Кровавая драма в письмах с прологом и эпилогом
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2022
Et in Arcadia ego sum
Этот “плач Кассандры” адресован, прежде всего, литературным переводчикам и редакторам, а также тем “продвинутым” читателям, которые — в отличие от многих издателей и владельцев разнообразных интернет-сайтов, тоннами публикующих переводную литературу (и не утруждающих себя упоминанием переводчика!) — понимают, что имя переводчика-писателя, как его уважительно называли в недавнем прошлом, неотделимо от имени автора, ибо “переводчик от творца только именем рознится” (В. К. Тредиаковский). Об этом писали многие теоретики и практики.
Was nützt mir meine Weisheit, wenn die Dummheit regiert?[1] Какой прок от бесконечно совершенствуемой теории перевода, от поиска оригинальных подходов к решению тех или иных переводческих задач, если у издателей давно уже своя “теория и практика” и последнее слово за ними. А они живут в параллельном мире, и серьезные переводчики для них — балласт, старые маразматики, которые своими принципами только мешают коммерции. И вы уже вряд ли сможете убедить их, что это они — инопланетяне…
Вы можете сколько угодно “нудить”, что, мол, имя автора надо транслитерировать как “Кристине”, а не как “Кристин”, потому что она немка, а не англичанка или француженка; или “Henrich“ — это “Хенрих”, а не “Генрих”, потому что привычный русскому уху “Генрих” по-немецки пишется “Heinrich“; мол, давайте не будем уподобляться некоторым старым переводчикам, которые писали “Черлок Хольмс” или “Гюи де Мопассан” (им это простительно, поскольку многие из них учили язык исключительно по книгам)… Издатель вас выслушает — не лично, а через какое-нибудь юное создание — и сделает по-своему, и вы до конца жизни будете доказывать коллегам, что это не вы — серый валенок, а ваш издатель…
Нормальные, вменяемые переводчики это уже — сектанты…
Я с некоторых пор при заключении договора внимательно изучаю пункт о правах издателя. И настоятельно рекомендую коллегам делать то же. Пусть издатель сколько угодно комментирует, иллюстрирует “произведение”, снабжает предисловиями и послесловиями и т. п., но он не должен касаться ни единой запятой, ни единого окончания без ведома “автора”, не говоря уже о целых словах и предложениях…
Однако даже такая параноидальная забота о своих авторских правах не гарантирует вам (т. е. вашему имени) и вашему переводу безопасность. Убедившись в этом, я решил поделиться своей тревогой по поводу грядущей катастрофы. Опытных переводчиков эта история немного развлечет (и освободит от последних иллюзий), молодые, надеюсь, смогут извлечь из нее массу полезной информации. Ну а читатели наконец узнают хоть что-то о суровых буднях литературных переводчиков. (С жизнью кино- и поп-звезд они уже успели основательно познакомиться.)
Итак, выполнив по заказу одного издательства с эффектным элегантным названием перевод немецкого романа, я отправил рукопись в редакцию и через два месяца получил “корректуру”. Остальное читатели поймут из моей переписки с этими господами. Из этических соображений я заменил имена инициалами. Но сохранил орфографию и пунктуацию в письмах моих оппонентов.
Уважаемая В. Ю.!
Посылаю Вам текст перевода романа К. К. “…”.
Хотел бы обратить Ваше внимание на одну особенность текста. Мадам К., видимо, желая подчеркнуть “французский колорит”, щедро сдобрила роман французскими фразами и словами. Притом что действие романа происходит во Франции, все действующие лица — французы, во всяком случае говорят по-французски, и это понятно даже самому дремучему читателю. (Для “колорита” вполне достаточно было бы “месье”, “мадам”, “мадемуазель” и прочих чисто французских реалий!)
Я, разумеется, оставил все эти “bonjour!”, “Ça va!” и т. п. (и на всякий случай сделал сноски с переводом), поскольку не имею даже ПРАВА (не говоря уже о желании) “корректировать” оригинал.
(Не знаю, как с этим поступил мой коллега, переводивший первый роман, но я бы оставил все, как у автора.)
И еще одна просьба: я все делаю СОЗНАТЕЛЬНО, поэтому очень хотелось бы, чтобы ни редактор, ни корректор не меняли ни единого слова без моего ведома. Я приветствую грамотную, профессиональную правку, но категорически против ВКУСОВОЙ… И у меня, к сожалению, уже есть отрицательный опыт “медвежьих услуг” “из добрых побуждений”.
Всего доброго
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Уважаемая Я.!
Спасибо за файл, но я не понимаю, как мне с ним работать. Обычно мне присылают вордовский файл в режиме “рецензирование”, где вся редакторская правка видна, и я могу принимать ее или отклонять — по своему разумению. В этом весь смысл. Это общепринятая практика, и именно так я работаю со всеми серьезными издательствами уже много-много лет. Предъявлять правку АВТОРУ ПЕРЕВОДА до ее внесения — это святой долг любого издателя:) Никаких особых амбиций у меня нет, но я работаю осознанно, поэтому внимательно отношусь к редакторской правке: то, что улучшает текст, принимаю с благодарностью. Не забывая, однако, что “улучшать текст” иногда означает улучшать и ОРИГИНАЛ, а это уже нарушение авторских прав и главного принципа художественного перевода — ни хуже, ни лучше, а именно так, как есть, т. е. АДЕКВАТНО… Я имею в виду, что если у автора, скажем, пять раз в одном абзаце употребляется слово “собака”, то я просто обязан передать это “своеобразие оригинала”:)) Я не только не хочу, но и не имею права из посредственного автора делать блестящего стилиста. (Это я ВООБЩЕ, а не применительно к данному автору.) Впрочем, иногда приходится идти на компромиссы, потому что вряд ли кто-нибудь поверит в некомпетентность автора; скорее подумают, что плох переводчик.
НО — для того, чтобы найти эту пресловутую золотую середину, я для начала должен иметь перед глазами редакторскую правку. Присланный же Вами файл, как я понимаю, я могу прочитать или просмотреть исключительно с ознакомительной целью. В нем ничего не видно, а я, — хоть и всегда хорошо помню свой текст и мгновенно вижу, где редактор внедрялся в него, — увы, не могу позволить себе сравнивать каждое слово корректуры с исходным текстом перевода, заглядывая туда-сюда. Это, простите, сизифов труд:)) Да это и не в Ваших интересах, поскольку негативно отразится на сроках. К тому же при чтении корректуры перед переводчиком стоит задача не только разобраться с редакторской правкой, если таковая имеется, но и еще раз, так сказать, “свежим глазом” окинуть ЦЕЛОЕ…
Надеюсь, эту ситуацию можно как-нибудь изменить?
