Переводы с английского. Составление и вступление Павла Зайкова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2022
«Летчик-ирландец» — одно из очень немногих стихотворений Уильяма Батлера Йейтса о войне. Судя по всему, поэт осознанно избегал этой темы:
Я думаю, в такие времена
удел поэта
сохранять молчанье…
Так он откликнулся на просьбу о военном стихотворении.
До конца своих дней поэт считал себя романтиком, а современная ему война — Первая мировая — была делом далеко не романтическим. Миллионы людей гнали на смерть неясно во имя чего, они годами гнили в окопах, кормя вшей и захлебываясь кровавой рвотой от боевых газов. Рыцарство, благородство, уважение к противнику остались в прошлом. Массы воюющих были обезличены, но пилоты тех лет, напротив, буквально знали врага в лицо, сражаясь в ближнем бою и видя друг друга из кабин своих тихоходных по нынешним меркам бипланов. В небе все еще был возможен честный поединок.
Прототипом «ирландского летчика» стал майор Роберт Грегори, погибший в небе над Италией 23 января 1918 года в возрасте тридцати шести лет. В телеграмме Военного ведомства, адресованной его супруге Маргарет, сообщалось, что ее муж погиб в бою. Однако в личном деле Грегори значилось, что причиной его смерти стал «несчастный случай во время тренировочного полета». Кроме того, высказывалось предположение, что его мог сбить по ошибке самолет союзников-итальянцев, а по другой версии, он потерял сознание на высоте из-за побочного эффекта прививки против «испанки», свирепствовавшей на фронтах Первой мировой.
Роберт Грегори первым заслужил право именоваться асом в 40-й эскадрилье Королевского летного корпуса. На момент гибели на его счету было уже восемь побед — незаурядное достижение, но другие ирландские асы, пришедшие вслед за ним, с лихвой перекрыли его рекорд. Мэннок, его ученик, одержал сорок одну победу, Макэлрой — сорок семь, Маккаден — пятьдесят семь. И тем не менее по окончании войны именно Роберту Грегори суждено было стать самым известным ирландским авиатором времен Первой мировой благодаря элегиям, посвященным ему Уильямом Батлером Йейтсом. К их числу принято относить и это стихотворение.
Хотя Йейтс и посвятил памяти Роберта Грегори четыре стихотворения, их отношения едва ли можно назвать дружескими. Матерью Роберта была леди Огаста Грегори — горячая поклонница поэтического и драматургического таланта Йейтса, щедрая патронесса и неутомимая соратница поэта в деле Ирландского литературного возрождения и создания национального театра. Поэт был частым гостем в поместье Кул-парк, принадлежавшем семье Грегори, а временами и вовсе безвыездно жил там. Гостя у матери, молодой Роберт Грегори (Йейтс был на четырнадцать лет старше) с неудовольствием замечал, что этот яркий, незаурядный, но все же чужой человек совершенно завладел умами и душами обитателей Кул-парка. До поры до времени он вынужден был мириться с таким положением дел и, будучи подающим надежды художником, даже участвовал в совместных театральных проектах леди Грегори и Йейтса в качестве декоратора. Но вступив в брак и став владельцем имения, он, как свидетельствует историк и биограф Йейтса Рой Фостер, «изгнал Йейтса из хозяйской спальни и прекратил ему доступ к винным погребам». Йейтс, в свою очередь, тоже не упускал случая схлестнуться с Робертом, упрекая его в несерьезности и беспечном отношении к своему природному таланту живописца.
Можно предположить, что, получив от леди Грегори известие о гибели сына, которое сопровождалось просьбой написать что-нибудь в память о нем, Йейтс оказался в трудном положении. Несомненно, он был глубоко тронут горем женщины, которая всегда была ему другом и покровителем, но в то же время, возможно, не воспринимал смерть Роберта как личную потерю, боль от которой могла бы вылиться в искренние стихи. Неудивительно, что вышедшая из-под его пера пасторальная элегия «Беседа пастухов» не удовлетворила леди Грегори. Вычурная, стилизованная форма элегии диссонировала с горечью реальной утраты. Несколько месяцев спустя Йейтс написал еще одно стихотворение — «Памяти майора Роберта Грегори», на этот раз гораздо более удачное. Но несмотря на все его поэтические достоинства, в нем все-таки чувствуется некоторая неопределенность. Достаточно сказать, что стихотворение начинается с воспоминаний автора о друзьях, которых больше нет, а Роберт впервые упоминается лишь в шестой строфе (всего их двенадцать), да и то не по имени, а как «дорогой сын моего друга».
