Перевод и вступление Романа Дубровкина
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2022
“О злобном натиске слепой Фортуны…”
О Изабетта, ты все время зовешь меня и горюешь о том, что я так долго не возвращаюсь к тебе; в слезах ты винишь меня за мое отсутствие. Знай же, я не могу вернуться: в тот день, когда ты в последний раз виделась со мной, твои братья меня убили.
Дж. Боккаччо Салернский базилик1
Расходясь в деталях с сюжетом знаменитой новеллы, судьба Изабеллы ди Морра (1520–?), в силу самой своей невыдуманности, могла бы и дальше служить впечатляющим примером бессмысленной жестокости, на которую способны люди в отношении к своим близким, однако именно фактическая сторона ее жизни и смерти, закрепленная, казалось бы, навсегда энциклопедиями и справочной литературой, все чаще ставится сегодня под сомнение. Хотя и не всеми.
Мы ничего не узнали бы об этой трагической поэтессе, если бы не “История благороднейшего семейства Морра”2, написанная на латыни ее племянником Маркантонио (1561–1618) и изданная посмертно в 1629 году. Стихотворения Изабеллы тем не менее к тому времени уже расходились в списках по югу Италии и публиковались: сначала, в 1552 году, частично3, а семью годами позже — в полном объеме в сборнике “Несколько стихотворений знатнейших и благороднейших дам”4, первой в стране антологии поэтов-женщин. На страницах этого знаменательного тома внушительная подборка из десяти сонетов и трех канцон соседствовала со стихами благочестивой Виттории Колонны (музы великого Микеланджело), графини Вероники Гамбара и венецианской “виртуозы” Гаспары Стампа.
Итальянский XVI век недаром называют веком поэтесс. Это была эпоха, когда образованные аристократки, питающие особую тягу к учебе, сведущие в искусствах, претендовали на новую роль в обществе, где традиционно доминировали мужчины. “Приветливое создание, женщина должна уметь оставаться на своем месте, — пояснял современник, — поскольку ей подобает не ‘твердая и непоколебимая мужественность’ сильного пола, а мягкая и тихая ласковость, благодаря которой она может развить в себе такие представления о литературе, музыке и живописи, которые сделали бы из нее приятную собеседницу как в светском салоне, так и в гостиной своего дома, уже в положении замужней дамы”.
Трактат Бальдассаре Кастильоне “Придворный”, из которого мы взяли это истолкование, увидел свет в Венеции в 1528 году. Изабелле ди Морра было в то время восемь лет5. На юге Италии, в области Базиликата (ранее — Лукания), где она жила вместе с семьей, уже не первый год шла война между королем Франции Франциском I и императором Священной Римской империи испанцем Карлом V, претендовавшим на престол Неаполитанского королевства. Французские войска осадили Неаполь, однако из-за начавшейся чумы и предательства генуэзского флота были вынуждены отступить. Вместе с королем бежал сначала в Рим, а затем в Париж и отец Изабеллы барон Джованни Микеле ди Морра: он поддержал вторжение французов и участвовал в боевых действиях на их стороне, надеясь взять верх над своим соседом и сувереном Ферранте Сансеверино, князем Салернским, с которым у него возник имущественный спор. Внезапный отъезд отца стал для девочки глубоким потрясением, от которого она не смогла оправиться всю оставшуюся жизнь. Напрасно всматривалась она в морскую даль в надежде увидеть долгожданный парус: отец так и не вернулся домой даже после того, как в 1533 году его измена была частично прощена испанской короной и конфискованное имение перешло под управление его старшего сына, пятнадцатилетнего Маркантонио. Вопреки распространенному мнению, Джованни Микеле ди Морра не вел в последующее двадцатилетие праздную жизнь при французском дворе, а, напротив, принимал самое активное участие в бесконечных походах Франциска I против испанцев и до 1553 года считался в Неаполитанском королевстве персоной нон грата.
