Комедия. Перевод с английского и вступление Александра Ливерганта
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2022
«Школа злословия» Ричарда Бринсли Шеридана (1751–1816), одна из самых известных пьес английского классического репертуара, была впервые поставлена в 1777 году в лондонском театре «Друри Лейн», владельцем и ведущим актером которого был Шеридан.
На русский язык «Школа злословия» переводится с XVIII века. Первый перевод И. М. Муравьева-Апостола появился в печати в 1794 году, меньше чем через двадцать лет после выхода в свет оригинала, и переиздавался дважды. В этом же переводе комедия была впервые поставлена в России «на театре Эрмитажа» 27 февраля 1793 года.
За перевод «Школы злословия» бралась даже Екатерина II, которая весьма вольно, как тогда было принято, переложила первое действие, разбив его на пять явлений и озаглавив «Злоречивые, или Клеветники». В XIX веке «Школа злословия» издавалась в переводах П. И. Вейнберга и Ч. Ветринского; перевод Ветринского переиздавался неоднократно.
Последний по времени перевод комедии Шеридана сделан был Михаилом Лозинским для ленинградского Государственного театра комедии. Премьера состоялась 25 апреля 1937 года, а спустя четыре года «Школа злословия» в переводе Лозинского была опубликована в издательстве «Искусство». В этом переводе комедия играется в российских театрах, столичных и провинциальных, по сей день.
К переводу стихов, имеющихся в пьесе, предъявить претензии, как читатель догадывается, трудно: Лозинский – выдающийся поэт и поэт-переводчик, хорошо известный переводами Данте и Шекспира. А вот перевод собственно пьесы, хоть в целом и неплох, нередко грешит излишним буквализмом, некоторой тяжеловесностью, пропусками и даже рядом смысловых ошибок. В пьесе много говорящих имен, как в комедии и полагается (вспомним наших Фонвизина и Гоголя), — Лозинский же предпочел эти имена не переводить, а транслитерировать, отчего комический эффект, понятно, существенно снизился.
К тому же Лозинский переводил Шеридана восемьдесят пять лет назад – не это ли достаточное основание для переперевода?
Портрет,
посылаемый миссис Крю вместе с комедией
«Школа злословия»Р. Б. Шериданом, эсквайром[2]
Вы, школою злословия взращенные птенцы,
Милейшие предатели, честнейшие лжецы,
Неужто во всем свете нет души такой,
Чтоб даже вы ее своей почтили немотой,
Чтобы ни в чем, ничем была вам не подобна,
Кротка, добра, умна и благородна?
Вниманье, господа! Как вам сия особа?
А к вам, певуньи-сплетницы, взываю я особо:
Что скажете, в портрете сходство очевидно
Или то Музы и Любви детеныш безобидный?
Прошу, скорей подай мне свой совет,
Матрона неусыпная, премудрый пустоцвет!
Все щуришься? Известно: глаз тебе мозолит
Любой, кто о других не лжет и не злословит,
Кто юн и мил, не может дать отпор —
С такими у тебя недолгий разговор.
И, жабьей злобой весь свой век терзаясь,
Из пальца высосешь ты байку всем на зависть,
Такими кружевами пустишь небылицу,
Что правде пресной с ней вовеки не сравниться.
Ах, правда кроткая! Коль скоро вдохновенье
Охватит сплетницу — забудешься в мгновенье!
Ползите-ка сюда, шипучая порода!
На вас, искусниц, поглядеть охота!
А чтоб не только охи тут звучали, но и ахи
(ведь коли нет чертей, на кой идти в монахи?!)
И ты, Любовь под маской Аморетты,
Что в виршах не таких должна бы быть воспета,
Приди и ты! Но струнным переливам
Воспеть под силу ль взгляд твой прозорливый,
Застенчивую прелесть… Чепуха!
Ох, Муза, нынче ты и пустишь петуха!..
Когда б тебе явить, хоть отсветом, хоть эхом,
Подобье этой прелести (да и притом с успехом),
Тогда б с тоской школярскою поэт
Твердил бы наизусть чудесный силуэт,
Бродя по следу линий вековечных…
И даже Рейнольдс с кистью безупречной,
В которой – говорю без преувеличенья –
Свершен союз природы с вдохновеньем,
Так, что у Грэнби щечки персика спелей,
И Дэвон взор лучистый – звезд и тех светлей,
Так вот – и Рейнольдс локти бы кусал!
Нелегкая задача – возводить на пьедестал
Ту, что противится крикливым славословьям,
Но нет здесь лести, нет и пустословья –
Так повелось, что лишь она пытается – нет-нет –
В правдивости речей таких разубедить весь свет.
Тон задает, — а ведь не смыслит в модных украшеньях,
Скромна по склонности, а не по небреженью,
В движеньях плавность, мягкость в каждом жесте,
Не скопище страстей, но не сухарь с тем вместе,
С надменной миною она не тщится
Изображать богиню иль царицу,
Пусть в прелести ее нет блеска новизны,
Мы ею всякий раз навеки пленены.
Как слово подобрать мне? Нет трудней вопроса:
Величье – слишком громко, благость – безголосо.
Румянец ее дышит нежностью такой,
Что сам Творец, Божественной рукой
В палитре разводя немыслимые краски,
Мог ей, своему чуду, без опаски
На щеки положить оттенок чуть бледней –
И разрешить Стыдливости, что в ней
Уже давно себе разведала сестрицу,
Взамен него над этим рденьем дотрудиться.
Но вот кто губ опишет милую усмешку,
Хоть хороши они и без нее, конечно, —
Слова, слова, все так же вы бессильны!
Сама Любовь резцом своим всесильным
Изгиб вела, речам своим учила,
Но говорить – самой ей поручила.
Ты, если не расслышишь вдруг ее речей,
Не рви волос, локтей не гложь, не возводи очей,
Но за движеньем ее губ следи с вниманьем —
Не нужно больше ничего для пониманья.
Так внятна мудрость их, так явно выраженье,
Что и сомкнутся – все ж полны значенья.
Взгляни еще, чтобы душа запела
Под взглядом этим ласково-несмелым!
То светится, то прячется тот взгляд:
Ресницы! В мире нет милей преград!
И как подумаешь – неужто Купидон
И впрямь такою ревностью смущен,
Что жар небесный этот утаить
От нас за ними хочет? Вот так прыть!
То приоткроет, то закроет он завесу…
А впрочем, где уж нам, земным повесам:
Тот взор с его нездешней глубиной –
Уж больно он глубок для нас с тобой!
И все ж, штурмуя этих тайн редут,
Смельчак надеется найти приют
В смешинках-ямочках… Внемли, о остолоп!
Она добра и не нахмурит чистый лоб,
Но я тебе клянусь уловками Любви:
Нас не от гнева – от улыбки избави!
Ну, словом, все достоинства при ней!
И мы, в злой многомудрости своей,
За той, кому дано было так много,
Природу не судя за это слишком строго,
Грешок тщеславья заподозрить бы могли –
Но к искушеньям суетной земли
И здесь высокий разум равнодушен.
Сама своей красе не веря простодушно,
Она стрелу, что в цель и без того разила,
Искристым остроумьем оперила,
В ученьи не приблизясь к рубежу тому,
Переступать который дамам ни к чему,
Училась все ж прилежно, даже Грэвилль с Музой
Такую ученицу не сочли обузой:
Хватило пороху признать (вот где отвага!):
Ученость в женщине – не пугало, а благо!
И если б Аполлона на своем веку застала –
Не жрицей, а возлюбленной ей быть при нем пристало.
Все, что присуще истине самой, —
В ее манере мягкой, но живой,
И даже если попадет не в бровь, а в глаз,
Ее слова не ранят вовсе нас,
Ведь, женственною робостью полна,
Мила и в прозорливости она.
Совсем не горек мудрости бальзам,
Когда его так преподносят нам!
Таланты, вкусы, склад ума – все в ней
Нас трогает гармонией своей:
Веселость сердца с разумом в согласьи,
Мечтательность – с резоном в каждой фразе,
Насмешливость – да с добротой в придачу,
Презренье к дуракам – но втайне (вот удача!)
И трепет перед даром – а ведь и ей он дан…
Всё, Муза, отступись! Тебе не по зубам,
Как я и говорил, тягаться с этим дивом.
Одна беда с Поэзией – то мямлит, то криклива,
И нам от криков сих такой лишь вышел прок:
В Школе злословия опять сзывают на урок,
Чтоб в мгле завистливой, накрывшей это царство,
Могли старухи, не тая гадюжьего злорадства,
Шипеть, что здесь для них большой загадки нет,
И это, Крю, мой друг, ваш подлинный портрет!
Действующие лица
Сэр Питер Тизл
Сэр Оливер Сэрфес
Сэр Гарри Пью
Cэр Бенджамин Злосли
Джозеф Сэрфес
Чарльз Сэрфес
Беспечни
О’Кус
Сварли
Роули
Мозес
Пронырли
Леди Тизл
Леди Плутни
Миссис Свиристи
Мария
Джентльмены, горничная и слуги
Место действия – Лондон.
Пролог,
написанный мистером Гарриком
Школа злословия?! Чего, скажите, ради
Нам парты, ранцы, словари, тетради,
Когда в науке этой модной с давних пор
Мы все профессора как на подбор?
Тот благодетель, что возьмется нас учить,
Пусть заодно научит есть и пить!
Коль жареного на столе негусто
И у прелестницы в желудке пусто,
Ее избавьте вы от горькой муки этой,
Скорей подайте ей целебную газету!
Микстура эта справлена на славу,
Аптекарь – тот не всякому по нраву,
А тут, мою латынь простите, —
Не лопнуть бы! Есть всё, что захотите!
— Ого! — воскликнет леди Скуллы-Своддитт,
Что подсолить и подперчить не против,
Когда во время карточного бденья
Беседой угощают… Объеденье!
Всю ночь без сна… Двенадцати не било —
Бедняжка уж не спит! Ей чай прибавит силы
Со сплетнями: — Ах-ах, какой бодрящий!
Подай газету, Вякли… Слушай-ка, блестяще:
ВЧЕРА ЛОРД Л. ПОПАЛСЯ С ЛЕДИ С.
Ах, что за чай, он чудо из чудес!
Мигрени не осталось и следа…
КУПИЛА ЗАНАВЕСКИ МИССИС А.,
УЗОР НА НИХ, КОНЕЧНО ЖЕ, ПРЕЛЕСТНЫЙ,
НО ЧТО ЗА НИМИ — МНОГО ИНТЕРЕСНЕЙ…
Что ж, пишет остроумно, не избито,
Быть может, кто-то скажет – ядовито,
Но, между нами, — в яблочко, не пожалел словца…
Теперь читай-ка ты, вот здесь, вверху столбца.
— Нашел… ПУСТЬ БУДЕТ ОСТОРОЖЕН КАВАЛЕР,
ЧЕЙ ДОМ НЕ СКАЖЕМ ГДЕ, ХОТЬ ОН НА ГРОВНОР-СКВЕР,
ОН ЛЕДИ ДВАЖДЫ-С ПРЕЛЕСТЬЮ НАХОДИТ,
НО ОТ СИМПАТИЙ ЭДАКИХ ИНОЙ РАЗ СКУЛЫ СВОДИТ.
— Ах! Это про меня?! Мужлан, дрянной писака!
В огонь его сейчас же! Вот собака!
И там скажи, чтобы в такую рань
Мне больше не носили эту дрянь!
Мы все горазды укусить, ужалить и подначить,
А как ужалят нас самих – вмиг запоем иначе.
Ужели наш поэт, безусый и наивный,
И впрямь наивен до того, чтоб клеветы лавине,
Чтоб половодью лжи встать нынче поперек?
Ужели бедолаге невдомек,
Как мир устроен? Но увы и ах,
С охотой дьявол нам потворствует в делах —
Сподручней так губить… Сруби башку Злословью —
И вот уж целое готово поголовье,
Силен и страшен монстр! Но вот
Опять в пути наш юный Дон Кихот,
Не меч сегодня обнажил он смело —
В руке его перо, пора ему за дело.
Не будьте ж строги вы к его отваге,
Пусть кровь в чернильнице,
А поле — из бумаги.
Действие первое
Сцена первая
Гардеробная леди Плутни. ЛЕДИ ПЛУТНИ прихорашивается за туалетным столом. О’KУС пьет шоколад.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Так вы говорите, заметки попали в печать, мистер О’Кус?
О’КУС. Точно так-с, все до одной. Я собственноручно переписал их измененным почерком – чьи они, никто не догадается.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Про интрижку леди Губки с капитаном Похвальби не забыли?
О’КУС. Исполнил в лучшем виде, миледи, не извольте беспокоиться. Не пройдет и двадцати четырех часов, как эта новость дойдет до миссис Баллабол, и тогда дело, считайте, сделано.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. М-да, миссис Баллабол – дамочка не промах, такая не подведет, всё обделает в лучшем виде.
О’КУС. Не извольте сомневаться, сударыня, в свое время ей не было равных. Она, если мне память не изменяет, расстроила шесть свадеб, троих лишила наследства, четверых похитили, и еще стольких же упекли за решетку, двое развелись, а девяти, по ее милости, присудили выплачивать алименты. А сколько человек, которые друг друга в глаза не видали, она свела на страницах «Города и деревни»!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Да, эта Баллабол не лишена способностей, вот только воспитана, на мой вкус, не ахти.
О’КУС. И я того же мнения, мэм. В сообразительности ей не откажешь, да и язык у нее неплохо подвешен, но уж больно богатое у нее воображение, всё рисует в мрачных красках, ехидна, не достает ей изысканности, изящества, что отличает злословие вашей милости.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Вы мне льстите, О’Кус.
О’КУС. Ничуть не бывало. Ни для кого ведь не секрет: одним словом или взглядом леди Плутни добивается большего, нежели те, что умеют придать сплетне самый правдоподобный вид.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Что верно, то верно, мой дорогой О’Kус, не стану скромничать: результаты моих стараний не могут меня не радовать. В ранней молодости я стала жертвой ядовитого жала клеветы, и с тех пор нет для меня большего наслажденья, чем низводить других до уровня моей опороченной репутации.
О’КУС. Как я вас понимаю!.. Да-с, прошу прощения, леди Плутни, но недавно вы доверили мне одно дельце, и я, признаться, затрудняюсь сказать, чем вы руководствовались.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Уж не имеете ли вы в виду моего соседа сэра Питера Тизла и его супругу?
О’КУС. Именно так-с. Речь идет о двух молодых людях, сэр Питер после смерти их отца был для них кем-то вроде опекуна. Старший – наидостойнейший джентльмен и пользуется отменной репутацией; младший же – самый беспутный и сумасбродный юнец во всем королевстве, нет у него ни друзей, ни доброго имени. Первый – общепризнанный поклонник вашей милости, которая, надо понимать, ему благоволит; второй ухаживает за Марией, воспитанницей сэра Питера, и она определенно отвечает ему взаимностью. Так вот-с, с учетом всего вышеизложенного, я никак не пойму, сударыня, почему бы вам, вдове именитого человека, женщине со средствами, не соединить свою жизнь со столь достойным и многообещающим юным джентльменом, как мистер Сэрфес? И уж тем более не могу я взять в толк, по какой причине вы столь целенаправленно стремитесь разрушить взаимную приязнь его младшего брата и Марии.
ЛЕДИ ПЛУТИ. Не можете взять в толк? Так вот, раскрою вам тайну, О’Кус, никакой любви у меня с мистером Сэрфесом нет и в помине.
О’КУС. Неужто? В самом деле?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Влюблен он не в меня, а в Марию, а вернее в ее приданое. Увидев, что она отдает предпочтение его брату, Джозеф Сэрфес был вынужден скрыть свои намерения и обратиться за помощью ко мне.
О’КУС. Но почему вы заинтересованы в его успехе? Мне это по-прежнему непонятно.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Бог мой, как же вы бестолковы, О’Кус. Неужели вы не догадываетесь о моей сердечной слабости, в которой я до сих пор стыдилась признаться даже вам? О том, что Чарльз, этот вертопрах, сумасброд, промотавший и состояние, и доброе имя, — тот самый человек, который является причиной моих тревог и моего злословия, тот, ради кого я готова пожертвовать всем на свете.
О’КУС. В таком случае ваша милость ведет себя более чем последовательно. И все же что вас сблизило с мистером Джозефом Сэрфесом?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Взаимная выгода. Я ведь его давным-давно раскусила. Это ушлый, себялюбивый и коварный тип – иначе говоря, сладкоречивый прохвост. Сэр Питер же, да и все его знакомые, считают Джозефа не по летам здравомыслящим и на редкость доброжелательным.
О’КУС. Ваша правда, сэр Питер убежден, что во всей Англии Джозефу Сэрфесу нет равных, он превозносит его как человека в высшей степени рассудительного и порядочного.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Верно. Своей рассудительностью и лицемерием он склонил сэра Питера на свою сторону в отношении его воспитанницы, тогда как на стороне бедного Чарльза нет никого, кроме любящей его Марии, — с ней, с ее чувствами нам и надлежит вести борьбу.
Входит СЛУГА.
СЛУГА. Мистер Сэрфес.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Проси.
СЛУГА уходит.
Обычно он приходит в это время. Неудивительно, что его принимают за моего любовника.
Входит ДЖОЗЕФ СЭРФЕС.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Дорогая леди Плутни, как ваше драгоценное здоровье? Мистер О’Кус, мое почтение.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. О’Кус подтрунивает над нашей с вами взаимной привязанностью, но я разъяснила ему, как обстоит дело. Вы же знаете, какую пользу он нам приносит; уверяю вас, он не проговорится.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сударыня, я последний человек на свете, который усомнится в столь разумном и проницательном джентльмене, как мистер О’Кус.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Хватит любезностей, скажите-ка лучше, когда вы видели вашу возлюбленную Марию и, что гораздо важнее, вашего брата.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. С тех пор как я был у вашей светлости последний раз, я их не видел, но могу сообщить: больше они не встречаются. Кое-что из того, о чем вы Марию известили, произвело на нее должное действие.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Ах, дорогой мой О’Кус, это целиком ваша заслуга! А как обстоят дела у вашего брата? Хуже некуда, надо полагать?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. С каждым часом все хуже. Вчера у него, говорят, в очередной раз описывали имущество. Такого мота и сумасброда еще свет не видывал.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Бедный Чарльз!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. О да, сударыня, при всех недостатках брата его нельзя не пожалеть. Бедный Чарльз! Как был бы я рад, если б мог ему хоть чем-нибудь помочь, ведь человек, бесчувственный к несчастьям родного брата, пусть бы даже поведение его небезупречно, заслуживает…
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Боже правый! Опять вы читаете нравоучения! Не забывайте, вы среди друзей.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, вы правы, ваша светлость. Приберегу эту мысль для сэра Питера. И все же было бы благим делом спасти Марию от этого праздного гуляки. Если кто и может его исправить, то лишь человек, обладающий многочисленными достоинствами и умом вашей светлости.
О’КУС. По-моему, леди Плутни, к вам пришли. Пойду-ка перепишу письмо, о котором я вам говорил. Мистер Сэрфес, мое почтение.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ваш преданный…
О’КУС уходит.
Леди Плутни, я очень сожалею, что вы продолжаете оказывать доверие этому субъекту.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Это еще почему?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Я недавно обнаружил, что он часто ведет разговоры со стариком Роули, тот в свое время был управляющим у моего отца и к числу моих друзей, прямо скажем, не относится.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. И что же, по-вашему, О’Кус может нас выдать?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Поверьте, ваша светлость, человек этот – такой прохвост, что выдаст даже собственную подлость. Ах, Мария!
Входит МАРИЯ.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Мария, дорогая, добрый день. Что-то случилось?
МАРИЯ. К моему опекуну заявился мой поклонник, этот преотвратный сэр Бенджамин Злосли, со своим гнусным дядюшкой мистером Сварли – вот я от них и сбежала.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Было бы от кого!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Если бы вместе с ними пришел мой брат Чарльз, вы бы, надо думать, так не перепугались, сударыня.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Как же вы несправедливы! Смею вас уверить, Мария пришла только потому, что узнала, что вы у меня. Помилуйте, дорогая, что такого сделал сэр Бенджамин, что вы его избегаете?
МАРИЯ. Он не делает – он говорит. Только и знает, что поносить всех своих знакомых без разбора.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. И хуже всего то, что у незнакомца нет никакого преимущества перед его лучшим другом: первого он высмеивает точно так же, как и второго. И дядюшка у него ничуть не лучше.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Не будем, однако, к нему слишком строги: сэр Бенджамин остроумец и к тому же поэт.
МАРИЯ. Что до меня, сударыня, то, по правде сказать, остроумие теряет в моих глазах, когда сочетается со злостью. А вы что скажете, мистер Сэрфес?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Разумеется, сударыня, смеяться злой шутке — значит быть соучастником злодеяния.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Будет вам! Истинное остроумие беззлобным не бывает, оно колется – иначе какое ж это остроумие? Вы со мной согласны, мистер Сэрфес?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Согласен, сударыня, совершенно согласен. Изгоните из разговора дух насмешки, и разговор станет скучен и бесцветен.
МАРИЯ. Не стану спорить, простительно ли злословие. Но в мужчине, по-моему, оно отвратительно всегда. Чтобы опорочить друг друга, в нашем распоряжении чего только нет – и тщеславие, и зависть, и соперничество, но если мужчина хочет кого-то очернить, он должен обладать женской трусостью.
Входит СЛУГА.
СЛУГА. Ваша милость, миссис Свиристи дожидается в карете, и если ваша милость соблаговолит ее принять, она поднимется сюда.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Проси.
СЛУГА уходит.
Мария, вот вам особа в вашем вкусе. Миссис Свиристи, пожалуй, несколько велиречива, но в добронравии и отзывчивости ей не откажешь.
МАРИЯ. От ее напускного добронравия и отзывчивости вреда не меньше, чем от откровенной злобы старого Сварли.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не могу с этим не согласиться, леди Плутни. Всякий раз, когда я слышу, что критикуют моих друзей, я больше всего боюсь, как бы за них не вступилась миссис Свиристи.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Тс-с, вот она!
Входит МИССИС СВИРИСТИ.
МИСИС СВИРИСТИ. Моя дорогая леди Плутни, тысячу лет вас не видела. Как поживаете? Мистер Сэрфес, что новенького? А впрочем, какие нынче новости – одни сплетни!
МИСТЕР СЭРФЕС. Не могу с вами не согласиться, мэм.
МИССИС СВИРИСТИ. Мария, дитя мое! Скажите, между вами и Чарльзом действительно все кончено? Всему виной его мотовство, я права? В городе только об этом и разговоров.
МАРИЯ. Как жаль, что городу нечем больше заняться.
МИССИС СВИРИСТИ. Верно, верно, дитя мое. Но ничего не поделаешь, людям ведь рот не заткнешь. Я, знаете ли, ужасно расстроилась, когда узнала, причем из того же источника, что ваш опекун сэр Питер и леди Тизл последнее время между собой не ладят.
МАРИЯ. Охота же людям вмешиваться в чужие дела!
МИССИС СВИРИСТИ. Вы совершенно правы, дитя мое, но тут уж ничего не попишешь: молчать никому не хочется. Да вот, не далее как вчера мне рассказали, что мисс Ласки, оказывается, бежала, и с кем? С сэром Филигри Флиртом! Господи, чего только не бывает на свете! А впрочем, узнала я об этом от лица весьма осведомленного; ему можно верить.
МАРИЯ. Сплетни, и ничего больше!
МИССИС СВИРИСТИ. Вот именно, дитя мое, гадкие сплетни. Стыд и позор, стыд и позор! Свет, увы, придирчив, достается всем. Боже, кто бы мог, к примеру, заподозрить в неблаговидном поступке вашу подругу мисс Честни? Каким же надо быть зловредным существом, чтобы всем рассказывать, будто ее дядя на прошлой неделе видел собственными глазами, как она садится в йоркский дилижанс вместе со своим учителем танцев.
МАРИЯ. Поручусь, это ложь от начала до конца.
МИССИС СВИРИСТИ. Вот именно, ложь от начала до конца – как и прошедший месяц назад слух о постыдной связи между миссис Фестино и полковником Кассино. А впрочем, так ли это, никто до сих пор не знает наверняка.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Каких только небылиц не выдумают!