Возможно, впрочем, что трагическая гибель молодого Грегори заставила Йейтса по-новому взглянуть на него, позабыть былые раздоры, и поэт был вполне искренним в своем желании увековечить его память. Но при этом он вынужден был бы покривить душой, воспевая его подвиг на войне, которую считал чужой как для себя, так и для любого патриота Ирландии. Йейтс очень болезненно воспринял события 1916 года, известные как Пасхальное восстание, — мятеж ирландских националистов, жестоко подавленный британскими властями. В числе его зачинщиков и участников были люди, с которыми Йейтс был знаком лично. Почти все они были казнены. Хотя поэт в полной мере и не разделял их убеждений, считая насильственный захват власти неприемлемым, он был глубоко тронут мужеством и самоотверженностью восставших, посвятив им одно из самых пронзительных своих стихотворений — «Пасха 1916». Поэтому вряд ли он мог одобрить решение Роберта Грегори участвовать в войне, то есть сражаться за интересы британской короны, — решение вполне осознанное. Отпрыск семейства, принадлежащего к протестантской верхушке, Роберт считал своим долгом пойти добровольцем на фронт. Лирический герой «Летчика», напротив, начисто лишен такой мотивации. Она шла бы в разрез с националистическими идеалами Йейтса. Его герой — чужой на этой войне. Он дерется не с врагами и не за друзей. Его противники — немцы — не причинили ему никакого зла, в то время как Великобритания, за которую он воюет, — источник всех бедствий, постигших его родину. Его участие в этой войне ничем не обусловлено — ни долг, ни закон, ни призывы политиков, ни одобрение толпы никак не повлияли на его решение очертя голову броситься в этот гибельный водоворот. Им движет лишь «одинокий импульс восторга», то самое «упоение в бою, и бездны мрачной на краю». В его представлении те, с кем он сражается, такие же добровольные участники этой смертельно опасной, но захватывающей игры, по сравнению с которой вся жизнь, прошлая и будущая, кажется лишь «пустой тратой дыхания», — эта фраза звучит рефреном в последнем четверостишии. На современном языке таких людей несколько пренебрежительно называют «адреналинщиками». Йейтс не дает никаких оценок своему герою, но иррациональное стремление бросить вызов своей судьбе явно вызывает у него уважение и служит достойным оправданием для ирландца, участвующего в этой войне. Герой Йейтса — фаталист, спокойно принимающий свою судьбу, которая заключается в том, чтобы сражаться и умереть, и, приняв эту судьбу, он обретает покой и равновесие — в последнем четверостишии дважды повторяется слово «balance». По-видимому, реальный Роберт Грегори действительно испытывал нечто подобное, сражаясь в небе над Францией и Италией. В своей статье, посвященной памяти Роберта, Йейтс пишет: «Майор Роберт Грегори сказал г-ну Бернарду Шоу, который посетил его во Франции, что месяцы, проведенные им в армии, были самыми счастливыми в его жизни. <…> Ведя в бой свою эскадрилью во Франции и Италии, он обрел единство духа и действия, воли и желания».
Летчик Йейтса любит место, откуда он родом, но его чувство едва ли можно назвать патриотическим. В его отношении к своим нищим соотечественникам нет горечи — он знает, что ничто не изменит их удел. Их судьбы, как и его собственная, — проявление естественного хода вещей. Предвидя скорую смерть, он вспоминает «свою страну», но это даже не Ирландия, даже не то, что принято называть «малой родиной», а Килтартан-Кросс — просто перекресток по дороге от Тур Балили — старинной норманнской башни, которая служила жилищем Йейтсу в его зрелые годы, — к поместью Кул-парк. И здесь проявляется крайний индивидуализм героя Йейтса, его независимость от чего бы то ни было, тотальное одиночество, в котором он и обретает свою окончательную свободу.
