С Маргеритой Бельджойозо беседует Ирина Боченкова. Перевод и вступление Ирины Боченковой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2022
В 2018 году в издательстве «Гуанда» вышла книга Маргериты Бельджойозо «Там, где сочиняют сны. Русские женщины»1.
Маргерита Бельджойозо, журналистка и писатель, родилась в Милане, училась в Институте искусства Курто в Лондоне и в Лондонской школе экономики и политических наук. Осенью 2002 года Маргерита приехала в Россию, где прожила более десяти лет, сотрудничала в качестве журналиста-фрилансера с различными итальянскими изданиями, курировала культурные события, в том числе проводимые Посольством Италии в Москве. В настоящее время Маргерита проживает с семьей в Пекине.
Прасковья Ковалева-Жемчугова, Мария Волконская, Вера Фигнер, Александра Коллонтай, Матильда Кшесинская, Зинаида Гиппиус, Анна Ахматова, Лилия Брик, Варвара Степанова, Ольга Берггольц, Светлана Аллилуева, Любовь Орлова, Екатерина Фурцева, Нина Берберова, Елена Боннер, Анна Политковская — вот имена, вошедшие в книгу Маргериты, посвященную русским женщинам. Шестнадцать рассказов соединяются в цепочку исторической памяти, проходя через знаковые моменты русской истории двух последних столетий: крепостное право, цареубийство, первая и вторая русская революция, Великая Отечественная война, сталинский террор, оттепель, перестройка. «Связь времен», как нить Ариадны, ведет читателя по русской истории, рассказанной ярко, красочно, по-итальянски эмоционально. Так или иначе, женские судьбы в книге переплетаются, образуя своеобразный «венок сонетов», которым автор коронует русских женщин.
Ирина Боченкова. Маргерита, как у вас возник интерес к судьбам русских женщин?
Маргерита Бельджойозо. Я одиннадцать лет жила и работала в Москве, сотрудничала, главным образом, в качестве независимого журналиста, с такими итальянскими изданиями, как «L’Espresso», «Il Sole 24 ore», «Il Foglio», «Il Manifesto» и другими. Я очень люблю Россию, русскую культуру, за годы, проведенные в Москве, я часто сталкивалась с интересными историями, связанными с удивительными людьми и событиями, — мне казалось, они совершенно не известны в Италии. Я бы сказала, что книга родилась не просто из интереса к судьбам русских женщин, а из интереса к России, к ее истории.
И. Б. Как вы отбирали своих героинь? Был ли какой-то критерий отбора?
М. Б. Можно сказать, что критерий отбора у меня был. Важно, чтобы истории моих героинь отражали страницы русской истории, о которых я хотела рассказать. И еще я искала героинь, у которых есть нечто общее, которые, возможно, пересекались в жизни или были лично знакомы. Я стремилась показать, что история — это цепочка взаимосвязанных событий, в которой событие последующее становится возможным и в некотором смысле вызвано событиями предшествующими. Мне хотелось показать своеобразную преемственность, историческую эстафету, — когда история, как эстафетная палочка, передается из рук в руки.
И. Б. Есть ли какая-то концепция, какой-то посыл, объединяющий все истории?
М. Б. Я бы сказала, что концепция — это идея исторической эстафеты, цепочки событий, о которой я уже говорила. Мне, действительно, очень хотелось показать удивительные пересечения, совпадения, невероятные повороты судьбы. Героини, разделенные столетиями, вдруг оказались рядом на страницах моей книги: так, например, дворец, в котором жила Прасковья Ковалева, стал домом Анны Ахматовой; Александра Коллонтай поселилась в особняке, принадлежавшем Матильде Кшесинской. Вера Фигнер восхищалась мужеством Марии Волконской, а Зинаида Гиппиус насмехалась над явившимся в ее литературный салон Гумилевым, мужем Ахматовой. Нина Берберова встретилась на вокзале в Париже с возвращающейся из Лондона Ахматовой; Степанова и Родченко сделали портрет Лили Брик для обложки поэмы «Про это»; Ольга Берггольц пригласила выступить на Ленинградском радио Анну Ахматову; Екатерина Фурцева считала Любовь Орлову звездой номер один; Анна Политковская стала обладательницей премии имени Андрея Сахарова…
И. Б. Почему истории русских женщин интересны итальянским читателям?