МАРИЯ. Согласна, но, на мой взгляд, те, кто подобные небылицы распространяет, виноваты ничуть не меньше.
МИССИС СВИРИСТИ. Разумеется, разносчики сплетен ничуть не лучше их сочинителей. Что ж, это не новость, и с этим не поспоришь. Но, повторяю, болтать языком людям не запретишь. Сегодня миссис Клёкотт уверяла меня, что мистер и миссис Неразлей только сейчас вступили в законный брак, как, собственно, и многие другие в наше время. Она же сообщила мне по секрету, что некая вдова, ее соседка, сумела избавиться от водянки и приобрела прежнюю стройность. Чудеса, правда? А мисс Сплюньти – она была тут же – утверждала, что лорд Буфалло застал свою благоверную в некоем весьма сомнительном доме и что сэр Генри Нагл и мистер Подл должны в ближайшее время из ревности скрестить шпаги. Но, боже упаси, неужто вы подумали, что я стану передавать подобные россказни?! Нет-нет, говорю же, разносчики сплетен ничуть не лучше, чем их сочинители.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, миссис Свиристи, всем бы ваши снисходительность и доброе сердце!
МИССИС СВИРИСТИ. Скажу вам начистоту, мистер Сэрфес, терпеть не могу, когда моих знакомых обливают грязью, да еще исподтишка, — о людях я предпочитаю думать только хорошее. Кстати, до меня дошел слух, что ваш брат окончательно разорился. Надеюсь, это неправда?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Боюсь, сударыня, что дела у моего брата и впрямь обстоят хуже некуда.
МИССИС СВИРИСТИ. Ах, и я тоже слышала. Непременно передайте ему, чтобы он не падал духом. В таком же положении, как он, находятся и лорд Впол, и лорд Толк, и капитан Умней, и мистер Лыкомшит. Все они как один прогорят, не пройдет и недели. Если Чарльз разорится, то пусть знает – он не один такой, а ведь это, согласитесь, некоторое утешение.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вне всяких сомнений, сударыня, утешение, и немалое.
Входит СЛУГА.
СЛУГА. Мистер Сварли и сэр Бенджамин Злосли. (Уходит.)
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Вот видите, Мария, ваш поклонник идет за вами по пятам, нет вам от него спасения.
Входят СВАРЛИ и СЭР БЕНДЖАМИН ЗЛОСЛИ.
СВАРЛИ. Леди Плутни, целую ручки-с. Миссис Свиристи, вы, кажется, незнакомы с моим племянником, сэром Бенджамином Злосли. Поверьте, мэм, у него отменное чувство юмора, к тому же он еще и поэт, и преотличный. Не правда ли, леди Плутни?
СЭР БЕНДЖАМИН. Будет вам, дядюшка!
СВАРЛИ. Не отпирайся! По части ребусов и шарад ему нет равных во всем королевстве, да и рифмует он на зависть. Ваша светлость слышали, надо полагать, эпиграмму, которую он написал на той неделе по поводу загоревшегося плюмажа леди Поблекли? Бенджамин, сделай милость, душа моя, прочти нам ее или шараду, которую ты сочинил вчера экспромптом на литературном вечере у миссис Сонли. Ну же, мое первое – название рыбы, мое второе – великий флотоводец, мое…
СЭР БЕНДЖАМИН. Дядюшка, прошу вас…
СВАРЛИ. В такого рода вещах, сударыня, ему, право же, нет равных.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Скажите, сэр Бенджамин, а почему вы никогда ничего не печатаете?
СЭР БЕНДЖАМИН. Сказать по правде, сударыня, печататься – это ведь такая пошлость, а поскольку мои скромные поэтические опыты — это большей частью сатиры и пародии на конкретных лиц, то, по-моему, они куда лучше расходятся, если раздавать их по секрету друзьям тех, кого я вывел на чистую воду. Впрочем, есть у меня несколько любовных элегий, и, если они вызовут снисходительную улыбку на этих прелестных устах (указывает на Марию), я готов представить их на суд читающей публики.
СВАРЛИ (Марии). Поверьте, сударыня, эти строки вас обессмертят. Потомство сравнит вас с Лаурой Петрарки или с Сахарисой Уоллера.
СЭР БЕНДЖАМИН (Марии). Да, сударыня, думаю, они вам понравятся, когда вы их увидите: изящное издание в формате кварто, прозрачный ручеек текста извивается средь бескрайних бумажных полей… Видит Бог, сударыня, в таком виде стихи эти никого не оставят равнодушным.
СВАРЛИ. Именно так, именно так… Господа, слышали новость?
МИССИС СВИРИСТИ. Вы имеете в виду…
СВАРЛИ. Нет-нет, нечто совсем другое. Представьте, мисс Бровки выходит замуж за своего лакея!
МИССИС СВИРИСТИ. Быть того не может!
СВАРЛИ. Спросите сэра Бенджамина.
СЭР БЕНДЖАМИН. Чистая правда, сударыня, свадьба назначена, свадебные наряды заказаны.
СВАРЛИ. Да, и, говорят, причины для свадьбы были самые безотлагательные.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Что-то я уже об этом слышала.
МИССИС СВИРИСТИ. Нет, никогда не поверю! Чтобы такая предусмотрительная особа, как мисс Бровки…
СЭР БЕНДЖАМИН. Помилуйте, сударыня, именно поэтому все сразу же в эту историю и поверили. Мисс Бровки всегда была так осторожна и осмотрительна, что не приходилось сомневаться – это неспроста.
МИССИС СВИРИСТИ. Что и говорить, для такой благоразумной женщины сплетня столь же губительна, как лихорадка для людей крепкого сложения. А бывают подмоченные репутации, они, казалось бы, еле дышат, а не уступят самым строгим правилам тысяч скромниц.
СЭР БЕНДЖАМИН. Вы правы, сударыня. Репутация бывает столь же хрупкой, как и здоровье. Люди с уязвимой репутацией, зная это за собой, прячутся от малейшего сквозняка толков и пересудов и восполняют нехватку жизненных сил осмотрительностью и заботой о себе.
МИССИС СВИРИСТИ. Вполне допускаю, что все это ошибка. Вы же знаете, сэр Бенджамин, самые смехотворные обстоятельства дают порой повод для самых клеветнических измышлений.
СВАРЛИ. И не порой, а очень часто, могу вас заверить, сударыня. Слыхали, как прошлым летом в Танбридже мисс Сладки лишилась жениха и доброго имени заодно? Помните, сэр Бенджамин?
СЭР БЕНДЖАМИН. Как не помнить! Невероятная история!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Как было дело? Расскажите же.
СВАРЛИ. Извольте. Однажды вечером на приеме у миссис Понто разговор зашел о разведении новошотландских овец. «У мисс Летиции Сладки, моей кузины, была новошотландская овца, которая родила двойню», — говорит одна юная особа. «Что-что?! – кричит леди Доуджер Дандиззи (а вы знаете, старуха глуха как пень). — Мисс Сладки родила двойню?!» Можете себе представить, какой поднялся хохот. И что вы думаете: на следующее утро прошел слух – и вскоре разошелся по всему городу, что мисс Летиция Сладки произвела на свет двух чудесных детишек, мальчика и девочку. Не прошло и недели, как стало известно не только имя отца, но и местонахождение фермы, куда малюток отдали на попечение кормилицы.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Странная, однако ж, история!
СВАРЛИ. И это, уверяю вас, чистая правда. О Боже, чуть не забыл! Скажите, мистер Сэрфес, ваш дядя, сэр Оливер, в самом деле возвращается домой?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Первый раз слышу, сэр.
СВАРЛИ. В Ост-Индии он прожил много лет, вы его, наверно, и не помните. Едва ли он обрадуется, когда по приезде узнает, до чего докатился ваш брат.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Чарльз повел себе неблагоразумно, спору нет, сэр, но хочется надеяться, что прыткие городские сплетники не успели настроить против него сэра Оливера; Чарльз ведь еще может исправиться.
СЭР БЕНДЖАМИН. Конечно, может. Лично я никогда не верил, что он столь беспринципен. Да, друзья от него отвернулись, но среди евреев, я слышал, он свой человек.
СВАРЛИ. Так оно и есть, племянник. Если бы еврейский квартал ввел самоуправление, то Чарльз был бы у них олдерменом, – нет в еврейской общине человека популярнее, могу поручиться. Я слышал, Чарльз платит не меньше процентов, чем Ирландское страховое общество, когда же он заболевает, за него возносят молитвы во всех городских синагогах.
СЭР БЕНДЖАМИН. И вместе с тем никто не живет так широко и беспечно, как он. Говорят, когда он угощает своих друзей, то за стол садится с целой дюжиной поручителей, в передней дожидаются десятка два поставщиков, а за стулом у каждого гостя – по судебному приставу.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вам, джентльмены, все это может показаться забавным, но посчитайтесь, прошу вас, с родственными чувствами его брата.
МАРИЯ (в сторону). Какие же они зловредные! (Вслух.) Леди Плутни, я вынуждена вас покинуть, мне что-то не по себе. (Уходит.)
МИССИС СВИРИСТИ. Боже правый, как она побледнела!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Пожалуйста, проводите ее, миссис Свиристи, ей может понадобится ваша помощь.
МИССИС СВИРИСТИ. Конечно, сударыня, рада буду. Бедная девочка, кто знает, что ее ждет. (Уходит.)
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Думаю, ей неприятно слушать все эти разговоры о Чарльзе, хоть они и в ссоре. В этом все дело.
СЭР БЕНДЖАМИН. Своих пристрастий эта юная особа не скрывает.
СВАРЛИ. И все же, Бенджамин, не опускай руки, ступай за ней, развесели ее. Прочти ей свои стихи. Пойдем, я тебе помогу.
СЭР БЕНДЖАМИН. Мистер Сэрфес, я вовсе не хотел вас задеть. Но, поверьте, вашему брату не позавидуешь.
СВАРЛИ. Не то слово, ему и гинеи никто в долг не даст.
СЭР БЕНДЖАМИН. Говорят, он распродал все, что только можно.
СВАРЛИ. Я видел человека, который побывал в его доме. Шаром покати: валяются несколько пустых бутылок да висят семейные портреты, они, должно быть, вделаны в стены.
СЭР БЕНДЖАМИН. И чего только о нем не говорят… Лучше не слышать. (Встает.)
СВАРЛИ. Да, за ним много чего числится…
СЭР БЕНДЖАМИН. Но, что ни говори, он как-никак ваш брат, мистер Сэрфес…
СВАРЛИ (встает). Будем держать вас в курсе дела. (Сварли и сэр Бенджамин уходят.)
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Ха-ха, они себе не простят, если уйдут, не растоптав человека.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Думаю, вам их пересуды пришлись по душе ничуть не больше, чем Марии.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Боюсь, ее чувства куда серьезнее, чем нам казалось. Сегодня вечером сэр Питер и леди Тизл будут у меня, можете с нами пообедать, продолжим за столом наши наблюдения. Пока же я займусь интригами, а вы изучайте науку чувств. (Уходят.)
Сцена вторая
Комната в доме сэра Питера Тизла. Входит СЭР ПИТЕР ТИЗЛ.
СЭР ПИТЕР. На что рассчитывать старому холостяку, если он женится на молодой? Прошло полгода с тех пор, как леди Тизл сделала меня счастливейшим из смертных – а теперь нет меня несчастнее. Мы повздорили уже по дороге в церковь, и не успели смолкнуть колокола, как поссорились всерьез. Сколько раз во время медового месяца я чуть было не задохнулся от разлития желчи. Меня еще поздравляли друзья, а я уже утратил всякий вкус к жизни. А ведь жену я выбирал со всем тщанием: моя невеста выросла в деревне, пределом ее желаний было шелковое платье да приглашение на ежегодный бал по случаю скачек – ни о чем другом она и не мечтала. Теперь же она погрузилась в безумную круговерть столичной жизни, и с такой страстью, как будто кусты и траву она впервые в жизни увидела лишь на Гровнор-сквер. Надо мной смеются все мои знакомые, про меня пишут в газетах. Она проматывает мое состояние и во всем мне перечит. И хуже всего то, что я, видимо, ее люблю, иначе я не шел бы у нее на поводу, в чем, впрочем, я никогда не позволю себе признаться.
Входит РОУЛИ.
РОУЛИ. Мое нижайшее почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?
СЭР ПИТЕР. Хуже некуда, любезный Роули, хуже некуда. Сплошные невзгоды и разочарования.
РОУЛИ. Что же могло произойти со вчерашнего дня?
СЭР ПИТЕР. Странные вопросы вы задаете женатому человеку. Да все что угодно!
РОУЛИ. Никогда не поверю, чтобы причиной огорчений стала ваша супруга.
СЭР ПИТЕР. Почему бы и нет? Вам же не сказали, что она умерла.
РОУЛИ. Будет вам, сэр Питер, вы ж ее любите – даром что ни во всем с ней сходитесь.
СЭР ПИТЕР. Уж точно не во всем, и виновата в этом она, а не я, любезный Роули. У меня ангельский нрав, и я терпеть не могу семейных скандалов, о чем не устаю повторять своей половине по сто раз на дню.
РОУЛИ. В самом деле?
СЭР ПИТЕР. Да, и знаете, что самое удивительное: во всех наших размолвках не права всегда она, а не я. К несчастью, леди Плутни и все прочие, с кем она встречается у нее в доме, настраивают ее против меня, поощряют ее дурные наклонности. И, в довершение моих невзгод, Мария, моя воспитанница, которой следовало бы слушаться меня как родного отца, столь же своенравна: наотрез отказывается выйти замуж за человека, которого я давно ей присмотрел. Вместо него она, судя по всему, вознамерилась связать свою жизнь с его беспутным братом.
РОУЛИ. Должен заметить, сэр Питер, что в отношении этих двух молодых людей мы с вами, увы, не сходимся. Боюсь, как бы вы не разочаровались в старшем. Что же до младшего, то могу поклясться, он еще образумится. Его наидостойнейший отец, некогда мой почтенный хозяин, был в его годы почти таким же легкомысленным повесой; когда же он умер, никто так его не оплакивал, как добросердечный Чарльз.
СЭР ПИТЕР. Любезный Роули, вы ошибаетесь. Когда умер их отец, я исполнял роль их опекуна до тех пор, пока они благодаря щедрости сэра Оливера, их дяди, не встали на ноги. Разумеется, у меня, как ни у кого другого, была возможность оценить по достоинству обоих – а ведь я еще ни разу в жизни не ошибся. Так вот, Джозеф может служить образцом для молодых людей нашего времени, он – молодой человек благородный и глубокомысленный, и ведет себя соответственно. Тогда как его младший брат, если и унаследовал крупицу отцовской добродетели, то спустил ее вместе с остальным наследством. Ах, как же расстроится мой старый друг сэр Оливер, когда увидит, как распорядились его щедростью!
РОУЛИ. Мне, признаться, очень жаль, что вы так настроены против Чарльза, ведь сейчас, быть может, наступает решающая пора в его судьбе. У меня есть для вас новость, настоящий сюрприз.
СЭР ПИТЕР. Сюрприз, говорите?
РОУЛИ. Сэр Оливер приехал, он уже в Лондоне.
СЭР ПИТЕР. В самом деле?! Не может быть! Вы ведь ждали его позже.
РОУЛИ. Совершенно верно, но из Индии он добрался на удивление быстро.
СЭР ПИТЕР. Что ж, рад буду встретиться со своим старым другом. Мы не виделись шестнадцать лет. Сколько всего вместе пережили… Он что, по-прежнему не хочет, чтобы мы известили племянников о его приезде?
РОУЛИ. Об этом не может быть и речи. Сэр Оливер собирается до времени сохранить свой приезд в тайне и племянников испытать.
СЭР ПИТЕР. Чтобы оценить их достоинства и недостатки, большого искусства не требуется. А впрочем, пусть поступает, как сочтет нужным. Скажите, он знает, что я женат?
РОУЛИ. Да, и собирается при встрече вас поздравить.
СЭР ПИТЕР. Было б с чем! Это все равно что пить за здоровье друга, умирающего от чахотки. Ах, Оливер надо мной посмеется. Сколько раз мы с ним потешались над институтом брака, и он, в отличие от меня, остался себе верен. Думаю, он скоро придет, сейчас же отдам нужные распоряжения. Прошу вас, любезный Роули, никому ни слова о том, что мы с леди Тизл выясняем отношения.
РОУЛИ. Не скажу ни под каким видом.
СЭР ПИТЕР. А то Оливер изведет меня своими шуточками, пусть думает, да простит мне Бог, что нет нас с женой счастливее.
РОУЛИ. Конечно. Но тогда вам придется избегать ссор в его присутствии.
СЭР ПИТЕР. Да, придется, но ведь это невозможно. Ах, любезный Роули, когда старый холостяк женится на молодой, он заслуживает… Нет… где преступление, там и наказание. (Уходят.)
Действие второе
Сцена первая
Комната в доме сэра Питера Тизла. Входят СЭР ПИТЕР и ЛЕДИ ТИЗЛ.
СЭР ПИТЕР. Леди Тизл, леди Тизл, я этого не допущу!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Сэр Питер, сэр Питер, хотите допускайте, хотите нет – дело ваше. Но поступать я намерена, как сочту нужным. Намерена – и буду. Пускай я воспитывалась в деревне, но я хорошо себе уяснила, что в Лондоне светские женщины, если они вышли замуж, отчитываться ни перед кем не обязаны.
СЭР ПИТЕР. Прекрасно, сударыня, прекрасно! Муж, стало быть, лишен всякого влияния, всякой власти?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Власти?! Если вы хотели, чтобы я вам подчинялась, вам следовало меня удочерить, а не жениться на мне. В вашем возрасте не женятся.
СЭР ПИТЕР. В моем возрасте не женятся, говорите? Что ж, пожалуй, вы правы… Можете сколько угодно отравлять мне жизнь вашими фокусами, но я не потерплю, чтобы вы разорили меня своей расточительностью.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Расточительностью?! Уверяю вас, я ничуть не более расточительна, чем любая светская женщина.
СЭР ПИТЕР. Ну вот что, сударыня, выбрасывать деньги на всю эту никчемную роскошь вы больше не будете, так и знайте. Только вам могло прийти в голову тратить зимой на украшение будуара цветами такие деньги, что на них можно было бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить летний бал на Рождество. Полное безумие!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Значит, я, по-вашему, виновата, что зимой, когда холодно, цветы стоят дорого? Все претензии к климату, а не ко мне. По мне, пусть бы весна длилась круглый год, а под ногами распускались розы.
СЭР ПИТЕР. Черт возьми, сударыня, родись вы в городе, и я бы ничуть не удивился, что вы говорите такое, но вы забываете, кем вы были, когда я на вас женился.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Нет-нет, такое не забывается, положение мое было аховое – иначе бы я ни за что не вышла за вас замуж.
СЭР ПИТЕР. Что верно, то верно, сударыня, тогда вы, дочь самого заурядного сельского сквайра, вели жизнь, прямо скажем, более скромную, чем теперь. Вспомните-ка нашу первую встречу: вы сидите за пяльцами в простеньком, симпатичном льняном платьице, на поясе у вас связка ключей, волосы гладко причесаны, по стенам комнаты развешаны искусственные фрукты вашего собственного изготовления.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Как не вспомнить! Какую странную жизнь я тогда вела. Не проходило и дня, чтобы я не устраивала смотр коровнику, не надзирала за птичником, не делала выписки из расходной книги и не чесала болонку тети Деборы.
СЭР ПИТЕР. Именно так, сударыня.
ЛЕДИ ТИЗЛ. А мои вечерние развлечения! Рисовать узоры на кружевные гофрированные манжеты, которые мне было не из чего вязать, играть в карты с нашим викарием, читать моей тетушке книгу проповедей или бренчать, согнувшись в три погибели, на стареньком спинете, чтобы отец по возвращении с лисьей охоты забылся сном.
СЭР ПИТЕР. Вашей памяти можно позавидовать. Да, сударыня, таковы были развлечения, которых я вас лишил. Теперь же вы не представляете себе жизни без двухместной коляски и трех лакеев на запятках в напудренных париках, а летом – без прогулок в Кенсингтонском саду с парой белых кошек на поводке. Вы, надо полагать, запамятовали, какое удовольствие вам доставляло кататься верхом, сидя за спиной у дворецкого на упряжной лошади с подрезанным хвостом.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Не было такого, клянусь, не было! Ни дворецкого, ни упряжной лошади.
СЭР ПИТЕР. Вот как вы жили, сударыня. Благодаря же мне вы стали светской женщиной, богатой и знатной. Благодаря мне, вашему мужу.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Что ж, чтобы быть вам кругом обязанной, мне остается лишь…
СЭР ПИТЕР. …овдоветь, хотите вы сказать?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Хм, хм…
СЭР ПИТЕР. Что ж, благодарю вас, сударыня, но не льстите себя надеждой: ваше дурное поведение может смутить мой покой – но не отправить на тот свет; этому не бывать. А впрочем, очень признателен вам за ваш намек.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Но вы же сами постоянно ко мне придираетесь, следите, как бы я не потратила лишнего, не доставила себе чрезмерного удовольствия.
СЭР ПИТЕР. И какие удовольствия, скажите на милость, вы изволили себе доставлять, прежде чем выйти за меня замуж?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы что ж, сэр Питер, хотите, чтобы я отстала от моды?
СЭР ПИТЕР. «Отстала от моды»?! Можно подумать, что до женитьбы вы следили за модой!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Другой бы радовался, если бы его жена слыла женщиной со вкусом.
СЭР ПИТЕР. Опять вы про вкус, черт возьми! Можно подумать, что у вас был вкус, когда вы за меня выходили!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Что правда, то правда, сэр Питер! Тогда я была безвкусна, зато теперь, став вашей женой, я лишена права на вкус претендовать. Ну что ж, если на сегодня наша перебранка подошла к концу, ничто как будто бы не помешает мне отправиться к леди Плутни, она меня ждет.
СЭР ПИТЕР. Да, и это тоже не может не радовать. В прекрасной компании вы оказались!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Чем же они вас не устраивают, сэр Питер? Люди это богатые, с положением, да и своей репутацией дорожат.
СЭР ПИТЕР. Своей, но не чужой. Попробуй-ка при них хорошо о ком-нибудь отозваться. Да-с, расчудесная компания! Иной висельник за всю свою жизнь сделал меньше зла, чем эти рассадники измышлений, мастера клеветы и злословия.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы что же, против свободы слова?
СЭР ПИТЕР. Вы, я вижу, ничем уже им не уступаете.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, по-моему, я пришлась им ко двору.
СЭР ПИТЕР. Что не делает вам чести.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Поверьте, когда я кого-то высмеиваю, то делаю это не из злости. Если кого-то обижаю, то лишь потому, что у меня хорошее настроение. И я ни минуты не сомневаюсь, точно так же ведут и они себя со мной. Сэр Питер, вы не забыли, что обещались быть у леди Плутни?
СЭР ПИТЕР. Обещал и буду. Узнаю о себе много интересного.
ЛЕДИ ТИЗЛ. В таком случае поторопитесь, не то опоздаете. До встречи. (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Не многого же я добился своими попреками! Но с каким прелестным видом она мне возражает, как мила в своем презрении к моему авторитету. Заставить ее полюбить меня я не могу, однако перепалки с ней доставляют мне несказанное удовольствие. Как же она очаровательна, когда изо всех сил старается мне докучать. (Уходит.)
Сцена вторая
Комната в доме леди Плутни. Входят ЛЕДИ ПЛУТНИ, МИССИС СВИРИСТИ, СВАРЛИ, СЭР БЕНДЖАМИН ЗЛОСЛИ, за ними – ДЖОЗЕФ СЭРФЕС.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Мы все – внимание.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, да, эпиграмму! Просим, просим!
СЭР БЕНДЖАМИН. Бог с ней, с эпиграммой, дядюшка! Это ведь сущая безделица.
СВАРЛИ. Нет-нет, право же, для экспромта совсем недурно.
Сэр БЕНДЖАМИН. В таком случае позвольте мне сперва рассказать, как обстояло дело. На прошлой неделе, когда леди Бетти Фаэтон в своей крошечной коляске поднимала пыль в Гайд-парке, она пожелала, чтобы я сочинил стихи в честь ее пони, и мне ничего не оставалось, как извлечь из кармана записную книжку и сочинить нижеследующий мадригал:
Не видел рысаков таких я и навеселе!