Третий ребенок из восьмерых детей, Изабелла унаследовала от отца склонность к литературе и начала по его примеру писать стихи. Стихи настолько талантливые, что, как сказано в упомянутой выше семейной хронике, девочка достигла на этом поприще успехов “sexum superando (превосходящих возможности женского пола — Р. Д.), чем прославилась в округе и за ее пределами”. Писал стихи и ее брат-близнец Шипионе, однако и он очень скоро уехал в Рим, а затем в Париж, бросив сестру в обветшалом родовом замке, власть в котором узурпировал грубый и невежественный Маркантонио, подчинивший себе всех домочадцев, включая слабовольную, больную мать. Изабелла, по всеобщему убеждению, оказалась если не под домашним арестом, то, по меньшей мере, в условиях крайней несвободы.
Замок в городке Вальсинни (до 1873 года — Фавале), построенный в XI веке нормандцами исключительно с оборонительными целями, и сегодня высится на вершине отвесной скалы: мощная средневековая крепость с бастионами и бойницами. Внизу, в долине, бурлит река Синни (в эпоху Возрождения — Сири), по берегам которой тянутся густые леса (с 1993 года — отгороженный от цивилизации заповедник). Глухие места, крутые склоны, издавна облюбованные для соколиной охоты. До столицы королевства — Неаполя — добрая неделя пути верхом; значительно севернее — Рим, Флоренция, Генуя, Феррара, Венеция, о великолепии которых Изабелла только читала или слышала. Положение женщины в этих центрах культуры претерпевало большие изменения, чего нельзя сказать о захолустье, где дочери и жены по-прежнему целиком зависели от родственников-мужчин.
Братья завидовали своей одаренной сестре, обучением которой занимался сначала глава семьи, получивший классическое образование, а в его отсутствие — священник домашней церкви, живший здесь же, в замке. Он преподавал Изабелле латынь, разбирал с нею сонеты и канцоны Петрарки (которые она знала наизусть) и, вне сомнения, открыл для девочки Данте. Он же, как принято считать, позднее стал посредником — “связным” — между юной баронессой и жившим неподалеку испанским графом Диего Сандовалем де Кастро.
Предполагается, что Изабелла познакомилась с Диего во время поездки к его жене — родовитой неаполитанке Антонии Караччоло, чье имение Боллита (ныне Нова Сири) располагалось в нескольких километрах к югу от Фавале. Не исключено также, что именно Антония инициировала обмен стихами между Изабеллой и своим мужем, подписывая их, из опасения скомпрометировать девушку, собственным именем.
Современники описывают Диего как красивого и храброго солдата. Он участвовал в сражениях Карла V, принадлежал к неаполитанской знати и находился под покровительством вице-короля Педро де Толедо. Помимо воинской карьеры, молодой человек (ему не было и тридцати) преуспел в стихосложении, печатался, писал мадригалы королю и был принят во Флорентийскую академию.
О характере отношений Изабеллы с испанцем существует много разных гипотез. Стихи Диего, написанные по-итальянски, были, согласно требованиям петраркизма, посвящены Прекрасной Даме и не выходили за рамки куртуазной поэзии. Ответных писем Изабеллы не сохранилось. Несколько лет спустя Антония Караччоло свидетельствовала на судебном процессе, что ей было известно содержание писем супруга, и отрицала малейший намек на нарушение брачных уз.
Тем не менее по округе поползли слухи о супружеской неверности чужеземца, якобы запятнавшего честь молодой итальянки. Слухи становились все настойчивей и наконец достигли Фавале. Трое братьев Изабеллы ответили на оскорбление местью — немедленной и беспощадной. Сначала был заколот домашний учитель, а затем Изабелла, в руках которой (читаем мы в семейной хронике) оказалось нераскрытое письмо от испанца. Случилось это, как выяснилось, в конце декабря 1545 года. Несколько месяцев спустя попал в засаду и был застрелен из аркебузы Диего.
