Перевод с македонского и вступление Ольги Панькиной
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2023
Влада Урошевич — признанный классик македонской литературы. Поэт, прозаик, критик, искусствовед, переводчик.
Творчество этого незаурядного писателя всегда привлекало и, конечно же, привлекает и сегодня внимание переводчиков. Вспомним, что еще в далеком 1970 году в журнале «Иностранная литература» было опубликовано его стихотворение «Южная звезда» в переводе Юрия Левитанского.
Влада Урошевич — выдающийся мастер художественного слова. Он одинаково успешен в различных литературных жанрах. Непревзойденны его переводы из русской поэзии — Пушкина, Лермонтова, Сологуба, Каменского, Хлебникова, Маяковского, Пастернака и др. А за переводы французских поэтов XIX и XX века он был в 1987 году провозглашен рыцарем французского ордена Искусств и литературы.
Своим предназначением Влада Урошевич считает поэзию. Критики называют его сюрреалистом. Но «сюрреализм» Влады Урошевича имеет свою специфику: в его творчестве, вопреки деструктивным устремлениям сюрреалистов, явно прослеживаются попытки «собрать осколки», оставшиеся после разрушения рациональной картины мира.
Писатель, обладающий огромной эрудицией и научными знаниями, тем не менее часто воспевает чудо. В его произведениях заметны палимпсестные следы древних культурных пластов (часто мифических), он черпает вдохновение в художественных (живопись, архитектура) и научных (археология, антропология, астрономия, физика, психоанализ), а часто и псевдонаучных способах познания мира. По его мнению, в поэзии обязательно должна присутствовать «некоторая степень волшебства, сумасбродства».
Предлагаем вниманию читателей несколько стихотворений из книги «Лабораторная неразбериха» (2019), где уже в названии сочетаются путаница и порядок, свобода и дисциплина, фантазия и явь, восхищение жизнью как великим чудом и стремление это чудо контролировать. Драма, происходящая в лаборатории поэзии, созвучна великой драме существования, происходящей каждый день в воображаемой лаборатории природы.
Я рада, что Влада Урошевич, прочитав свои стихи в моем переводе, сказал, что у него такое впечатление, словно они изначально были написаны по-русски. Я очень старалась передать их дух и звучание. Надеюсь, и читатели почувствуют красоту и своеобразие поэзии этого замечательного балканского автора.
ПОСЛЕПОЛУДЕННАЯ ЗАГАДКА
Вспоминая картины Джорджо де Кирико
Пустая площадь, на ней круг домов и галерея с аркой.
Памятники за углом, видны только тени на плитке.
На самом ли деле идет сюда поезд, дымящий жарко?
Нет, город недоступен, он заперт в себе как улитка.
Жители уехали. Или спят. Или они и здания —
пленники власти, не знающей сердоболия.
В городе остались одни памятники как послания,
былое значение которых нам недоступно более.
Жизни тут нет. Есть лишь зданий громады.
В каждом из них тайна, какая, им знать лучше.
Нам ее не разгадать, немотствуют эти фасады,
их неразборчивый почерк тебя пополудни мучит.
Извне — скорлупа, ядра достичь невозможно,
Все глухо. Лишь ты один эхо шагами будишь.
Пока ты не разгадал, ты — этой загадки заложник,
И, если не разгадаешь, вечно бродить тут будешь.
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Вспоминая картину Иеронима Босха
Лодка со сбежавшими из дурдома плывет неспоро.
Сбитые с толку сторожа целятся в людей из ружей.
С берега на них смотрят дети и собак целая свора,
да еще укрывшийся в кустах браконьер к тому же.
Оттолкнув от берега лодку, уплыли, куда захотели.
Одни смеются, болтают, поют, играют на лютне.
Другие разлеглись на скамьях, как на мягкой постели,
пьют вино, глядят в небо, устраиваются поуютней.
Течение их выносит на стремнину реки; мимолетом
они разминулись с ивой, что над водою колышется.
И вот — они уже скрылись за речным поворотом,
и только их песня веселая все еще слышится.
ПРОВИНЦИЯ
Посвящается Бруно Шульцу
Из садов доносится запах гнили, сладкой и томной.
В кондитерской в теплом лимонаде тонет муха.
Кучер спит, подняв черный верх пролетки; она помнит
лучшие дни, и теперь пребывают в упадке духа.
День сгущается, превращаясь в приторное повидло.
Городские часы стоят, стрелки сникли в огненной плавке.
Бредешь по улице, от жары одурев, тебе все обрыдло,
и вдруг видишь: прямо перед тобой коричные лавки.
Тогда, к немытой витрине приникнув с пылом
и к фиолетовому полумраку привыкнув нескоро,
ты разглядишь рядом с осклизлым мылом,
если тебе повезет, и корешки мандрагоры.
НЕУДАЧНЫЙ СПЕКТАКЛЬ ПО ПЬЕСЕ НА МИФОЛОГИЧЕСКУЮ ТЕМУ
На деревьях ночью зажигают лампион за лампионом,
покрывая роскошной позолотой поляну внизу.
Будильник, висящий на шее у козы, разражается звоном,
три богини просыпаются и доят козу.
Серебряные зеркала на поляне расставляет пара служанок.
Красивый юноша принес неведомо что невесть для кого.
Богини потягиваются, встают со своих лежанок
и предлагают ему богатство, мощь, славу и много всего.
Но планам, которые они строят, не суждено осуществиться,
рушится драма, в которую вложена глубокая идея.
Юноша выбирает служанку и тащит во тьму орущую девицу.
Разгневанные богини мечут гнилые яблоки в прохиндея.
ДРОЗДЫ В СУМРАКЕ
После дождя дрозды разразились ором.
Хотят сообщить о важном событии, что ли,
что там случилось, зачем они так, целым хором?
Звенят голоса дроздов над зеленым полем.
Что им надо сказать? То ли просто новость
о найденном червяке, о коте, шедшем мимо?
Или они сочиняют вместе дроздиную повесть,
суть которой для нас абсолютно непостижима?
ПОЛЕТ БАБОЧЕК: КАЛЛИГРАФИЯ? КРИПТОГРАФИЯ?
Летят и полетом шлют сообщения для всего света
о том, в чем состоят их намерения и в чем суть их плана:
они как треугольные флажки на реях военного корвета,
который медленно входит в малярийный сумрак лимана.
Это система знаков, про которую в школе не учат.
И она говорит не только про пыльцу с нектаром.
Этими летящими буквами управляет совсем не случай;
у каждой свое значение, но оно от нас скрыто недаром.
Бабочки упорно преодолевают воздушные течения,
справляются с паутиной и другими преградами в полете.
Они говорят, но их язык недоступен для изучения,
и словарей его в книжных магазинах вы не найдете.
ПЛОДЫ
Слива раскрывается как женское тело,
вызывающе отворяя влажную впадину.
Вишня откровенно говорит, что созрела.
Соком истекает спелая виноградина.
Ожидая ладонь, плоды округлость набрали.
Нёбо помнит вкус прошлогодний доныне.
Умыкни любую грушу из сада-сераля,
и она тебе отдастся с покорством рабыни.
Сразу резкий разрез, пусть сок потоком,
ему под кожей отчаянно тесно, не устережете.
Язык трепещет в вожделенье жестоком,
страстно впиваясь в сладость плодовой плоти.