Все лошади ни то ни се, а эти — крем-брюле!
И сами не видали вы – я в этом непреклонен! —
Стройнее ног, хвостов длинней, тем более — у пони!
СВАРЛИ. Каково, сударыня? Написано будто единым росчерком пера, то бишь взмахом хлыста, и, заметьте, не слезая с лошади.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Поистине Феб в седле! Браво, сэр Бенджамин!
СЭР БЕНДЖАМИН. Будет вам, сэр, безделица, сущая безделица!
Входят ЛЕДИ ТИЗЛ и МАРИЯ.
МИССИС СВИРИСТИ. Спишите мне ваш мадригал, я хочу его иметь.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Леди Тизл, надеюсь, мы увидим сегодня сэра Питера?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Он явится в самом скором времени, ваша светлость.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Мария, дорогая, у вас печальный вид. Пойдемте, сыграете в пикет с мистером Сэрфесом.
МАРИЯ. Карты не доставляют мне удовольствия – а впрочем, как будет угодно вашей светлости.
ЛЕДИ ТИЗЛ (в сторону). Как странно, что мистер Сэрфес собирается играть с ней в карты. А я-то думала, он воспользуется случаем и, пока сэра Питера нет, со мной перемолвится словом.
МИССИС СВИРИСТИ. Какие, однако ж, у вас злые языки! Не стану с вами знаться.
ЛЕДИ ТИЗЛ. А в чем, собственно, дело, миссис Свиристи?
МИССИС СВИРИСТИ. Нашей приятельнице мисс Рдей отказывают в праве считаться красавицей.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Отчего же? Она и впрямь хороша собой.
СВАРЛИ. Я очень рад, что вы так считаете, сударыня.
МИССИС СВИРИСТИ. У нее такой свежий цвет лица, просто прелесть!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, особенно когда нарумянится.
МИССИС СВИРИСТИ. Ах, оставьте, клянусь вам, румянец у нее естественный. Я сама видела: то он у нее есть, а то его нет.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Иначе и быть не может. Ночью его нет, а утром опять появляется.
СЭР БЕНДЖАМИН. Совершенно справедливо, сударыня, румянец у нее появляется и исчезает, когда румяна приносит и уносит горничная.
МИССИС СВИРИСТИ. Ха-ха-ха! Вы тоже скажете! Как же я вас ненавижу! Но вот сестру ее некрасивой уж никак не назовешь. Красотка – была, по крайней мере.
СВАРЛИ. Кто? Миссис Неувядай? Господь с вами! Да ведь ей пятьдесят шесть, никак не меньше.
МИССИС СВИРИСТИ. Как же вы к ней несправедливы! Ей всего пятьдесят два, от силы пятьдесят три, да ей больше и не дашь.
СЭР БЕНДЖАМИН. Не понимаю, как можно судить о ее внешности, если не видишь ее лица.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Миссис Неувядай прекрасно сохранилась, пагубные следы времени она скрывает весьма искусно. Не то что миссис Страшней, старуха-вдова так штукатурит свои морщины, что их с каждым разом становится еще больше.
СЭР БЕНДЖАМИН. Не скажите, леди Плутни, вы к вдове пристрастны. Не в том дело, что она плохо пудрится, вся беда в том, что лицо она пудрит, а вот шею – нет, отчего напоминает реставрированную статую, у которой – знаток не даст соврать – голова современная, а туловище античное.
СВАРЛИ. Ха-ха-ха! Браво, племянник!
МИССИС СВИРИСТИ. Ха-ха-ха! Не смешите меня! Боже, как я вас ненавижу! А что вы скажете о мисс Смакую?
СЭР БЕНДЖАМИН. Скажу, что у нее чудесные зубки.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, и поэтому, когда она не говорит и не смеется (что случается не часто), рот у нее всегда приоткрыт, вот так (обнажает зубы).
МИССИС СВИРИСТИ. Какая же вы злая!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Нет, согласитесь, это все-таки лучше, чем мучительные попытки мисс Статью скрыть нехватку передних зубов. Она сжимает губы так, что рот у нее напоминает копилку, и все слова выскальзывают изо рта словно нехотя, бочком, вот так: «Кык живте, сдарня? Ды, сдарня».
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Браво, леди Тизл, я вижу, палец вам в рот не клади.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Когда защищаешь друзей, все средства хороши. А вот и сэр Питер – пришел испортить нам настроение.
Входит СЭР ПИТЕР ТИЗЛ.
СЭР ПИТЕР. Сударыни, мое почтение. (В сторону.) Боже, вся компания в сборе! Никого не пощадят, уж это как пить дать.
МИССИС СВИРИСТИ. Я так рада, что вы пришли, сэр Питер. Они все здесь такие зловредные, и леди Тизл ничуть не лучше остальных.
СЭР ПИТЕР. Как я вам сочувствую, миссис Свиристи.
МИССИС СВИРИСТИ. Придираются ко всем без исключения, даже наша добросердечная миссис Тушки им не угодила.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Эта та самая толстуха, вдова с аристократическими ухватками, которая была на вечере у миссис Кадрилль?
МИССИС СВИРИСТИ. Бедняжка, она так страдает от своей полноты, прилагает такие нечеловеческие усилия, чтобы хоть немного похудеть, что смеяться над ней грешно.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Ваша правда.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, я знаю, она питается одними кислотами и сывороткой, и бывает, в самый жаркий летний полдень вы можете увидеть, как она с косицей на затылке, точно у барабанщика, скачет, отдуваясь, во весь опор по скаковой дорожке на своем крошечном пони.
МИССИС СВИРИСТИ. Спасибо, леди Тизл, что встали на ее защиту.
СЭР ПИТЕР (в сторону). Хороша защита.
МИССИС СВИРИСТИ. И то сказать, леди Тизл так же придирчива, как мисс Присмерти.
СВАРЛИ. Неуклюжая разиня эта ваша мисс Присмерти, сама ничего не умеет, а при этом всех учит уму-разуму.
МИССИС СВИРИСТИ. Как же вы, однако, нетерпимы! Мисс Присмерти – моя близкая родственница по мужу. Она, честное слово, заслуживает снисхождения, ведь если женщина в тридцать шесть лет хочет казаться девочкой, ей не позавидуешь.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Что и говорить, она по-прежнему совсем недурна собой, вот только глаза воспаленные, но ведь в этом нет ничего удивительного, если ночами читать при свечах.
МИССИС СВИРИСТИ. Да, и держится совсем неплохо – особенно если учесть, что никакого воспитания она не получила. Вы же знаете, мать у нее была модисткой из Уэльса, отец варил сахар в Бристоле.
СЭР БЕНДЖАМИН. Какие же вы обе сердобольные!
СЭР ПИТЕР (в сторону). Сердобольнее не бывает! И это она говорит про собственную родственницу! Боже правый!
МИССИС СВИРИСТИ. Я, знаете ли, не могу спокойно слышать, когда злословят о моих друзьях.
СЭР ПИТЕР (в сторону). Оно и видно!
СЭР БЕНДЖАМИН. Какое же вы благородное существо, миссис Свиристи! Мы с миссис Свиристи можем часами слушать, как леди Паркетт рассуждает о нравственности.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Леди Паркетт хороша на десерт. Она – как китайское печенье с пожеланием внутри.
МИССИС СВИРИСТИ. Своих друзей я ни за что не стану высмеивать, о чем не устаю повторять своей кузине миссис Глазки, а вы ведь знаете, как она придирчива по части женской красоты.
СВАРЛИ. А у самой внешность – не позавидуешь, у всех народов что-то позаимствовала.
СЭР БЕНДЖАМИН. У ирландцев – лоб.
СВАРЛИ. У шотландцев – кудри.
СЭР БЕНДЖАМИН. У голландцев – нос.
СВАРЛИ. У австрийцев – губы.
СЭР БЕНДЖАМИН. У испанцев – цвет лица.
СВАРЛИ. У китайцев – зубы.
СЭР БЕНДЖАМИН. Ее лицо, одним словом, напоминает пансион на водах, где не бывает, чтобы за стол садились два человека из одной страны.
СВАРЛИ. Или послевоенный мирный конгресс, где все участники, как и ее глаза, смотрят в разные стороны, и только носы и подбородки устремлены в одну точку и свидетельствуют об общих интересах.
МИССИС СВИРИСТИ. Ха-ха-ха!
СЭР ПИТЕР (в сторону). Боже милостивый! А ведь они с этой миссис Глазки обедают не реже двух раз в неделю.
МИССИС СВИРИСТИ. Будет вам смеяться над бедной женщиной. Позвольте мне сказать, что миссис Глазки…
СЭР ПИТЕР. Сударыня, сударыня, простите, эти добропорядочные джентльмены пустились, я вижу, во все тяжкие, их не остановить. Но если я скажу вам, миссис Свиристи, что дама, над которой они потешаются, моя близкая приятельница, вы, надеюсь, за нее не вступитесь.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Ха-ха-ха! Хорошо сказано, сэр Питер. Какой же вы зловредный, однако. Вы слишком флегматичны, чтобы язвить самому, и чересчур раздражительны, чтобы терпеть чужие шутки.
СЭР ПИТЕР. Ах, сударыня, истинное остроумие куда ближе к добросердечию, чем кажется вашей светлости.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы правы, сэр Питер, я думаю, они в таком близком родстве, что им не дано соединиться.
СЭР БЕНДЖАМИН. Я бы скорее сравнил их с мужем и женой – их ведь редко застанешь вместе.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Сэр Питер – лютый враг злословия, дай ему волю, и он запретил бы его парламентским актом.
СЭР ПИТЕР. Уверяю вас, сударыня, если бы парламент признал, что издевательство над добрым именем столь же предосудительно, как потрава чужого луга, и принял закон о запрете охотиться не только на дичь, но и на человека, многие были бы нашим законодателям благодарны.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Господь с вами, сэр Питер! Вы что же, хотите лишить нас наших привилегий?!
СЭР ПИТЕР. Да, сударыня. Тогда никто бы не посмел расправляться с честью и топтать репутации, за исключением пронырливых старых дев и недовольных жизнью вдов.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Экий же вы изверг!
ЛЕДИ СВИРИСТИ. Не станете же вы расправляться с теми, кто всего лишь передает то, что слышал.
СЭР ПИТЕР. Нет, стану. Я бы брал с них денежный штраф. Во всех случаях, когда распространяется клевета, а клеветник не найден, пострадавший получал бы право взыскивать деньги с тех, кто эти клеветнические измышления передавал.
СВАРЛИ. Что до меня, то я убежден: дыма без огня не бывает.
СЭР ПИТЕР. Девять десятых злобных наветов основаны на комическом преувеличении.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Не перейти ли нам в соседнюю комнату за карточный стол?
Входит СЛУГА. Что-то шепчет на ухо сэру Питеру.
СЭР ПИТЕР. Я сейчас к ним приду.
СЛУГА уходит.
(В сторону.) Скроюсь незаметно.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Сэр Питер, неужели вы нас покидаете?
СЭР ПИТЕР. Извините, ваша светлость, меня вызывают по неотложному делу. Но вместо меня остается мое доброе имя. (Уходит.)
СЭР БЕНДЖАМИН. Право же, леди Тизл, ваш супруг и повелитель – престранное существо. Не будь он вашим мужем, я бы рассказал вам о нем такое, отчего вы бы посмеялись от души.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Пусть наш брак нисколько вас не смущает. С удовольствием послушаю.
Все уходят, кроме Джозефа Сэрфеса и Марии.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мария, я вижу, вас тяготит это общество.
МАРИЯ. Еще бы! Пусть небо ниспошлет мне скудоумие, если шутить и веселиться значит злобно высмеивать физические недостатки и невзгоды всех тех, кто ничем нам не досадил.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Помилуйте, эти люди лишь кажутся зловредными, в душе они гораздо добрее.
МАРИЯ. Тем недостойнее их поведение; необузданность их языков можно оправдать только одним – врожденной, неукротимой язвительностью.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вне всяких сомнений, сударыня. Я всегда придерживался той точки зрения, что распространять забавы ради зловредную истину более предосудительно, нежели искажать истину из мести. Но скажите, Мария, отчего вы так добры к другим, а со мной жестокосердны? Неужто самому нежному чувству будет отказано в надежде?
МАРИЯ. Опять вы за старое! Сколько можно испытывать мое терпение?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, Мария, вы не обращались бы так со мной и не противились воле сыра Питера, вашего опекуна, не будь этот беспутный Чарльз по-прежнему моим счастливым соперником.
МАРИЯ. Вы поступаете невеликодушно! Какие бы чувства я ни питала к этому незадачливому молодому человеку, оттого, что от него отвернулся его собственный брат, я к нему не переменюсь.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, умоляю, Мария, не покидайте меня с таким неприступным видом… честью клянусь… (Становится на колени. Входит леди Тизл. В сторону.) Господи, леди Тизл! Вот ведь незадача! (Вслух, Марии.) Вы не должны… нет, вы не станете… Хоть я и питаю к леди Тизл величайшее уважение…
МАРИЯ. К леди Тизл?!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Если только сэр Питер заподозрит…
ЛЕДИ ТИЗЛ (приближается). Как это понимать? Он что же, принял ее за меня? Дитя мое, вас ждут в соседней комнате.
МАРИЯ уходит.
Что все это значит?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, какая досада! Мария, как видно, догадалась, как я пекусь о вашем счастии, и пригрозила, что расскажет сэру Питеру о своих подозрениях. Я же, когда вы вошли, пытался ее урезонить.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот как? Нежный же вы резонер. Вы всегда, когда хотите кого-то урезонить, становитесь на колени?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, она ведь совсем еще ребенок, и я подумал, что немного пафоса не повредит… Скажите, леди Тизл, когда вы найдете время побывать у меня в библиотеке? Вы же обещали…
ЛЕДИ ТИЗЛ. Нет-нет, я подумала, что это будет опрометчиво, и потом, вы же знаете, я позволяю вам за собой ухаживать исключительно в рамках светских приличий.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Конечно… платоническое чувство, на которое имеет право всякая замужняя женщина.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот именно, говорю же, в рамках светских приличий. Кроме того, у меня до сих пор столько провинциальных предрассудков, что, как бы меня ни выводил из себя дурной нрав сэра Питера, я никогда не позволю себе…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. В самом деле, чем еще можете вы ему досадить? Что ж, ваша выдержка делает вам честь.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот ведь хитрец. Умеет подольститься. Однако ж, нас могут хватиться. Пойдемте к ним.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Лучше бы нам войти порознь.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Только не задерживайтесь. Мария все равно не станет слушать ваши рацеи, можете мне поверить. (Уходит.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Как же я оплошал! Я-то искал расположения леди Тизл, чтобы она не помешала моим отношениям с Марией, а в результате, сам не знаю как, был причислен к ее поклонникам. Я уж начинаю всерьез жалеть, что добивался безупречной репутации, из-за этого приходится теперь так юлить, что, боюсь, как бы меня не вывели на чистую воду. (Уходит.)
Сцена третья
Комната в доме сэра Питера Тизла. Входят СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и РОУЛИ.
СЭР ОЛИВЕР. Ха-ха-ха, стало быть, мой старый друг женился? На молодой провинциальной барышне? Ха-ха-ха! Так долго продержаться холостяком, и, нате вам, не устоял!
РОУЛИ. Вы уж над ним не подшучивайте, сэр Оливер. Поверьте, тема эта деликатная, хоть он и женат-то всего семь месяцев.
СЭР ОЛИВЕР. Выходит, он уже полгода сидит на скамье для кающихся грешников. Бедный Питер! Говорите, он окончательно порвал с Чарльзом, не желает его видеть, это правда?
РОУЛИ. Он почему-то очень против него настроен. В основном оттого, что ревнует к нему леди Тизл, ревность же усердно подогревается компанией здешних сплетников – своей дурной славой Чарльз в немалой степени обязан им. А, по-моему, если супруга сэра Питера к кому-то из братьев и неравнодушна, то не к младшему, а к старшему.
СЭР ОЛИВЕР. Да, знаю, есть тут такие зловредные пустословы обоего пола, от нечего делать они поносят достойных людей, и им ничего не стоит лишить молодого человека доброго имени, которым он еще не скоро научится дорожить. Но меня восстановить против моего племянника им не удастся, будьте спокойны! Нет-нет, если только Чарльз не замешан ни в чем низком и бесчестном, я прощу ему его беспутный нрав.
РОУЛИ. Он исправится, сэр, уж вы мне поверьте. Ах, сэр, как же я рад, что вы от него не отвернулись и у сына моего доброго старого хозяина есть еще друг на свете.
СЭР ОЛИВЕР. Неужто вы думаете, любезный Роули, что я забыл, каким был сам в его годы? Ни я, ни мой брат особым благоразумием, черт возьми, не отличались, а многих ли вам довелось встретить, кто сравнился бы с вашим покойным хозяином?
РОУЛИ. Вот потому-то, сэр, я и убежден, что Чарльз не уронит доброе имя семьи. А вот и сэр Питер.
СЭР ОЛИВЕР. Боже, это он! Но как он изменился! Сразу видно – супруг, это слово читается у него на лице.
Входит СЭР ПИТЕР ТИЗЛ.
СЭР ПИТЕР. Ба! Сэр Оливер, мой старый друг! Добро пожаловать в Англию! Наконец-то!
СЭР ОЛИВЕР. Спасибо, спасибо, сэр Питер, как же я рад видеть вас в добром здравии!
СЭР ПИТЕР. Да, давно мы не виделись, сэр Оливер, почитай лет пятнадцать. Сколько воды утекло!
СЭР ОЛИВЕР. Да, немало, и мне тоже досталось. Говорят, вы женились, верно, старина? Ничего не поделаешь, что сделано, то сделано, а потому поздравляю от всей души, желаю вам счастья!
СЭР ПИТЕР. Спасибо, спасибо, сэр Оливер… да… в моей жизни произошла эта… счастливая перемена. Но давайте не будем сейчас об этом…
СЭР ОЛИВЕР. Совершенно верно, сэр Питер, старым друзьям после долгой разлуки жаловаться на жизнь негоже. Нет, нет и нет.
РОУЛИ (в сторону, сэру Оливеру). Пожалуйста, сэр, осторожнее.
СЭР ОЛИВЕР. Значит, один из моих племянников – мошенник и плут?
СЭР ПИТЕР. Плут! Ах, мой старый друг, не хотел бы вас расстраивать, но Чарльз – пропащий молодой человек, иначе не скажешь. Не то что его старший брат Джозеф, вот он и вправду образец для подражания, о нем никто не скажет плохого слова.
СЭР ОЛИВЕР. Кроме меня. Боюсь, для честного человека у него слишком хорошая репутация. Говорите, о нем никто не скажет плохого слова? Это значит, что прохвостам и дуракам он кланяется так же низко, как достоинству и добродетели.
СЭР ПИТЕР. Уж не осуждаете ли вы его за то, что он не нажил врагов?
СЭР ОЛИВЕР. Да, осуждаю – врагов не всякий заслуживает.
СЭР ПИТЕР. Ну-ну, вы к нему переменитесь, когда его узнаете. Слушать его одно удовольствие, говорит как пишет.
СЭР ОЛИВЕР. То еще удовольствие, черт его разбери! Пусть только вздумает читать мне мораль – меня стошнит в ту же минуту. Впрочем, не поймите меня превратно, сэр Питер. Защищать Чарльза я вовсе не намерен. Прежду чем составить о братьях мнение, я хочу их испытать. Мы с моим другом Роули кое-что придумали.
РОУЛИ. И тогда сэр Питер вынужден будет признать, что ошибался.
СЭР ПИТЕР. За Джозефа я готов поручиться!
СЭР ОЛИВЕР. Ну а теперь, сэр Питер, поставьте-ка нам бутылку хорошего вина, выпьем за здоровье обоих братьев и поделимся с вами нашим замыслом.
СЭР ПИТЕР. Так и поступим!
СЭР ОЛИВЕР. И не будьте так придирчивы к младшему сыну вашего старого друга. Меня, право же, нисколько не смущает, что он немного сбился с пути. Терпеть не могу, когда рассудительность глушит еще незрелые побеги юности, благоразумие сродни плющу на едва распустившихся ветвях, что не дает расти дереву. (Уходят.)
Действие третье
Сцена первая
Комната в доме сэр Питера Тизла. Входят СЭР ПИТЕР ТИЗЛ, СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и РОУЛИ.
СЭР ПИТЕР. Давайте сначала поговорим с этим человеком, а вина выпьем потом. Итак, мистер Роули, что вы задумали?
РОУЛИ. Этот человек, его зовут Стэнли, приходится братьям близким родственником по матери. В свое время он был коммерсантом в Дублине, но ему не повезло, и он разорился. Из долговой тюрьмы он обратился с письмом к мистеру Сэрфесу и к Чарльзу. От первого он не получил ничего, кроме туманных заверений, что в будущем помощь будет ему оказана. Чарльз же, хоть и сам из-за своей расточительности находился в стесненных обстоятельствах, сделал для Стэнли все, что мог. В натоящее время он пытается раздобыть денег – в том числе и для бедного Стэнли.
СЭР ОЛИВЕР. Узнаю своего брата!
СЭР ПИТЕР. Но как сэру Оливеру удастся…
РОУЛИ. Так вот, сэр, я извещу Чарльза и его брата, что Стэнли получил разрешение встретиться с ними обоими, а поскольку ни тот ни другой в лицо никогда его раньше не видели, пусть сэр Оливер выдаст себя за Стэнли и таким образом получит отличную возможность судить, по крайней мере, об их отзывчивости. И, поверьте, сэр, младший брат, этот мот и гуляка, сохранил, как выразился наш бессмертный поэт
Слезу для жалости и руку,
Открытую, как день, для состраданья[3].
СЭР ПИТЕР. Какой смысл в открытой для сострадания руке, да и в кошельке тоже, когда они пусты? Что ж, испытайте их, если вам угодно. Скажите, а где тот человек, с кем сэр Оливер смог бы поговорить о делах Чарльза?
РОУЛИ. Внизу, дожидается распоряжений сэра Оливера. Он, как никто, в курсе всего происходящего. Надо отдать должное этому почтенному еврею: он сделал все возможное, чтобы ваш легкомысленный племянник взялся за ум.
СЭР ПИТЕР. Позовите его, прошу вас.
РОУЛИ (слуге). Попросите мистера Мозеса подняться сюда.
СЭР ПИТЕР. А почему вы думаете, что он будет чистосердечен?
РОУЛИ. Я убедил его, что только сэр Оливер может вернуть ему ту сумму, которую Мозес дал Чарльзу в долг, а потому не в его интересах говорить сэру Оливеру неправду. Мозес знает, что сэр Оливер в Лондоне. Есть у меня еще один свидетель, некто О’Кус, я застал его за подлогом и в самом скором времени к вам его приведу, дабы развеять ваши опасения касательно Чарльза и леди Тизл.
СЭР ПИТЕР. Чего только мне по этому поводу ни наговорили.
РОУЛИ. А вот и честный иудей.
Входит МОЗЕС.
Это – сэр Оливер.
СЭР ОЛИВЕР. Насколько я понимаю, сэр, вас связывают деловые отношения с моим племянником Чарльзом, так ведь?
МОЗЕС. Да, сэр Оливер, я помогал мистеру Чарльзу чем только мог, однако он уже разорился, когда обратился ко мне за помощью.
СЭР ОЛИВЕР. Что ж, досадно, ведь вы лишились возможности показать, на что способны.
МОЗЕС. Именно так, сэр, о его бедственном положении я узнал, когда он был уже кругом в долгах.
СЭР ОЛИВЕР. Печально, что и говорить. Но, надо думать, вы сделали для него все, что только могли, верно, честный Мозес?
МОЗЕС. Да, сэр, и ему это известно. Сегодня вечером я должен был привести к нему одного джентльмена из Сити, этот джентльмен с ним не знаком, но готов, насколько я понимаю, ссудить мистера Чарльза определенной суммой.
СЭР ПИТЕР. Что, Чарльз еще ни разу не брал у него в долг?
МОЗЕС. Нет, это мистер Впрок из Кратчет-Фрайерз, бывший маклер.
СЭР ПИТЕР. Вот что мне пришло в голову, сэр Оливер. Чарльз, говорите, не знаком с мистером Впроком?
МОЗЕС. Нет, не знаком.
