Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2022
Наследие Витковского: трехнефный собор французской поэзии
Трехтомная «Франция в сердце» (СПб: Крига, 2019), объединившая более шестисот поэтических имен или около двух сотен переводчиков, — это больше, чем антология. Это последний грандиозный проект, который успел закончить Евгений Витковский.
А я ведь не знаю, какое сегодня число,
Куда меня ветром времен и за что занесло.
Евгений Витковский
Переводчик так или иначе работает с преодолением линейности времени: воскрешает ли он голос автора отдаленной эпохи или переводит современника, давая ему шанс навсегда остаться в литературной памяти другого народа.
“Франция в сердце” — огромный собор французской поэзии, выстроенный великолепным переводчиком, глубоким и тонким знатоком галльской культуры Евгением Владимировичем Витковским, сплотившим вокруг себя замечательных поэтов-переводчиков и увлеченных исследователей литературы. Во многом настоящее издание — плод работы уникального сайта “Век перевода”, основанного Евгением Витковским в 2003 году.
Все в этой книге, как и во взмывающем к небу соборе, способно поразить воображение: в первую очередь, охват эпох от Средневековья до модерна, то есть девять столетий, начиная с трубадуров и труверов XII века до авторов начала XX века. В этом грандиозном проекте Евгений Витковский соревнуется сам с собой: предыдущее его монументальное собрание вобрало семь веков[1], уместившихся в одном фолианте. С 1999 года, за два десятилетия, огромная организационная работа с переводчиками по всему миру позволила охватить еще два века и выпустить в свет эти небывалые три тома “Франция в сердце”, названные цитатой из стиха Альфреда де Виньи “В каждом сердце о Франции грёзы свои”. (Безглагольность предполагает множественность прочтений: у кого-то Франция уже в сердце, а кому-то Франция сейчас и откроется, со страниц полетит в самое сердце.)
Это трехтомное издание — абсолютный рекорд и по количеству представленных авторов, для многих поэтов дана довольно обширная подборка, представляющая возможность ознакомиться с разными этапами творчества (у Жоашена Дю Белле, Бодлера, Аполлинера по два десятка стихотворений, а Верлен представлен тридцатью текстами).
Правильно ли называть три тома “Франции в сердце” антологией? Евгений Владимирович не очень любил антологии, а тем более хрестоматии, он иначе определяет свою задачу и, приводя слова О. А. Дорофеева[2] в одном из своих предисловий[3], полемизирует с ним: “Антологии! О скорбные ковчеги, сколачиваемые по милости Божьей для спасения поэтических особей и видов, унылые посудины, на борту которых к каждым семи парам чистых примазывается по паре нечистых…”
Речь не идет о судорожном метании перед катастрофой, о спасении от верной гибели поэтов на просторах бушующего моря-времени. Витковский создает книгу для чтения, которую можно читать и подряд, следя за сменой эпох и стилей, и открывать наугад, с неизменным удовольствием обнаруживая поэтические находки, живой вневременной стих, как, например, тот, в котором Этьен де ла Боэси, современник Ронсара и Дю Белле, описывая вечернюю прогулку на природе с женой, заключает: “Здесь наш злосчастный век, как страшный сон далек” (перевод Е. Витковского).
О каком это веке, о XVI? О XIX? О нашем?
Прогулка длится из века в век и заканчивается с истинным лиризмом рубежа XIX-XX веков Анны де Ноай, так редко появлявшейся в русских переводах:
В траве сияюще-зеленой
Спит кашка полевая, — вся!
Спит ветер, зноем опаленный,
На крыльях мельницы вися.
В избытке золота природа
Отяжелела, но светла,
Как опьяневшая от меда,
Блаженно-сонная пчела <…>
(Перевод И. Тхоржевского)
Все жанры и формы соседствуют на этих страницах. Внезапно шутливо-актуально звучат строки Анри Леве (1874-1904):
Глядим издалека, как встарь на Палестину
Евреи, на блестящий Порт-Саид.
На берег не сойти нам из-за карантина —
Венецианская конвенция гласит.