Всего доброго
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Добрый день, Роман Семенович!
(Обожаю эту эпистолярную находку XXI века! Она настраивает на лирически-пасторальный лад; так и ждешь, что дальше последует: “Во первЫх строках моего письма позволь сообщить тебе, что я жива и здорова, чего и тебе желаю…” — Р. Э.)
Принятие[2] редакторской и корректорской правки является частью технического процесса подготовки книге к верстке. (Так и хочется сказать словами моих студентов, этих высокоинтеллектуальных “бакалавров” и “магистров”: “Сама-то поняла, чё сказала?” — Р. Э.) Варианты с правкой, конечно, находятся в редакции. Но над ними после завершения каждого этапа была проведена работа — по принятию или отклонению с точки зрения правил русского языка, по согласованию с предыдущим томом. По транслитерированию наименований-названий. И так далее. Заняло это около месяца достаточно напряженной работы уже в редакции. В результате был подготовлен текст, который я Вам и отправила. И нам важно Ваше мнение именно о конечном продукте — том, которого ждут наши читатели. Текст не является ознакомительным — Вы можете его править по своему желанию в режиме рецензирования или как-то иначе. И мы будем рады получить Вашу правку.
С искренним уважением,
Я.
Уважаемый П.!
Обращаясь к Вам с полушутливой просьбой оградить меня от излишнего энтузиазма редакторов и корректоров, я как будто чувствовал, что меня ждут нелегкие испытания в связи с данным проектом. И вот я получаю от Вашей сотрудницы Я. З. то, что всегда называлось первой корректурой. По-моему, она очень своеобразно поняла Ваши пожелания или указания относительно моего перевода. Судите сами (посылаю Вам нашу с ней короткую, но не предвещающую ничего хорошего переписку):
………………………………………………………………………………
Очень надеюсь на Ваше понимание, на Ваш профессиональный опыт и жду Вашей реакции на сложившуюся ситуацию. Самому продолжать “разъяснительно-воспитательную работу” с г-жой З., увы, считаю делом безнадежным и вредным для здоровья…
Всего доброго
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Здравствуйте, Роман.
(До меня, наконец, начинает потихоньку доходить, что отчество уже окончательно отменили. И будь вы хоть столетний старец, вы не дождетесь, адекватного обращения, сколько бы вы ни намекали на свое неприятие фамильярности, подписываясь “РОМАН СЕМЕНОВИЧ”. Видимо, все панически боятся какой-то возрастной дискриминации… А как нам завидуют немцы! Во всяком случае, более или менее образованные, читавшие нашу классику. У них нет обращения по имени-отчеству. Им это кажется очень красивым – “Зергей Васильевитш” и т. п. — Р. Э.)
Высылаю вам еще раз окончательный вариант романа, но хочу подтвердить, что Я. действовала исключительно в рамках тех правил, которые приняты у нас в редакции. А именно: переводчику на ознакомление высылается ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ текст (!!!).
Объясню причину. Когда текст пестрит исправлениями, порой очень непросто воспринимать его как единое целое и часто бывает так, что какое-то исправление поверх правки может войти в противоречие с другими — ну, например, потеряется согласование хотя бы. То есть после этого потребуется еще одна редакторская вычитка, а на это уже просто нет времени.
Также хочу сказать, что вы не правы относительно подготовки и профессиональных качеств Я. — она опытный редактор и очень ответственно подходит к своей задаче.
Что касается улучшения авторского текста. Это вопрос философский и на этот счет есть разные мнения. (Дальше следует пошлейшая лекция по теории и практике перевода. Что называется, яйца курицу учат! — Р. Э.) Мне близко высказывание Владимира Баканова, который утверждал, что переводчик должен сделать конфетку даже из очень посредственного оригинала. (А вот я, например, убежден, что НЕ НАДО делать “конфетку” из дерьма! Ибо переводчик — не АССЕНИЗАТОР, а художник. — Р. Э.) На эту тему можно еще вспомнить легендарный афоризм, что “романы Воннегута сильно проигрывают в оригинале”. И действительно — мы же переводим ХУДОЖЕСТВЕННОЕ произведение, а не историческую надпись на древнем пергаменте, где ни слова нельзя выкинуть. Мы работаем для русскоязычного читателя, мы его любим и уважаем и хотим, чтобы он получил удовольствие от чтения. Для достижения этих целей (!) вполне допустимо (!) вносить стилистическую редактуру, которая — разумеется — не должна нарушать суть и дух повествования. (Как же, интересно, г-н Баканов делает конфетку из дерьма, не нарушая “суть и дух повествования”?.. — Р. Э.) А если подходить буквально, то тогда надо оставлять и порядок слов, принятый в исходном языке и его устойчивые обороты, которые на русском будут смотреться совершенно инородно. (Хочется взвыть от тоски и отчаяния! Или послать оппонента в дальний путь на языке боцмана какого-нибудь ракетного крейсера. Потому что всё это — АЗЫ переводческого ремесла, понятные даже студенту… — Р. Э.)
В данном случае наш автор — явно не Набоков. Ваш пример с кучей “собак” это хорошо иллюстрирует. Ведь явно же это не какая-то словесная игра или смысловое усиление — просто стилистическая небрежность. Далее в оригинале есть место, где чрезмерно изобилуют местоимения. Что-то вроде “она с ней взяла ее и потом она” — к концу абзаца у читателя встанут дыбом волосы и он уже просто отчается разобраться где тут речь о матери, где о дочке, а где о гостинице. (Где мой “оппонент” взял это “она с ней взяла ее и потом она”, для меня — загадка. — Р. Э.) Конечно же не стоит тут слепо следовать за автором — читатель этого не оценит, а будет только недоволен работой издательства над рукописью.
Ваш перевод получился вполне добротным и качественным[3]. Чувствуется опыт и рука мастера. Конечно же глаз “замыливается” и местами редактор отполировал (запомните это слово! — Р. Э.) ваш текст, что нисколько не исказило первоначальный смысл. Таких мест не так уж много. Что же касается “улучшения” оригинала, давайте договоримся, что такова наша издательская политика (!!!). Она же вас ни в коем случае не ущемляет, ведь так? Поэтому предлагаю следующий вариант: прошу вас прочитать этот текст не глазами переводчика, а глазами читателя. Абстрагируемся от того, что было у автора, что исправил редактор. Вы совершенно правильно сказали – “надо свежим взглядом окинуть целое”. Смотрим, и если глаз за что-то цепляется — тогда помечаем.