М. Б. Мне кажется, что в Италии очень мало знают о русской истории. Читатели не ожидали, что истории русских женщин будут такими занимательными, яркими, такими необычными. И еще, я полагаю, что через эмоциональное восприятие отдельных судеб можно лучше понять великие события мировой истории.
И. Б. Одни имена (помимо Анны Политковской) в Италии достаточно известны, другие известны гораздо меньше. Есть ли среди этих шестнадцати историй какое-то имя, о котором в Италии впервые узнали из вашей книги?
М. Б. Да, в Италии знают про Анну Политковскую, и это, пожалуй, единственная более-менее известная история в моей книге. Я считаю, что итальянский читатель впервые познакомился в моей книге с Ольгой Берггольц. Несмотря на то, что не так давно ее дневники были опубликованы в Италии2, это имя у нас мало кто слышал. Или Вера Фигнер, о ней в Италии тоже знают крайне мало. Но как ни парадоксально, даже об Анне Ахматовой, известной среди специалистов по русской литературе и культуре, итальянский читатель, и даже читатель образованный, имеет весьма смутное представление. Поэтому я чувствовала, что должна рассказать о ней, хотя до последнего момента сомневалась, включать ли в книгу такого «священного монстра». Трудно, почти невозможно рассказать о жизни Анны Ахматовой на тридцати страницах.
И. Б. Почему Анна Ахматова и Зинаида Гиппиус, а не Марина Цветаева?
М. Б. По очень простой причине: иначе книга была бы посвящена исключительно поэтессам! То же самое можно сказать и о балеринах: почему Кшесинская, а не Павлова? Мне не хотелось, чтобы в представленных историях фигурировали лишь поэтессы и танцовщицы, я старалась охватить как можно более широкий спектр, оставаясь тем не менее в поле культуры и искусства, поэтому возникли такие фигуры, как советский министр культуры Екатерина Фурцева, радиожурналист (и тоже поэтесса!) Ольга Берггольц, актриса Любовь Орлова и так далее. И еще мой выбор можно объяснить личным пристрастием: я выбрала Ахматову, а не Цветаеву, поскольку в судьбе Ахматовой, как мне показалось, лучше и полнее отражается время: Серебряный век, сталинский террор, война и блокада Ленинграда, идеологические гонения. Я подумала также, что будет очень интересен контраст таких фигур, как Ахматова и предшествующая ей в книге Зинаида Гиппиус. В частности, Гиппиус мне показалась личностью яркой, разносторонней, с сильным характером, и, к сожалению, совершенно неизвестной в Италии.
И. Б. Какие исторические источники вы использовали при написании биографий?
М. Б. Я пользовалась опубликованной литературой. Это исторические биографии, а также литература «от первого лица», то есть дневники моих героинь, их стихи и проза, их письма. Кроме того, дневники современников, в которых упоминаются персонажи моей книги; труды по истории, воссоздающие исторический период, время, в котором жили мои героини. Могу упомянуть также книги о моде, альбомы с репродукциями картин, открытки и фотографии тех лет — они помогали мне воссоздать ту особую атмосферу. Я пыталась быть в некоторой степени «фотографом» или «живописцем», хотела, чтобы читатель «увидел» моих героинь в той среде, в той обстановке, что их окружала, так что именно фотографии и картины тех времен очень пригодились мне для исторической реконструкции.
И. Б. К какой категории вы отнесли бы свою книгу? Это художественная или документальная проза, иными словами, это реальные биографии или в них присутствует литературный вымысел?