(Перевод Б. Булаева)
Евгений Витковский — по образованию и призванию — историк, и эта страсть, внимание к деталям, желание расширить взгляд обывателя, сместить центры внимания с привычных ключевых фигур к непрерывной ткани литературного процесса с его вершинами и неудачами, видна во всем его колоссальном труде. В емком и образном предисловии, в котором Витковский сам встречает читателя на пороге Собора “под взглядом химеры”, очень отчетливо слышатся его манера речи, порой язвительная, его способность видеть глубинные связи в истории языка, развития поэтических форм, истории религий, в войнах, политике и экономике стран Европы. В этой насыщенной вступительной статье даны не только необходимые вехи, помогающие ориентироваться в истории французской поэзии, но и ценнейший материал о поэтическом переводе в России, который со второй половины XVIII века стал одной из динамичных составляющих русской литературы. Евгений Витковский датирует начало поэтического перевода в России эпохой силлабики: “…по крайней мере первый достоверно известный сонет таким [силлабическим] и был. В. К. Тредиаковский в 1732 году опубликовал сонет «Боже мой! твои судьбы правости суть полны!»” — и это был перевод из Жака Валле де Барро (1599–1673)”[4]. Для того времени, как показал Ефим Эткинд в своей книге[5] отношение к авторству и, соответственно, к переводу отличалось от современного: в эпоху классицизма именно мысль подлежала совершенному выражению на родном языке, каждый поэт, бравшийся за сюжет, стремился приблизиться к идеалу, вступая в негласное состязание поэтов заочно, поверх границ стран и времен. Русская переводческая школа за два с половиной века выработала многообразные техники, позволяющие бережно переносить все страты формы (переплавляя силлабику в силлаботонику, соблюдая строфику, рифмовку, лексический и ритмико-синтаксический строй оригинала).
Если этимологически “антология” (от греческого ἀνθολογία, дословно «собрание цветов, цветник», что происходит от ἀνθολογέω “я собираю цветы”) предполагает субъективность, избирательность, избранность, что подчеркивает редакция издательства «Галлимар», представляя новое издание двухтомной антологии французской поэзии[6], то Евгений Витковский стремился к превосходству: “Надо сказать, что по объему она [“Франция в сердце”] сейчас превышает знаменитый двухтомник издательства ‘Галлимар’”[7]. Это не цветник, а гербарий, “от кедра до иссопа”, или, скорее, это величественное здание, к которому применимы строки Луи Менара из стихотворения “Пантеон”:
О храм возвышенный моих молений
Принявший всех богов, что посетили мир!
Им курят фимиам десятки поколений,
И древний здесь и нынешний кумир <…>
(Перевод Я. Старцева)
Возводили этот собор около двух сотен переводчиков, виртуозов версификации, разбросанных по всему миру, от Америки до Китая. (Список из восьмидесяти фамилий, которые читатель видит на форзаце, — лишь перечень правообладателей, но собрать такую масштабную панораму можно было, только привлекая и переводы, перешедшие в категорию domaine public, свободные от прав). Алфавитный указатель переводчиков в конце третьего тома с указаниями переведенных авторов (равно как и алфавитный указатель авторов) упрощает навигацию по этому гигантскому изданию.
Первый том антологии, объединивший поэтов XII–XVI веков, восполняет лакуны вокруг ключевых фигур: от первого трубадура Гийома (Гильема) Аквитанского до поэтических опытов его правнука английского короля Ричарда I Плантагенета — сохранилось две песни, которые Ричард Львиное Сердце написал на французском языке; от другого знаменитого пленника королевской крови с трагической судьбой Карла Орлеанского и истинного Франсуа Вийона (была проведена тщательная работа по атрибуции текстов; некоторые произведения подражателей, долго приписываемые Вийону, были переведены в разряд Вийонадов), до Клемана Маро, до Дю Белле, Луизы Лабе и Ронсара. Кто был вокруг них, чьи песни и плачи сохранила история? Кто может рассказать о Готье де Куанси или о Понтюсе де Тиаре? Любой из этих текстов ценен уже своей судьбой, преодолением толщи веков.