Смерть Изабеллы, останки которой археологи пытаются найти до сих пор, не вызвала, по всеобщему убеждению, никакого резонанса и была встречена обитателями Лукании как нечто обыденное и закономерное, поскольку речь шла о защите фамильной чести. Иначе обстояло дело с покушением на жизнь испанского дворянина. Разгневанный Педро де Толедо объявил братьев ди Морра в розыск, но они уже успели скрыться во Франции и в конечном счете не понесли должного наказания. Во время обыска, проведенного по горячим следам в замке, следователи обнаружили среди бумаг покойной тринадцать стихотворений, впоследствии предъявленных на заочном уголовном процессе и благодаря этому сохранившихся.
В начале двадцатого века, впервые после 1559 года, профессор Анджело де Губернатис переиздал поэтическое наследие Изабеллы ди Морра, предварив ее стихи биографией, основанной на фамильной хронике века семнадцатого. В 1907 году автор послал свою небольшую книжечку Бенедетто Кроче (1866–1952), видному философу, политику и историку. Пораженный трагедией и не до конца веря в убийство девушки братьями, Кроче в ноябре 1928 года посетил Базиликату и попытался найти могилу Изабеллы под обломками разрушенной домашней церкви. Поиски оказались безуспешными. В своем очерке “История Изабеллы Морра и Диего Сандоваля де Кастро”6 Кроче реконструировал биографию поэтессы, исходя из ее поэтической исповеди, уточнив некоторые детали на основе архивных данных, касающихся главным образом судебного процесса над убийцами.
Кроче был первым, кто разглядел в Изабелле крупного поэта, отметив ее “страстную непосредственность” и “погружение в эмоции”, затмевающие искусственные и претенциозные сочинения большинства ее современников. Историки литературы охарактеризовали Изабеллу как предшественницу романтизма, на несколько столетий опередившую свою эпоху. Со временем ее трагическая судьба, как часто бывает, послужила основой легенды, вызвавшей интерес профессиональных исследователей и целой армии любителей, занятых настойчивыми поисками документальных свидетельств происшедшего. И тут начали возникать нестыковки, ставящие под сомнение достоверность внешне убедительной, но исторически плохо подтверждаемой картины.
Прежде всего: следует ли понимать двадцатилетнее — безвыходное! — заточение Изабеллы “в четырех стенах” буквально? Совершенно очевидно, что, вынужденная жить под опекой братьев, она обладала законным правом покинуть семью только в случае замужества или ухода в монастырь. Однако не менее очевидно, что в детстве и ранней юности ей было запрещено выходить за пределы замка из соображений элементарной безопасности. Но ситуация постепенно менялась по мере взросления невольной затворницы, пока она не достигла возраста, когда ничто уже не мешало ей отправляться на прогулки по окрестностям и, например, подниматься на расположенную относительно недалеко гору Коппола, с которой, стоя на развалинах древнегреческого акрополя, она обозревала Тарентский залив Ионического моря, невидимого из замка:
Отец, за годом год в простор соленый
С горы отвесной вглядываюсь я…
Пеший путь от замка до вершины горы занимает не один час, и едва ли молодая аристократка осмеливалась взбираться по исхлестанной ветром каменистой лесной тропе без сопровождения. В XVI веке феодалы, пусть даже стесненные в средствах, не обходились без слуг. (Кроче предполагал добраться до вершины верхом на осле, но осенняя непогода помешала ему.) Были у Изабеллы, как недавно выяснилось, и другие маршруты, когда ей случалось посещать дома благородных семей Лукании, естественно, вместе с матерью, озабоченной поисками подходящей партии для дочери, приближающейся к своему двадцатипятилетию, “критическому” возрасту, после которого незамужняя девушка окончательно считалась старой девой. Неблагополучное финансовое положение семейства ди Морра дает основания предположить, что отсутствие достойного жениха (даже если не принимать во внимание запятнанную политическую репутацию отца) вполне объяснимо нехваткой денег на приданое, обязательное в эпоху Возрождения при заключении брачного договора.