СЭР ПИТЕР. Так вот, сэр Оливер, вам представляется куда лучшая возможность добиться своего, чем воспользовавшись старой сентиментальной сказочкой о бедном родственнике. Идите к Чарльзу с моим другом Мозесом и выдайте себя за Впрока, и тогда, готов поручиться, ваш племянник предстанет перед вами в лучшем виде.
СЭР ОЛИВЕР. Что ж, этот план мне больше по душе. А после этого я могу побывать у Джозефа под видом старого Стэнли.
СЭР ПИТЕР. Почему бы и нет?
РОУЛИ. В этом случае, боюсь, Чарльз окажется в невыгодном положении. Мозес, я могу надеяться, что вы поняли сэра Питера и не проговоритесь?
МОЗЕС. Не извольте сомневаться, сэр. (Смотрит на часы.) Мне уже пора. Мы договорились на это время.
СЭР ОЛИВЕР. Я готов вас сопровождать, когда прикажете, Мозес. Нет, погодите! Вот чего я не учел: как бы мне, черт возьми, сойти за еврея?
МОЗЕС. В этом нет необходимости, мистер Впрок – христианин.
СЭР ОЛИВЕР. Вот как? Очень жаль. И еще, не слишком ли я хорошо одет для ростовщика?
СЭР ПИТЕР. Нисколько. Как вы думаете, Мозес, сэр Оливер может ехать в собственной карете?
МОЗЕС. Безусловно.
СЭР ОЛИВЕР. А как мне говорить? Должен же быть у ростовщиков какой-то жаргон, какая-то особая манера выражаться – я ведь всего этого не знаю.
СЭР ПИТЕР. Ничего страшного, особых знаний тут не требуется, главное, насколько я понимаю, выдвинуть совершенно непомерные условия. Верно я говорю, Мозес?
МОЗЕС. Да, это самое главное.
СЭР ОЛИВЕР. Тут уж я не промахнусь, можете быть спокойны. Возьму с него восемь, а то и все десять процентов, никак не меньше.
МОЗЕС. Это слишком мало, сэр, — сразу себя выдадите.
СЭР ОЛИВЕР. Мало?! Сколько же тогда, черт побери?
МОЗЕС. Если увидите, что он не слишком нуждается в деньгах, берите с него всего сорок или пятьдесят процентов, однако, если окажется, что дело его дрянь и деньги ему нужны как воздух, можете настаивать на ста.
СЭР ПИТЕР. Хорошему, честному делу вы учитесь, сэр Оливер.
СЭР ОЛИВЕР. Да, и весьма прибыльному.
МОЗЕС. И вот еще что. Помните, у вас у самого денег нет, вы вынуждены занять их для него у приятеля.
СЭР ОЛИВЕР. Значит, я беру для него в долг у приятеля?
МОЗЕС. И приятель ваш – бессовестный негодяй, но тут уж ничего не поделаешь.
СЭР ОЛИВЕР. Мой приятель – бессовестный негодяй, говорите?
МОЗЕС. Да, и денег у него тоже нет, он вынужден будет продать, причем с большим убытком, ценные бумаги.
СЭР ОЛИВЕР. Будет вынужден продать с большим убытком ценные бумаги? Как это мило с его стороны.
СЭР ПИТЕР. Можете мне поверить, сэр Оливер – простите, мистер Впрок, — вы скоро станете образцовым ростовщиком. Скажите, Мозес, не стоит ли сэру Оливеру покритиковать билль о ежегодной ренте? По-моему, это было бы весьма уместно, не находите?
МОЗЕС. Более чем уместно.
РОУЛИ. И посетовать, что молодой человек в столь юном возрасте должен, по закону, отвечать за свои действия.
МОЗЕС. Да, какая несправедливость.
СЭР ПИТЕР. А еще – осудить общество за то, что оно одобряет закон, единственная цель которого вырвать несчастных и недальновидных из хищных лап ростовщиков и дать несовершеннолетним возможность наследовать имущество без разорительного налога на наследство.
СЭР ОЛИВЕР. Хорошо, хорошо, по дороге Мозес даст мне дальнейшие инструкции.
СЭР ПИТЕР. Времени у вас будет немного, ваш племянник живет в двух шагах отсюда.
СЭР ОЛИВЕР. Не беспокойтесь, у меня такой опытный учитель, что, живи Чарльз даже на соседней улице, я буду последним болваном, если, прежде чем завернуть за угол, не стану отпетым прохвостом.
СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и МОЗЕС уходят.
СЭР ПИТЕР. Ну вот, теперь, думаю, сэр Оливер сам убедится, как вы, Роули, Чарльзу симпатизируете и как были бы рады, если б он образумился.
РОУЛИ. Нет, вовсе нет, сэр Питер.
СЭР ПИТЕР. Хорошо, а теперь приведите мне этого О’Куса. Посмотрим, что скажет он. А вот и Мария. Мне нужно с ней поговорить.
РОУЛИ уходит.
Как был бы я счастлив, если б оказалось, что мои подозрения насчет леди Тизл и Чарльза совершенно беспочвенны! Мне еще не представился случай поговорить об этом с моим другом Джозефом – теперь обязательно это сделаю, уж он-то не станет со мной лукавить.
Входит МАРИЯ.
Итак, дитя мое, мистер Сэрфес вернулся вместе с вами?
МАРИЯ. Нет, сэр, он был занят.
СЭР ПИТЕР. Скажите, Мария, вам не кажется, что чем чаще вы беседуете с этим обаятельным молодым человеком, тем больше он заслуживает вашей взаимности?
МАРИЯ. Откровенно говоря, меня, сэр Питер, очень расстраивает, что вы не устаете возвращаться к этой теме. Вы сами вынуждаете меня заявить вам, что я не знаю ни одного человека, ко мне расположенного, кого бы я не предпочла мистеру Сэрфесу.
СЭР ПИТЕР. Вот ведь упрямица! Я же знаю, Мария, вам мил только один человек – Чарльз. Своим сумасбродством и безрассудством он завоевал ваше сердце, мне это совершенно очевидно.
МАРИЯ. Вы заблуждаетесь, сэр. Я ведь вас послушалась, больше с ним не вижусь и не переписываюсь, меня убедили, что моего чувства он не заслуживает. Разумеется, я осуждаю его недостатки, однако сердцем его жалею и винить себя за это не могу.
СЭР ПИТЕР. Прекрасно, жалейте его сколько хотите, но руку и сердце отдайте тому, кто более этого достоин.
МАРИЯ. Кому угодно – но только не его брату.
СЭР ПИТЕР. Какая ж вы испорченная и несговорчивая! Но берегитесь, сударыня, вы еще не знаете, что такое власть опекуна, не вынуждайте меня разъяснить вам, чем эта власть для вас чревата.
МАРИЯ. Одно могу сказать: с вашей стороны воспользоваться властью будет несправедливо. Да, действительно, следуя воле отца я обязана какое-то время рассматривать вас как своего опекуна, однако я перестану считать вас таковым, если ваша опека будет приносить мне одни несчастья. (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Никому еще не перечили абсолютно во всем так, как мне, все словно сговорились вывести меня из себя! Я не был женат и двух недель, как мой тесть, крепкий, здоровый человек, внезапно умирает – пусть, дескать, муж отвечает за его дочь, с меня взятки гладки.
Леди Тизл напевает за сценой.
А вот и моя благоверная! Пребывает, надо полагать в безоблачном настроении. Как бы я был счастлив, если б удалось внушить ей любовь ко мне, хоть ненадолго!
Входит ЛЕДИ ТИЗЛ.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Надеюсь, сэр Питер, вы не ссорились с Марией? Когда меня нет рядом, впадать в дурное настроение вам не пристало.
СЭР ПИТЕР. Ах, леди Тизл, мое настроение зависит только от вас одной!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вашими бы устами… Сейчас мне как никогда важно, чтобы вы были в самом лучшем расположении духа. Будьте же паинькой, не откажите в двухстах фунтах. Не откажете?
СЭР ПИТЕР. Двести фунтов! Недешево же стоит мое хорошее настроение. Всегда говорите со мной, как сейчас, и, право же, вам ни в чем не будет отказа. Вы их получите, но дайте расписку, что вернете должок.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Расписку не дам, а ручку — пожалуйста. (Протягивает руку для поцелуя.)
СЭР ПИТЕР. И вы не станете впредь попрекать меня за то, что я не даю вам независимого положения? Знайте же, я готовлю вам сюрприз. Так давайте и дальше жить так же, согласны?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Почему бы и нет? Я готова в любую минуту перестать с вами ссориться – лишь бы вы первый признались, что ссоры вам надоели.
СЭР ПИТЕР. А если уж спорить, так о том, кто из нас сговорчивее.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Должна вам сказать, сэр Питер, что хорошее настроение вам очень к лицу. Сейчас вы такой же, как были до свадьбы, когда гуляли со мной под вязами и развлекали историями о том, каким ловеласом вы слыли в молодости. Вы щекотали меня под подбородком, честное слово, и спрашивали, могу ли я полюбить старика, который ни в чем не будет мне отказывать. Помните?
СЭР ПИТЕР. Да, да, и вы были такая трогательная, такая заботливая…
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, и я всегда была на вашей стороне, когда мои знакомые над вами подшучивали, дурно о вас говорили.
СЭР ПИТЕР. Вот оно что!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Да, и когда моя кузина Софи называла вас сварливым, черствым старым холостяком и надо мной смеялась: выходит, мол, замуж за человека, который ей в отцы годится. Я же всегда защищала вас и говорила, что не так уж вы нехороши собой…
СЭР ПИТЕР. Спасибо на добром слове.
ЛЕДИ ТИЗЛ. …и что из вас получится очень даже неплохой муж.
СЭР ПИТЕР. И вы угадали: отныне мы будем самыми счастливыми мужем и женой…
ЛЕДИ ТИЗЛ. И никогда больше не будем ссориться.
СЭР ПИТЕР. Нет, никогда!.. И все же, моя дорогая леди Тизл, вы должны следить за собой. Ведь во всех наших перебранках – вспомните, дорогая, — вы всегда начинали первая.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы уж меня извините, мой дорогой сэр Питер, зачинщиком всегда были вы.
СЭР ПИТЕР. Держите себя в руках, мой ангел, настоящие друзья никогда не противоречат друг другу.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы первый начали, любовь моя!
СЭР ПИТЕР. Ну вот, опять вы за свое! Вы сами не замечаете, моя драгоценная, что сейчас вы делаете именно то, что выводит меня из себя. И вам это хорошо известно.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ну, знаете, если вы и впредь будете выходить из себя без всякого повода, мой дорогой…
СЭР ПИТЕР. Видите, вы сами ищете ссоры.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Я?! Ничуть не бывало. Но раз вы такой сварливый…
СЭР ПИТЕР. Вот видите! Кто начал первый?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы, кто ж еще! Я ничего такого не сказала. Нет, ваша вспыльчивость совершенно непереносима.
СЭР ПИТЕР. Нет-нет, сударыня, вспыльчивы вы, а не я.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Моя кузина Софи как в воду глядела.
СЭР ПИТЕР. Ваша кузина Софи – непотребная, наглая цыганка!
ЛЕДИ ТИЗЛ. А вы – грубое животное, раз позволяете себе оскорблять моих родственников!
СЭР ПИТЕР. Пусть же обрушатся на меня неисчислимые бедствия брака, если я еще хотя бы раз попытаюсь протянуть вам руку дружбы!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Обойдусь без вашей руки.
СЭР ПИТЕР. Сделайте одолжение. Теперь у меня не осталось никаких сомнений: вы никогда меня ни в грош не ставили, и с моей стороны было безумием связать с вами свою жизнь. С вами – вздорной деревенской кокеткой, отказавшей доброй половине почтенных сквайров в округе.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот и я ни минуты не сомневаюсь, что и с моей стороны было глупостью выйти замуж за такого, как вы, — старого волокиту, который не женился до пятидесяти лет, и неудивительно: далеко не всякая согласится терпеть такого, как вы!
СЭР ПИТЕР. И тем не менее, сударыня, вы мне не отказали: более соблазнительного предложения у вас никогда не было.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ничего подобного. Разве я не отказала сэру Тиви Террьеру, которого все считали более подходящим женихом, чем вы? Состояние у него было ничуть не меньше вашего, к тому же вскоре после нашей с вами свадьбы он свернул себе шею.
СЭР ПИТЕР. Между нами все кончено, сударыня! Вы – бесчувственное, неблагодарное… Но всему есть предел! Такая, как вы, способна на все! Да, сударыня, теперь я верю всему тому, что говорят о вас и Чарльзе, сударыня. Да, сударыня, вас и Чарльза, и не случайно, считают…
ЛЕДИ ТИЗЛ. Что вы себе позволяете, сэр Питер?! Советую вам воздержаться от подобных намеков! Пустых подозрений я не потерплю, предупреждаю.
СЭР ПИТЕР. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо. Раздельное проживание в любую минуту, как только вам будет угодно. Да, сударыня! Или же развод! Пусть старые холостяки на моем печальном примере убедятся, чтó сулит им брак. Давайте разъедемся, сударыня.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Я согласна! Согласна! И тогда, дорогой мой сэр Питер, мы вновь будем единодушны, мы опять станем самой счастливой парой на свете и никогда больше не будем ссориться. Ха-ха-ха! Но вы, я вижу, вновь собираетесь устроить скандал. Не хочу вам мешать, а потому – прощайте! (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Черт возьми! Даже рассердить ее мне не удается! О Боже, как же я несчастен! Но я выведу ее из себя. Пусть лучше разобьет мне сердце, но выдержать характер я ей не дам. (Уходит.)
Сцена вторая
Комната в доме Чарльза Сэрфеса. Входят ПРОНЫРЛИ, МОЗЕС и СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС.
ПРОНЫРЛИ. А вот и вы, любезный Мозес! Минутку, пойду узнаю… Как зовут этого джентльмена?
СЭР ОЛИВЕР (В сторону, Мозесу). Мистер Мозес, как меня зовут?
МОЗЕС. Мистер Впрок.
ПРОНЫРЛИ. Впрок – очень хорошо. (Уходит, нюхая табак.)
СЭР ОЛИВЕР. Если судить по прислуге, то не скажешь, что хозяин дома бедствует. Но позвольте, это ж дом моего брата!
МОЗЕС. Да, сэр, мистер Чарльз купил его у мистера Джозефа вместе с обстановкой, картинами и всем прочим – в том самом виде, в каком этот дом был при старом хозяине. Сэр Питер посчитал эту покупку расточительством.
СЭР ОЛИВЕР. А по мне, так продавать этот дом из скаредности было куда предосудительнее, чем покупать его из расточительности.
Входит ПРОНЫРЛИ.
ПРОНЫРЛИ. Хозяин просит вас подождать, джентльмены. У него гости, принять вас он сейчас не может.
СЭР ОЛИВЕР. Знай он, кто и по какому делу к нему пришел, и нас едва ли заставили бы ждать.
ПРОНЫРЛИ. Не беспокойтесь, он знает, что к нему пришли, и про малютку Впрока я тоже не забыл, честное слово, не забыл.
СЭР ОЛИВЕР. Очень хорошо. Скажите, пожалуйста, как вас зовут, сэр?
ПРОНЫРЛИ. Пронырли, сэр, меня зовут Пронырли. К вашим услугам.
СЭР ОЛИВЕР. Что ж, мистер Пронырли, по-моему, вы неплохо устроились, не правда ли?
ПРОНЫРЛИ. Да, сэр, не жалуемся. Нас здесь трое или четверо, и время мы проводим совсем неплохо. Вот только жалованье нам иной раз платят с опозданием, да и деньги не сказать чтобы большие – пятьдесят фунтов в год, к тому же одежда и вино за наш счет.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Одежда и вино? Вам бы не одежду и вина, а палок и плетей!
ПРОНЫРЛИ. Кстати, Мозес, не удалось вам учесть мой скромный вексель?
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Господи, и этот тоже в погоне за наживой! Чем не лорд какой-нибудь, который то и дело оказывается в бедственном положении и бегает от кредиторов.
МОЗЕС. Ничего нельзя было сделать, мистер Пронырли, уверяю вас.
ПРОНЫРЛИ. Вот-те на! Вы меня удивляете! Мой друг его подписал, и я был уверен: раз на обороте векселя его имя, то это все равно что наличные.
МОЗЕС. Нет, ничего не получится.
ПРОНЫРЛИ. Да и сумма-то ерундовая, Мозес, всего каких-то двадцать фунтов. А под проценты вы мне их не добудете?
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Под проценты! Ха-ха! Лакей берет в долг под проценты. Неплохо устроился, черт побери!
МОЗЕС. Для этого вам придется подтвердить, что вы служите.
ПРОНЫРЛИ. Почему бы и нет? И должность застрахую, и жизнь, если понадобится.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Я бы на его месте так не рисковал.
МОЗЕС. А нет ли у вас чего-то в залог?
ПРОНЫРЛИ. Из хозяйского гардероба мне в последнее время ничего толком не перепадало. Но я мог бы выдать вам закладную на его зимние вещи с правом выкупа до ноября или с заменой на камзол французского бархата, или же с обязательством уступить вам после его смерти другой камзол – голубой с серебром. А еще, Мозес, я мог бы в виде дополнительного обеспечения выдать вам несколько пар кружевных манжет. Ну, что скажете, дружок?
МОЗЕС. Поглядим, поглядим.
Звонок.
ПРОНЫРЛИ. Ага, звонят. Теперь, джентльмены, он вас примет. Не забудьте же про проценты, малыш Мозес. Прошу, джентльмены. Должность свою застрахую, будьте покойны.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Если этот тип хотя бы отдаленно похож на своего хозяина, то в этих стенах только и делают, что пускают деньги на ветер. (Уходят.)
Сцена третья
Другая комната в том же доме. ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС, СЭР ГАРРИ ПЬЮ, БЕСПЕЧНИ и другие гости сидят за столом, уставленном бутылками.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Господи, как же измельчали люди в наше время! У многих моих знакомых и вкус есть, и чувство юмора, и светские привычки – а вот пить, черт возьми, не пьют!
БЕСПЕЧНИ. Ты совершенно прав, Чарльз. Нынче, когда садятся за стол, ни в чем себе не отказывают; ни в чем, кроме вина и подначек. Как же страдает от этого общество! В былые времена какое веселье царило за столом! Бургундское лилось рекой, а теперь застольная беседа стала похожа на водицу из минерального источника: шипит и пузырится на манер шампанского, а хмеля и аромата нет и в помине.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. Как же быть тем, кто азартные игры ставит выше бутылки?
БЕСПЕЧНИ. Вот и сэр Гарри только и знает, что играть. Сел, можно сказать, на строгую диету азартных игр.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Пусть пеняет на себя. Не станете же вы объезжать лошадь, не задав ей прежде овса. Что до меня, не дам соврать: больше всего мне везет, когда я навеселе. Дайте мне бутылку шампанского, и я всегда буду в выигрыше.
ВСЕ (хором). Что? В самом деле?
БЕСПЕЧНИ. А я если проигрываю, то с легким сердцем, что то же самое.
ВТОРОЙ ГОСТЬ. Согласен.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. И потом, разве можно верить в любовь, если ты трезвенник?! Без стакана вина влюбленный не внемлет своему сердцу. Выпейте двенадцать бокалов за двенадцать красавиц, и девица, что всплывет в вашем воображении первой, и будет той, которая вас околдовала.
БЕСПЕЧНИ. Ну-ка, Чарльз, скажи нам честь по чести, кто твоя избранница.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Я не называл ее имени из жалости к вам. Ведь если я стану пить за ее здоровье, вам придется пить вместе со мной за тех, кто не хуже нее, — а на земле таких не сыскать.
БЕСПЕЧНИ. Ничего, найдем, за кого выпить. Святые весталки и языческие богини всегда к нашим услугам!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Эй, мошенники, поднимем бокалы! Ну же! За Марию! За Марию!..
СЭР ГАРРИ. За Марию? Какую еще Марию?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Какая вам разница, за какую? Плевать на фамилию! В Календаре любви обходятся без фамилий. За Марию!
ВСЕ. За Марию!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А теперь, сэр Гарри, ваша очередь, назовите нам девушку еще прекраснее.
БЕСПЕЧНИ. И не старайтесь. Сэр Гарри, мы присоединимся к вашему тосту, хоть бы ваша красотка была крива на один глаз. Мы вас простим, если споете песню.
СЭР ГАРРИ. Песню так песню! Пусть вместо красавицы будет песня. (Поет.)
За девочек трепетных с робкой улыбкой!
За вдовушек зрелых и сочных!
Кокоток, чья прелесть нас манит ошибкой!
Хозяек в трудах беспорочных!
Хор:
Славьте со мной
Всех до одной –
Тогда нам простится стаканчик-другой!
За милашек, чьи ямочки нас покорят,
И за тех, кто и так — то что надо,
За красоток, что прямо в глаза нам глядят,
И за тех, что глядят кривовато!
Хор:
Славьте со мной
Всех до одной —
Тогда нам простится стаканчик-другой!
За прелестницу с грудью, что снега белей
И за смуглую ягодку, братцы!
За ту, что от горестей тучи смурней,
И за ту, что не прочь посмеяться!
Хор:
Славьте со мной
Всех до одной –
Тогда нам простится стаканчик-другой!
Толстушка, старушка, стройна, молода —
Мне это, друзья, без разбору.
А лучше давайте-ка выпьем до дна,
Нальем до краев – нет прекрасней вина…
И дам, что прелестны, нет спору!
Хор:
Славьте со мной
Всех до одной –
Тогда нам простится стаканчик-другой!
ВСЕ. Браво! Браво!
Входит ПРОНЫРЛИ. Что-то говорит на ухо Чарльзу Сэрфесу.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Джентльмены, прошу меня извинить. Беспечни, садись на мое место, слышишь?
БЕСПЕЧНИ. Кто же это, Чарльз? Уж не красавица ли твоя писаная нас удостоила?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ничуть не бывало. Сказать по правде, это еврей и маклер, у меня с ними деловое свидание.
БЕСПЕЧНИ. Надо же! Поглядим на твоего еврея.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. И на маклера заодно.
ВТОРОЙ ГОСТЬ. Да-да, на еврея и на маклера.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вот и отлично! Пронырли, проси джентльменов войти.
ПРОНЫРЛИ уходит.
Еврея я знаю, а вот маклера – нет.
БЕСПЕЧНИ. Чарльз, давай-ка угостим их благородным бургундским – может тогда у них совесть проснется.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Этого только не хватало! Нет, вино ведь распаляет наши природные свойства, и если дать этим прощелыгам выпить, они и подавно обведут нас вокруг пальца.
Входят ПРОНЫРЛИ, СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и МОЗЕС.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Заходите, честный Мозес, прошу вас, мистер Впрок. Мозес, этого джентльмена зовут Впрок, я не ошибся?
МОЗЕС. Да, сэр.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Расставь стулья, Пронырли. Садитесь, мистер Впрок. Стаканы, Пронырли!
ПРОНЫРЛИ ставит стулья, достает стаканы и уходит.
Садитесь, Мозес… Мистер Впрок, у меня тост: за процветание ростовщичества! Мозес, наполните джентльменам стаканы.
МОЗЕС. За процветание ростовщичества. (Пьет.)
БЕСПЕЧНИ. Правильно, Мозес! Ростовщичество – это благоразумие плюс усердие и поэтому заслуживает процветания.
СЭР ОЛИВЕР. За ростовщиков… За тот успех, которого они заслуживают. (Пьет.)
БЕСПЕЧНИ. Нет, нет, так дело не пойдет, вы изменили тост и должны выпить не стакан, а целый кубок.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. Кубок, никак не меньше.
МОЗЕС. Помилуйте, сэр, ведь мистер Впрок – джентльмен.
БЕСПЕЧНИ. А раз джентльмен, значит, любит хорошее вино.
ВТОРОЙ ГОСТЬ. Налейте Мозесу большой стакан, ведь это ж бунт, открытое неуважение к председателю.
БЕСПЕЧНИ. Извольте повиноваться. Я представляю закон и буду отстаивать его до последней капли в моей бутылке.
СЭР ОЛИВЕР. Нет… прошу вас, джентльмены… я не привык к такому обхождению…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Будет вам, оставьте их в покое, ведь мистер Впрок у нас впервые, он не знает наших порядков.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Вот ведь попал в переделку!