М. Б. Непростой вопрос. Я думаю, его можно адресовать множеству книг, вышедших в последние годы. Это книги, которые, конечно, нельзя однозначно отнести к художественной литературе, но нельзя назвать и строго биографическими. В них более или менее очевиден биографический элемент, повествование отталкивается от фактов, но затем идет своим путем. Не случайно на заднюю обложку моей книги вынесена фраза: «Все события и герои, упомянутые в книге, реальны, но при их описании автор волен использовать художественное воображение», — тем самым мне хотелось уточнить: эти биографии не являются строго историческими.
И. Б. Вы приписываете своим героиням слова и мысли, которые они, вероятно, не произносили и не думали, но не исключено, что могли так думать и так говорить. Что для вас в данном случае важнее, историческая достоверность или авторская фантазия?
М. Б. Прекрасное наблюдение, спасибо. Я наделяю своих героинь мыслями и чувствами, заставляю их действовать так, а не иначе, при этом я не уверена, что они действительно так говорили и так поступали. Но могли бы. Эти мысли, чувства, поступки допустимые и вполне вероятные. Возможно, именно так и было, и подобные слова были на самом деле произнесены, хотя тому нет никаких доказательств, в истории не осталось никаких следов. Итак, возвращаясь к вопросу о выборе между исторической достоверностью и фантазией автора: в каком-то смысле писательское воображение приходит на помощь исторической достоверности. Например, я не думаю, что есть какие-либо документы, подтверждающие прогулки Анны Ахматовой по кромке скованного льдом Финского залива… Но как знать, почему бы Ахматовой не прогуляться по берегу моря в таком удивительно красивом месте? Разве не впечатлило бы ее небо над Санкт-Петербургом, вспыхнувшее февральским ярко-оранжевым закатом? В этом смысле воображение приходит на помощь исторической реконструкции. Фантазия писателя может помочь в постижении истории; воображение позволяет раскрасить историю яркими красками, в каком-то смысле облегчая ее понимание.
И. Б. В главе, посвященной Зинаиде Гиппиус, говорится, что «она окончательно потеряла интерес к судьбе эмигрантской общины» после присуждения Нобелевской премии Ивану Алексеевичу Бунину. «И теперь, в октябре 1933 года, Нобелевскую премию получает Бунин? Возмутительно! Если признание заслуг Мережковского уподобляли пощечине те, кто считал, что надо поддерживать отношения с советской Россией, награждение Бунина, который за всю свою жизнь написал горстку стихов и рассказов, неприемлемо с точки зрения литературной». Неужели Гиппиус выражала подобное мнение о творчестве Бунина? Если да, существуют ли подтверждающие это источники, либо в данном случае мы имеем дело с авторской фантазией?
М. Б. Ответ на этот вопрос связан с предыдущим. Известно, что Мережковские рассчитывали на Нобелевскую премию и были разочарованы, узнав, что Дмитрию Мережковскому предпочли Бунина, с которым к тому же они не слишком ладили. Достаточно вспомнить дневники Бунина, где он смеется над Гиппиус из-за того, что у той в платяном шкафу висит сорок одинаковых розовых юбок. Остальное в цитируемом отрывке, безусловно, плод моей фантазии. Мне кажется, учитывая сложный характер Зинаиды Гиппиус, ее резкую, весьма саркастичную манеру общения, в цитируемом отрывке сконцентрировано все, что Гиппиус думала про Бунина. В своей книге я пыталась увидеть героев глазами тех, кто их окружал. Например, Лилия Брик в посвященной ей главе изображается личностью невероятно обаятельной и умной, а в следующей главе мы видим ее глазами Варвары Степановой, и здесь в образе Брик ярче проступает жесткость, черты поверхностной, нередко весьма легкомысленной женщины. Конечно, я не согласна с тем, что Бунин написал лишь несколько стихов и рассказов, но я подумала, что для создания образа Зинаиды Гиппиус такое высказывание будет кстати, таким образом она демонстрирует свое уничижительное отношение к Бунину. Это своеобразная игра отражений: реальности не существует, она существует лишь в глазах смотрящего, поэтому она всегда разная, — мы можем считать, что все знаем о ней, но это не так. В других отрывках, например, в главе, посвященной Нине Берберовой, многие фразы взяты из ее книг. Вот один фрагмент, очень важный, на мой взгляд, для понимания судеб русских женщин, о которых говорится в моей книге: «Все это не значит, что Мура не знала страхов, но страхи ее были не те, прежние, которые были у наших бабушек, они тоже были новыми, как и сами судьбы внучек: страх тюрьмы, страх голода и холода, страх беспаспортности и — вероятно — страх раскрытия тайн. И радости были новые: радость свободы личной жизни, не стесненной ни моральным кодексом, ни тем, «что скажут соседи», радость выжить и уцелеть…» Этот отрывок взят из книги Берберовой «Железная женщина», посвященной баронессе Марии Будберг.
