Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2022
В провинции Луанда земля красная, море — от бирюзового до иссиня-черного. Светло-бежевый песок удачно маскирует проворных крабов. Звездное небо Южного полушария улыбается горизонтальным месяцем. Цветы баобаба висят, как елочные игрушки. Фикусы роняют большие красные листья.
В Луанде есть дорогие супермаркеты для экспатов и громадные оптовые рынки. “Порше” в качестве личного транспорта и изрядно побитые мото — в качестве общественного. Ухоженная набережная Маржинал и щедро утрамбованная мусором улица Мама-Горда. Тут хватает и контрастов, и полутонов. И очень много яркого.
Здесь говорят по-португальски. Лингвисты вроде бы не выделяют ангольский вариант или диалект, но отрицать его существование невозможно. В языке огромное количество жаргонно-уличных словечек «калао», многие из которых пришли из местного языка кимбунду. Как правило, никто не произносит окончаний множественного числа существительных, ограничиваясь только артиклем множественного числа. «As filha» (вместо «as filhas» (дочери)) — именно так скажут жители какого-нибудь простого района в Виане или Казенге. Ну и выразительные, чисто ангольские междометия: раздосадованное или ироничное «xé», игриво-скептично-вопросительное «ayé», горестное драматичное «ayuwé».
Кстати, про «калао». В официальной «правильной» речи этих слов не встретишь, но в повседневном общении без них не обойтись, если ты анголец. Иностранцы, использующие «калао», у местных обычно вызывают улыбку. А порой обескураживают. Однажды зунгейра[1] на улице предложила мне купить платье втридорога. Так иногда происходит, если во мне подозревают богатую белую туристку.
— Не могу, амига,- говорю я ей, — дорого очень. Kumbú tá difícil[2].
Не знаю, чему она больше удивилась. Тому, что у белой иностранки нет денег, или тому, что она использует «калао».
Но обычно я употребляю «калао» только в разговоре со своими близкими. Называю друзей «kamba», старших «kota», a младших «kassule» или «ndengue». Кстати, все эти три слова — заимствования из кимбунду.
Сейчас встретить в Луанде людей, которые в повседневной жизни общаются на кимбунду, не так просто. В основном это пожилые люди. Но на кимбунду часто «говорят» вывески: детский медицинский центр «Mona» (сын), кафе «Kudya house» (kudya — еда), магазин строительных материалов «Twenda kumoxi» (Пойдем вместе). Вот уже и молодые луандийцы начинают интересоваться: а как переводится это название? А что значит это слово? Идут за ответами к своим бабушкам и дедушкам, а иногда записываются на курсы кимбунду. За последний год этих курсов в Луанде стало больше, так что, дай Бог, язык не исчезнет. На кимбунду ведут теле- и радиопередачи и службы в церкви. И, конечно, поют и слушают любимые песни.
Ангола без музыки — не Ангола. Танцевальные стили кизомба и кудуру известны во всем мире, а от традиционной ангольской сембы произошла не менее традиционная бразильская самба. Недавно в маршрутке наблюдала такую сцену: водитель включает радио, молодой рабочий в выцветшей футболке начинает подпевать, ему вторит другой парень — по виду офисный работник, одетый с иголочки, — затем вступает пожилая зунгейра, и вот уже поют все: водитель, кондуктор, другие пассажиры. Музыка — это сердце ангольской идентичности, огромная объединяющая сила.
Наверное, поэтому ангольцы легко устраивают вечеринки без повода. Каждый день по пути от моего дома до дома моей ангольской мамы Фины я прохожу маленькое уличное кафе. Там всегда играет хорошая музыка: Йола Семеду, Пауло Флореш, Матиаш Дамасио, Бонга, Давид Зе. На небольшом мангале готовится рыба для муфета. Муфет — одно из самых любимых традиционных ангольских блюд. Рыбу готовят на гриле и едят с вареными овощными бананами, бататом, фасолью с пальмовым маслом и мукой из маниока и салатом из очень мелко порезанных помидоров и лука. И под эту вкусную музыку и вкусную еду в этом кафе каждый день танцуют люди любого возраста — и дедушки, и внуки — с одинаковым задором и удовольствием.