Более того, изучение бухгалтерских книг знаменитого дворянского рода Сансеверино открыло несколько новых, ранее неизвестных страниц в биографии поэтессы, радикально изменивших устоявшиеся представления о ее жизни7. Изабелле было четырнадцать или пятнадцать лет, когда в 1535–1536 годах она была представлена ко двору владетельного герцога Пьетро Антонио в качестве подопечной его второй жены Джулии Орсини, на покровительство которой указывал еще Кроче. По иронии судьбы не кто иной, как этот кавалер ордена Золотого руна возглавлял испанскую карательную экспедицию, в результате которой отец Изабеллы был вынужден покинуть Неаполитанское королевство. Правитель, владевший в Калабрии, Кампании, Базиликате и Апулии сотнями крепостей и княжеств, вел роскошный образ жизни, окружив себя поэтами, актерами, философами. Декламировала свои стихи на этих празднествах и Изабелла, которая явно рассчитывала на то, что Джулия Орсини найдет для нее способ избавиться от деспотизма братьев и поможет выбраться из провинциальной глуши. Внезапная кончина графини в 1538 году разрушила надежды совсем еще молодой девушки. Третья жена Пьетро Антонио — албанская принцесса Эрина Скандербег — отнеслась к Изабелле не менее благосклонно, определив ее в 1543 году компаньонкой своей падчерицы Феличии. Годовое жалование в девяносто дукатов, назначенное Изабелле, и расписки о его получении стали неопровержимым доказательством ее трехлетнего пребывания в поместье Бизиньяно, где в те же годы состоял садовником-декоратором (“пейзажистом”) ее младший брат Чезаре, один из трех братьев-убийц. До 1542 года постоянно бывал при дворе герцога и Диего Сандоваль, однако во время пребывания там Изабеллы, обвиненный в каком-то неблаговидном проступке, он был вынужден скрываться в Беневенто, находящемся под властью римского папы, и только изредка, да и то втайне, навещал свою жену в ее имении Боллита.
Сомнения в неплатоническом характере эпистолярного романа между Диего и Изабеллой посеял еще Бенедетто Кроче, писавший о “загадочной драме, о которой мы ничего не знаем”, задававшийся вопросами: “Ухаживал ли за ней Сандоваль? Стала ли она предметом его фантазий в духе Петрарки? Испытывал ли он к ней подлинные чувства? Запертая в замке, мечтающая о свободе Изабелла отнеслась благосклонно к его чувствам? Или же была счастлива, получая его любовные письма?”
В 1546 году воспитанница Изабеллы вышла замуж и уехала в имение к мужу. Накануне этого события, не позднее Рождества 1545 года, оставшейся без работы гувернантке пришлось вернуться в Фавале, где, согласно хронике ее племянника, она была вскоре зарезана братьями.
Насколько достоверна версия об убийстве?
В 1616 году, когда Маркантонио ди Морра закончил написание истории своей семьи, ему было пятьдесят пять лет. О двойном убийстве в замке он, вероятно, слышал еще ребенком от своего отца, младшего брата Изабеллы, Камилло (1528-1603), который, в свою очередь, тоже знал о трагедии исключительно с чужих слов, так как в описанный период принимал участие в сражениях испанской армии. Из переписки вице-короля Педро де Толедо с императором Карлом V явствует, что основным источником информации об убийстве Изабеллы послужили заявления вдовы Диего Сандоваля о его любовной связи с (неназванной) “сестрой баронов”. Кого имела в виду Антония Караччола? На чем основаны слухи, о которых докладывал вице-королю испанский губернатор Базиликаты? Как отделить домыслы от фактов?