И. Б. В Италии ваша книга была встречена с большим интересом, вышло множество рецензий. Как вы считаете, это свидетельствует об интересе к русской истории? К истории феминизма? К жанру исторической биографии в целом?
М. Б. Трудно сказать. Возможно, это свидетельствует об интересе к историческим биографиям, в этом жанре вышло немало книг, получивших положительный отклик у читателей. Конечно, сказывается и интерес к вашей стране, стране с богатой и сложной историей, о которой, к сожалению, итальянскому читателю известно немного. Что же касается феминизма, я не думаю, что тем, кто интересуется данной темой, будет интересна моя книга. Вообще-то я всего боялась и очень не хотела, чтобы мою книгу связывали с феминизмом. Я не считаю, что написала книгу, адресованную женской аудитории. Это книга о России, о русской истории и культуре, рассказанная через призму историй конкретных женщин. Я специально не разыскивала своих героинь, скорее искала интересные, малоизвестные, необычные сюжеты и случайно «выловила» этих женщин — возможно, просто потому, что про женщин в истории вообще гораздо меньше известно, чем про мужчин.
И. Б. Что касается XIX века, мне приходит в голову Софья Ковалевская, русский математик и механик, первая в России и Северной Европе женщина-профессор и первая в мире профессор математики, получившая университетскую кафедру. А во второй половине XX века самая известная, это пожалуй, Валентина Терешкова — первая в мире женщина-космонавт. Однако их историй нет в вашей книге… Почему?
М. Б. Важным критерием при отборе моих героинь было то, что… их уже нет в живых. Все очень просто: давно ушедших людей легче рассматривать в исторической перспективе. Елена Боннер, например, была еще жива, когда я начинала свой проект, и ее история стала одной из последних, включенных в мою книгу. Терешкову я исключила именно по этой причине. Что касается Ковалевской, безусловно, это женщина с очень интересной судьбой. Изначально я планировала включить и ее биографию, много читала о ней, но затем передумала. У меня никак не получалось «вставить» ее историю в составляемый мною пазл, она не хотела встречаться с другими героями, о которых говорится в книге. Но есть и еще одна причина: книга была задумана не просто как сборник занимательных биографий — это рассказ о новейшей истории России, а опыт Ковалевской, барышни, вынужденной уехать из страны для того, чтобы продолжить обучение, уже описан в главе, посвященной Вере Фигнер. Но Фигнер пересекается с Лениным в Швейцарии, в Монтрё, возвращается в Россию, активно участвует в террористических организациях и покушении на Александра II — таким образом, ее судьба прочно связана со значимыми событиями русской истории рубежа XIX—XX веков. Судьба Софьи Ковалевской, конечно, тоже интересна, но не столь показательна в контексте русской истории. Как я уже говорила, богатая событиями, необычная биография не являлась достаточным критерием для того, чтобы я включила ее в свою книгу. В первую очередь, она должна ярко и репрезентативно отражать русскую историю. Проще говоря, Ковалевская остается Ковалевской, выдающимся математиком, профессором, будь она русской или итальянкой. Фигнер — нет, ее судьба очень тесно переплетена с судьбой России.