Надеюсь, что мы найдем с вами консенсус и завершим на этом работу с текстом, потому что времени у нас немного — в понедельник я хотел бы отправить файл на верстку.
(Интересно еще то, что мой “оппонент” сам мне признался, когда я сказал ему, что правильней все же называть автора “КРИСТИНЕ”, а не “Кристин”, что он-то со мной согласен, но “Москва”, т. е. их хозяева, видите ли, решила, что правильней “КРИСТИН”… То есть какая-то московская барышня дает указания — через голову переводчика! — заведующему редакцией… — Р. Э.)
Уважаемый П.!
Спасибо за “оперативный” и исчерпывающий ответ, а также за краткую лекцию по теории и практике перевода, в которой я, впрочем, не нашел для себя ничего нового. Теперь я охотно верю, что Я. “действовала исключительно в рамках тех правил, которые приняты [у Вас] в редакции”. Но я эти “правила”, тем не менее, по-прежнему считаю совершено дикими. Чтобы текст, который через три дня должен идти на верстку, не “пестрел исправлениями”, затрудняющими его восприятие, ознакомление с редакторской правкой в серьезных издательствах происходит на более ранней стадии. Тем более что я сдал перевод на целый месяц раньше указанного в договоре срока, и в том, что на снятие вопросов и “работу с редактором’ (есть такое понятие в литературной практике) осталось всего три дня, моей вины уж точно нет. Однако теперь все это уже – “разговор в пользу бедных”. Лет десять назад (когда моя нервная система была менее восприимчива к подобным перегрузкам) я бы просто заставил Ваше издательство соблюдать закон об охране авторских прав (переводчика) и проделать все как должно (существуют вполне реальные и очень эффективные меры воздействия на нарушителей этого закона). Но сейчас я не стану ни с кем воевать, я попробую последовать Вашему совету и прочитать “конечный продукт” редакторской работы Я. З. Хотя бы из любопытства. А там будет видно.
Всего доброго
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Уважаемый П.!
К сожалению, вынужден Вас огорчить: моя самоотверженная попытка ознакомиться с “конечным продуктом” работы редактора — предпринятая мной исключительно из гуманных соображений, чтобы избежать серьезного конфликта, — лишь окончательно убедила меня в том, что все это — вопиющая профанация и безумие. Даже просто прочитать 14 авторских листов за три-четыре дня, имея и другие занятия (преподавание, переводческую работу и личную жизнь) — задача не из простых. А если необходимо еще и анализировать правку (которая мне все же очень хорошо видна, потому что это совершенно не мой язык, не моя лексика, НЕ МОЙ ГОЛОС), то ни о какой “верстке в понедельник” и даже “во вторник” НЕ МОЖЕТ БЫТЬ И РЕЧИ.
Что касается правки, то это как раз — яркий пример той самой “вкусовой” и при этом беспардонной правки, от которой я и просил меня избавить, сдавая рукопись. Я не против борьбы с обилием местоимений, каким-нибудь не очень органичным порядком слов и т. п. Я готов обсуждать и более серьезные моменты, но я должен иметь возможность выразить СВОЕ понимание и видение того или иного проблемного момента, и чаще всего в таких случаях, если сомнения редактора обоснованы, я придумываю некий третий, СВОЙ вариант.
Редактор же, забыв, что это не ЕГО интеллектуальная собственность и не ЕГО имя будет стоять на обороте титула, не “отполировал”, как Вы изволили выразиться, а просто методично переписал, точнее ПЕРЕКРАСИЛ текст на свой вкус, не останавливаясь даже перед искажением смысла, изменением внутренней структуры текста (например, беспощадно изничтожая своего рода внутренние монологи главного героя, изменяя тема-рематические отношения, не считаясь со стилистически-синтаксическими особенностями оригинала и т. п.), не говоря уже о таких “дамских” перлах, как “животинка”, “проказница” и т. д., которые чужды не только моему лексикону, но и авторскому и к тому же резко диссонируют с характером персонажей. А между тем редакторские внедрения в текст, касающиеся смысла или стиля, во всех цивилизованных издательствах всегда делались С ВОПРОСОМ (этого требует не только авторское право, но и элементарное уважение к автору перевода). Без ведома автора можно править только грамматику, орфографию и т. п., да и то если у редактора есть абсолютная уверенность в своей правоте.
У меня сейчас нет возможности давать подробную оценку действиям редактора, я просто хотел как можно скорее поставить Вас в известность о том, что предложенный Вами путь не спасет положение. В ТАКОМ ВИДЕ печатать мой перевод я Вам не позволю. Я не допущу, чтобы моя репутация приличного переводчика пострадала из-за гипертрофированного трудового “энтузиазма” Вашего сотрудника.
Увы, я вынужден обратиться к руководству издательства. Если я не найду понимания и там, мы обсудим возможности минимизировать ущерб для обеих сторон.
Всего доброго
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Уважаемая Т.!
Мне очень жаль огорчать Вас, но Вы, наверное, уже проинформированы о конфликте, возникшем по поводу моего перевода.
Поверьте, это не блажь, не старческие причуды. Я в принципе не люблю конфликты и всячески их избегаю. Но я не могу позволить кому бы то ни было обращаться со мной, вполне “адекватным” переводчиком с многолетним опытом и сложившейся репутацией, как со студентом, которому плевать, что будет с его переводом — лишь бы напечатали! У меня публикаций более чем достаточно, и мне не надо самоутверждаться, я не требую НИЧЕГО ЛИШНЕГО. Я всего-навсего хотел бы, чтобы меня ознакомили с правкой и дали возможность ее оценить и, в зависимости от ее правомерности, (частично или полностью) принять или отклонить. Тем более что я сдал рукопись на целый месяц раньше указанного в договоре срока…
А мне практически швыряют в лицо готовый (и, как выясняется, изуродованный) текст и требуют, чтобы я в течение 3-4 дней его “одобрил” и благословил на верстку. Это невозможно.
Очень надеюсь на Вашу поддержку. Вы, как переводчик, не можете меня не понять.
Прилагаю копию своего последнего письма П. Щ.
Всего доброго
Роман Эйвадис
P.S. Даже если бы правка была гениальной — такая практика порочна, и, в сущности, за тридцать с лишним лет работы с разными (в том числе и иностранными) издательствами я впервые сталкиваюсь с подобным неуважением к переводчику.