В Луанде колониальные дома и стеклянные небоскребы отлично смотрятся рядом. И так же органично с ними соседствуют простые ангольские домики. Те самые, что в российских репортажах фигурируют под названием «нищие трущобы». При этом почти никто из репортеров не заходил внутрь трущоб, а зря. Могли бы приятно удивиться. Во-первых, там чисто и убрано. Не хочу обидеть ничьих патриотических чувств, но такого беспорядка, как я видела во многих московских домах (и мой дом, увы, не исключение), в Луанде я никогда не встречала. А во-вторых, в неказистом домике, внешне больше похожем на советский гараж, может быть сделан современный ремонт и присутствовать вся необходимая бытовая техника. Кстати, такой дом вполне могут арендовать и арендуют иностранцы.
Наша Казенга
Казенга — это один из муниципалитетов провинции Луанда. Огромные площади там занимают простые или, если уж без эвфемизмов и политкорректности, бедные районы. В них маленькие дома без водопровода и канализации, но с большими дворами — есть где устраивать праздники и принимать гостей. И в этих простых домах люди все равно создают уют. Поставят недорогую, но изящную мебель, повесят симпатичные занавески на окна и картину — на стену. Кстати, ни разу не видела тут вульгарных или аляповатых картин — все до одной очень красивы, по-своему техничны и свежи. И граффити на заборах — тоже часто очень талантливы. В Казенге просторные футбольные поля и много фруктовых деревьев: папайи, манго, баобабы, фикусы. Горы мусора — по ним лазают дети, собаки, свиньи и козы. После каждого ливня на дорогах разливаются полноводные реки и застаиваются пруды и озера. Много больших и маленьких оживленных рынков. На рынках «Аза Бранка» и «Ожа йа Йенда» можно купить и починить, кажется, все что угодно. Мы сами покупали там кондиционер и стиральную машину и постоянно ездим туда за одеждой.
В Казенге живет часть нашей семьи, и это несомненный плюс для Казенги, но минус для объективности моей оценки. Когда мы приезжаем, гостеприимная мана Мария угощает кащупой. Это такой густой суп из капусты, фасоли, свинины и особой крупной и мясистой кукурузы. Девчонки-подростки Сирене и Лидия тут же хватают наших детей в охапку и уводят в свою комнату. Авó[3] Шико обычно сидит рядом с домом и что-нибудь шьет на машинке. И всегда здоровается на кимбунду. Он вообще очень серьезно относится к моим попыткам изучения языка. Практически все, что он мне говорит, он говорит на кимбунду, дабы погрузить меня в языковую среду. Я погружаюсь быстро и так же быстро начинаю захлебываться и тонуть в префиксальных показателях существительных. Тогда он бросает мне спасательный круг — переводит-таки на португальский. А если я все же выплываю самостоятельно, мы оба радуемся, как дети.
В Казенге, по признанию местных жителей, всегда едят фунж. Кипятят огромную кастрюлю воды, засыпают мешок фубы де бомбо[4] и замешивают. По консистенции получается что-то типа омлета, который нам в детстве давали в детском саду. А по вкусу — многие русские говорят, что как манная каша, только без сахара и молока. Но без сахара и молока — какая же это манная каша! Фунж — он и есть фунж. Сам по себе действительно пресный, но с мясом или рыбой — очень даже ничего. Кстати, приготовить его в большой кастрюле у меня не получилось — не хватило сил справиться с деревянной мешалкой. Моя тетя, которая вначале терпеливо объясняла мне правильные движения при замешивании, в конце концов спросила: ты что — левша? Видимо, это единственное, чем она смогла объяснить мою патологическую неспособность к фунжеварению. Как так? даже на кимбунду что-то умеет говорить, а с приготовлением такого до боли национального блюда не справляется.