БЕСПЕЧНИ. Ну и черт с ними! Не хотят пить — мы и сидеть с ними не будем. Идем, Гарри, кости в соседней комнате. Чарльз, ты к нам присоединишься, когда поговоришь с джентльменами?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Обязательно! Обязательно!
СЭР ГАРРИ ПЬЮ и гости уходят. Беспечни следует за ними.
Беспечни!
БЕСПЕЧНИ (возвращается). Чего?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ты мне еще понадобишься.
БЕСПЕЧНИ. Ты же знаешь, я всегда готов. Слово, вексель или поручительство – мне все равно. (Уходит.)
МОЗЕС. Сэр, это мистер Впрок, человек кристальной честности, вы можете во всем ему довериться. Если он за что берется – исполнит в лучшем виде. Мистер Впрок, это…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Хватит! Сэр, мой друг Мозес – очень честный малый, но немного неповоротлив – если его не остановить, целый час будет представлять нас друг другу. Мистер Впрок, дела обстоят следующим образом: живу я на широкую ногу, и мне нужны деньги. Вы же – благоразумный, почтенный старик, который, насколько я понимаю, располагает средствами и может дать в долг. Я – простодушный болван, который готов одолжить у вас денег под пятьдесят процентов, а вы – такой изверг, что потребуете все сто. Вот мы и познакомились и можем без всяких проволочек перейти к делу.
СЭР ОЛИВЕР. Всё честь по чести, просто и ясно. Я вижу, сэр, вы сорите деньгами, но не словами.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Чего нет, того нет, сэр! В деловых переговорах предпочитаю говорить начистоту.
СЭР ОЛИВЕР. Тем лучше. В одном, однако, вы ошибаетесь. В долг мне дать вам нечего, денег у меня нет, тем не менее, думаю, мне удастся взять для вас некую сумму у своего приятеля. Но вот беда: он – отъявленный негодяй, чтобы вас выручить, он должен будет продать ценные бумаги, так ведь, Мозес?
МОЗЕС. Именно так, сэр. Вам ли не знать, я всегда говорю правду, лгать не в моем обыкновении.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что верно, то верно, люди или говорят правду, или лгут, третьего не дано. Впрочем, все это пустяки, мистер Впрок. Чего уж там! Деньги даром не даются, я знаю.
СЭР ОЛИВЕР. Скажите, а каким обеспечением вы располагаете? Земли у вас ведь нет, я правильно понимаю?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Разве что в цветочных горшках за окном.
СЭР ОЛИВЕР. И никакой движимости?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Несколько пойнтеров и пони – вот и вся моя движимость. Скажите, мистер Впрок, вы что, не знаете моих родственников?
СЭР ОЛИВЕР. Знаю, не буду скрывать.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. В таком случае вам должно быть известно, что у меня в Ост-Индии есть дьявольски богатый дядюшка сэр Оливер Сэрфес, на которого я возлагаю большие надежды.
СЭР ОЛИВЕР. Что у вас есть богатый дядя, мне слышать доводилось, но во что выльются ваши надежды, вам знать, боюсь, не дано.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Конечно, вне всяких сомнений. Но до меня дошли слухи, что дядюшка очень ко мне расположен и собирается оставить мне все, что у него есть.
СЭР ОЛИВЕР. Что вы говорите? Первый раз слышу.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, да, именно так, вот и Мозес не даст соврать, правда, Мозес?
МОЗЕС. Чистая правда, сэр.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Ха-ха, думают, я сейчас в Бенгалии.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Поэтому, мистер Впрок, я бы вам пообещал, если вы не против, что расплачусь с вами, когда получу наследство сэра Оливера. Только, пожалуйста, не подумайте, что я хочу его смерти, вовсе нет, ведь старик никогда ни в чем мне не отказывал.
СЭР ОЛИВЕР. Что до меня, то в его смерти я заинтересован не больше вашего, уверяю вас. Увы, обеспечение, которое вы предлагаете, никак меня не устраивает, ведь я могу прожить до ста лет, а своих денег так и не увидеть.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Еще как увидите! В тот самый день, когда сэр Оливер умрет, вы придете ко мне за своими деньгами.
СЭР ОЛИВЕР. М-да, такому кредитору едва ли будут рады…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы, я вижу, боитесь, как бы сэр Оливер не зажился на этом свете.
СЭР ОЛИВЕР. Нисколько. Впрочем, я слышал, что во всем христианском мире нет человека здоровее, чем он.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. У вас и тут неточные сведения. Нет-нет, бедному дяде Оливеру тамошний климат не пошел впрок. Я слышал, он буквально тает на глазах и так изменился, что даже самые близкие родственники его не узнают.
СЭР ОЛИВЕР. Нет? Ха-ха-ха! Не узнают, говорите? Даже самые близкие родственники? Ха-ха-ха! Надо же так измениться! Ха-ха-ха!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ха-ха! Вы, я вижу, этому рады, любезный Впрок!
СЭР ОЛИВЕР. Я? Что вы! Нет, конечно.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Не нет, а да! Ха-ха-ха! Вы не можете не радоваться, ведь это увеличивает ваши шансы.
СЭР ОЛИВЕР. Между прочим, до меня дошли слухи, что сэр Оливер возвращается в Англию, говорят даже, уже вернулся.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Полно! Позвольте, мне лучше знать, вернулся он или нет. Нет-нет, сейчас он в Калькутте, поверьте. Да, Мозес?
МОЗЕС. Именно так, в Калькутте, сэр.
СЭР ОЛИВЕР. Что ж, вам и в самом деле виднее, хотя у меня эти сведения почерпнуты из абсолютно надежного источника, да, Мозес?
МОЗЕС. Вне всяких сомнений, сэр!
СЭР ОЛИВЕР. Как я понимаю, сэр, несколько сот фунтов вам нужны незамедлительно. Неужели вам нечем обеспечить эту сумму?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что вы имеете в виду?
СЭР ОЛИВЕР. Я, например, слышал, что от вашего отца осталось много старинного столового серебра.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Господь с вами, сэр, его уж нет и в помине. Мозесу это известно куда лучше, чем мне.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Хорошенькое дело! Все фамильные скаковые призы и корпоративные дары!.. (Вслух.) Считалось также, что у него прекрасная, большая библиотека.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, да, так оно и есть, даже, я бы сказал, слишком большая для частного лица. Я-то человек общительный и всегда считал, что негоже владеть в одиночку столь обширными познаниями.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Боже правый! И это в семье, где образованность всегда считалась высшей добродетелью и передавалась из рода в род. (Вслух.) Скажите, а какова судьба всех этих книг?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Бог весть! Пошли с молотка, любезный Впрок. Даже Мозес, боюсь, не знает, где они.
МОЗЕС. Про книги мне ничего не известно, сэр.
СЭР ОЛИВЕР. Понятно. Из фамильного имущества, стало быть, ничего не осталось?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Почти ничего, разве что фамильные портреты, если только они вас заинтересуют. У меня наверху целая комната набита предками, и если вы любите старых мастеров, они к вашим услугам, уступлю по сходной цене.
СЭР ОЛИВЕР. Не станете же вы в самом деле продавать ваших предков?!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Еще как стану! Кто больше даст, тому и продам.
СЭР ОЛИВЕР. Что?! Готовы продать ваших дедов и бабок?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А также прадедов и прабабок.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Нет, он невыносим! (Вслух.) Вам что же, черт возьми, не жалко распроститься со своей родней? Или вы принимаете меня за Шейлока из пьесы – хотите продать мне свою собственную плоть и кровь?!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Полно, не сердитесь, дражайший маклер, не все ли вам равно: ваши деньги – мой товар.
СЭР ОЛИВЕР. Хорошо, покупаю. Как-нибудь пристрою эти ваши фамильные портреты (В сторону.) Этого я ему никогда не прощу! Никогда!
Возвращается БЕСПЕЧНИ.
БЕСПЕЧНИ. В чем дело, Чарльз? Мы уж тебя заждались.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Я еще занят. Представляешь, сейчас у нас будет наверху аукцион, крошка-маклер покупает моих предков.
БЕСПЕЧНИ. Сжечь бы их всех дотла!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Пусть сначала купит, а уж потом сжигает на здоровье, если ему так захочется. Постой, Беспечни, ты нам понадобишься, будешь за аукциониста, идем с нами.
БЕСПЕЧНИ. Что ж, я не против. Что молотком стучать, что стаканом с костями – один черт! Продается – раз, продается – два, продано!
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Вот ведь прохвосты!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Пойдемте, Мозес, вы будете оценщиком, если возникнет необходимость. Черт возьми, любезный Впрок, сдается мне, вы от всего этого не в восторге, а?
СЭР ОЛИВЕР. О нет, напротив, я в полном восторге! Ха-ха-ха! Еще бы, что может быть веселее, чем распродавать собственную семью с аукциона? Ха-ха! (В сторону.) Ну и вертопрах!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Чего только не сделаешь, когда испытываешь недостаток в деньгах! От кого еще ждать помощи, как не от близкой родни! (Уходят.)
СЭР ОЛИВЕР. Я никогда ему этого не прощу! Никогда! Никогда!
Действие четвертое
Сцена первая
Портретная галерея в доме Чарльза Сэрфеса. Входят ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС, СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС, МОЗЕС и БЕСПЕЧНИ.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Входите, джентльмены, прошу вас, перед вами весь род Сэрфесов со времен норманского завоевания.
СЭР ОЛИВЕР. Богатая коллеция, доложу я вам.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, да! Настоящая портретная живопись, без всяких там выкрутасов и ухищрений. Ничего общего с современными рафаэлями, которые добиваются поразительного сходства и при этом ухитряются написать ваш портрет так, словно он живет независимой от вас жизнью; все эти портреты на одно лицо. Нет-нет, тут сходство нутряное: на портретах моя родня такая же застывшая и нескладная, какой была при жизни, их ни с кем не спутаешь.
СЭР ОЛИВЕР. Да, таких людей нам уж увидеть не придется.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. И слава богу. Полюбуйтесь, любезный Впрок, как я привержен семейным ценностям: провожу вечера в кругу семьи. Ну-с, господин аукционист, пожалуйте на подмостки. Вот старое, покосившееся дедовское кресло, садись, это то что надо.
БЕСПЕЧНИ. Самый раз. Но, Чарльз, у меня же нет молотка. Какой же я аукционист без молотка?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ты прав, черт возьми. А это что еще за свиток? Глядите-ка, да ведь это вся наша генеология (Снимает свиток со стены.) Это тебе не какое-то там красное дерево, это родословное древо, чтоб ты знал, мошенник ты этакий! Размахивай этим свитком, как молотком, мои предки пойдут не с молотка, а с собственной родословной!
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Нет, каков прохвост! Во второй раз отправляет предков на тот свет.
БЕСПЕЧНИ. Смотри-ка, и правда вся ваша родня. Действительно, Чарльз, ничего сподручнее не придумаешь, ведь этот свиток одновременно и молоток, и каталог. Ну-с, поехали. Продается – раз, продается – два, продается – три!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Браво, Беспечни! Вот мой двоюродный дед сэр Ричард Рэвлин, в свое время доблестный генерал, можете мне поверить. Участвовал во всех без исключения компаниях герцога Мальборо, этот рубец под глазом он заработал в битве при Мальплаке. Что скажете, мистер Впрок? Нет, вы на него посмотрите: не общипанный, как эти наши современные стриженые офицеришки, а в парике, при полной форме, как генералу и подобает. Сколько даете?
СЭР ОЛИВЕР (в сторону, Мозесу). Пусть сам назначит цену.
МОЗЕС. Мистер Впрок хочет, чтобы вы сами назначили цену.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Меньше чем за десять фунтов я этот портрет не отдам – генерал как-никак.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Боже правый! Его знаменитый дядя Ричард – и всего за десять фунтов! (Вслух.) Очень хорошо, сэр, беру.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Беспечни, прихлопни свитком дядюшку Ричарда. А вот его незамужняя сестра, моя двоюродная бабка Дебора, портрет кисти Неллера, один из лучших, сходство поразительное. Посмотрите, пастушка выгуливает свое стадо. Отдам за пять фунтов десять шиллингов – овцы того стоят.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Бедняжка Дебора! А ведь она цену себе знала (Вслух.) Пять фунтов десять шиллингов – по рукам!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Пристукни и тетушку! А эти двое – их двоюродные братья, если не ошибаюсь. Видите, Мозес, эти портреты писались давно, еще когда щеголи носили парики, а у дам были собственные волосы.
СЭР ОЛИВЕР. Смотрите-ка, головные уборы носили пониже, чем теперь.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Берите эту парочку по той же цене.
МОЗЕС. Цена сходная.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Беспечни, а вот портрет деда моей матушки. Ученый судья, человек известный в западном округе. Мозес, сколько вы бы за него дали?
МОЗЕС. Четыре гинеи.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Четыре гинеи?! Да один его парик стоит дороже, черт возьми!.. Мистер Впрок, уж вы-то знаете, чего стоит судейское звание. Не пожалеете пятнадцати фунтов за его милость?
СЭР ОЛИВЕР. Конечно, нет.
БЕСПЕЧНИ. Продано!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А это два его брата, Уильям и Уолтер Бланты, эсквайры, оба – члены парламента и превосходные ораторы, и, что самое невероятное, при жизни ни тот ни другой ни разу не покупался и не продавался.
СЭР ОЛИВЕР. В это и в самом деле трудно поверить! Из уважения к парламенту торговаться не буду, дам столько, сколько скажете.
БЕСПЕЧНИ. Замечено не в бровь, а в глаз, любезный Впрок! Пойдут у меня с молотка за сорок.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А вот еще один славный малый, уж не знаю, кем он мне приходится, но он был мэром Нориджа, отдам за восемь фунтов.
СЭР ОЛИВЕР. Нет-нет, за мэра больше шести не дам.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Если заплатите в гинеях, подкину вам в придачу еще парочку вот этих олдерменов.
СЭР ОЛИВЕР. Договорились.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Беспечни, пристукни мэра и олдерменов. Черт побери, если и дальше будем торговать в розницу, мы и до ночи не управимся. Давайте – оптом. Что скажете, малютка Впрок? За триста фунтов отдам всю семейку.
БЕСПЕЧНИ. Дело говорит.
СЭР ОЛИВЕР. Что ж, если вам так сподручнее, я не против. Но есть тут один портрет, о котором вы даже не заикнулись.
БЕСПЕЧНИ. Какой? Тот, что висит над диваном? Портрет невзрачного, тщедушного молодого человечка?
СЭР ОЛИВЕР. Да, тот самый. Только, по-моему, не такой уж он невзрачный и совсем не тщедушный.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Этот, что ли? Так это ж мой дядя Оливер, портрет писался еще до его отъезда в Индию.
БЕСПЕЧНИ. Твой дядя Оливер?! С таким, ей-богу, тебе ни за что не поладить. Посмотри-ка на его физиономию: угрюмый, смотрит насквозь, о наследстве и речи быть не может, тот еще скряга, уж ты мне поверь. А вы что скажете, малютка Впрок?
СЭР ОЛИВЕР. Пожалуй, не соглашусь с вами, сэр. На мой взгляд, он ничуть не хуже, чем все остальные в этой комнате, – и живые и мертвые. Но, насколько я понимаю, дядю Оливера я получу в придачу к остальным портретам, не так ли?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ну уж нет! Я с бедным Ноллем ни за что не расстанусь. Старик всегда был добр ко мне, и его портрет я буду хранить, пока есть, куда его повесить.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). А ведь этот вертопрах как-никак мой племянник… (Вслух.) Сэр, признаюсь вам, мне этот портрет приглянулся.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Мне очень жаль, но его я ни за что не продам. Неужели вам мало того, чтó вы купили?!
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Я все ему прощаю!.. (Вслух.) Знаете, сэр, когда мне что-то взбредет в голову, деньги для меня значения не имеют. Даю вам за этот портрет столько же, сколько за все остальные, вместе взятые.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Не уговаривайте меня, любезный маклер. Я же сказал, с этим портретом я не расстанусь!
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Вылитый отец! (Вслух.) Хорошо, хорошо, не буду спорить. (В сторону.) Сходство просто поразительное – и как же я раньше этого не замечал. (Вслух.) Вот чек на причитающуюся вам сумму.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Но ведь это чек на восемьсот фунтов?
СЭР ОЛИВЕР. А сэра Оливера вы не отдадите?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Нет же, черт возьми! Сколько раз повторять!
СЭР ОЛИВЕР. Раз так, не обращайте внимания на разницу, сочтемся в другой раз. А теперь дайте мне вашу руку, вы честный малый, Чарльз… простите, мистер Сэрфес, за такую вольность… Идемте, Мозес.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. М-да, презабавный старикан, ничего не скажешь! Но, послушайте, Впрок, вы сообразите, где разместить всех этих почтенных джентльменов?
СЭР ОЛИВЕР. Да, да, я заберу их у вас через пару дней.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы уж пришлите за ними экипаж побогаче, они ведь всю жизнь ездили в собственных каретах.
СЭР ОЛИВЕР. Пришлю, пришлю – за всеми, кроме Оливера.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, за всеми, кроме маленького набоба.
СЭР ОЛИВЕР. Это ваше окончательное решение?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Окончательное и бесповоротное.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Какой же все-таки трогательный вертопрах!.. (Вслух.) Прощайте. Идемте, Мозес… (В сторону.) А еще говорят, он пускает деньги на ветер!
СЭР ОЛИВЕР и МОЗЕС уходят.
БЕСПЕЧНИ. В жизни еще не видел такого чудака!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вот это маклер! И где только этот чертенок Мозес откопал такого честного маклера?!. А вот и Роули! Беспечни, скажи нашим, что я сию минуту буду.
БЕСПЕЧНИ. Хорошо, только не слушай этого престарелого дурня. Как бы он не уговаривал тебя расплатиться со старыми долгами или не вбил тебе в голову еще какой-нибудь вздор. С этими торгашами, Чарльз, беды не оберешься.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Чистая правда, и чем больше им платишь, тем быстрей они садятся тебе на шею.
БЕСПЕЧНИ. Не то слово!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. За меня не беспокойся.
БЕСПЕЧНИ уходит.
Да, занятный старик. Что ж получается? Две трети — мои по праву, то бишь пятьсот тридцать с лишним фунтов. Надо же! Выходит, с предками выгодно иметь дело. Леди и джентльмены, ваш покорнейший и признательнейший слуга. (Отвешивает картинам низкий поклон.)
Входит РОУЛИ.
Ба! Старина Роули! Вы пришли вовремя – можете проститься с вашими старыми знакомыми.
РОУЛИ. Да, я слышал, что они вас покидают. А вы, я вижу, не унываете.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Понимаете, невзгод у меня так много, что унывать нет времени. А вот когда разбогатею – сделаюсь безутешен. Вас, должно быть, удивляет, что я не горюю, расставаясь со своими близкими родственниками. Что ж, это и в самом деле очень нелегко, но вы же видите, они и бровью не поведут – чем я хуже них?
РОУЛИ. Какой же вы! Ничем вас не проймешь! Ничего не принимаете всерьез!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Напротив, сейчас я серьезнее некуда. Прошу вас, мой честный Роули, получите по этому чеку деньги и немедленно передайте сто фунтов старому Стэнли.
РОУЛИ. Сто фунтов?! Не может быть…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Еще как может! Не спорьте со мной. Бедному Стэнли надо срочно помочь, и, если вы не поторопитесь, ко мне явится кто-то еще, кому эти деньги нужны еще больше.
РОУЛИ. В том-то и дело. Я не устаю повторять вам старую пословицу…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. «Сначала справедливость, великодушие потом». Так бы я и поступил, если б мог. Но, увы, Справедливость – старая, хромоногая ведьма, и за Великодушием ей при всем моем желании не угнаться.
РОУЛИ. И все же, Чарльз, уж вы мне поверьте, повремените хотя бы час…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, вы правы, Роули, совершенно правы, но послушайте: пока у меня есть, что отдать, я, ей-богу, отдам. А потому идите с вашей бережливостью ко всем чертям. А я предамся азарту. (Уходят.)
Сцена вторая
Другая комната в том же доме. Входят СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и МОЗЕС.
МОЗЕС. Мне кажется, сэр, что вы видели мистера Чарльза, как говорит сэр Питер, в самом лучшем виде. Какая жалость, что он столь расточителен…
СЭР ОЛИВЕР. Верно, но мой портрет он продавать не стал.
МОЗЕС. …и так неравнодушен к вину и женщинам…
СЭР ОЛИВЕР. Но мой портрет он продавать не стал.
МОЗЕС. …и жить не может без азартных игр.
СЭР ОЛИВЕР. Но мой портрет он продавать не стал.
Входит РОУЛИ.
РОУЛИ. Итак, сэр Оливер, вы совершили покупку…
СЭР ОЛИВЕР. Да, да, наш юный повеса расстался с портретами своих предков, точно с выцветшими от старости занавесками.
РОУЛИ. Так вот, он поручил мне вернуть вам часть полученных за портреты денег, чтобы вы передали их сидящему без гроша старому Стэнли.
МОЗЕС. Это самое обидное, как же он отзывчив!
РОУЛИ. В передней дожидаются галантерейщик и двое портных. Держу пари, он так им и не заплатит, а эта сотня их бы вполне устроила.
СЭР ОЛИВЕР. Ничего, я сам расплачусь с его долгами и, заодно, за его добросердечие. Однако теперь я больше не маклер, и вы представите меня его старшему брату как бедного Стэнли.
РОУЛИ. Только не сейчас: насколько мне известно, в это время к нему собирался сэр Питер.
Входит ПРОНЫРЛИ.
ПРОНЫРЛИ. Простите, джентльмены, я вас не проводил. Сюда, пожалуйте… Мозес, на пару слов.
Уходит вместе с МОЗЕСОМ.
СЭР ОЛИВЕР. Каков мошенник! Представляете, не успели мы прийти, как этот щенок отозвал еврея в сторону и попытался, прежде чем отвести его к хозяину, занять у него денег.
РОУЛИ. Подумать только!
СЭР ОЛИВЕР. Вот и сейчас они торгуются о процентах. Ах, Роули, в мое время слуги перенимали глупости своих хозяев, да и то приевшиеся. Теперь же они примеривают на себя их пороки, причем во всем их блеске, как начищенные пуговицы на парадном платье. (Уходят).
Сцена третья
Библиотека в доме Джозефа Сэрфеса. Входят ДЖОЗЕФ СЭРФЕС и СЛУГА.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. От леди Тизл не было письма?
СЛУГА. Нет, сэр.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Странно, что она не дала знать, если ей что-то помешало прийти. У сэра Питера и в мыслях нет меня заподозрить. Не упустить бы богатую наследницу из-за того, что я связался с его женой. В любом случае опрометчивость и плохая репутация Чарльза мне на руку.
Стук за дверью.
СЛУГА. Сэр, это, должно быть, леди Тизл.
ДЖОЕФ СЭРФЕС. Погоди! Прежде чем откроешь ей дверь, посмотри, она ли это. Если это мой брат, я тебе скажу, что делать.
СЛУГА. Это ее светлость, сэр. Они всегда оставляют носилки у модистки на соседней улице.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Постой, постой, поставь перед окном ширму, да, вот так, а то моя незамужняя соседка – ужасно любопытная особа.
СЛУГА ставит под окном ширму и уходит.
Роль мне предстоит нелегкая. Леди Тизл, похоже, догадалась о моих видах на Марию, но знать об этом она не должна – во всяком случае, пока не будет полностью в моей власти.
Входит ЛЕДИ ТИЗЛ.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Что это вы так нервничаете? Заждались меня? Ах, боже мой, не делайте вид, что вы обиделись, прийти раньше я никак не могла.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Пунктуальность, сударыня, — свидетельство постоянства, а постоянство у светских дам не в чести. (Расставляет стулья, сажает леди Тизл и садится сам.)