Здравствуйте, Роман,
Мне очень жаль, что именно с Вашим переводом произошел такой неприятный казус. Поверьте, наши сотрудники ни в коей мере не хотели ранить Вашу профессиональную гордость (какой слог!.. — Р. Э.), и хотя, как я вижу, в некоторых случаях они действительно “погорячились”, сильного искажения стиля я не увидела, сравнив (правда, лишь по нескольким страницам) Ваш оригинальный перевод и исправленный текст…
Я сама переводчик и, как и Вы, бываю возмущена, когда редакторы беспощадной рукой правят мои тексты. Буквально пару месяцев назад я сама чуть не поссорилась с редактором из-за своего перевода ((( Но я обязана помнить, что книгоиздание — процесс коллективный, и что не зря целый штат редакторов и корректоров во всех издательствах контролируют переводческий (!) процесс (Слава Богу! Наконец-то я узнал, что делают и что контролируют эти господа!.. Век живи, век учись… — Р. Э.)
Обычно процентов 70% правки вносится “по делу”, но случается, к сожалению, что оставшиеся 30% действительно портят стиль переводчика или даже искажают смысл оригинального текста. Именно поэтому мы ВСЕГДА посылаем правку переводчику на просмотр, чтобы он рукой мастера еще раз прошелся по тексту и привнес в него окончательные штрихи, уже после того, как редакторы сделали черновую работу — убрали повторы, разнооборазили бедный авторский стиль (!!) и т. п. (Невольно вспоминаешь слова гайдаевского героя: “Иван Васильевич, когда вы говорите, такое впечатление, что вы бредите”. Дилетанты, гордые своей причастностью к такому благородному виду деятельности, как КНИГОИЗДАНИЕ, с упоением говорят о “высоких материях”, не допуская даже мысли, что собеседник тоже “в курсе”… — Р. Э.)
К сожалению, в режиме правки текст послать мы не можем, потому что над ним работали три человека, каждый в своем файле вносил исправления и принимал их.
Очень прошу Вас еще раз прочитать текст и выправить те места, которые, на Ваш взгляд, требуют корректоровки. Конечно, за три дня Вам не управиться — назначьте дату сами!
Понимаю, что Вы, должно быть, страшно устали от этого текста, но, чтобы всем нам было потом приятно брать книгу в руки, давайте еще немного помучаемся, хорошо?
Я поговорю с начальством о том, чтобы выплатить Вам небольшую компенсацию за дополнительные усилия — раз у нас назрел конфликт, с этим романом придется еще повозиться.
Кстати, посылаю Вам эскиз обложки первого романа — очень интересный ход, на мой взгляд: обложка с вырубкой, через которую виден пейзаж Лазурного берега, и с клапаном, которым можно закладывать страницы. как она Вам?
Хотела еще сказать, что мы очень ценим возможность нашего сотрудничества и сделаем все возможное, чтобы уладить все миром.
С уважением,
Ваша Т.
(Язык, на котором эти господа говорят о проблемах перевода, их манера изъясняться, невольно наводит на мысль о том, что это какая-то “художественная самодеятельность” в области книгоиздания… Что называется, полное отсутствие всякого присутствия! Они увлеченно играют в эту игру, они очень высокого мнения о своей компетенции. При этом никто из них не удосужился прочитать НИ ОДНОЙ книги по теории художественного перевода, а если все же “удосужились”, то непонятно, чем они в момент чтения думали.
Помните режиссера самодеятельного театра из фильма Рязанова “Берегись автомобиля”, роль которого исполняет Евгений Евстигнеев? “Перестаньте пороть отсебятину! Во времена Шекспира не было сигарет ‘Друг’”! И: “И не забудьте сказать: ‘Быть или не быть!’” — более наглядной иллюстрации к данному явлению, пожалуй, не найти. Однако это только цветочки. Ягодки — впереди! — Р. Э.)
Дорогая Т.!
Спасибо за Ваш тонкий, сбалансированный подход к ситуации:) Я, честно говоря, опасался, что Вы — перед лицом угрозы срыва сроков — так сказать, встанете на защиту интересов издательства.
Мне и самому очень хочется поскорее унести ноги из этого проекта:). Но передо мной и в самом деле стоит “сверхзадача”: мучительно сравнивать два текста и убивать эти “30%”, которых, уверяю Вас, как минимум все 50 (я тоже просмотрел лишь 10 страниц, и мне этого удовольствия хватило за глаза, а впереди еще в 20 или 30 раз больше… Я продолжу эту гармонизирующую душу работу, но умоляю Вас проследить за тем, чтобы на верстку пошел именно тот текст, который я Вам потом пришлю! То, что я сочту возможным и полезным принять, я приму, а то, что меня не убеждает и даже раздражает, я вычеркну. Хочется верить, что я не впустую потрачу кучу драгоценного времени…
Я не буду вникать во все эти “унификации” и “транслитерации” (это, в конце концов, дело издательства), хотя меня уже подбросило, когда я увидел название “Две пальмы” и к нему сноску с переводом на французский (?!..) Опять же, я не знаю, что там с названиями и наименованиями в первой книге, на которые редактор ориентировался во время “унификации”; было бы очень обидно, если правильнее у меня (у меня все же под боком был французский переводчик и бывший редактор), а эталоном станет первая книга… Но решать Вам.
Что касается сроков, то пока я даже представить себе не могу, сколько на это потребуется времени. Единственное, что я могу обещать, это усиленный темп работы.
Про обложку, к сожалению, ничего сказать не могу: тут я не специалист. Вроде ничего:)
На материальной “компенсации” я не настаиваю:)) Лучшей компенсацией для меня был бы нейтралитет редактора…
Всего доброго
С уважением
Роман
Роман, спасибо за понимание! Увы, конфликты между переводчиками и редакторами случаются нередко, как у нас, так и в других издательствах.
Очень прошу Вас, работая с текстом, иметь в виду следующие издательские принципы “…” (название издательства. — Р. Э.):
(Далее опять — не менее пошлая “лекция”, от которой должны перегореть пробки у любого приличного переводчика, не говоря уже о серьезных теоретиках перевода! Одно сплошное изобретение велосипеда. Но не того, что был благополучно изобретен без них, а какого-то говнохода с квадратными колесами, езда на котором опасна для жизни. — Р. Э.)
- Не следовать догматически за авторским текстм.
Читатель вряд ли заглянет в оригинал — он узнает автора по русскому тексту, поэтому русский текст должен быть легок для восприятия и полностью адаптирован к пониманию российским читателем.