Возможно, «Летчик-ирландец» — это попытка примирить противоречивые чувства, которые Йейтс испытывал к реальному человеку, с представлениями поэта о месте Ирландии и ирландцев вообще в контексте Первой мировой. Недаром в названии стихотворения — «An Irish Airman Forsees His Death» — поэт использует неопределенный артикль, как-бы подчеркивая, что речь не идет о конкретном человеке. Так или иначе, майор Роберт Грегори известен миру таким, каким нарисовал его Йейтс.
В заключение хочется сказать несколько слов о поэтическом стиле Йейтса в этом стихотворении. Ему присущи отточенная простота, отсутствие всего лишнего. Написанный классическим четырехстопным ямбом с точными перекрестными рифмами, «Летчик-ирландец» как бы воплощает идеи программного стихотворения Йейтса «Плащ»[1]. Неслучайно два эти стихотворения соседствуют в сборнике поэзии Йейтса («Текст», 2015).
Я сшил из песен плащ,
Узорами украсил
Из древних саг и басен
От плеч до пят.
Но дураки украли
И красоваться стали
На зависть остальным.
Оставь им эти песни,
О муза! интересней
Ходить нагим[2].
В «Плаще» поэт провозглашает отказ от украшательства, туманных образов и мифологических аллюзий в пользу «наготы» и незамутненности поэтического посыла. Простые, в основном односложные слова «Летчика», отчетливая смысловая структура строф, построенная на антитезе, — все это создает ощущение, что внутренний монолог героя — плод долгих размышлений, приведших его к абсолютной ясности.
An Irish Airman Foresees His Death
I know that I shall meet my fate
Somewhere among the clouds above;
Those that I fight I do not hate
Those that I guard I do not love;
My country is Kiltartan Cross,
My countrymen Kiltartan’s poor,
No likely end could bring them loss
Or leave them happier than before.
Nor law, nor duty bade me fight,
Nor public man, nor cheering crowds,
A lonely impulse of delight
Drove to this tumult in the clouds;
I balanced all, brought all to mind,
The years to come seemed waste of breath,
A waste of breath the years behind
In balance with this life, this death.
(1919)
Летчик-ирландец провидит свою гибель
Я знаю, что с судьбою вдруг
Я встречусь в облаках.
Защитник тех, кому не друг,
Противник тех, кому не враг.
Ничья победа на войне
Не разорит и не спасет
В моей килтартанской стране
Нагой килтартанский народ.
Не долг, не родины призыв,
Не иступленный черни рев —
Минутной вольности порыв
Бросает в бой меж облаков.
Я взвесил все и рассудил,
Что мне отныне не суметь
Бесцельно жить, как прежде жил,
Какая жизнь — такая смерть.
Перевод А. Сергеева (1977)
Ирландский летчик предвидит свою смерть
Я смерть приму в один из дней,
Сорвавшись из-под облаков.
Я защищаю не друзей
И убиваю не врагов.
Я дом оставил позади:
Килтартан и его народ.
Но кто в войне ни победи —
Их всё одно и то же ждет.
Не из-за долга и наград
Я каждый день вступаю в бой —
Я грохотом железным рад
Тревожить купол голубой.
Я взвесил все и рассудил:
Я жил бесцельно, но и впредь
Я буду жить, как прежде жил,
И мне не страшно умереть.
Перевод Е. Меркулова (2018)
Ирландский авиатор предвидит свою смерть
Там в высоте, чертя круги,
моя судьба замкнет петлю.
Те, с кем дерусь, мне не враги,
Тех, за кого, — я не люблю.
Моя земля — Килтартан-Кросс,
и земляки мои бедны.
Для тех, кто в эту почву врос,
всегда один исход войны.
Не долг, не честь и не закон
меня толкнули в этот бой,
А одинокий крыльев звон
в пустыне неба голубой.
Я взвесил все, подвел черту
и поменял земную твердь
и дней грядущих пустоту
на эту жизнь, на эту смерть.
Перевод П. Зайкова (2021)
[1] «Плащ» («A coat») из сборника «Ответственность» («Responsibilities», 1914).
[2] Перевод Григория Кружкова.