ЛЕДИ ТИЗЛ. Умоляю, пожалейте меня. Последнее время сэр Питер так ко мне придирается, так ревнует меня к Чарльзу… Представляете?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Как я рад! Не обошлось без кривотолков моих зловредных друзей.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот бы сэр Питер разрешил Марии выйти за Чарльза замуж, тогда бы муж, наконец, успокоился. А вам, мистер Сэрфес, этого бы хотелось?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Упаси Бог! (Вслух.) Ну конечно, хотелось бы. Ведь тогда моя дорогая леди Тизл, в свою очередь, убедилась бы, что никаких видов на эту глупышку у меня нет и никогда не было, и подозревать меня в этом нет ни малейших оснований.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ну что ж, поверю вам на слово. Но разве не обидно, когда о тебе говорят всякие гадости? Чего только не приходится выслушивать! А тут еще моя приятельница леди Плутни подливает масло в огонь, такие сплетни про меня распускает, и хоть бы одно слово правды! Досадно, согласитесь?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Еще бы сударыня! Хуже нет, когда слухи совершенно безосновательны. Да, да, это самое обидное. Тут уж не утешишься сознанием того, что сказанное справедливо, что все эти разговоры – не пустой звук.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Поверьте, тогда бы я простила им их зловредность. Но нападать на меня, на честную женщину, которая ни про кого никогда ни одного дурного слова не сказала – ни про кого из друзей, во всяком случае! А тут еще сэр Питер вечно брюзжит и подозревает меня во всех смертных грехах, меня, чистую помыслами!.. Нет, это чудовищно!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Но дорогая моя леди Тизл, вы сами виноваты, что все это терпите. Когда муж без всяких причин подозревает свою жену, перестает ей доверять, то это означает, что их брачный контракт расторгнут, и ей как честной женщине ничего не остается, как попытаться его перехитрить.
ЛЕДИ ТИЗЛ. В самом деле? Стало быть, если он меня без всякого повода подозревает, то, следовательно, чтобы избавить его от ревности, я должна дать ему повод меня ревновать.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Безусловно, ибо, если ваш муж вас ревнует, вам следует поддаться соблазну, дабы оказать честь его проницательности.
ЛЕДИ ТИЗЛ. То, что вы говорите, вполне резонно, и когда сознание моей невиновности…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, сударыня, в этом-то и заключается ваша главная ошибка, сознание вашей невиновности вредит вам больше всего. Отчего, скажите на милость, вы пренебрегаете условностями и мнением света? От сознания своей невиновности. Отчего не задумываетесь, как себя вести, отчего поступаете неосмотрительно? От сознания своей невиновности. Отчего отказываетесь мириться с нравом сэра Питера, отчего приходите в ярость от его подозрительности? Опять же, от сознания своей невиновности.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ах, как вы правы!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Так вот, дорогая моя леди Тизл, если б вы хоть раз, хоть самую малость оступились, вы даже себе не представляете, какой бы вы стали осмотрительной, как бы вы приноровились к вашему мужу, нашли бы с ним общий язык.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вы так думаете?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Убежден. Тогда все сплетни сразу прекратились бы – теперь же ваше доброе имя сродни полнокровной особе, что умирает от избытка здоровья.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Вот оно что. Стало быть, ваш рецепт: предаться греху, чтобы себя защитить, и расстаться с добродетелью, чтобы сохраннить свое доброе имя.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Именно так, сударыня, я в этом ни минуты не сомневаюсь.
ЛЕДИ ТИЗЛ. В высшей степени оригинальный способ избежать клеветнических нападок, не находите?!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. И абсолютно безотказный, заметьте. Благоразумие, как и жизненный опыт, даром ведь не даются.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ну что ж, если я соглашусь с вашей точкой зрения…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Разумеется, сударыня, только в этом случае. Не дай вам Бог действовать по чужой указке, ни за что на свете не стал бы я уговаривать вас совершить поступок, который вам представляется дурным. И пусть моя честь послужит вам порукой.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Не кажется ли вам, что ваша честь тут ни при чем? (Встает.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Я вижу, ваше провинциальное воспитание все еще дает себя знать.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Боюсь, что да. Признаюсь вам, однако: если что и подвигло бы меня совершить дурной поступок, то, скорее, скверный нрав сэра Питера, нежели ваши благородные увещевания.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (берет леди Тизл за руку). Клянется этой ручкой тот, кто ее недостоин…
Входит СЛУГА.
Что тебе надо, болван?
СЛУГА. Прошу прощения, сэр, но я подумал, что вам не понравится, если сэр Питер войдет без доклада.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр Питер?! О черт!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Сэр Питер?! О Боже! Я погибла!
СЛУГА. Сэр, его впустил не я.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Все кончено! Что со мной будет? Послушайте, мистер советчик… О Боже, сэр, он поднимается по лестнице… Я спрячусь здесь… Чтобы я еще хотя бы раз повела себя столь опрометчиво!.. (Прячется за ширму.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (слуге). Дай мне книгу. (Садится.)
Слуга делает вид, что поправляет ему стул.
Входит СЭР ПИТЕР ТИЗЛ.
СЭР ПИТЕР (похлопывает Джозефа по плечу). Какой же вы, однако, любознательный, мистер Сэрфес…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, это вы, дорогой сэр Питер, простите меня бога ради (Зевает, откладывает книгу.) Вздремнул над пустой книжонкой. Очень тронут, что вы оказали мне честь. По-моему, с тех пор как я обставил эту комнату, вы здесь еще не бывали. Книги, знаете ли, это то немногое, что я себе позволяю.
СЭР ПИТЕР. Здесь и в самом деле очень славно. Да, да, то что надо. У вас даже ширма – источник знаний: вся обвешана географическими картами.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. О да, этой ширме цены нет.
СЭР ПИТЕР. Особенно когда в спешке что-то ищешь.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону.) Или прячешь.
СЭР ПИТЕР. А у меня к вам небольшое дельце приватного свойства…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (слуге). Можешь идти.
СЛУГА. Слушаюсь, сэр. (Уходит.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Присаживайтесь, сэр Питер, прошу…
СЭР ПИТЕР. Ну вот, теперь, когда мы одни, я хотел бы излить вам душу. Последнее время поведение леди Тизл внушает мне большие опасения.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Правда? Мне очень жаль.
СЭР ПИТЕР. Да, ко мне она совершенно равнодушна, в этом нет никаких сомнений, но, что гораздо хуже, она не равнодушна к другому.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Никогда не поверю!
СЭР ПИТЕР. Да, это так, и, скажу по секрету, мне кажется, я знаю, кто этот человек.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. В самом деле?! Вы меня пугаете!
СЭР ПИТЕР. Ах, дорогой мой друг, я знал, что вы мне посочувствуете.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Поверьте, сэр Питер, подобное открытие было бы для меня ничуть не меньшим ударом, чем для вас.
СЭР ПИТЕР. Ни минуты не сомневаюсь. Какое счастье, когда есть друг, которому можно доверить даже семейные секреты. А вы сами не догадываетесь, кого я имею в виду?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ума не приложу. Сэр Бенджамин Злосли? Нет, никогда не поверю!
СЭР ПИТЕР. О нет. А что, если это Чарльз?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мой брат?! Нет, исключается!
СЭР ПИТЕР. Ах, мой дорогой друг, вы слишком совестливы. Не судите по себе.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Честному человеку, сэр Питер, ни за что не поверить в вероломство ближнего.
СЭР ПИТЕР. Верно, но ваш брат – человек безнравственный, от него таких слов не услышишь.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Но ведь сама-то леди Тизл – женщина высоконравственная.
СЭР ПИТЕР. Согласен, но даже самая высоконравственная женщина на свете не в состоянии устоять перед лестью красивого, остроумного молодого человека.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, безусловно.
СЭР ПИТЕР. К тому же наивно надеяться, что при нашей разнице в возрасте леди Тизл будет испытывать ко мне сильные чувства, и, если бы оказалось, что она мне изменяет и я предал бы ее измену огласке, весь город надо мной, старым дураком, женившимся на девчонке, посмеялся бы от души.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Посмеялся бы, спору нет.
СЭР ПИТЕР. Надо мной не только бы потешались, но сочиняли про меня баллады, эпиграммы и бог весть что еще.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, предавать огласке измену нельзя.
СЭР ПИТЕР. Но хуже всего то, что этот негодяй – не кто-нибудь, а племянник сэра Оливера, моего старинного друга.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Что верно, то верно, хуже этого нет. Когда стрела оскорбления отравлена неблагодарностью, рана смертельна.
СЭР ПИТЕР. И это оскорбление нанесено мне, его опекуну, в доме которого он был своим человеком, который никогда не отказывал ему… в совете!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, не могу поверить, что бывают люди, способные на столь низкие поступки. У меня это в голове не укладывается, и я ни за что в это не поверю до тех пор, пока вы не представите мне неопровержимые доказательства. Если же эти доказательства будут представлены, то Чарльз больше мне не брат, я от него отрекаюсь. От человека, попирающего законы гостеприимства, соблазняющего жену своего друга, общество должно отвернуться, бежать от него, как от чумы, заклеймить позором.
СЭР ПИТЕР. Как же вы непохожи на своего брата! Какие возвышенные чувства!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. И все же поставить под сомнение честь леди Тизл я не могу.
СЭР ПИТЕР. Я и сам не хочу плохо о ней думать, мне и самому хотелось бы перестать с ней ссориться. Последнее время она все чаще упрекает меня в том, что я отказываю ей в праве распоряжаться имуществом, а во время нашей последней ссоры леди Тизл дала мне понять, что моя смерть не станет для нее трагедией. Так вот, поскольку к домашним расходам мы с ней, по всей вероятности, относимся по-разному, я решил предоставить ей полную свободу, дать возможность самой распоряжаться своими расходами, чтобы, когда я умру, у нее не было чувства, будто при жизни я пренебрегал ее интересами. Я тут набросал два распоряжения, о которых мне бы хотелось знать ваше мнение. Согласно первому распоряжению, она, пока я жив, будет получать восемьсот фунтов ежегодно. Согласно второму – унаследует после моей смерти бо́льшую часть моего состояния.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Это решение, сэр Питер, в высшей степени великодушно. (В сторону.) Только бы он не подкупил этим своим решением мою подопечную.
СЭР ПИТЕР. Да, не хочу, чтобы у нее был повод жаловаться, вместе с тем пусть покамест второе распоряжение, которое является свидетельством моей любви, останется в тайне.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Пусть – я только за.
СЭР ПИТЕР. А теперь, мой дорогой друг, давайте, если вы не против, поговорим о том, как складываются ваши отношения с Марией.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (вполголоса). О нет, сэр Питер, не сегодня.
СЭР ПИТЕР. Меня очень огорчает, что вы до сих пор не сумели завоевать ее сердце.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (вполголоса). Прошу вас, не будем об этом. Чего стоят мои сердечные горести, когда на карту поставлено ваше супружеское счастье!.. (В сторону.) Черт возьми, мне несдобровать!
СЭР ПИТЕР. Вы решительно отказываетесь, чтобы я рассказал леди Тизл о ваших чувствах к Марии – а между тем я уверен, жена будет на вашей стороне.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Прошу вас, сэр Питер, давайте оставим эту тему. Ваше признание так меня взволновало, что не могу сейчас думать ни о чем другом. Когда близкий друг поверяет нам свои невзгоды, мы не вправе…
Входит СЛУГА.
Что опять?
СЛУГА. Ваш брат разговаривает на улице с каким-то джентльменом и говорит ему, что вы сейчас дома.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Какой же ты болван, черт побери! Меня нет дома – и не будет до позднего вечера.
СЭР ПИТЕР. Постойте, мне пришла в голову одна мысль. Пусть он скажет, что вы дома.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Хорошо, хорошо, впусти его.
СЛУГА уходит.
(В сторону.) Он, по крайней мере, отвлечет сэра Питера.
СЭР ПИТЕР. А теперь, дорогой мой друг, прошу вас сделать мне одолжение. Позвольте мне до прихода Чарльза где-нибудь спрятаться, а сами попеняйте ему за то, о чем я вам говорил, и его ответ, очень может быть, вполне меня устроит.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Постыдитесь, сэр Питер, вы что же, хотите, чтобы я заманил в ловушку родного брата? Нехорошо с вашей стороны!
СЭР ПИТЕР. Но вы же сами говорите, что он ни в чем не виноват. Если это так, вы сделаете доброе дело: ему дадите возможность оправдаться, а меня успокоите. Нет, вы мне не откажете. (Встает.) Да, вот здесь, за ширмой… удобнее всего… Ой! Что за черт! Там уже, кажется, кто-то есть… Клянусь, я видел юбку!..
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ха-ха-ха! Забавно получилось. Послушайте, сэр Питер. Да, не скрою, людей, погрязших в любовных интригах, я и в самом деле на дух не переношу, но ведь и Иосиф Прекрасный тоже не мой идеал! Скажу вам как на духу: навещает меня порой одна глупышка, модистка-француженка. Своей репутацией она дорожит – вот и спряталась за ширму, когда вы вошли.
СЭР ПИТЕР. Ах, Джозеф, Джозеф! Кто бы мог подумать?.. Но… о боже, она ведь слышала все, что я говорил про свою жену!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не волнуйтесь, она не проговорится, обещаю.
СЭР ПИТЕР. Правда? Тогда пускай слушает. А вот чулан, могу спрятаться там.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Хорошо, прячьтесь.
СЭР ПИТЕР (заходит в чулан). Вот ведь плутишка! Шельмец!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Чуть не попался! Смех да и только! Развел мужа с женой – одного в чулан, другую за ширму.
ЛЕДИ ТИЗЛ (выглядывает). Я могу выйти?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не вздумайте, мой ангел!
СЭР ПИТЕР (выглядывает). Джозеф, задайте ему жару!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не показывайтесь, друг мой!
ЛЕДИ ТИЗЛ (выглядывает). А нельзя сэра Питера запереть в чулане?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Тихо, моя драгоценная!
СЭР ПИТЕР (выглядывает). А вы уверены, что француженка не проболтается?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Назад, назад, дорогой сэр Питер!.. Жаль, черт возьми, что нет ключа от чулана!
Входит ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Приветствую, брат. Послушай, что происходит? Твой человек отказывался меня впускать. Уж не еврей ли к тебе явился или, может, красотка записная?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Помилуй! С чего ты взял?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А куда подевался сэр Питер? Он ведь был тут, разве нет?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, был, но услышал, что ты идешь, и предпочел ретироваться.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Уж не испугался ли старик, что я попрошу у него в долг?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, но, как выяснилось, Чарльз, последнее время ты доставляешь этому достойному джентльмену немало огорчений. Мне это очень неприятно.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. И не ему одному, насколько я знаю. Но что случилось? Объясни, прошу тебя.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не стану от тебя скрывать, брат, сэр Питер подозревает, что ты пытаешься встать между ним и леди Тизл.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Кто? Я?! Господь с тобой, только не я, клянусь! Ха-ха-ха! Старикан, стало быть, сообразил, что женился на молодой, а? Или, что еще хуже, леди Тизл догадалась, что у нее старый муж. Лучше поздно, чем никогда!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. В этом нет ничего смешного, брат. Тот, кто способен смеяться…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Хорошо, хорошо, заранее с тобой согласен. Но, честное слово, мне никогда и в голову не приходило то, в чем ты меня обвиняешь.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (громко). Что ж, если это так, сэр Питер будет очень рад.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. По правде сказать, мне одно время казалось, что я ей приглянулся. Но, даю честное слово, я никогда ее в этом увлечении не поощрял. Да и потом, тебе же известны мои чувства к Марии.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Конечно, брат. Даже если бы леди Тизл воспылала к тебе безумной страстью…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Послушай, Джозеф, я очень надеюсь, что никогда в жизни не совершу бесчестного поступка. Но если бы хорошенькая женщина бросилась мне на шею и если бы эта хорошенькая женщина была замужем за человеком, годящимся ей в отцы…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Продолжай!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. …тогда я был бы вынужден…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. …вынужден сделать что?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. …позаимствовать у тебя высокие моральные принципы, и только. Однако удивительнее всего, братец, что с леди Тизл ты связываешь меня. Я-то всегда считал, что неравнодушна она не ко мне, а к тебе.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Как тебе не стыдо, Чарльз! Ты тоже скажешь!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Я же сам видел, как вы обмениваетесь весьма выразительными взглядами…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Хватит, сэр, держите свои шуточки при себе!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Какие там шутки! Захожу я как-то к тебе, помнишь?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Чарльз, прошу тебя…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Захожу и застаю вас вдвоем…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Черт возьми! Я требую…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. И в другой раз тоже, когда твой слуга…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Брат, брат! Послушай… (В сторону.) Черт, я должен остановить его любой ценой!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. …когда твой слуга был предупрежден о том, что…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Тс-с! Ты меня извини, но сэр Питер слышал все, о чем мы с тобой говорили. Я ведь знал, что ты ни в чем не виноват, иначе бы ни за что не согласился…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Сэр Питер?! Где же он?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (показывает на чулан). Тише! Он там!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Черт возьми, надо его оттуда извлечь! Сэр Питер, выходите!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, нет!..
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы слышите, сэр Питер, ваш выход… (Выволакивает сэра Питера из чулана.) Не может быть! Мой старый опекун ведет следствие исподтишка! Ай-ай-ай, как некрасиво! Как стыдно!
СЭР ПИТЕР. Дайте вашу руку, Чарльз. Я вижу, что подозревал вас напрасно. Но не сердитесь на Джозефа – все это придумал я.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы?!
СЭР ПИТЕР. Вы вне подозрений. Поверьте, теперь я о вас куда лучшего мнения, чем раньше. Я очень обрадовался тому, что услышал.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Слава богу, что вы не услышали всего. Правда, Джозеф?
СЭР ПИТЕР. Понимаю, вы обвинили его в том, в чем он обвинил вас, теперь вы квиты.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что вы, это была шутка, не более того.
СЭР ПИТЕР. Конечно, уж в его-то чести сомневаться не приходится.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы с тем же успехом могли заподозрить его, правда, Джозеф?
СЭР ПИТЕР. Оставьте, я вам верю.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Хоть бы они поскорей ушли!
СЭР ПИТЕР (Чарльзу). В будущем, надо надеяться, мы поладим.
Входит СЛУГА и что-то говорит на ухо Чарльзу Сэрфесу.
СЛУГА. Леди Плутни внизу. Говорят, ее светлость сейчас поднимутся.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Леди Плутни! Только ее здесь не хватало! Сюда ей никак нельзя.
СЛУГА уходит.
Вы уж меня извините, джентльмены, попрошу вас спуститься вниз. Ко мне пришли по неотложному делу.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А что тебе мешает поговорить с посетителем в другой комнате? Мы с сэром Питером давно не виделись, мне надо перекинуться с ним словом.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону). Их нельзя оставлять вдвоем. (Вслух.) Я отошлю леди Плутни и тотчас вернусь. (В сторону, сэру Питеру.) Сэр Питер, ни слова о француженке.
СЭР ПИТЕР (в сторону, Джозефу Сэрфесу). Да никогда в жизни!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС уходит.
Ах, Чарльз, если б вы почаще виделись с вашим братом, можно было бы надеяться, что вы исправитесь. Он человек возвышенных чувств, а что может быть на свете прекраснее, чем возвышенные чувства!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. По мне, слишком уж он добропорядочен и так дорожит своим, как он выражается, реноме, что скорее впустит к себе священника, чем девицу.
СЭР ПИТЕР. Нет, нет, перестаньте, вы к нему несправедливы. Нет, Джозеф не распутник, но ведь святым его тоже не назовешь. (В сторону.) Меня подмывает все ему рассказать… вот бы мы над Джозефом посмеялись.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Распутник?! Вы тоже скажете. Да он настоящий анахорет, юный отшельник.
СЭР ПИТЕР. Вы уж его не обижайте, а то еще узнает… вот увидите…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Вы же ему не расскажете?
СЭР ПИТЕР. Я? Нет, но… мало ли… (В сторону.) Обязательно расскажу… Послушайте, хотите посмеяться над Джозефом?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Еще как!
СЭР ПИТЕР (шепотом). Ну так посмеемся от души! Отплачу ему за то, что он меня выдал… Поверите ли, когда я к нему пришел, у него была девица…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что?! У Джозефа девица?! Вы шутите.
СЭР ПИТЕР. Тс-с! Француженка, модисточка… И, что самое смешное, она и сейчас здесь, в этой комнате.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Быть того не может!
СЭР ПИТЕР. Тише, говорю! (Показывает на ширму.)
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. За ширмой? Так давайте же извлечем ее оттуда!
СЭР ПИТЕР. Нет-нет, вот он, идет… Нет, прошу вас, не будем…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Надо же, черт возьми, хоть одним глазком взглянуть на модисточку!
СЭР ПИТЕР. Ни за что!.. Джозеф мне этого никогда не простит.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Я все возьму на себя…
СЭР ПИТЕР. А вот и он!
Чарльз Сэрфес опрокидывает ширму.
Входит ДЖОЗЕФ СЭРФЕС.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Леди Тизл! Не верю глазам своим!
СЭР ПИТЕР. Леди Тизл! Разрази меня гром!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Сэр Питер, это одна из самых очаровательных француженок, каких мне приходилось лицезреть. Вы, я вижу, тут в прятки играете, никак только не пойму, кто от кого прячется… Могу я просить вашу милость объяснить мне, что здесь происходит? Молчит, ни слова! Брат, будь добр, хоть ты объясни, в чем дело! Что, и ходячая Нравственность тоже безмолствует?.. Сэр Питер, вы бродили в потемках, но теперь мрак, надо надеяться, рассеялся? Оба молчат, как воды в рот набрали!.. Ну что ж, вы, в отличие от меня, прекрасно понимаете друг друга. В таком случае мне ничего не остается, как вас покинуть. (Направляется к двери.) Брат, мне приходится за тебя краснеть: ты доставил этому достойному джентльмену несколько неприятных минут… Сэр Питер, что может быть на свете благороднее человека возвышенных чувств. (Уходит.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр Питер… хотя я понимаю, всё против меня… однако, если вы готовы меня выслушать… я ни минуты не сомневаюсь… что сумею объясниться…
СЭР ПИТЕР. Сделайте одолжение, сэр.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Дело было так… Леди Тизл, зная мои намерения относительно вашей воспитанницы Марии… боясь вашей ревности и понимая, как я предан вашему семейству… пришла сюда… чтобы я поделился с ней своими планами… Но когда вы появились… она, боясь… как уже было сказано, вашей ревности… почла за лучшее… скрыться… Именно так, поверьте, обстояло дело.
СЭР ПИТЕР. Ясней не скажешь. Могу поклясться, что эта дама подтвердит все вами сказанное.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Ни за что на свете, сэр Питер!
СЭР ПИТЕР. Как же так? Уж не думаете ли вы, что этот джентльмен говорит неправду?
ЛЕДИ ТИЗЛ. В том что вам сейчас сказал этот джентльмен, нет ни единого слова правды.
СЭР ПИТЕР. И я того же мнения, сударыня.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (в сторону, леди Тизл). Черт возьми, сударыня, вы что же, хотите меня погубить?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Позвольте мне, благороднейший господин Лицемер, говорить то, что я сочту нужным.
СЭР ПИТЕР. Прошу вас, сэр, оставьте ее в покое, она все растолкует получше вас, и без подсказки с вашей стороны.
ЛЕДИ ТИЗЛ. Выслушайте меня, сэр Питер! Я пришла сюда вовсе не из-за вашей воспитанницы, я понятия не имела, что этот джентльмен имеет на нее виды. Я пришла сюда, соблазнившись его коварными заверениями, я готова была внимать его мнимой страсти и даже… принести в жертву его низости вашу честь.
СЭР ПИТЕР. Наконец-то я слышу голос правды!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Эта женщина сошла с ума!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Нет, сэр, эта женщина перестала витать в небесах – и не без посредства вашего коварства. Сэр Питер, вы можете мне не верить, но ваши теплые чувства ко мне, которые вы проявили, не подозревая, что я слышала ваши слова, так меня тронули, что, уйди я отсюда, не испытав стыд от того, что здесь говорилось, и я всей своей будущей жизнью доказала бы, как я вам благодарна. Что же касается этого велеречивого лицемера, который собирался обольстить жену своего излишне доверчивого друга и, одновременно с этим, чинно ухаживал за его воспитанницей, — то он предстал передо мной в столь неприглядном виде, что мне всю жизнь будет стыдно за то, что я ему верила. (Уходит.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Несмотря на все вышесказанное, небо свидетель…
СЭР ПИТЕР. …что вы последний негодяй. Оставляю вас наедине с вашей совестью.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вы торопитесь с выводами, сэр Питер, выслушайте меня. Человек, который отказывается прислушаться к голосу…
СЭР ПИТЕР. Оставьте при себе эти ваши назидательные рассуждения, будь они неладны!
СЭР ПИТЕР и ДЖОЗЕФ СЭРФЕС, разговаривая, уходят.