Это значит, что мы не должны идти за буквой авторского текста, а скорее, впитывая дух оригинала и авторский стиль, переводчик создает собственный аналог на русском языке, максимально приближенный к духу оригинала, но без ущерба для русского языка. (Какое счастье, что мне наконец-то открыли эти сверкающие, заоблачные истины — о “духе оригинала” и об “авторском стиле”!.. Невольно представлю себе, как мой одиннадцатилетний внук, необыкновенно начитанный и умный отрок, берет с моей же полки, скажем, “Перевод — средство взаимного сближения народов”, “Прогресс”, Москва, 1987, и, прочитав одну из статей этого сборника, покровительственным тоном дает деду парочку советов о том, как надо переводить художественную литературу… Но ему это было бы в какой-то мере простительно. А вот моим “оппонентам”, этим провинциальным артистам книгоиздательской самодеятельности, которые не стыдятся давать советы “космического масштаба и космической же глупости” “человеку с университетским образованием”, следовало бы МОЛЧАТЬ И СЛУШАТЬ!.. МОЛЧАТЬ И СЛУШАТЬ!
Увы, они предпочитают говорить… Зверская серьезность и НАЗИДАТЕЛЬНОСТЬ, с которой эти милейшие джентльмены и “дамы, приятные во всех отношениях”, дружно возвещают прописные истины, — верный признак дилетантизма. — Р. Э.)
Если еще более конкретно: если автор пять раз в одном абзаце упоминает одно и то же слово, мы (со вздохом) меняем текст, разнообразя его словарный запас)) (Спешу успокоить читателей и, прежде всего, коллег: что касается пресловутой “собаки”, ПЯТЬ РАЗ упоминаемой в одном абзаце, я в принципе того же мнения, и мы с редактором — при нормальном “раскладе” — решили бы этот вопрос в РАБОЧЕМ ПОРЯДКЕ. — Р. Э.)
- Серийность
Это роман — серийный, в предыдущем романе уже были введены какие-то правила (я не вдавалась в подробности, если честно), поэтому все эти “унификации” и “транслитерации” не трогайте, пожалуйста.
Разве что увидите нечто вопиющее — тогда сообщите мне, хорошо? В этом случае придется вносить правку в первый текст.
- Не думаю, что Вам стоит сравнивать Ваш изначальный текст и редакторскую правку — это сильно затрудняет дело. Я уверена, что если Вы начнете читать последний вариант, то сразу заметите же все “ляпы”. По крайней мере, я сразу вижу, когда мои любимые выражения были заменены, или когда мысль, над которой я долго размышляла и мучительно формулировала, изменили в худшую сторону.
- Не могу назвать детективы К. шедеврами мировой литературы, но давайте сделаем все возможное, чтобы читателям они понравились))
С уважением,
Ваша Т.
Дорогая Т.!
Я не испытываю никаких родственных чувств к этой раскрученной графоманке К., но я все же литературный переводчик и должен стремиться как минимум к пресловутой “золотой середине”. Я должен считаться не только с “читателем”, но и с коллегами, которым мой перевод когда-нибудь может попасться на глаза. Одним словом, Ваш намек я понял. Попробую залезть на елку, не ободрав задницу…
Про “унификации” и “транслитерации” я уже сказал
“Изначальный текст” и “редакторскую правку” я специально не сравниваю. Я просто читаю текст, присланный З., и почти в каждом предложении (не говоря уже об абзацах) мгновенно вижу ее руку. И тогда уже смотрю в “изначальный” текст…
Короче говоря, работаем.
Всего доброго
С уважением
Роман
Дорогой Роман,
Коллеги ООООЧЕНЬ просят Вас оставить где можно французские словечки — в первой книге, как выяснилось, их несть числа, все вычищать нет возможности, поэтому если можно, пощадите их по возможности, хорошо?
Ваша Т.
Понял, Т. Как скажете. (Именно этого я и опасался — что мы будем ориентироваться на первую книгу, независимо от степени ее совершенства. А вот если бы редактор ПЕРЕД НАЧАЛОМ работы над таким сложным проектом связался с обоими переводчиками и посоветовался с ними по этому поводу, все было бы иначе. Но опять же — нет худа без добра: век живи, век учись. Ученье — свет, а за свет нужно платить…)
Роман
Дорогая Т.!
Спешу сообщить Вам, что впереди уже замаячил финиш: мне осталось 50 стр. Впечатлений, конечно, масса… Потраченного времени безумно жалко, но я все же доволен: у меня теперь есть богатейший (местами просто сенсационный) иллюстрационный материал для очередной статьи по теории и практике перевода… Вы тоже получите удовольствие, можете мне поверить:)))
Всего доброго
С уважением
Роман
Дорогая Т.!
Посылаю Вам файл корректуры и краткий анализ редакторской правки отдельным файлом. Я работал в режиме “редактирования”. Вы можете скрыть мою правку и отправить файл прямо на верстку. (О чем я Вас и прошу:)) Я же не враг своему тексту! Хуже он уж точно не стал. Смею надеяться, что он стал гораздо лучше: я выскреб из него всю эту дилетантскую чушь, весь этот дамский “сюсюк” (есть такой литературный жаргонизм). Так что можете смело довериться мне.
Всего доброго
Роман
Краткий анализ редакторской правки:
Уважаемые коллеги!
Так как мне неизвестно, сколько было редакторов и кто какую часть перевода редактировал (мне сообщили, что это – “коллективный труд”), я буду в дальнейшем называть этот “творческий коллектив” РЕДАКТОРОМ, и пусть эти господа сами делят лавры победителя в этой гонке со здравым смыслом.
Итак, после знакомства с присланным мне “конечным результатом” могу без преувеличения сказать, что это был уже не мой перевод романа, а фантазии по мотивам романа К. Шедевр графоманства, не имеющий никакого отношения ни к переводу, ни к оригиналу.
- Редактор настолько не считается с автором, что расставляет абзацы по своему усмотрению (как Софья Андреевна Толстая, расставлявшая абзацы в рукописях Льва Николаевича, начисто лишенного чувства абзаца, — с его, однако, согласия!..) и на каждом шагу в той или иной степени изменяет смысл текста (не говоря уже о его стилистических особенностях), последовательно уродуя его примитивными домыслами и вымыслами.
Целый абзац вообще переставлен в другое место!
Так может, вообще не стоило издавать этого автора?.. А то получается, что это вовсе не редактирование, а ритуальное убийство перевода, а заодно и оригинала.