И. Б. Тот же вопрос хотелось задать о русских спортсменках, ведь в XX веке русские женщины добились в спорте больших успехов.
М. Б. Я бы ответила, как и на предыдущий вопрос: моя книга — не сборник биографий, я ставила перед собой задачу рассказать о русской истории, о ее последних двух с половиной столетиях. Мне как-то не вспомнились спортсменки (к тому же те, кого уже нет в живых), через судьбы которых я могла бы рассказать о важных страницах русской истории.
И. Б. Читали ли книгу ваши друзья в России? Что они говорят о ней?
М. Б. Немногие из моих друзей в России читали книгу, она не переведена на русский язык. Я думаю, что моя книга не слишком подходит для российского читателя. Рассказывая о жизни моих героинь, многие моменты мне, так или иначе, пришлось упростить. Есть и такие аспекты, которые для читателя в России являются очевидными, а для читателя итальянского совсем наоборот. Для российской аудитории рассказ о жизни Анны Ахматовой, сжатый до тридцати страниц, будет, возможно, звучать как оскорбление, в то время как подавляющее большинство итальянских читателей ничего не знают об Ахматовой или знают ее поэзию, но не контекст, в котором она создавалась. Впрочем, многие мои русские друзья и друзья итальянские, слависты, со мной не согласны, они упрекают меня в излишней скромности и говорят, что им как раз было бы очень интересно узнать, какие фигуры в российской истории заинтересовали итальянскую журналистку. В одном я уверена: я писала книгу с большой любовью к России, к ее истории и культуре и думаю, что для итальянского читателя моя книга — это некий отправной момент, она способна заинтересовать, влюбить читателя в русскую историю. Но вряд ли это книга для тех, кто хорошо знаком со своей историей, русской историей.
И. Б. Какой из шестнадцати рассказов вы любите больше всего? Может быть, какая-то история близка вам лично?
М. Б. Я особо выделила бы для себя историю Ольги Берггольц. Не столько потому, что она близка мне, сколько потому, что речь идет об удивительной, очень сильной женщине. И личная трагедия Ольги, и ужасный контекст — блокада Ленинграда, одна из героических страниц в русской истории, — наряду с горем и отчаянием. О блокаде тоже очень мало знают в Италии, путают со Сталинградом. Меня поразило не столько мужество Ольги, сколько ее метания между официальной ролью журналиста на радио и внутренним разочарованием, связанным с потерей веры в социалистические идеалы. Меня очень тронуло это ее душевное состояние, состояние личности, оказавшейся меж двух огней. История Светланы Аллилуевой также произвела на меня большое впечатление, по тем же причинам: с одной стороны, она — дочь Иосифа Сталина, с другой стороны, она прекрасно осознает его вину и его ошибки. С одной стороны, Светлана любит его, как дочь любит отца, с другой — осуждает за страшные грехи и не находит ему прощения.
И. Б. Если бы подобная книга была написана об итальянских женщинах, кого бы вы посоветовали в нее включить?
М. Б. Прекрасный вопрос, я тоже время от времени задавала его себе. Я очень долго отбирала «правильных» героинь в том смысле, чтобы через них найти взаимосвязи, выстроить цепочку исторической преемственности, поэтому мне нелегко сразу назвать всех. Конечно, я бы включила в эту книгу Марию Монтессори, Риту Леви-Монтальчини, возможно, Аниту Гарибальди. Кристина Бельджойозо3 – по правде говоря, мы с ней не родственницы — это личность, которой я всегда восхищалась: ее независимостью, ее смелостью в то время, когда женщины во всем занимали второстепенные роли; я считаю, она идеально подходит, чтобы через ее судьбу рассказать об эпохе Рисорджименто.