Второй том ведет читателя от классицизма к Парнасу XIX века, он открывается стансами любимого ученика Малерба Онора де Ракана XVI, а завершают его Леконт де Лиль и Гюстав Надо. Третий том посвящен XIX веку в его устремленности к XX. Удобно было бы начать последний том с Бодлера, с которого любой француз мысленно ведет отсчет современной поэзии, poésie moderne, но не таков метод Евгения Витковского: Бодлеру предшествует Пьер Дюпон (1821–1870) и Ондина Вальмор (1821–1853), дочь поэтессы эпохи романтизма Марселины Деборд-Вальмор, в которую был влюблен Сент-Бёв, а Анри де Латуш считал своей дочерью.
Научная ценность этой книги во многом заслуга не только ее составителя, но и ее научного редактора — доцента ВШЭ Артема Серебренникова. Евгений Владимирович очень рано распознал талант Артема, когда тот был еще студентом филологического факультета МГУ и сразу же ввел его в круг переводчиков, на переводческий форум сайта «Век перевода». Артем Серебренников — не только филолог, за плечами которого опыт работы в Оксфорде, но и замечательный переводчик. Кто-то скажет, сколько переводов “Альбатроса” Бодлера уже существует, неужели нужно еще?
Но все же приведем перевод, который поражает своей точностью передачи содержания (узнается каждое словосочетание оригинала, например gouffres amers — горькие глубины, причем горечь эта применима и к вкусу, и к сфере чувств, или indolent compagnon de voyage — беспечный спутник) и бережным вниманием к форме:
Матросами порой изловлен для забавы
Бывает альбатрос, крылатый великан,
Беспечным спутником парящий величаво
За судном, что плывет сквозь горький океан.
(Перевод А. Серебренникова)
Не только золотой александрийский двенадцатисложник и перекрестная рифмовка сохранены, но в большинстве строк соблюдена цезура в конце полустишия (“Матросами порой/изловлен для забавы” 6+6). Ее незначительные смещения придают ритму гибкость, и за счет этого стихотворение, несмотря на прекрасно подобранную поэтическую и архаическую лексику, читается как современное и живое.
Желание дать дорогу молодым переводчикам-исследователям, показать новые переводы всегда было присуще Евгению Витковскому. Радостно видеть, например, в антологии работы филолога Никона Ковалева. Но гораздо более широко представлены переводы поэта и литературоведа из Ростова-на-Дону Александра Триандафилиди. Хотя удивительно, что в среде блюстителей точности формы был выбран для публикации перевод сонета Поля Верлена (второй в цикле “Подруги”), который любопытен именно обыгрыванием метафоры, заложенной в названии рифм мужских и женских (в случае с французским языком женской рифмой считается непроизносимое -e [Ə] в конце строки): цикл сонетов, где все персонажи женские, построен исключительно на женских рифмах, — Триандафилиди этого будто не заметил.
Публикация этого перевода курьезна особенно при наличии, по крайней мере, двух переводов, соблюдающих стратегию рифмовки. Один из них принадлежит Михаилу Яснову (стихи из сборника «Параллельно»[8]). Поэт, автор многих книг переводов, составитель коллективных антологий, Михаил Давыдович Яснов в последние годы жизни выпустил четыре книги, посвященные французской поэзии («Обломки опытов. Из французской поэзии. Переводы. Комментарии. Заметки на полях» (2016), «О французских поэтах и русских переводчиках» (2017), «Детская комната французской поэзии. Переводы. Портреты. Встречи» (2019), «Романтики и декаденты. Из французской поэзии XIX века. Эссе. Переводы. Гипотезы» (2020)).
Он ощущал себя “кентавром”, переходя из одной ипостаси в другую: поэт, переводчик, эссеист. Во все три тома “Франции в сердце” Яснов внес огромный вклад. Ему давался и величественный слог поэтов Плеяды, и эксцентричные стихи Шарля Кро. Со свойственным воодушевлением он брался и за великого Ронсара, и малоизвестного прециозного поэта XVII века Исаака де Бенсерада.
