Ведь мы же помним,
Мы прекрасно помним –
С тех пор как ушли наши мамы,
Мы даже в наших постелях
Не можем сладко поспать…
Молитва
Отче,
Я – взращенный Тобой сирота,
Из народа, который ни разу
Не отвратил от Тебя своего лица;
Я прошу Тебя, Отче,
Возлюби мою маму
И дай припасть ей
К Твоим ногам.
Несовершенный смертный человек
В ночах божественных испытывает муки
Несовершенный смертный человек.
Но день наступит – он услышит звуки
Небесных труб, и он уснет навек.
В ночах божественных он сердцем закалится,
И он поймет: не суждено ему
С твореньями небес соединиться:
На небе он не нужен никому.
И перед ним печально, обреченно
Ряды угасших грешников пройдут;
Их агнцы Божьи будут поименно
Выкликивать и звать на высший суд.
В ночах божественных по-прежнему мы будем
На пиршествах закалывать ягнят.
Несовершенный смертный безрассуден,
Он не найдет дороги без лампад.
Мир крыльями взмахнул и улетел
В высоком небе прячем наши раны,
А тайны наши – под землей храним.
Восходит солнце,
Светится земля;
Твоя могила мерзнет утром ранним,
К воспоминаньям тянется своим.
Могильный холм почти что не заметен,
А годы катятся, теперь уж больше нет
Небесной манны,
Прежней благодати,
Земля дымится, всюду рвы отметин,
Кометы падают, и гаснет в небе свет.
Кто там прошел?
Куда ведет дорога?
И сколько их у нас – таких дорог?
Там человек исчез
Или народ?
В душе живет неясная тревога.
Суд будет справедлив, хотя и строг.
Могильный холм опять покрыт цветами,
И раны прячутся в подземный свой удел,
Погасло солнце,
Стынет вновь земля;
И тайны наши в небе, хоть и с нами.
Мир крыльями взмахнул и улетел…
Гора
Библейская прекрасная гора
Зализывает раны на равнине.
Пылает грудь, потрескалась кора,
Есть веские причины для кручины:
Она в плену, она в когтях дракона.
На всадника усталого она
Похожа, все бредет через столетья.
И сорвана уздечка скакуна,
И у висков протяжно воет ветер.
Гора в плену, она в когтях дракона.
Она к земле ногами приросла,
Она с родной землей неразделима.
И боль ее не выбьет из седла,
И наступает ночь неумолимо.
Гора в плену, мы слышим ее стоны.
Струится абрикосовый закат,
Кровоточат, не заживают раны.
И стал вином созревший виноград,
И тьма вокруг, и мир стал полем бранным.
И дни однообразны, монотонны.
Была когда-то всадником она
Но в холм могильный превратилась ныне.
И к небу грудь ее устремлена,
Она – ковчег, затерянный в пустыне.
Повсюду мрак, нет звезд на небосклоне,
И все пути закрыты, перекрыты.
Гора в плену, мы слышим ее стоны;
Но дух ее не сломлен боевитый.
Путь паломничества – путь судьбы
Последний путь,
Последний путь армян,
Он мне неведом,
Он во тьме ночной
Бежит куда-то
И ведет сирот,
Нетерпеливых, праведных сирот,
Мечтающих о предстоящих встречах;
Но двери в рай
Пока еще закрыты,
И перед ними –
Кости, черепа,
Плоды граната,
Монастырь, кресты.
С той стороны,
Немой и молчаливой,
От кожуры тяжелой отделившись,
Все те, кого призвал Господь,
Вперед протягивают руки,
И нас зовут из глубины небес;
И мы идем
Дорогой судьбоносной,
И все мы – босоногие сироты,
В сердцах у нас – тоска, печаль и боль,
Колючками израненные ноги,
Идем вперед – таинственной тропой,
Тропой судьбы, неведомой тропой,
И свет, и жизнь зовут нас за собой
На самый высший, на Верховный Суд.
© Tadevos Tonoyan, 1997
© Гурген Баренц. Перевод, вступление, 2023
Публикуется с любезного разрешения автора.
_____________________________________
[1] Подробнее об этом можно прочитать в монографии Сусанны Ованесян “Отец всех армянских сирот”, изданную в Ереване в 2019 г. на армянском, русском и английском языках.