И. Б. Скорее, наблюдение, а не вопрос: портрет Зинаиды Гиппиус выполненный Леоном Бакстом, который был использован для обложки книги, дан в зеркальном изображении. Немного непривычно. Случайность или сознательный выбор?
М. Б. Это выбор графических дизайнеров издательства. Изображение в первоначальном варианте закрывало заголовок, поэтому при верстке было решено его перевернуть. Я даже подпрыгнула на стуле, когда увидела макет обложки, настолько меня это удивило и даже разозлило. Но потом в издательстве меня убедили, что так на самом деле лучше: вместе с заголовком и подзаголовком обложка книги выглядит эффектнее, если рисунок дан в зеркальном изображении.
И. Б. И последний вопрос: в название книги вынесена цитата из стихотворения Анны Ахматовой «Вместо послесловия» в переводе Карло Риччио, слависта и знатока литературы Серебряного века. С чем связан выбор именно этой цитаты?
М. Б. Выбор названия для книги был делом очень непростым, даже утомительным. Я всегда называла ее «Русские женщины» и привыкла к этому названию. Вообще-то про себя я говорила так: «мои барышни». Взять цитату из стихотворения Анны Ахматовой предложило издательство. Сначала я скептически отнеслась к тому, чтобы использовать ее в качестве заголовка, ведь это довольно длинная фраза, ее трудно запомнить, что для названия книги само по себе является существенным недостатком. Но потом согласилась, потому что — какой бы ни был контекст в поэзии Ахматовой — мне показалось, что «там» указывает на место, где сочиняют, производят, фабрикуют сны. И «там» — это в России. Идея «фабрики» сама по себе глубоко советская, как и сон-мечта-утопия, но в то же время казалось, что цитату можно домыслить: «А там, где сочиняют сны…», потому что реальность слишком жестока. То есть название передает еще одну особенность, тоже глубоко советскую: повседневная жизнь была такой суровой, что людям приходилось сочинять сновидения, уходить в фантазии, чтобы выжить. Это несоответствие мира реального и мира ментального, умозрительного, испытали на себе многие из моих героинь. Тема рефреном повторяется в книге, особенно в главах, посвященных советскому периоду, и я говорила об этом, когда упоминала Ольгу Берггольц. Этим объясняется и необычайный успех «легких» фильмов в сталинскую эпоху. Все любили и с удовольствием смотрели музыкальные комедии, о которых рассказывается в главе, посвященной Любови Орловой, потому что кинокомедии позволяли хотя бы на пару часов забыть о том, что творилось вокруг.
6 сентября 2021
1 Margherita Belgiojoso. Là dove s’inventano i sogni. Donne di Russia. — Milano: Ugo Guanda Editore, 2018.
2 Ol’ga Berggol’c. Diario proibito. La verità nascosta sull’assedio di Leningrado. — Venezia: Marsilio, 2013. Также следует отметить последнее издание, посвященное поэтессам Ольге Берггольц и Юлии Друниной: Greta Poli. Poetesse combattenti. Ol’ga Berggol’c e Julija Drunina. Con il saggio “Di vita e di guerra. Breve introduzione della poesia in Russia nel XX secolo”. — Torino: Robin Edizioni, 2020. (Здесь и далее – прим. перев.)
3 Мария Монтессори (1870–1952) — врач и педагог, создатель педагогической системы, которая носит ее имя. Рита Леви-Монтальчини (1909–2012) — нейробиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1986 г. Анита Гарибальди (1821–1849) — бразильско-итальянская революционерка, жена и соратница Джузеппе Гарибальди. Кристина Тривульцио Бельджойозо (1808–1871) — княгиня, писательница, журналистка, видная участница борьбы за независимость Италии от Австро-Венгерской империи.