В переведенных им строках Ронсара, обращенных к музе, звучит и его собственное торжество над временем:
К музе
Мой стих железа крепче — ни аллюром
Стремительным летящие года,
Ни ярость вод, подвластных Диоскурам,
Его не уничтожат никогда.
Окончен срок великого труда,
И в смертный час, мои сомкнувший веки,
Не весь Ронсар исчезнет без следа —
Всем лучшим он останется навеки.
И вновь, и вновь, избегнувший опеки
Теней подземных, я взлечу в зенит
И возвеличу те поля и реки,
Где был прославлен я и знаменит
Той лирою, которая звенит,
Двумя увековечив голосами
Родной Вандом, обитель аонид.
Вперёд же, Муза! Мы добыли сами
Победу, разнеси под небесами
Тот клич, что долго зрел в моей груди;
Воспой Ронсара гордыми устами
И лаврами героя награди!
Причем в любой миниатюре, как, например, на пространстве четырех строк “Эпитафии кардиналу Ришелье (I)” И. де Бенсерада видна чеканность формулировок, юмор и афористичность Яснова:
Ну вот и Кардинала смерть взяла —
Он прожил жизнь достаточно примерную:
Он скверно делал добрые дела,
Зато всегда добротно делал скверные.
При создании столь монументальной панорамы французской поэзии неизбежны проблемы выбора, но главное сделано: перед нами три нефа Собора французской поэзии на русском языке. Погрешности формы и адекватности перевода могут быть уже предметом отдельных исследований о рецепции творчества того или иного автора в России.
Парадоксально, но тот факт, что антология заканчивается ключевыми фигурами Аполлинера и Анны де Ноай, связан не только с изменением закона об авторском праве (как это объясняет в предисловии Витковский, “в антологии нет ни одного автора, умершего после 1947 года”), но и, возможно, в большей мере, эстетическими привязанностями составителя и его гильдии переводчиков. Виртуозно владеющие версификацией, с нежностью, как четки, перебирающие названия твердых форм — канцона, рондо, альба, пастораль, стандартный габби, французская баллада, терцины, сонет, — они не стремились в век XX, век верлибра. Может быть, еще и потому, что последний век не выработал однозначной теоретической опоры, метода перевода, строгого канона перевода нерифмованных поэтических текстов. Так, причина внешняя — экономическая — совпала с внутренним требованием новой формации переводческих сил для перевода поэзии.
В многообразии великолепных переводческих голосов можно заметить отсутствие прекрасного питерского поэта-переводчика Игоря Булатовского или Натальи Стрижевской. Такое огромное полотно французской поэзии создает впечатление исчерпанности темы: кажется, что «Век перевода», сайт, из которого выросли антологии Витковского, опубликованные в XXI веке, уже объединил всех поэтов-переводчиков, но все же это не совсем так. Остается надеяться, что время, которое всегда сохраняет лучшее, поможет культурной дипломатии, и работа сайта «Век перевода» будет продолжаться, объединяя всех мастеров Высокого искусства перевода.
[1] Семь веков французской поэзии в русских переводах. — СПб., Евразия, 1999.
[2] См. О. А. Дорофеев. Созвездие в зеркальной перспективе. Предисловие к книге: Поль Верлен, Артюр Рембо, Стефан Малларме. Стихотворения. Проза. — М.: Рипол-классик, 1998. — C. 7.
[3] Е. Витковский. Под взглядом химеры // Семь веков французской поэзии в русских переводах. — Спб.: Евразия. 1999.
[4] Е. Витковский. Под взглядом химеры (Девять веков французской поэзии) // Франция в сердце. — Спб: Крига, 2019. — С. 9.
[5] Е. Эткинд. Русские поэты переводчики от Тредиаковского до Пушкина. — Л.: Наука, 1973.
[6] “Собирать цветы — а не косить луг — это делать выбор” — “Cueillir — sauf à tondre la prairie — c’est choisir”. (Anthologie de la poésie française — Bibliothèque de la Pléiade — GALLIMARD — Site Gallimard).
[7] Е. Витковский. Под взглядом химеры (Девять веков французской поэзии) // Франция в сердце. — С 24.
[8] Опубликованы в “ИЛ”, 2012, № 7.