В Казенге есть довольно большая действующая мечеть. Кстати, несмотря на официальный «запрет» ислама в Анголе, о котором везде пишут, никакой исламофобии тут нет в помине. Почти все владельцы маленьких магазинчиков-кантин — мусульмане, выходцы из стран Западной Африки. Тут их называют «мамаду». У многих жены носят чадру, покрывающую лицо и тело. Приходишь в кантину что-то купить и не знаешь, чья это жена, и вообще — та же продавец, что вчера была, или нет. Хорошо, что все в основном называют друг друга «мано» или «мана» (брат, сестра), «амига» или «амиго», без имен — так проще не попасть впросак.
Во время намаза в кантинах перерыв. Представители других религий не жалуются — уважают свободу совести. Вообще, по моим ощущениям, ангольцы очень толерантны.
То, что спасет мир
Здесь по-прежнему в обычае иметь много детей и большие семьи. В этом, думаю, один из секретов чистоты и порядка в ангольских домах: рук много, так что уборка — дело быстрое. Детей воспитывают самостоятельными и достаточно строго. Для российских родителей, сторонников теории привязанности — даже слишком строго. Но при этом на комплименты ангольские родители не скупятся: с рождения и всю жизнь человек слышит, какой он красивый, герой, принц или принцесса. Наверное, поэтому я никогда не встречала ангольцев с низкой самооценкой.
Дети, особенно девочки, любят играть в «зеро». Для игры подбирается компания: от двух детей и больше. Двое становятся друг против друга. Вóда (в этой игре называется «mãe» — «мать») дает сигнал, по которому оба участника начинают ритмично хлопать в ладоши, считать от нуля до десяти и прыгать. В определенный момент мать выставляет вперед ногу, соперник делает то же самое. Если у соперника впереди оказалась та же нога, что и у «mre», значит, он выиграл, сам становится «mre» и может выбирать себе соперника из всей честной компании. Игра тренирует и мышцы, и скорость реакции, и чувство ритма, и еще много того, чем отличаются ангольцы. Не говоря о том, что это просто очень весело и заразительно. И каждое утро я точно знаю: раз на улице раздается хлопанье в ладоши, значит, школьники уже тут — скоро начнутся уроки.
Ангольцам очень важен внешний вид. Они стараются красиво одеваться, у них четкая дифференциация одежды домашней и одежды «на выход», причем выход — это не обязательно праздник или какое-то светское событие. Это вполне может быть обычный поход в магазин или в аптеку. Для каких-то официальных мероприятий обычно одеваются в европейском стиле, а на праздник возможны варианты: как европейская, так и традиционная одежда. Африканские ткани волшебны — они превращают людей в цветы, в бабочек, в птиц. Необыкновенно ярко и красиво! У ангольцев, и особенно у анголок, много пар обуви, и они тщательно следят за ее чистотой. Чистильщиков обуви на улице работает очень много — это весьма востребованная услуга. И мужчины, и женщины ухаживают за ногтями и волосами, делают прически и маникюр. Мужчины покрывают ногти бесцветным лаком — «базой», женщины любят наращивать ногти любых цветов. Мастера по ногтям (кстати, среди них тоже немало мужчин) могут работать в салонах красоты, а могут ходить по улицам, предлагая свои услуги. Скажем прямо, стандарты гигиены у большинства мастеров очень далеки от того, к чему привыкли жители крупных российских городов. А ангольцам это все равно — лишь бы было красиво и недорого. У них может денег на обед не быть, но да — они будут думать о красе ногтей.
Луанда — это, конечно, не вся Ангола. И даже, наверное, не лицо Анголы. Скорее, это ее рука, с мозолями и ранами, но при маникюре и с золотыми перстнями. Я держусь за эту руку, доверяю ей, ощущаю ее пульс. Но не могу сказать, что знаю ее как свои пять пальцев[5].
[1] Уличная продавщица.
[2] С деньгами туго.
[3] Авó — дедушка.
[4] Фуба де бомбó — мука из маниока.
[5] В Литгиде использованы фрагменты картин Эвана Клевера «Без названия» (стр. 131, 164) и Уолофе Гриота «Без названия» (стр. 146, 152, 156).