Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2022
Какие литературные ассоциации может вызвать Лувр? В прозе — роман «Западня» (1877) Э. Золя, в третьей главе которого описываются блуждания по музею невежественной свадебной процессии. В поэзии — стихотворение «Лебедь» Ш. Бодлера, включенное в раздел «Парижские картины» второго издания «Цветов зла» (1861). Символично, что именно в окрестностях Лувра, на площади Карусели, поэт начинает размышлять о судьбе города:
Это, в залежах памяти спавшее, слово
Вспомнил я, Карусель обойдя до конца.
Где ты, старый Париж? Как все чуждо и ново!
Изменяется город быстрей, чем сердца[1].
К этому же десятилетию относится следующая запись в дневнике Дега: «Джотто! Не мешай мне видеть Париж, а ты, Париж, не мешай мне видеть Джотто!» Налицо — отождествление Парижа и Лувра, имеющее не только художественно-историческое, но и политико-экономическое основание. «Если в былые времена один-единственный шедевр — знаменитая статуя Венеры Праксителя — привлекал в город Книд народы со всех концов света, скольких людей примут наши стены, призванные заключить в себе тысячи шедевров? Париж станет, осмелюсь сказать, столицей мира…»[2] — читаем в «Размышлениях о Национальном Музее» (1793) художника, коллекционера и торговца картинами Жан-Батиста Пьера Лебрена, занимавшего должность комиссара Лувра и отвечавшего за формирование и представление музейных коллекций вплоть до прихода к власти Наполеона Бонапарта. Именно в 1793 году Лувр, чья история начинается с крепостной башни, воздвигнутой королем Филиппом-Августом в конце XII века в одном из углов нынешнего Квадратного двора, официально становится музеем. Однако лишь по прошествии двух веков, когда министерство финансов покинет крыло Ришелье, музей сможет занять всю площадь огромного дворца. Энциклопедический проект, возрожденный в разгар Революции, оправдал самые амбициозные ожидания, о чем свидетельствует открытая в 1989 году стеклянная Пирамида, сделавшая музейное пространство намного более доступным.
И все же именно дворцовое прошлое делает Лувр музеем с большой буквы — к такому выводу пришел известный французский искусствовед Пьер Шнайдер (1925–2013), автор фундаментальной монографии о Матиссе и книги «Луврские диалоги» (1972 — первое издание; 1991 — второе, расширенное), объединившей записи бесед с одиннадцатью современными художниками (среди них — Марк Шагал, Хуан Миро, Альберто Джакометти), которым Шнайдер предложил погулять вместе с ним по Лувру. Цель подобного эксперимента помогает понять предпосланное «диалогам» эссе «Сжечь Лувр»: Шнайдер хотел проверить на прочность ту связь, что установилась между художниками и музеем на заре его существования, показать неоднозначность отношения авангарда к традиции, обнаружить то вневременное, что роднит все эпохи искусства и называется «красотой». Анализируя причины и значение «музеефобии» художников последних ста лет, то есть со времен Эдуара Мане, Шнайдер часто обращается к Дега, портрет которого дополняет редкое свидетельство — воспоминания скромного современника «belle époque”, тезки известного археолога — венецианца Пьетро Романелли, родившегося в 1874 году и умершего в конце 1950-х. О его жизни мы знаем мало: в возрасте шестнадцати лет он отправляется совершенствоваться в немецком языке (на котором впоследствии сможет переписываться с Р. М. Рильке, влюбленным в его младшую сестру Адельмину) в Лейпциг, но уже на следующий год переезжает в Париж, где останется вплоть до 1939-го. В Париже Романелли настолько увлекается искусством, что по окончании Первой мировой войны будет регулярно читать лекции в Лувре. Впервые заметка «Как я познакомился с Дега» была опубликована 13 марта 1937 года в «Фигаро литтерер» — через двадцать лет после смерти художника, по случаю большой ретроспективной выставки в музее Оранжери.
[1] Перевод В. Левика.
[2] Réflexions sur le Muséum National par le citoyen Lebrun. — P. 4-5.