- Если уж редактор сознательно или неосознанно переписывает текст по своему вкусу, то он должен иметь хоть какие-то элементарные литературные задатки и навыки. Но анализ правки позволяет мне сделать вывод о его полной несостоятельности как литератора. Да, надо отдать ему должное, он видит проблемные места в тексте, но абсолютно не в состоянии справиться с ними самостоятельно. ДА И НЕ ДОЛЖЕН этого делать! Его задача — лишь указать автору перевода на “шероховатости” и предоставить переводчику — литератору-профессионалу! — устранить эти изъяны. Вместо этого он берет на себя смелость самостоятельно, причем радикально изменять текст. И проявляет при этом примитивное, допотопное представление о стилистике: он совершенно не учитывает, диалог ли это, авторская речь или внутренний монолог. Он, как зомби, исступленно изничтожает соседство однокоренных слов и любые повторы, даже если они трижды оправданы…
Редактор полагает, что “правильная” проза — это гладкописание, он не СЛЫШИТ речь, а тупо заменяет любые “шероховатости” нелепыми, немыслимыми словами, пошлейшими штампами — плюс страдает НЕДЕРЖАНИЕМ ПЕРА… Это просто какой-то патологический графоманский зуд. Хоть одно слово, — а мое! Ну, хоть поменять местами два слова!.. Так пусть берет любую газету и утоляет эту жажду!.. (Часто такое бывает с внештатными редакторами, желающими показать свою “эффективность”.)
ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ убирая лишние “было”, “были” (будь то диалог или авторская речь), однокоренные слова и т. п., он сам делает ТАКИЕ СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОШИБКИ, ЧТО ВЯНУТ УШИ, заменяет “неправильное” словами или выражениями, которые выглядят седлом на корове:
“…Дювалю показалось, что на пуговицах… ‘красуется’ эмблема Черутти” (уже если “красуется”, то это должно было броситься в глаза, а не “показаться”!)
“поместил на стойку блюдечко” (вместо “поставил”)
вместо “на …этаже живут…” (в отеле) — пишет “обитают”, “размещены”… (А это прямая речь… “Разместить” можно роту солдат или группу туристов…)
вместо “Ты хоть представляешь себе, что это за работа?” – “Ты хоть представляешь себе, что это за адский ад?” (Это что – “тетенькинский” стиль или т. н. “олбанский” язык?)
— Putain de merde![4] Вы что, мне мертвенького подсовываете?! вместо “…хотите мне пришить убийство?!”
Редактора то и дело подводит языковое чутье:
“чувствовала” и “ощущала” себя — НЕ АБСОЛЮТНЫЕ СИНОНИМЫ!..
смотрела на него “так виновато, словно решила, что он немедленно ее арестует” (так не говорят!)
“Я попала в неприятности” (!!!)
“Я какое-то время не стану выходить на связь…” (вместо “не буду”… Это уже другой смысл!!)
“клавиша” (электрического) выключателя вместо “кнопки” (редактора не смущают ассоциации с компьютером или роялем). Да, сегодня выключатели часто выполнены в виде клавиш, и тем не менее, мы говорим “кнопка выключателя”… Тем более что в каком-то старинном ФРАНЦУЗСКОМ домике вполне может быть обыкновенный, допотопный выключатель. А главное — в оригинале на этот счет нет никаких уточнений…
“…сделал вид, что ни секунды не сомневаюсь” (ни секунды не сомневался — можно, а …юсь — НЕЛЬЗЯ. Но редактор не чувствует это…)
“для такого большого мегаполиса” (как будто бывают маленькие мегаполисы!)
“времени было преизрядно” вместо “было уже поздно”
“за столь поздний звонок” (редактор не чувствует грани между стилями — его все время тянет к “ломоносовскому штилю”! Я все ждал, когда он уже напишет “в ночи”:))
То без нужды везде сует “весьма”, то заменяет “раза два” на “пару раз” (просторечие) или “дал газу” — на “ударил по газам”, “поспешил к машине” на — “рванул к машине” (притом что это — авторская речь!)
Редактор смело изменяет смысл (масса примеров).
“Тебе же не было и двух лет, когда прадедушка с прабабушкой держали птичий двор. Птичник (!!) был внизу, а дедушка с бабушкой жили наверху”. (Вместо “Тебе же не было еще и двух лет, когда у прадедушки с прабабушкой был птичий двор. Они (т. е. прадедушка с прабабушкой! — Р. Э.) жили внизу, а дедушка с бабушкой наверху”.)
“Строго говоря, на Рю де Мимон было два арабских парикмахера, а еще двое обслуживали исключительно африканцев — людей с иным типом волос”. (Как будто арабы — не африканцы… Вместо “Строго говоря, на Рю де Мимон было два арабских парикмахера, а еще двое на этой же улице обслуживали африканцев с другим типом волос”. (т. е. негров! — Р. Э.))
Перечень примеров можно было бы продолжить.
Редактор совершенно не учитывает, КТО С КЕМ говорит.
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ говорит своему комиссару: “месье Дюваль”!.. (вместо “Дюваль”) То же самое — с коллегами, которые обращаются друг к другу по фамилии, а к начальнику – “комиссар”.
Все личные местоимения редактор заменяет на “женщина”, “девушка”, “мужчина”, “молоденькая женщина” словно опасаясь, что у читателя плохо с памятью и он не сможет припомнить, о ком идет речь. (Прием, устаревший еще лет сто назад и употребляемый лишь в дамских романах для умственно отсталых домохозяек.)
Особое место в редакторской версии занимает “отсебятина”:
“наглого интригана, хозяина положения” вместо “его”, “паршивец” вместо “он” и т. д.
У “обаятельной” вместо “этой” крошки Мартин…
“Эта вздорная дамочка” вместо “она”
“Дюваль подавил зевок” (в оригинале — ничего подобного!)
“плотину самообладания прорвало” вместо “И тут ее [героиню!] прорвало”
“Благодаря своей работе, он слишком хорошо представлял все сложности в работе системы правосудия” — вместо “Он был хорошо знаком с этой проблематикой”. (Это все равно что сказать вместо “Бог” – “то высшее существо, которое мы чтим” или что-нибудь в этом роде… Не говоря уже о “работе” два раза…)
И “девушка охотно принялась посвящать комиссара в тысячи житейских мелочей размеренной жизни в горах, которая совершенно не похожа на нервную суету, царящую в Ницце и в Каннах” — вместо “и она принялась рассказывать о своих трудовых буднях в горах и о жизни, которая совершено непохожа на нервную, суетливую жизнь в Ницце и в Каннах”.
Пресловутые “унификация” и “транслитерация” тоже вызывают недоумение.
Как можно, не зная французского, делать это наобум святых, не призвав на помощь специалиста, для меня — загадка.
Понт-Карно вместо Пон-Карно, Санс-Абрис вместо Санзабри… Кредит Фонсьер де Монако вместо Креди Фонсье де Монако, Си-Фи-Эм!!! (Креди Фонсье де Монако) — вместо КФМ!