Из многих загадок этой невероятной истории наиболее удивительным кажется заговор молчания, окруживший смерть Изабеллы. Молчания не только со стороны ее “обесчещенной” семьи, укрывшейся в Париже, но, главное, со стороны Пьетро Антонио Сансеверино, который тоже окончил свои дни во французской столице. Трудно поверить, чтобы обладатель несметного богатства, владетель всего юга Италии закрыл глаза на гибель компаньонки собственной дочери и проигнорировал суд, пусть даже заочный, над ее убийцами. Трудно поверить, чтобы Феличия, ее приемная мать Эрина Скандербег и сотни постоянных гостей герцогского дворца никак не отреагировали на столь неординарное происшествие. Никто до сих пор, даже в Италии, не задавался подобными вопросами, хотя не исключено, что архивные поиски ведутся и в этом направлении.
Что сталось в таком случае с Изабеллой, если она не была убита братьями? Покончила ли она с собой, утопившись в Сири, с которой вела беседы, спасаясь от одиночества? Маловероятный сценарий: такого поступка трудно ожидать от ревностной католички. Или ушла в монастырь, как подсказывают ее последние, глубоко религиозные, нетипичные для всего ее творчества канцоны, особенно та, в которой она говорит об архангеле Гаврииле и Богоматери?
…И устремляюсь думой исповедной
К посланцу Господа под кровлей бедной,
К Жене, что царствует теперь в Раю:
Великого взыскую милосердья,
Исполнена усердья,
Пред Ней в убогом рубище стою.
Мы скорее всего никогда не узнаем правды. Скажем больше. Такая трактовка событий, даже убедительно доказанная, вряд ли будет когда-нибудь принята сообществом поклонников Изабеллы ди Морра с его паломничествами в замок Фавале, экскурсиями по местам событий, театральными постановками, фильмами и фестивалями. Для любителей поэзии это, однако, не имеет существенного значения: горькие стихи несчастной души, отчаявшейся найти выход из враждебного окружения, не станут от этого менее прекрасными и менее пронзительными.
1
О злобном натиске слепой Фортуны
Пишу в слезах, и слезы горечь длят:
Ни слово доброе, ни добрый взгляд
В глухом углу не скрасят жизни юной.
Я с колыбели проклята, но струны
По воле Муз мне славный гроб сулят
И до конца надеяться велят,
Что состраданья полон мир подлунный.
Не тело я богиням отдаю,
А душу от могилы в полушаге.
Я верю, есть монарх в чужом краю,
Не сомневающийся в высшем благе:
Он оболочку бренную мою
В гранитном похоронит саркофаге.
2
Юнона, если отвергаешь ты
Любовь, причастную земному счастью,
Наполни дни мои священной страстью
И знай, что помыслы мои чисты.
Я девственности отдаю цветы
Твоей заботе, твоему участью,
Равна смиреньем пред твоею властью
Жильцам благоуханной высоты.
Набрось, богиня, петлю золотую
На шею мне и среди многих жен
Во мне служанку разгляди простую.
С восторгом я приемлю твой закон.
Я против Гименея не бунтую:
Одним узлом два сердца свяжет он.
3
Отец, за годом год в простор соленый
С горы отвесной вглядываюсь я
И жду, когда же парусник смоленый
По морю в наши привезет края
Весть о тебе, но взор мой истомленный
Ослеп — от злой Фортуны нет житья!
Покинута надеждой окрыленной,
Я плачу, Изабелла, дочь твоя.
Раздутый парус над равниной моря
Не зашумит — отсрочен твой приезд,
И весла не мелькнут, с волнами споря.
Пустынно все, уныло все окрест!
Жизнь в замке родовом — источник горя,
Нет в мире ненавистней этих мест.
4
Как благодатно ты струишься, Сири,
По названному в честь тебя холму,
Признательна соседству твоему,
О женщине пишу я, лучшей в мире.