Действие пятое
Сцена первая
Библиотека в доме Джозефа Сэрфеса. Входят ДЖОЗЕФ СЭРФЕС и СЛУГА.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мистер Стэнли, говоришь? С чего ты взял, что я хочу его видеть? Наверняка же пришел попрошайничать.
СЛУГА. Сэр, я бы его не впустил, но с ним был этот мистер Роули.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Какой же ты болван! Мне сегодня не до бедных родственников! А впрочем, проси же, раз впустил.
СЛУГА. Слушаюсь, сэр… не моя вина, сэр, что сэр Питер застал ее светлость…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ступай, дурак.
СЛУГА уходит.
Никогда еще провидение так жестоко не обходилось с человеком столь предусмотрительным, как я. Моя репутация у сэра Питера, мои планы, связанные с Марией, – все рухнуло в одночасье! Сейчас мне только чужих невзгод не хватает! Я в таком положении, что для Стэнли у меня даже сочувственных слов не найдется. А вот и он, и Роули вместе с ним. Надо бы мне привести мысли в порядок и принять по возможности благообразный вид. (Уходит.)
Входят СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС и РОУЛИ.
СЭР ОЛИВЕР. Как это прикажете понимать? Он что, нас избегает? Ведь это был он, не так ли?
РОУЛИ. Он самый. Как видно, он вас не ожидал. Он так нервничает, что, боюсь, ему не до бедных родственников. Надо было мне сначала прийти одному и его подготовить.
СЭР ОЛИВЕР. Нервничает он, видите ли! И это его сэр Питер считает чутким и добросердечным!
РОУЛИ. Какой он на самом деле, сказать не берусь, однако надо отдать ему справедливость: если судить по словам, добросердечнее его нет человека во всем королевстве. По словам, правда, куда чаще, чем по делам.
СЭР ОЛИВЕР. Что верно, то верно, сердобольные излияния у него всегда наготове.
РОУЛИ. На кончике языка, как говорится. Его жизненный принцип: «Другим помогай – да себя не забывай».
СЭР ОЛИВЕР. Иначе говоря, если уж кому помогать, то себе в первую очередь.
РОУЛИ. Думаю, вы в этом вскоре убедитесь… А вот и он. Не стану вам мешать; когда уйдете, я вернусь и объявлю, что в Лондон вернулся сэр Оливер и в скором времени прибудет сюда.
СЭР ОЛИВЕР. А потом мы встретимся у сэра Питера.
РОУЛИ. Всенепременно. (Уходит.)
СЭР ОЛИВЕР. Не нравится мне его услужливая физиономия.
Входит ДЖОЗЕФ СЭРФЕС.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, приношу тысячу извинений за то, что заставил вас ждать. Мистер Стэнли, надо полагать?
СЭР ОЛИВЕР. К вашим услугам.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, прошу вас садиться. Окажите мне такую честь, сделайте милость.
СЭР ОЛИВЕР. Дорогой сэр, пожалуйста, не беспокойтесь. (В сторону.) Любезость из него так и прет.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Не имею чести быть с вами знакомым, мистер Стэнли, но я очень счастлив видеть вас в добром здравии. Вы ведь, если не ошибаюсь, близкий родственник моей покойной матушки, мистер Стэнли?
СЭР ОЛИВЕР. Именно так, сэр. Настолько близкий, что, боюсь, как бы мое нынешнее бедственное положение не сказалось на репутации ее богатых детей.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Дорогой сэр, не извиняйтесь, в этом нет никакой надобности. Тот, кто терпит лишения, даже если человек он посторонний, вправе обратиться за братской помощью к тем, кому в жизни повезло больше. Как бы мне хотелось принадлежать к числу таких людей и иметь возможность оказать вам посильную помощь.
СЭР ОЛИВЕР. Если бы ваш дядя сэр Оливер был здесь, уж он бы точно протянул мне руку помощи.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Я был бы этому только рад. Поверьте, сэр, будь он здесь, заступник бы вам не понадобился.
СЭР ОЛИВЕР. К чему мне заступник – за меня заступились бы мои невзгоды. По правде сказать, я надеялся, что сэр Оливер поручил вам распоряжаться его щедростью.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мой дорогой сэр, вас, увы, ввели в заблуждение. Сэр Оливер, спору нет, человек достойный, весьма достойный. Но скупость, мистер Стэнли, — порок преклонных лет. Между нами говоря, мой дорогой сэр, для меня он не сделал практически ничего. Мне хорошо известно, многие думают иначе, однако я, со своей стороны, никогда не опровергал этих слухов.
СЭР ОЛИВЕР. Не может быть! Неужели он ни разу не присылал вам золотые слитки, рупии, старинные золотые или серебряные монеты?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ах, дорогой сэр, если бы! Нет-нет, скромные сувениры, да и то изредка: фарфор, шали, чай, певчих птиц и индийское печенье – только и всего, уверяю вас.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). И это в благодарность за двенадцать тысяч фунтов!.. Чай и индийское печенье!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. К тому же, дорогой мой сэр, вы ведь наверняка слышали, что мой брат живет не по средствам. Мало кто знает, какую поддержку я оказывал этому непутевому молодому человеку.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Если кто и знает, так только не я!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. А сколько денег я давал ему в долг! Нет, своей вины я не отрицаю, но ведь это слабость простительная, согласитесь? Теперь же я чувствую себя виноватым вдвойне, ибо лишен возможности оказать вам ту услугу, мистер Стэнли, какую подсказывает мне мое сердце.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Обманщик! Лицемер!.. (Вслух.) Стало быть, сэр, вы мне помочь не сможете?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. В настоящее время, к моему глубокому сожалению, нет. Но как только у меня такая возможность появится, я непременно дам вам знать, уж будьте уверены.
СЭР ОЛИВЕР. Мне очень жаль…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мне – тем более, поверьте. Испытывать сострадание и не иметь возможности протянуть руку помощи еще мучительнее, чем просить о помощи и получить отказ.
СЭР ОЛИВЕР (встает). Что ж, ваш нижайший и покорнейший слуга, дорогой сэр.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Я расстаюсь с вами в расстроенных чувствах, мистер Стэнли. (Зовет слугу.) Уильям, спустись открыть джентльмену дверь.
СЭР ОЛИВЕР. Пожалуйста, без церемоний, дорогой сэр.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ваш покорнейший слуга.
СЭР ОЛИВЕР. Ваш преданнейший слуга.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Будьте уверены, дорогой сэр, я дам вам знать, как только буду иметь возможность пойти вам навстречу.
СЭР ОЛИВЕР. Милейший сэр, вы несказанно добры.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Тем временем от души желаю вам здоровья и бодрости духа.
СЭР ОЛИВЕР. Я ваш признательный и покорный слуга.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. А я – ваш, столь же признательный и покорный.
СЭР ОЛИВЕР (в сторону). Теперь мне все ясно. (Уходит.)
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вот недостаток хорошей репутации: неудачники докучают просьбами, и потребно немалое искусство, дабы прослыть добросердечным человеком и при этом сохранить кошелек целым и невредимым. Драгоценный металл истинного человеколюбия – убыточная статья в перечне наших достоинств, тогда как высокопарные словеса, коими я пользуюсь вместо драгоценного металла, на вид ничуть не хуже и вдобавок не облагаются налогом.
Входит РОУЛИ.
РОУЛИ. Мистер Сэрфес, мое почтение. Не хотел прерывать вашу беседу, однако дело у меня срочное, о чем свидетельствует эта записка.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Всегда счастлив видеть мистера Роули. (В сторону, читая письмо.) Вот ведь мошенник! (Вслух.) Сэр Оливер Сэрфес!.. Мой дядя приехал!
РОУЛИ. Да, приехал. Мы с ним только что расстались. Путешествие, хоть и плыли они очень быстро, перенес он хорошо, пребывает в добром здравии и ждет не дождется, когда сможет обнять своего достойного племянника.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (зовет слугу). Не верю ушам своим!.. Уильям, задержи-ка мистера Стэнли, если он еще не ушел.
РОУЛИ. Боюсь, он уже далеко.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Почему же вы мне ничего не сказали, когда пришли вместе с ним?
РОУЛИ. Я подумал, что у вас со Стэнли срочное дело. Однако я тороплюсь, мне нужно сообщить вашему брату, что дядюшка ждет его у вас. Сэр Оливер будет здесь через четверть часа.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, об этом говорится в письме. Боже, как же я рад его приезду! (В сторону.) Вот ведь нелегкая принесла!
РОУЛИ. Вот увидите, как превосходно он выглядит.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вы даже не представляете, как я буду счастлив… (В сторону.) Черт, как некстати!
РОУЛИ. Я передам ему, с каким нетерпением вы его ждете.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Да, да, обязательно передайте. И засвидетельствуйте ему мое почтение и любовь. Знали бы вы, какие чувства я испытываю при мысли, что в самом скором времени его увижу.
РОУЛИ уходит.
Угораздило же его приехать в самое неподходящее время! Вот не повезло, так не повезло! (Уходит.)
Сцена вторая
Комната в доме сэра Питера Тизла. Входят МИССИС СВИРИСТИ и ГОРНИЧНАЯ.
ГОРНИЧНАЯ. Говорю же, сударыня, миледи никого сейчас видеть не желают.
МИССИС СВИРИСТИ. А ты ей сказала, что это миссис Свиристи, ее подруга?
ГОРНИЧНАЯ. Сказала, сударыня, но миледи просят ее извинить.
МИССИС СВИРИСТИ. Пойди к ней еще раз, я буду рада, если она уделит мне хотя бы одну минуту. Как же ей, бедняжке, досталось!
ГОРНИЧНАЯ уходит.
Какая досада! Ведь я не знаю и половины того, что произошло! Не успею я обежать с этой историей десяток домов, как она во всех подробностях, с полным перечнем имен, появится в газетах.
Входит СЭР БЕНДЖАМИН ЗЛОСЛИ.
Ах, дорогой сэр Бенджамин! Вы, надеюсь, слышали…
СЭР БЕНДЖАМИН. О леди Тизл и мистере Сэрфесе?..
МИССИС СВИРИСТИ. И о том, как сэр Питер их застал…
СЭР БЕНДЖАМИН. М-да, история совершенно поразительная!
МИССИС СВИРИСТИ. Невероятная! Никогда ничего подобного слышать не приходилось. И мне, право же, их всех ужасно жаль.
СЭР БЕНДЖАМИН. А вот мне сэра Питера нисколько не жаль. Он ведь так превозносил мистера Сэрфеса.
МИССИС СВИРИСТИ. Мистера Сэрфеса?! Да нет, леди Тизл застали с Чарльзом.
СЭР БЕНДЖАМИН. Господь с вами! Говорю же, ухлестывал за ней мистер Сэрфес.
МИССИС СВИРИСТИ. Ничего подобного! Это Чарльз, а не Джозеф. Мистер Сэрфес специально привел сэра Питера, чтобы тот их обнаружил…
СЭР БЕНДЖАМИН. Говорю же вам, я узнал об этом от…
МИССИС СВИРИСТИ. А я узнала об этом от…
СЭР БЕНДЖАМИН. …от особы, которой сообщила…
МИССИС СВИРИСТИ. …от особы, которая в курсе дела… А вот и леди Плутни, быть может, она во всех подробностях знает, что произошло.
Входит ЛЕДИ ПЛУТНИ.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Ах, моя дорогая миссис Свиристи, какая печальная история с нашей с вами подругой леди Тизл!
МИССИС СВИРИСТИ. И не говорите, моя дорогая, кто бы мог подумать…
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Какой же, однако, обманчивой бывает внешность! А впрочем, леди Тизл всегда была, на мой вкус, излишне резва.
МИССИС СВИРИСТИ. И то сказать, держалась она, пожалуй, несколько независимо, но ведь она еще так молода!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Да, есть в ней и немало хорошего, не отрицаю.
МИССИС СВИРИСТИ. Верно, этого у нее не отнимешь. А подробности вам известны?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Нет, но все говорят, что мистер Сэрфес…
СЭР БЕНДЖАМИН. Что я вам говорил? Это мистер Сэрфес.
МИССИС СВИРИСТИ. Нет-нет, право же, свидание у нее было с Чарльзом.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. С Чарльзом?! Миссис Свиристи, вы меня пугаете!
МИССИС СВИРИСТИ. Да-да, ее любовником был Чарльз, мистер же Сэрфес – отдадим ему должное – был лишь посредником.
СЭР БЕНДЖАМИН. Что ж, не буду с вами спорить, миссис Свиристи. В любом случае хочется надеяться, что рана сэра Питера не…
МИССИС СВИРИСТИ. Что?! Сэр Питер ранен? Святые угодники! Они дрались? Первый раз слышу!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. И я!
СЭР БЕНДЖАМИН. Вы что же, ничего не слышали про дуэль?
МИССИС СВИРИСТИ. Ни полслова.
СЭР БЕНДЖАМИН. Так вот, они скрестили шпаги прямо в библиотеке.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Умоляю, расскажите!
МИССИС СВИРИСТИ. Да, расскажите все, что вам известно про дуэль.
СЭР БЕНДЖАМИН. «Сэр, — говорит ему сэр Питер, застав их вдвоем, — какой же вы бессовестный, неблагодарный человек!»
МИССИС СВИРИСТИ. А Чарльз что ему говорит?
СЭР БЕНДЖАМИН. Нет-нет, не Чарльз, а мистер Сэрфес. «…Какой же вы неблагодарный человек, — говорит ему сэр Питер, — и, несмотря на мой преклонный возраст, я требую сатисфакции, и немедленно».
МИССИС СВИРИСТИ. Нет, эти слова он, должно быть, сказал Чарльзу – не станет же мистер Сэрфес драться у себя дома.
СЭР БЕНДЖАМИН. Ничего подобного, сударыня. «…Требую сатисфакции, и немедленно». После чего, сударыня, леди Тизл, увидев, какая опасность грозит сэру Питеру, выбегает в полном безумии из комнаты, за ней следом Чарльз, он кричит, чтобы дали воды и нашатырного спирта. И тут, сударыня, они выхватили шпаги и…
Входит СВАРЛИ.
СВАРЛИ. Нет, племянник, они стрелялись! Мне это доподлинно известно.
МИССИС СВИРИСТИ. Ах, мистер Сварли, выходит, все это чистая правда?
СВАРЛИ. Истинная правда, сударыня, и сэр Питер опасно ранен.
СЭР БЕНДЖАМИН. Выпадом в левый бок, сквозная, колотая рана.
СВАРЛИ. Пулей в грудь.
МИССИС СВИРИСТИ. О Боже! Бедный сэр Питер!
СВАРЛИ. Ваша правда, сударыня, хотя Чарльз, надо признать, уклонился бы от поединка, если б мог.
МИССИС СВИРИСТИ. Я же говорила вам, что это Чарльз.
СЭР БЕНДЖАМИН. Мой дядя, как видно, ничего толком не знает о происшедшем.
СВАРЛИ. Но сэр Питер обвинил его в самой подлой неблагодарности.
СЭР БЕНДЖАМИН. Это же я вам сказал, дядюшка, вы что, забыли?
СВАРЛИ. Дай же мне договорить, племянник… И потребовал незамедлительной…
СЭР БЕНДЖАМИН. О том и речь…
СВАРЛИ. Черт возьми, племянник, дашь ты мне договорить или нет?! Так вот, на бюро лежала пара пистолетов. Накануне, как я слышал, мистер Сэрфес вернулся за полночь из Солт-Хилла, где был на монтеме с другом, у которого сын в Итоне, и, на беду, забыл по возвращении пистолеты разрядить…
СЭР БЕНДЖАМИН. Первый раз слышу.
СВАРЛИ. Сэр Питер потребовал, чтобы Чарльз взял один из пистолетов, и они, ходят слухи, выстрелили почти одновременно. Чарльз, как я уже говорил, не промахнулся, пуля же сэра Питера, что самое удивительное, угодила в бронзовый бюст Шекспира на камине, отскочила под прямым углом, вылетела в окно и ранила почтальона, подходившего в эту минуту к дверям с заказным письмом из Нортгэмптоншира.
СЭР БЕНДЖАМИН. Дядюшкин рассказ, должен признаться, более обстоятелен, мой же, мне кажется, более соответствует действительности.
ЛЕДИ ПЛУТНИ (в сторону). Меня эта история интересует куда больше, чем они думают, надо бы обзавестись более точными сведениями. (Уходит.)
СЭР БЕНДАМИН. Тревога леди Плутни легко объяснима.
СВАРЛИ. Да, да, идут такие разговоры… но поди знай…
МИССИС СВИРИСТИ. Скажите, где сэр Питер сейчас?
СВАРЛИ. Его отвезли домой, он здесь, хотя слугам велено это скрывать.
МИССИС СВИРИСТИ. Так оно, вероятно, и есть, и леди Тизл, должно быть, за ним ухаживает.
СВАРЛИ. Да-да, доктор входил в дом как раз передо мной.
СЭР БЕНДЖАМИН. Кто это идет сюда?
СВАРЛИ. Доктор, кто ж еще.
МИССИС СВИРИСТИ. Ну, конечно же, это доктор. Сейчас мы все выясним.
Входит СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС.
СВАРЛИ. Скажите, доктор, есть надежда?
МИССИС СВИРИСТИ. Как ваш больной?
СЭР БЕНДЖАМИН. Скажите, доктор, он ранен шпагой?
СВАРЛИ. Пулевое ранение в грудь, держу пари!
СЭР ОЛИВЕР. Доктор?! Ранен шпагой?! Пулевое ранение в грудь?! Вы что, дорогие мои, с ума посходили?
СЭР БЕНДЖАМИН. Может быть, сэр, вы не доктор?
СЭР ОЛИВЕР. Если я и доктор, то исключительно вашими молитвами.
СВАРЛИ. Вы, должно быть, приятель сэра Питера, да? Как бы то ни было, вы не могли не слышать о том, что произошло.
СЭР ОЛИВЕР. Понятия не имею!
СВАРЛИ. Не знаете, что он тяжело ранен?
СЭР ОЛИВЕР. Ранен?! Что за чушь!
СЭР БЕНДЖАМИН. Пронзен шпагой…
СВАРЛИ. Ранен выстрелом из пистолета…
СЭР БЕНДЖАМИН. Неким мистером Сэрфесом…
СВАРЛИ. Нет, младшим Сэрфесом.
СЭР ОЛИВЕР. Сдается мне, черт возьми, что вы существенно расходитесь в показаниях. Схóдитесь, пожалуй, лишь в том, что сэр Питер тяжело ранен.
СЭР БЕНДЖАМИН. Да, в этом мы сходимся.
СВАРЛИ. Да-да, на этот счет не может быть двух мнений.
СЭР ОЛИВЕР. В таком случае могу поклясться, что для человека в столь бедственном положении ведет себя сэр Питер, прямо скажем, весьма легкомысленно – ибо вот же он, идет как ни в чем не бывало, не скажешь, что тяжело ранен.
Входит СЭР ПИТЕР ТИЗЛ.
Вы даже не можете себе представить, сэр Питер, как вы вовремя. А то мы уже вас хороним.
СЭР БЕНДЖАМИН (в сторону, Сварли). Смотрите, дядюшка, старик-то восстал из мертвых!
СЭР ОЛИВЕР. Что ж это вы разгуливаете, дорогой друг, с пулей в груди и с колотой раной?
СЭР ПИТЕР. С пулей в груди?!
СЭР ОЛИВЕР. Ну да! Эти господа собирались отправить вас на тот свет без суда и лекарств, для чего произвели меня в доктора, чтобы я стал их соучастником.
СЭР ПИТЕР. Как это прикажете понимать?
СЭР БЕНРЖАМИН. Какое счастье, сэр Питер, что слухи о дуэли не подтвердились. И мы искренне вам сочувствуем в связи с другим постигшим вас несчастьем.
СЭР ПИТЕР (в сторону). Так я и думал, уже весь город знает!
СВАРЛИ. Ничего не поделаешь, сэр Питер, вы сами во всем виноваты – в ваши годы не женятся.
СЭР ПИТЕР. Сэр, а вам-то какое до этого дело?
МИССИС СВИРИСТИ. Сэра Питера можно только пожалеть, ведь он был таким хорошим мужем.
СЭР ПИТЕР. Я в вашей жалости не нуждаюсь, сударыня, прекрасно обойдусь без нее.
СЭР БЕНДЖДАМИН. Не обижайтесь, сэр Питер, если вы станете предметом насмешек и издевательств.
СЭР ПИТЕР. Сэр! Сэр! В своем собственном доме я насмешек не потерплю.
СВАРЛИ. Остается утешаться лишь тем, что смеются не только над вами.
СЭР ПИТЕР. Я требую, чтобы меня оставили в покое. Немедленно, без лишних разговоров, покиньте мой дом!
МИССИС СВИРИСТИ. Хорошо, хорошо, мы уходим, но можете не сомневаться – против истины мы не погрешим. (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Убирайтесь вон из моего дома!
СВАРЛИ. И расскажем, как нехорошо с вами поступили. (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Убирайтесь вон из моего дома!
СЭР БЕНДЖАМИН. И как стойко вы это переносите. (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Изверги! Гадюки! Фурии! Издохните от собственного яда!
СЭР ОЛИВЕР. Да, сэр, эта публика не из лучших, что и говорить.
Входит РОУЛИ.
РОУЛИ. Я слышал, разговор шел на повышенных тонах. Что вас так задело, сэр?
СЭР ПИТЕР. И не спрашивайте. У меня дня не проходит без неприятностей.
РОУЛИ. Я не любопытен.
СЭР ОЛИВЕР. Итак, сэр Питер, я встретился со своими племянниками – как мы с вами и задумали.
СЭР ПИТЕР. Один другого стоит!
РОУЛИ. И сэр Оливер убедился, что в своей оценке этих молодых людей вы не ошиблись.
СЭР ОЛИВЕР. Да, Джозеф показался мне человеком в самом деле достойным.
РОУЛИ. И, прав сэр Питер, благородным.
СЭР ОЛИВЕР. И ведет себя соответственно.
РОУЛИ. Слушать его рацеи одно удовольствие.
СЭР ОЛИВЕР. Да, он может служить образцом для молодых людей своего времени… Но почему вы молчите, сэр Питер? Разве ваш друг Джозеф не заслуживает столь высокой оценки?
СЭР ПИТЕР. Сэр Оливер, мы живем в порочном мире, будь он неладен, поэтому чем меньше похвал, тем лучше.
РОУЛИ. Что я слышу? И это говорите вы, сэр Питер, вы, который ни разу в жизни не ошибался!
СЭР ПИТЕР. Провалитесь вы пропадом, зубоскалы! Я вижу, вам все уже известно. Нет, право же, я схожу с ума!
РОУЛИ. Что ж, не будем вам больше морочить голову, сэр Питер. Да, нам все известно. Я встретил леди Тизл, когда она выходила из дома мистера Сэрфеса, она была сама не своя и соизволила просить меня замолвить за нее слово.
СЭР ПИТЕР. Сэр Оливер тоже знает, что произошло?
СЭР ОЛИВЕР. Да, во всех подробностях.
СЭР ПИТЕР. И про чулан? И про ширму?
СЭР ОЛИВЕР. Да-да, и про модисточку-француженку. Признаться, эта история очень меня позабавила. Ха-ха-ха!
СЭР ПИТЕР. Смех, да и только!
СЭР ОЛИВЕР. В жизни так не смеялся, поверьте! Ха-ха-ха!
СЭР ПИТЕР. Смешней некуда! Ха-ха-ха!
РОУЛИ. Как же благородно повел себя Джозеф! Ха-ха-ха!
СЭР ПИТЕР. Благородней некуда! Ха-ха-ха! Лицемер! Подлец!
СЭР ОЛИВЕР. А каков Чарльз! Тащит сэра Питера из чулана! Ха-ха-ха!
СЭР ПИТЕР. Ха-ха! Обхохочешься!
СЭР ОЛИВЕР. Ха-ха-ха! Черт возьми, сэр Питер, я бы много дал, чтобы видеть выражение вашего лица, когда опрокинулась ширма. Ха-ха!
СЭР ПИТЕР. Да, да, представляю, как я выглядел, когда опрокинулась ширма. Ха-ха-ха! Позор на мою седую голову!
СЭР ОЛИВЕР. Ну, будет, будет. Нехорошо смеяться над моим старым другом, однако, честное слово, не могу удержаться.
