Экспресс-рецензии Даши Сиротинской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2023
Альбан Николай Хербст Корабль-греза. Перевод с немецкого Татьяны Баскаковой. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022
Я, честно говоря, думала, что таких книг уже не пишут. Несколько раз перелистывала обратно к развороту с выходными данными, чтобы еще раз проверить: когда, вы говорите, написан роман? В 2015 году? Да вы смеетесь, ребята, запрятали куда-то сто лет и хотите, чтоб я поверила! От книги Хербста — удивительное, всеобъемлющее ощущение, будто читаешь ты что-то такое, что уже давным-давно вошло во всякие списки, читано-перечитано многими поколениями, и для кого-то это настольная книга, а кто-то, наоборот, с большой охотой припечатывает: мол, самая переоцененная занудень в истории литературы. Короче говоря, полная иллюзия: классика. Ан нет.
“Корабль-греза” относится к той категории текстов, для которых, как мне кажется, не подобрано никакого определения. В основе таких текстов – некое умозрительное допущение. Это не фантастика, не магический реализм, не притча — просто автор задает и нам, и своим героям какие-то странные правила существования, эдакие искаженные физические законы, и как хочешь, так и вертись. Так писали Мелвилл и Кафка. Наверное, поэтому именно они вспоминаются первыми (потом к ним подсаживается Томас Манн), когда мы узнаём о таинственном корабле, на котором полно обычных пассажиров, охочих до затертых туристических красот, но 144 из них – по числу костей в маджонге – “обладают Сознанием” и никогда не сходят на берег. И вот наш герой с показательным именем Грегор Ланмайстер, тоже “обладающий Сознанием”, ищет среди пассажиров себе подобных и самым причудливым образом толкует самые обыкновенные вещи, попутно вспоминая свою прошлую жизнь. “Сознание” Грегора Ланмайстера – это штука действительно существенная для читателя, потому что довольно скоро является подозрение, что все это происходит именно что у героя в голове. Но ничто нигде не будет названо прямо: ни то, что “обладать Сознанием” — значит готовиться к скорой смерти, ни то, что никакого корабля на самом деле не было (или был?), ни что происходило с Грегором в действительности – все так и останется зыбким, замедленным, постоянно меняющим смысл. И вся эта тонко настроенная система иносказаний, иллюзий, игровых условностей – совершенно восхитительна. Перед нами настоящая, взрослая книга. И сделана она не из картинок, а из слов – очень простых, совершенно неизысканных, не современных и не старомодных, так что корабль наш плывет непонятно когда, как ему и положено (кстати, очень забавно в связи с этим натыкаться на словечки вроде “по фигу” или “отчебучивают”, да еще это “комично” к месту и не к месту; это, видимо, г-н Хербст машет мне из своего Франкфурта: да ладно, хватит уже пялиться в эти выходные данные, 2015-й, зуб даю!).
И вот я задумываюсь: а вообще кто-нибудь кроме меня еще знает об этой чудо-книге? Интересно, какие о ней есть отзывы в интернете? Иду смотреть. И ничего не нахожу. Удивлена? Ну нет, конечно. А вот огорчена – да.
Г-н Хербст, как цитирует в своем интереснейшем “Спойлере от переводчика” Татьяна Баскакова, задумывал этот роман как историю смерти, достойной человека. По его мнению, люди страшатся не смерти как таковой, а смерти недостойной. Мысль, на мой взгляд, крайне спорная, да и в самой книге никакой “достойной смерти” не получилось. Получилось, что про смерть – значит, все-таки трагическое. Трагический, прекрасный роман. Но что уж поделать – толстый, и кино по нему не снимешь.
Деймон Гэлгут Обещание. Перевод с английского Леонида Мотылева. — М.: Inspiria, 2022
А вот теперь мы глянем на любимца публики и критиков, суперзвезду ушедшего года, обладателя Букеровской премии и прочая и прочая – роман “Обещание”. Очень непростая жизненная судьба южноафриканского писателя Гэлгута тоже наделила его чувством трагического, и этот его венценосный роман – у нас в рубрике сегодня весело! — тоже о смерти. Вернее, о смертях. Книга делится на четыре части, и каждая из них посвящена смерти одного из членов семейства Свартов. Они все один за другим умирают (“и никого не стало”), а единственная среди всех этих считалочных негритят настоящая негритянка все никак не получает в собственность дом, хотя ей обещали. Все!
Что я вижу перед собой, когда держу в руках роман “Обещание”? Я вижу пустоту. Семейные саги, этот в целом довольно незамысловатый жанр, все любят за то, что в них, как правило, хотя бы бывают интересные характеры. Мне по-рыночному ловко взвешивают приятное, необременительное количество героев – и я за все четыреста страниц так и не понимаю, кто они, какие они, зачем они мне. Одна сестра любит мужчин, другая любит женщин, брат любит выпивку. Разумеется, обязательно – это сейчас модно – подробно описываются всякие сортирные похождения и кто как пукает во сне. Это называется “фактурой” и “жизненностью”. Я не против, пусть. Так хотя бы отчасти верится, что я читаю про живых людей и их проблемы. Дальше: меня заваливают словами, которые в восторженных критических отзывах именуются пленительным авторским языком, и у меня в голове не остается ни единого яркого образа, ни одной запоминающейся сцены. Мне устраивают “интеллектуальный цирк”, под видом неслыханного новаторства убрав из текста все знаки препинания при прямой речи – это типа для того, чтобы было неясно, что произносится вслух, а что про себя, и кем это произносится, и кто вообще там общается – то ли люди, то ли души их. (Видела очень смешной читательский отзыв: “Куда смотрел редактор?! руки оторвать!!”) И все эти диковинно оформленные разговоры – они тоже ни о чем, причем и снаружи ни о чем, и в подтексте. Почему? Потому, что ни характеров нет, ни отношений между ними. Какие тут могут быть разговоры, кому разговаривать, о чем? Мне бы тоже на их месте было лень слово из себя выдавить. Получается такой вымученный светский обмен репликами про погоду. Ничего удивительного, они ведь все встречаются друг с другом только на очередных похоронах, а потом очередную десятилетку живут каждый сам по себе, но про это нам тоже толком ничего не расскажут. Страшно интересно такое читать!
Еще там есть про армию и про регби. И про Манделу пара слов.
Но нет же, образ разваливающегося от старости дома, под крышей которого обретается какое-нибудь злосчастное семейство, все эти суходолы и грозовые перевалы неизменно влекут к себе жизнерадостного читателя. Особенно если дело происходит в Южной Африке, там мы еще этот спектакль не ставили. Нам в этом доме знаком каждый уголок, а где знакомо – там и уютно, даже если в окнах трещины, а на крыше сидит… ой, а кто это? Уже забыла, как ее звали.