Смиряет гром она в небесной шири,
С ней ненависть и ярость я уйму
Богини, бросившей меня в тюрьму,
Верну надежду замолчавшей лире.
О дивная душа, милей тебе
Благоуханье роз под скромным кровом,
Чем лилии на золотом гербе.
Конец положит дням моим суровым
Защитница и, уступив мольбе,
Чело мне обовьет венком лавровым.
5
Пред высшей мудростью благоговей,
Луиджи8, стилем сладостным воспеты
В стихах твоих высокие предметы,
Наш век не знал достойней сыновей.
Гордись венком из листьев и ветвей,
Не зря им украшаются поэты,
Не в пурпур драгоценный разодеты:
Истлеет пурпур — пища для червей!
Земным не поклоняясь обелискам,
Ты вдохновлялся, как учил Господь,
Высоким и не помышлял о низком!
Бесстрашье — кровь героя, подвиг — плоть!
Смычок дарован был тебе Франциском.
Ты песней мог бы мрамор расколоть!
6
Фортуна, сколько бесталанной голи
Попало к сыновьям твоим в фавор,
За что же мне бесчестный приговор,
За что мне бездна горя, бездна боли?
Под колесом твоим, лишенный воли,
Простерт король мой, отдан на позор.
Храбрей героя не было с тех пор,
Как Цезарь утвердился на престоле.
Я женщиной тебя не признаю,
Фортуна, жаль, что женщины мы обе,
Кляну природу женскую твою.
Кричу в стихах, что ты в лесной чащобе
Найдешь, попав к свирепому зверью,
Собрата, равного тебе по злобе.
7
Я снова плачу, призывая вас,
Громады скал над руслом речки горной:
Пещерных духов шепот заговорный
Сквозь слезы слышу я в который раз.
В ущельях камни помнят мой рассказ:
День ото дня страшней от злобы черной
Невидящей Фортуны гнев упорный,
И вечностью мне мнится каждый час.
Овраги, звери, скалы, бор сосновый
И каменные глыбы на краю
Обрыва, и пещерный мрак суровый,
Я днем и ночью с вами слезы лью!
И вы, предвестницы несчастий — совы,
Заплачьте, проклиная жизнь мою!
8
Бушующая Сири, горечь смой
Души, стоящей на краю могилы,
Услышит от тебя отец мой милый,
Как стены дома стали мне тюрьмой.
Когда-нибудь вернется он домой,
Но раньше умереть найду я силы.
С Фортуной примирю я плен постылый,
Твои струи рассказ подхватят мой.
Проклятья шлет на берег опустелый
Звезда, чей луч погибель мне принес.
Отцу — едва сойдет он с каравеллы —
Открой, как, разбиваясь об утес,
Вздувалась ты при жизни Изабеллы,
Как от моих ты разбухала слез.
9
Случись, что вновь надежду уничтожит
Фортуна — знай, о Смерть! — я разгромлю
Свою темницу и сорву петлю,
Грядущий день на воле будет прожит!
Он и желанней, и страшней, быть может:
То снегу, то горящему углю
Сродни душа — я страх перетерплю,
Но боль мне душу поневоле гложет.
К приютной гавани в голубизне
Летит желанья ветреная птица —
Прочь от тоски в проклятой западне.
Тем временем Фортуна-проводница
Такие страхи призвала, что мне
В самой надежде безнадежность мнится.
10
Ты знаешь, сколько вверила я лире
Бессильных жалоб, слепотой грешна,
Так яростно из женщин ни одна
Фортуну не кляла в подлунном мире.
Но грянул глас в сияющем эфире:
“Душа, прозрев, покаяться должна,
По вере людям благодать дана,
Голодная, мечтай о щедром пире!”
Ни смерть, ни время, ни разбойный меч
У нас отнять не смогут клад несметный:
Пред Божьим троном не бывает сеч.