И как можно, например, из французского имени “Анни” сделать какое-то американское или английское “Энни”?.. Зная, к тому же, что речь идет о француженке, мадемуазель Шатель?.. Это все равно что из “Пьера” сделать “Петера” или из “Жана” — “Иоганна”!.. (Неужели реактор никогда не слышал имени знаменитой актрисы Анни Жирардо?..)
Столкнувшись с несколькими “перлами” вроде “мертвенького”, я имел все основания аннулировать “конечный результат” и потребовать повторного редактирования. Однако я выбрал меньшее из зол (для всех нас). Я проделал огромную работу и привел перевод в надлежащий вид, что-то приняв, что-то категорически отклонив, во многих случаях придумав свой, третий вариант и т. д. Поэтому еще раз настоятельно прошу отправить на верстку именно присланный мною файл и хотел бы затем увидеть и верстку.
Обжегшись на молоке, я, к сожалению, теперь вынужден дуть на воду и хотел бы (на всякий “пожарный” случай) предупредить “редакторский коллектив”: если кому-то вздумается пренебречь мнением переводчика и продолжить политику “единовластия” и “художественной самодеятельности”, мне придется принять соответствующие меры. Но я все же очень надеюсь, что мы наконец поняли друг друга и все недоразумения позади…
Мне искренне жаль, что я невольно стал источником неприятных переживаний для сотрудников редакции, но надеюсь, что, ознакомившись с этим кратким анализом правки, они смогут меня понять (и простить:)).
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Добрый вечер, Роман Семенович!
Вы проделали колоссальную работу над текстом этой книги, за что мы вам очень благодарны. (Однако от стыда никто не умер. И даже не извинился за столь вопиющие проявления непрофессионализма. — Р. Э.) Тем не менее, у нас остались некоторые вопросы (они отмечены в тексте). Дело в том, что мы издаем только переводную литературу и, хотя почти все являемся переводчиками, правда с английского (у меня первая книга вышла в 1999 году), стараемся, чтобы наш сугубо русскоязычный читатель не спотыкался на кальках с чужого языка и не ломал голову над усложненными конструкциями, которые часто возникают при попытке сохранить букву автора. (Опять лекция! Одно сплошное постдипломное образование… — Р. Э.) Конструкции типа “она ему сказала, а он ей ответил”, а также бесчисленные повторы в одном абзаце местоимений (еще есть варианты всех склонений одного местоимения в абзаце) или одних и тех же слов и даже словосочетаний, приемлемые, скажем, в английском и, вероятно, в немецком, для русского уха и глаза довольно неприятны. Мы также стараемся избегать излишнего употребления пресловутых “был” — ведь русский язык богат синонимами! (Неужели?.. А я-то, болван старый, думал, что только немецкий богат синонимами!.. — Р. Э.) — а также слов-паразитов, вроде “как будто”, “уже” и прочих подобных.
Я отметила в тексте в виде Примечаний сомнительные с точки зрения понимания моменты (корректор обязательно потребует объяснений), а также выделила цветом (разными цветами) повторы. Мы будем очень признательны, если вы обратите на них внимание и поможете нам сделать эту книгу приятной для неискушенного в тонкостях перевода читателей.
С уважением,
Я. З.
Уважаемая Я.!
Благодарю Вас за дополнительные “сомнения”, “предложения” и т. п., которые действительно помогли еще немного улучшить текст. Правда, в некоторых случаях я пошел Вам навстречу, не совсем разделяя Вашу точку зрения, — просто для того, чтобы еще больше не затягивать процесс. Кроме того, я давно уже руководствуюсь простым принципом: если читатель на чем-то споткнулся, значит, там, скорее всего, что-то нужно изменить, а редактор — это первый читатель.
Кое-что я безоговорочно принял, где-то дал свой, третий вариант, но что-то оставил без изменений. Одним словом, как сейчас модно выражаться, я Вас услышал:). И то, что я не принял, пусть будет на моей совести. Я несу главную ответственность за качество перевода, мое имя будет стоять на обороте титула. Этого я очень просил бы не забывать.
Сначала несколько общих замечаний:
- Слишком или не слишком много местоимений (как, например, в самом начале) — вопрос в пользу бедных. Их обычно столько, сколько нужно. К тому же прошу не забывать о “внутренних монологах”, на существование которых я уже давно тщетно пытаюсь обратить Ваше внимание. Они не тождественны авторской речи, и некоторые “стилистические погрешности” в них не только допустимы, но иногда и желательны. Но тем не менее мне удалось кое-что придумать, чтобы местоимений стало меньше.
- По поводу произвольной перестановки абзацев я уже писал (см. файл “Особенности правки”, присланный мной П. Щ. и А. Г. Не знаю, дошел ли он до Вас.). Это всегда вопрос к автору, а не к переводчику.
- Относительно замечаний вроде “непонятно, кто или кого, или кому”, “надо догадываться…” и т. п. Давайте все же не будем доводить формальный подход до полного абсурда, до полной победы над разумом:).
- В плане пресловутой унификации и транслитерации по-прежнему, как говорится, конь не валялся… (Вот, кстати, более важные задачи для корректора, как и повторяющиеся сноски, чем консультирование переводчика по вопросам стилистики, — не в обиду будь сказано!) Но это, как мы уже договорились, дело издателя.
- Кстати, о транслитерации и “французском колорите”. Я (уже не в первый раз) настоятельно советую не позориться вместе с переводчиком первой книги и все же остановиться на французском имени “Анни”, которое этот персонаж носит в оригинале (Annie, а не Anny). Учитывая известную всем взаимную “любовь” французов и англичан, имя “Энни” выглядит еще и неправдоподобно. А. Р. в нашем с ней разговоре сказала, что еще не поздно изменить какие-то вопиющие несоответствия в первой книге. Я думаю, это тот самый случай.
(Далее мне поневоле пришлось провести с неутомимым редактором маленький мастер-класс по русскому литературному языку, т. е. долго и мучительно обосновывать свое несогласие с его замечаниями вроде “это не по-русски”, “такого слова нет в словарях”, “подобного словосочетания в русском языке не существует” “корректор настаивает на такой форме” и т. п., опровергать мнение редактора или корректора соответствующими словарными статьями словарей, примерами из литературы, давать определения таким понятиям, как, например, “окказионализм”… Пожалуй, я не стану злоупотреблять терпением читателей, воспроизводя здесь этот странный диспут. Замечу лишь, что впервые испытал зловещее, леденящее душу чувство, когда нужно доказывать “инопланетянину”, что ты-то как раз вполне свободно владеешь русским языком, а вот у него весьма странные представления о “великом и могучем”, не говоря уже о навыках и умениях. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно… — Р. Э.)