СЭР ПИТЕР. Ах, прошу вас, смейтесь надо мной, сколько хотите, я не в обиде. Я и сам над собой смеюсь, над всей этой историей. Да, да, что может быть смешнее, чем быть всеобщим посмешищем. О да! А затем однажды утром прочесть в газетах про мистера С., леди Т. и сэра П. Животики надорвешь!
РОУЛИ. Сэр Питер, позвольте дать вам дружеский совет. Пренебрегите насмешками дураков. Но я вижу, как леди Тизл прошла в соседнюю комнату, вы, подозреваю, не меньше, чем она, хотите примирения.
СЭР ОЛИВЕР. Быть может, я ее стесняю, а потому ухожу, оставляю вам честного Роули в качестве посредника. Но пусть он поскорей приведет вас к мистеру Сэрфесу, куда я сейчас направляюсь. Если мне не удастся образумить ветреника, то хотя бы выведу на чистую воду лицемера.
СЭР ПИТЕР. Что ж, от души порадуюсь, наблюдая за тем, какой сюрприз вы преподнесете хозяину дома, хотя сюрпризов на мою долю пришлось сегодня более чем достаточно.
РОУЛИ. Мы последуем за вами.
СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС уходит.
СЭР ПИТЕР. Вот видите, Роули, она сюда не идет.
РОУЛИ. Да, не идет, но дверь оставила открытой. Видите, она в слезах.
СЭР ПИТЕР. Ничего страшного, замужней женщине угрызения совести к лицу. Немного страданий пойдет ей только на пользу, вам не кажется?
РОУЛИ. Как это невеликодушно с вашей стороны!
СЭР ПИТЕР. Не знаю, что и думать. Помните, как я нашел у нее письмо, оно ведь предназначалось Чарльзу, разве нет?
РОУЛИ. Подделка, сэр Питер, чистой воды подделка! Его вам подбросили, и не без умысла. О’Кус в курсе дела, он все вам разъяснит.
СЭР ПИТЕР. Надеюсь, его разъяснения меня удовлетворят. Она смотрит сюда. Какой же изящный у нее поворот головы, согласитесь, Роули. Пойду к ней.
РОУЛИ. Конечно, пойдите.
СЭР ПИТЕР. Когда узнают, что мы помирились, смеяться надо мной будут в десять раз больше.
РОУЛИ. Пусть себе смеются, а вы докажите насмешникам, что вы счастливы им назло.
СЭР ПИТЕР. Так и сделаю, черт возьми! И, если не ошибаюсь, у нас еще есть шанс стать самой счастливой парой в Англии.
РОУЛИ. И все же, сэр Питер, тот, кому чужда подозрительность…
СЭР ПИТЕР. Довольно, любезный Роули! Если вы хорошо ко мне относитесь, избавьте меня, бога ради, от изречений, мне их теперь на всю оставшуюся жизнь хватит.
Уходят.
Сцена третья
Библиотека в доме Джозефа Сэрфеса. Входят ДЖОЗЕФ СЭРФЕС и ЛЕДИ ПЛУТНИ.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Нет, немыслимо! Если сэр Питер помирится с Чарльзом, он не станет больше противиться его женитьбе на Марии. От этой мысли можно с ума сойти!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Бурными эмоциями делу не поможешь.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. И хитростью тоже. Какой же я была дурой, идиоткой, что связалась с таким растяпой!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Больше всех, леди Плутни, досталось мне, а я, как видите, переношу случившееся совершенно невозмутимо.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. А все потому, что это испытание не коснулось вашего сердца, ведь за Марией вы ухаживали только из соображений выгоды. Если бы вы испытывали к ней те же чувства, что я к этому неблагодарному вертопраху, вам ни за что не удалось бы скрыть досаду под личиной самообладания и лицемерия.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Но почему, собственно, в этой неудаче вы обвиняете меня?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. А разве не вы всему виной?! Мало того, что вы морочили голову сэру Питеру, поносили брата – вам еще понадобилось попытаться соблазнить его жену! Вы погрязли в преступлениях – ненавижу вас за это! Вы поплатились за свое бесчестное стяжательство.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Что ж, я признаю, что виноват, что совершил ошибку, однако я вовсе не считаю, что мы потерпели сокрушительное поражение.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Вы находите?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вы говорите, что после нашей последней встречи вы испытали О’Куса и по-прежнему ему доверяете, не так ли?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Да, доверяю.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. И что он готов, если понадобится, доказать, присягнув на Библии, что Чарльз поклялся в верности вашей милости, доказательством чему могут служить его письма к вам, так ведь?
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Что ж, это и в самом деле могло бы нас выручить.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Вот видите, все еще поправимо.
Стук в дверь.
Слышите? Это, должно быть, мой дядя сэр Оливер. Спрячьтесь в той комнате, дождемся, когда он уйдет и продолжим разговор.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. А если он выведет вас на чистую воду?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Этого я не боюсь. Сэр Питер будет из самолюбия держать язык за зубами, что же до сэра Оливера, то я нащупаю его слабые стороны, уж будьте спокойны!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. В ваших способностях я не сомневаюсь, только смотрите не перехитрите себя самого.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Хорошо, хорошо!
ЛЕДИ ПЛУТНИ уходит.
Черт, что может быть хуже, чем после такого провала выслушивать упреки своего же сообщенника! В любом случае репутация у меня настолько лучше, чем у Чарльза, что я, вне всяких сомнений… Подумать только! Никакой это не сэр Оливер, а старикан Стэнли – опять пожаловал! Проклятье! Снова будет ко мне приставать!.. Придет сэр Оливер и застанет его здесь… И тогда…
Входит СЭР ОЛИВЕР СЭРФЕС.
Черт возьми, мистер Стэнли, это опять вы? Пришли мне досаждать… Я не могу вас сейчас принять, честное слово.
СЭР ОЛИВЕР. Сэр, я слышал, вы ждете сэра Оливера. Человек он прижимистый, я знаю, вам от него ничего не досталось, но я все же попробую прибегнуть к его помощи.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, не смею вас задерживать… прошу вас… приходите в другой раз, и я обещаю, что помощь вам будет оказана.
СЭР ОЛИВЕР. Но я должен познакомиться с сэром Оливером.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Черт возьми, сэр! Я требую, чтобы вы покинули эту комнату, и немедленно!
СЭР ОЛИВЕР. Нет, сэр…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, я требую!.. Эй, Уильям, выведи этого джентльмена. Сэр вы сами меня вынуждаете… сию же минуту… Неслыханная наглость! (Собирается вытолкать сэра Оливера из комнаты.)
Входит ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Ого! Это как прикажете понимать?! Что здесь, черт возьми, делает мой маленький маклер? Эй, брат, а ну-ка, не обижай малютку Впрока. Что случилось, малыш Впрок?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Он что, и у тебя тоже успел уже побывать?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Побывал, а как же! Что ж, он честный малый… Послушай, Джозеф, ты тоже берешь у него в долг?
ДЖОЗЕФ. Я?! Беру у него в долг? Нет уж, увольте! Но, брат, ты же знаешь, мы ждем сэра Оливера с минуты на…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Совершенно верно, черт побери! Ноллу встречаться с малюткой маклером никак нельзя, это верно.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Тем не менее мистер Стэнли настаивает…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Стэнли?! Да нет, его зовут Впрок.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Нет, сэр, его зовут Стэнли.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Нет-нет, Впрок.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Ладно, какая разница… но…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да-да, Стэнли или Впрок – не все ли равно, ты прав. Думаю, у него не меньше полусотни имен, в каждой кофейне – свое.
Стук в дверь.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Проклятье! Это уж точно сэр Оливер… Мистер Стэнли, прошу вас…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да-да, мистер Впрок, и я тоже прошу вас, пожалуйста…
СЭР ОЛИВЕР. Джентльмены…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, уходите, слышите!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, пусть убирается!
СЭР ОЛИВЕР. Это насилие…
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, вы сами виноваты.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Убирайтесь, и без разговоров!
Вдвоем пытаются вытолкнуть сэра Оливера из комнаты.
Входят СЭР ПИТЕР и ЛЕДИ ТИЗЛ, МАРИЯ и РОУЛИ.
СЭР ПИТЕР. Глядите, мой старый друг, сэр Оливер! Что я вижу?! Почтительные племянники набросились на своего дядюшку, которого видят впервые!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Слава Богу, сэр Оливер, что мы пришли вам на помощь.
РОУЛИ. И то сказать. В обличьи старого Стэнли вы совершенно беззащитны.
СЭР ОЛИВЕР. И в обличьи Впрока – тоже. Первый не сумел выпросить у этого великодушного джентльмена ни одного шиллинга, а второй обошелся со мной не лучше, чем со своими предками – еще немного, и я пошел бы вместе с ними с молотка.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Чарльз!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Джозеф!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Мы попались!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Еще как!
СЭР ОЛИВЕР. Сэр Питер, друг мой, и вы, Роули, посмотрите на моего старшего племянника. Вы знаете, сколь многим он мне обязан, и знаете, как я радовался, что половина моего состояния достанется ему. Можете поэтому вообразить, как был я удручен, узнав, что он не отличается ни честностью, ни добротой, ни благодарностью!
СЭР ПИТЕР. Сэр Оливер, ваши слова удивили бы меня куда больше, если бы я сам не убедился, что он – лицемер, низкий и вероломный лицемер.
ЛЕДИ ТИЗЛ. И если этот джентльмен заявит, что он ни в чем не виноват, то я скажу все, что о нем думаю.
СЭР ПИТЕР. Мне кажется, сказано достаточно. Теперь не только он сам, а весь город узнает, что он собой представляет, — хуже наказания быть не может.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС (в сторону). Если они так говорят о воплощенной честности, что же тогда они скажут обо мне?
Сэр Питер, леди Тизл и Мария отходят в сторону.
СЭР ОЛИВЕР. Что же касается этого вертопраха, его брата…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС (в сторону). Ну вот, теперь возьмутся за меня! Эти треклятые семейные портреты меня погубят!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр Оливер… дядя… Выслушайте меня, окажите мне честь…
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС (в сторону). Пока Джозеф будет произносить свой монолог, я соберусь с мыслями.
СЭР ОЛИВЕР (Джозефу Сэрфесу). Вы, по всей видимости, хотите оправдаться?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Очень на это надеюсь.
СЭР ОЛИВЕР (Чарльзу Сэрфесу). Ну а вы, сэр?.. Вы тоже, думаю, собираетесь оправдываться?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Боюсь, что мне это не удастся…
СЭР ОЛИВЕР. Вот как? Вероятно, малыш Впрок неплохо осведомлен о ваших секретах?
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Да, сэр, но ведь это секреты семейные, и лучше бы их лишний раз не касаться.
РОУЛИ. Будет вам, сэр Оливер, я же знаю, вы не станете строго судить Чарльза за его проказы.
СЭР ОЛИВЕР. Нет, судить, да еще строго, его не буду, клянусь честью! Вы только представьте, сэр Питер, этот плутишка продал мне всех своих предков, судьи и генералы шли оптом, а тетушки — старые девы по цене битого фарфора.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что правда, то правда, сэр Оливер, с семейными портретами обошелся я не слишком почтительно, не отрицаю. Не удивлюсь, если мои предки привлекут меня на том свете к ответу. Но поверьте, говорю от чистого сердца: если я не стыжусь своих безрассудных поступков, в которых был изобличен, то лишь потому, что ужасно счастлив видеть вас, моего великодушного благодетеля.
СЭР ОЛИВЕР. Чарльз, я тебе верю. Дай же мне руку еще раз. Плюгавый, тщедушный человечек над диваном на тебя не в обиде.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. А раз так, я в еще большем долгу перед тем, с кого писался этот портрет.
ЛЕДИ ТИЗЛ (подходит, указывает на Марию). Сэр Оливер, вот та, с кем Чарльзу еще больше хотелось бы жить в мире и согласии.
СЭР ОЛИВЕР. О да, я слышал о его увлечении… И с разрешения юной леди, если только я правильно понял причину ее румянца…
СЭР ПИТЕР. Ну же, дитя мое, не стыдитесь, раскройте нам свою душу!
МАРИЯ. Сэр, могу сказать лишь одно: я буду рада его счастью. Каковы бы ни были мои права на его привязанность, я с готовностью уступаю их той, у кого этих прав больше.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Что я слышу, Мария?!
СЭР ПИТЕР. Вот так так! Сплошные сюрпризы! Пока он был неисправимым повесой, вы готовы были отдать руку и сердце только ему одному; теперь же, когда он, кажется, исправляется, вы от него отвернулись, я правильно понимаю?
МАРИЯ. Ответ на этот вопрос знают его сердце и леди Плутни.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Леди Плутни?!
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС (открывает дверь). Брат, чувство справедливости, а также страдания леди Плутни вынуждают меня, вопреки моему желанию, раскрыть эту тайну.
Входит ЛЕДИ ПЛУТНИ.
СЭР ПИТЕР. Ого! Еще одна модистка-француженка! Они у него, похоже, во всех комнатах отсиживаются!
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Вероломный Чарльз! В какое положение вы меня поставили! Стыдитесь!
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Скажите, дядя, и это тоже ваших рук дело? Право же, я ничего не понимаю.
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Чтобы ситуация окончательно прояснилась, сэр, потребуется, на мой взгляд, свидетельство еще одного человека.
СЭР ПИТЕР. И человек этот, подозреваю, мистер О’Кус… Роули, вы правильно поступили, захватив его с собой. Пусть войдет.
РОУЛИ. Входите, мистер О’Кус.
Входит О’КУС.
На мой взгляд, его показания нам пригодятся, однако, к моему глубокому сожалению, свидетельствовать он будет не в пользу леди Плутни, а против нее.
ЛЕДИ ПЛУТНИ (О’Кусу). Подлец! Даже он меня предал!.. Вы что же, любезный, тоже в заговоре против меня?
О’КУС. Тысяча извинений, ваша милость, за эту ложь вы заплатили мне более чем щедро, однако за то, чтобы я сказал правду, мне предложили, увы, вдвое больше.
СЭР ПИТЕР. Один заговор против другого! Лихо! Что ж, желаю вашей светлости удачных переговоров.
ЛЕДИ ПЛУТНИ (собирается уйти). Позор вам всем! Желаю вам самых тяжких испытаний!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Постойте, леди Плутни! Позвольте мне, прежде чем вы уйдете, поблагодарить вас за тот труд, какой вы и этот джентльмен взяли на себя, когда писали Чарльзу подложные письма от моего имени, и сами же на эти письма отвечали. Разрешите мне также просить вас засвидетельствовать мое почтение школе злословия, президентом коей вы являетесь, и известить всех клеветников, при этой школе состоящих, что леди Тизл, лиценциат, убедительно просит своих сочленов принять обратно выданный ей диплом в связи с тем, что впредь от участия в деятельности школы, направленной на развенчание высокой репутации и доброго имени, она отказывается.
ЛЕДИ ПЛУТНИ. Благодарю и я вас, сударыня!.. Неслыханно!.. Позор! Долгих лет жизни вашему супругу! (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Ох! Ну и ведьма!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Злобная тварь!
СЭР ПИТЕР. Но ведь она пожелала мне долгих лет жизни, разве нет?
ЛЕДИ ТИЗЛ. Конечно же нет!
СЭР ОЛИВЕР (Джозефу Сэрфесу). Ну а что скажете вы, сэр?
ДЖОЗЕФ СЭРФЕС. Сэр, я поражен до глубины души! Мне и в страшном сне не могло присниться, что леди Плутни способна подкупить мистера О’Куса, обмануть нас всех! Даже не знаю, что и сказать, не нахожу слов. Однако ж, чтобы она из коварства не вздумала отомстить моему брату, я, пожалуй, последую за ней. Такая, как она, способна на… (Уходит.)
СЭР ПИТЕР. Олицетворение добродетели!
СЭР ОЛИВЕР. Вот пусть Джозеф на ней и женится, если она согласится. Оливковое масло и уксус – право же, отличное сочетание! Вы поладите.
РОУЛИ. Мистер О’Кус, насколько я понимаю, больше нам не понадобится?
О’КУС. Прежде чем уйти, я прошу меня извинить за те неприятности, которые были доставлены всем здесь присутствующим при моем скромном участии.
СЭР ПИТЕР. Что ж, своим признанием вы искупили вашу вину.
О’КУС. Но я должен просить вас никому о происшедшем не рассказывать.
СЭР ПИТЕР. Это еще почему, черт возьми?! Вам что же, стыдно за то, что первый раз в жизни вы поступили по справедливости?
О’КУС. Посудите сами, сэр, дурная слава — мое единственное подспорье, и, если станет известно, что меня вынудили совершить честный поступок, я растеряю всех своих друзей.
СЭР ОЛИВЕР. Не бойтесь, мы вас не перехвалим.
О’КУС уходит.
СЭР ПИТЕР. Первостатейный прохвост!
ЛЕДИ ТИЗЛ. Согласитесь, сэр Оливер, теперь помирить Марию с вашим племянником ничего не стоит.
СЭР ОЛИВЕР. Да-да, конечно, и завтра же сыграем свадьбу.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Спасибо, дорогой дядюшка!
СЭР ПИТЕР. Вот ведь негодник! Спросил бы сначала у девушки, согласна она или нет.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Я сделал это давным-давно, целую минуту назад, и в ее глазах прочел согласие.
МАРИЯ. Как вам не стыдно, Чарльз!.. Я протестую, сэр Питер, я не сказала ни…
СЭР ОЛИВЕР. Вот и хорошо, чем меньше слов, тем лучше. Главное, любите друг друга – и чем дальше, тем больше.
СЭР ПИТЕР. И живите счастливо – как собираемся жить и мы с леди Тизл.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Роули, дружище, вы ведь за меня рады, верно? Подозреваю, я у вас в долгу.
СЭР ОЛИВЕР. Это точно, Чарльз, в большом долгу.
РОУЛИ. Будьте счастливы – и я буду вознагражден с лихвой.
СЭР ПИТЕР. Честный Роули всегда говорил, что вы исправитесь.
ЧАРЛЬЗ СЭРФЕС. Не буду обещать, что исправлюсь, сэр Питер, ведь это верный знак того, что я действительно на верном пути к исправлению. И по этому пути ведет меня мой наставник, мой милый советчик… Право же, разве можно сбиться с верного пути, который озаряют эти глаза?!
Пусть вправе я просить тебя от власти отступиться,
Мне с властью Красоты нетрудно примириться,
Правь, милая! И пусть я дуракам смешон,
К одной Любви, к одной тебе иду я на поклон.
(К публике.)
А в вашей власти соблюсти простейшее условье:
Злословить сами прекратим – тут и конец Злословью.
Все уходят.
ЗАНАВЕС
Эпилог,
написанный мистером Кольманом для леди Тизл
Вот было времечко! Как ветерок весенний,
Меняла я за настроеньем настроенье,
Теперь же всем моим забавам и заботам
Один лишь путь назначен, полюбуйтесь, вот он:
Не ветерком порхать, а хмурой тучей
Застыть при муже – флюгере скрипучем.
Решил так наш поэт: сего святошу злого
Комедия без слез в гроб вгонит, право слово!
Всем тем, кому под старость в ребра бес
И юная красотка — позарез,
Мы вам совет тут дали дельный, женишки:
Своих голубок вы, а с ними их грешки,
Везите в Лондон – вот уж где ученье,
По чести жить там выучат в мгновенье:
Разок окатит эдакой водицей ледяной,
Глядишь – она уже заделалась святой.
Вот так и я… Хотя, душой кривить не буду,
Я наважденья этого вовеки не забуду.
Сестрицы! Ведь написано нам было на роду
Шутя рвать с неба, как орехи, за звездой звезду!
Но не успели расцвести – пришла судьбе охота
Кого сбыть в бездну, а кого – в болото.
Лишь выучившись тратить – уж скупиться!
Вернуться в глушь, едва узнав столицу!
О, как отныне услаждать мой будут слух
Визгливым воплем на заре петух
И ходиков унылое кряхтенье
В усадьбе, где лишь в залах запустенье,
А на дворе весь день, без передышки,
Слоняется зверье, орут мальчишки…
Все общество мое – викарий бессловесный,
Триктрак по пятаку – наш с ним удел… Прелестно!
Ах, славно раздобреет женина копилка,
Покуда муж с соседом потрошат бутылку!
Но без нарядов, музыки – немногого жизнь стоит!
А впрочем, не беда – глядишь, да и позволят
Примерить шарфик иль платок – вот моды торжество! —
Как в жмурки примутся играть под Рождество…
Да, скоро же мой час счастливый миновал!
Прощай, приемов светских карнавал,
Прощайте, парики и пудра… Пудра, ах!
Уж пудры тут полно на головах и в головах!
А певчий посвист карточных столов –
Ломбер, и вист, и мушка – этих славных слов!
А кольца на дверях, чье медное рычанье
Сулило нам гостей и болтовню за чаем!
Прощайте, графы, герцоги и лорды,
И город – шумный, праздничный и гордый!
Я доиграла партию; теперь, как ни крути,
А леди Тизл снова взаперти.
Поэту говорила то же, слово в слово,
А он знай усмехается: “Душа моя, ну что вы,
Трагедией нас развлечете в будущем году”.
И так еще добавил на ходу
(В нравоученья, как всегда, был погружен):
“Красавица – вы лучшая из жен!
Опустят занавес – и вот уж вы чисты:
Ни глупости, ни подлости, ни лжи, ни клеветы,
А сколько тех, кому играть злодея иль глупца –
На сцене нашей жизни, где спектаклю нет конца!”
Небольшое замечание к стихотворным фрагментам пьесы
Многие могут задаться вопросом: насколько верно переданы в них формальные особенности оригинала – ритм, рифмовка, длина строк? Ответ: мой перевод носит экспериментальный характер и может быть назван вольным; мне было интересно не столько следовать букве оригинала, сколько показать необыкновенную внутреннюю экспрессию и ироничность текста Шеридана, очень смелого и веселого сатирика. Эти стихи, на мой взгляд, вовсе не должны звучать приглаженной, монотонной проповедью – они писались, чтобы «царапать» читателя, вызывать у него эмоции. Нынешний читатель пьесы на двести пятьдесят лет моложе читателя шеридановского, а потому я и сочла возможным и даже полезным несколько осовременить и «ошершавить» свой перевод. Надеюсь, что он если и не убедит, то хотя бы позабавит.
Даша Сиротинская
ПРИМЕЧАНИЯ
Фрэнсис Энн Крю (ум. 1818) – лондонская светская львица, хозяйка светского салона; приятельница Шеридана.
Аморетта – героиня поэмы Эдмунда Спенсера (1552–1599) «Королева фей» (1590–1596).
Джошуа Рейнольдс (1723–1792) – английский живописец, автор многих портретов, в частности – Джорджины Дэвон, герцогини Девонширской (1757–1806), и маркизы Мэри Изабеллы Грэнби, жены английского полководца маркиза Джона Меннерса Грэнби (1756–1831).
Сэр Фулк Грэвилль (1554–1628) – английский поэт и драматург, фаворит Елизаветы I.
Дэвид Гаррик (1717–1779) – английский актер и режиссер; исполнитель многих ролей в шекспировских пьесах.
«Город и провинция» — лондонский журнал, издавался с 1769 г., в журнале главным образом печатались сплетни из интимной жизни известных людей.
Эдмунд Уоллер (1606–1687) – английский политик и поэт. В своих стихах воспел леди Дороти Сидни, под именем Сахариса.
Пантеон – концертный зал в Лондоне на Оксфорд-стрит; открыт в 1772 г.
Закон о процентах – принят парламентом 12 мая 1777 г. против ростовщичества.
Битва при Мальплаке (1709) – кровопролитная битва между английскими и французскими войсками во время Войны за испанское наследство. Английские войска возглавлял полководец и государственный деятель герцог Джон Черчилль Мальборо (1650–1722).
Годфри Неллер (1646–1723) – голландский художник, жил в Англии, пользовался успехом в придворных кругах.
Кольман – Джордж Кольман-старший (1732–1794) – английский драматург, издатель, переводчик; с 1767 по 1774 г. – директор лондонского театра «Ковент-Гарден».
[1] © Александр Ливергант. Перевод, вступление, 2022
[2] Здесь и далее перевод стихов Даши Сиротинской.
[3] Шекспир «Король Генрих IV», ч. II, акт IV, сц. 4.