Там в январе морозы незаметны,
В июле зной там не способен жечь.
Собрат мой, прочие надежды тщетны!
КАНЦОНА
Мечте, едва родившейся в груди,
Фортуна, вновь ты подрезаешь крылья,
Из-за тебя, рыдая от бессилья,
Я света не предвижу впереди.
Речей приветных от меня не жди!
Я расскажу, как на пустынных кручах
Средь зарослей колючих
Невежество и грубость я терплю.
Напрасно я молю,
О помощи, Фортуну проклиная:
В унынье беспросветном жить должна я.
Фортуна, в пору детства моего
Отца лишилась я по воле злобной,
И если он еще реки загробной
Не пересек, удвоят боль его
Признания, что все во мне мертво.
Он из-за Кесаря9 мне не поможет,
Такого быть не может,
Чтобы отец не спас родную дочь.
Поди отсюда прочь,
Фортуна! — говорила не тебе ли:
Ты мне вредишь от самой колыбели!
Иссохла я на жизненной весне,
Цветеньем юность названа напрасно,
Здесь некому сказать: “Как ты прекрасна!”
Мечусь, больная, в мрачной западне.
Не сострадая мне,
Ты и в отце убила состраданье.
Я гибну в ожиданье,
Когда же разобьет он этот склеп!
Мой дух уныл и слеп,
Зачахну я, покорна нравам здешним,
Так тает снег в горах на солнце вешнем.
Убита женщина во мне давно,
Я смерть зову, о жизни не горюя,
Кругом тоска, куда ни посмотрю я,
Кругом лицо отцовское одно:
Мне в лицах братьев видится оно.
Не мною, беспорочной, сорван с ветки
Плод изуверства едкий.
Пора тебе принять в свою семью
Тигрицу и змею:
Так Прокна ненавидела когда-то
Родного сына, а Медея — брата.
Как нищенка, я милостыни жду,
Дары ты раздаешь несправедливо.
К страдалице, живущей сиротливо,
Ты не пытаешься скрывать вражду.
В моем неописуемом аду
Тебя оставить требует в покое
Невежество людское.
Нет у меня здесь родственной души.
Живи я не в глуши,
Меня бы в гордости не обвиняли,
Тебе одной бы за грехи пеняли.
Ты братьям не позволила моим
Стать престарелой матери опорой,
Дрожат они перед расправой скорой,
Завет фамильный неизвестен им:
“За рыцарскую честь мы постоим!”
Один король французский милосердный,
Христианин усердный,
Мои несчастья взвесит на весах,
Прочтя на небесах,
Что нет для состраданья лучшей меры.
Чем чистота неколебимой веры.
Фортуна, все прощу
Тебе я — жалоб о несносной боли
Ты не услышишь боле,
И только вздохам воспарить дозволь,
Чтоб наконец услышал их король.
1 Перевод под редакцией С. С. Трубачева.
2 “Familiae nobilissimae de Morra historia, a Marco Antonio De Morra Regio Consiliario conscripta” (1629).
3 “Rime di diversi illustri signori napoletani: e d’altri nobiliss. ingegni; nuovamente raccolte…” (1552).
4 “Rime diverse d’alcune nobilissime e virtuosissime donne” (1559).
5 Предположения о более раннем годе рождения были опровергнуты документальным свидетельством о том, что родители поэтессы вступили в брак в 1517 г.
6 “Storia di Isabella Morra e Diego Sandoval de Castro” (1929).
7 См.: Pasquale Montesano. Isabella Morra alla corte dei Sanseverino. – Matera: Altrimedia, 2017.
8 Стихотворение обращено к Луиджи Аламанни, флорентийскому поэту-изгнаннику, нашедшему приют при дворе Франциска I. По некоторым сведениям, томик его стихов был оставлен отцом Изабеллы в замке Фавале. (Здесь и далее — прим. перев.)
9 Имеется в виду испанский король Карл V.