Уважаемая Я.!
В заключение хотел бы сказать еще несколько слов.
Поверьте, что, работая над переводом, я все делаю более или менее сознательно, так сказать, в здравом уме и твердой памяти, опираясь на богатый, многолетний переводческий опыт. (Первый мой перевод вышел тридцать лет назад, а в 1996 году я уже был членом Союза писателей СПб, кроме того, я преподавал теорию и практику перевода в разных ВУЗах и т. д. Так что вряд ли Вам стоило утруждать себя попытками сообщить мне что-то новое в этой области.) И уж если я упорствую в неприятии каких-то решений, предлагаемых редактором или корректором, то в этом есть определенный смысл.
Еще раз спасибо Вам за проделанную работу.
С уважением
Роман Семенович Эйвадис
Роман, большое спасибо за правку.
Правда, я не смогу отправить этот текст прямо на корректуру, придется еще раз прочитать его. Я заглянула в текст, и сразу же наткнулась на такую правку:
“Он частенько покупал здесь на обратном пути пару круассанов, фрукты, багет или бутылку розе”. РОЗЕ??? Русский читатель именно так и прочитает. Поэтому или надо возвращать “бутылку розового вина”, или придумывать дургой вариант… (Я — при всем моем пессимизме относительно современных читателей — все же гораздо лучшего мнения о них. Думаю, не многие из них поймут это так, как поняла моя “оппонентка”… — Р. Э.)
Наверняка будут еще какие-нибудь замечания, я попрошу Я. прислать Вам еще раз текст, выделив спорные места, когда она прочитает. Хорошо?
С уважением,
Ваша Т.
Хорошо. (Что касается “розе”, я бы обошелся ударением, потому что это слово давно у всех на слуху.)
Р.
Слава Богу, все кончается. Кончилось и мое взаимодействие с этими джентльменами и “дамами, приятными во всех отношениях”. Свой перевод, зверски убитый в редакции издательства с эффектным элегантным названием, мне нечеловеческими усилиями удалось воскресить, как Господь воскресил четырехдневного Лазаря. О том, что чаша сия ждет еще многих переводчиков (а многие уже вкусили этого смертоносного нектара), я стараюсь не думать…
Кстати, уже после вышеизложенной истории одна моя знакомая переводчица тоже стала жертвой этого высокотоксичного книгоиздательского предприятия. Сдав рукопись, она — после шести месяцев полной неизвестности и гробового молчания издательства, — наконец написала им и поинтересовалась судьбой своего перевода. В ответ ей любезно сообщили, что книга уже в типографии и вот-вот появится на прилавках магазинов… Но ей необыкновенно повезло. Я бы вообще назвал это настоящим чудом. Когда моя коллега выразила свои чувства по поводу этого запредельного варварства и намекнула на карающий меч правосудия, ей все же прислали правку. Задним числом. Редактором (думаю, внештатным), к счастью, оказался не просто профессионал, а профессионал-виртуоз, каким-то ветром занесенный в эту “палату номер шесть”. И после анализа правки на первых же страницах можно было расслабиться и довериться зоркому взгляду и опытному перу редактора. Пути Господни неисповедимы… (Хотя опять же — свое талантливое перо редактор по всем писаным и неписаным законам должен был держать за голенищем:)), предоставив устранение “шероховатостей” автору перевода.) Похоже, в нашем деле незаметно произошла “смена власти”. Во многих издательствах профессионалов вытеснили дурно воспитанные и невежественные дилетанты (считающие себя профессионалами!), и речь давно уже идет не о литературе, а исключительно о коммерции. Какие-то господа делают деньги, и им плевать, чтó поступает на прилавки книжных магазинов, — лишь бы покупали!
То есть понятие “художественный перевод” — это уже АРХАИЗМ, сданная в архив реалия или, иными словами, списанная на живодерню полудохлая кляча, по которой скорбит лишь горстка чудаков, получивших образование в ХХ веке. То, что с благословения вышеупомянутого г-на Баканова производят на своих “конфетных фабриках” современные издатели, не имеет ничего общего с литературой. Это, как правило, некий псевдолитературный продукт, предназначенный исключительно для пополнения денежных запасов хозяев издательств.
Кстати, на эту тему у меня есть “эксклюзивный” пример.
Некий книгоиздательский “концерн” уже много лет тиражирует бездарнейший перевод одного из лучших романов хорошо известного русским читателям и любимого ими немецкого автора. В этом “переводе” я насчитал СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ смысловых ошибок, в том числе грубейших. (А того, что называется “стилем”, там вообще не найти.) То есть, это, по сути, чудовищная клевета на автора. Когда я, наивный Дон-Кихот, предложил главному редактору свою версию — БЕСПЛАТНО! (просто потому, что люблю этого автора и многим ему обязан; а кроме того, понимал, что иначе его не заинтересуешь), меня не удостоили даже ответом. И логика этого господина мне вполне понятна: зачем тратить деньги и терять время на новую верстку, когда стоит нажать на кнопку — и пошел новый тираж старой клеветы? А такие понятия, как стыд, профессиональная гордость, чувство собственного достоинства, нашим бизнесменам вообще неизвестны.
Остается лишь пожелать нам всем, чтобы развитие книгоиздательского бизнеса и искусства художественного перевода вырвалось за рамки родного реализма и пошло по какому-нибудь фантастическому — не анти-, а просто утопическому — сценарию и не привело к полной победе над разумом.
[1] Какая мне польза от моей мудрости, если правит глупость? (Еврейская поговорка.)
[2] Курсив и выделение жирным шрифтом, а также восклицательные знаки в скобках — мои и сигнализируют о том, что мой последний волос на голове при чтении данных пассажей вставал дыбом…
[3] Не могу отказать себе в удовольствии прокомментировать это слово. Особенно занятно слышать его в значении “высококачественный” из уст заведующего редакцией. Впрочем, как говорится, поезд уже ушел: сегодня уже трудно встретить человека, знающего, что может быть “качественный рывок”, “качественное изменение”, но не “КАЧЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД”, ПОТОМУ ЧТО “качественный” — это ни плохой и ни хороший, а всего лишь относящийся к качеству предмета… Увы, НЕГРАМОТНОСТЬ (и отсутствие каких бы то ни было комплексов по этому поводу!) — одно из характернейших качеств сегодняшних издателей.
[4] Французское ругательство.