Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2022
Повинуясь принятой системе счисления, мы отмеряем века, распадающиеся на ровные десятки, и магия круглых чисел в начале очередного — третьего — десятилетия как будто побуждает оглянуться назад. Тем более что рубежный 2020 год действительно принес с собой перемены в привычном течении жизни не только в Японии, но и во всем мире.
В предполагаемую подборку вошли рассказы и эссе семи авторов, занимающие различные позиции в интервале от начала столетия до 2019-го года, от интеллектуальной, “чистой” литературы до литературы жанровой. Составляя список произведений, мы старались выбирать тексты, которые принадлежат перу авторов не очень хорошо или вовсе не знакомых русскоязычному читателю. Таких немало, ведь как бы ни ширился в последние годы спектр переводимых на русский язык творений современных японских писателей, он все равно охватывает пока лишь незначительную их часть. В то же время смещение фокуса внимания всегда любопытно, оно расширяет контекст. И в этом плане нашу подборку можно сравнить с сечением сложной геометрической фигуры: являясь частным проявлением целого, она дает возможность посмотреть на предмет под непривычным углом.
Как отмечают исследователи, представления о ярко выраженной культурной специфике японской литературы уже не вполне соответствуют реальному положению дел[1]: сегодня это органичная часть литературы мировой, отражающая в своем развитии воздействие не только локальных, но и глобальных факторов. И все же, находясь «на пересечении», локальный продукт объединяет в себе то, что легко поддается универсальной дешифровке, и то, что требует особого подхода. Читая художественный текст, мы сталкиваемся с разнообразными проявлениями породившей его культурной традиции. Помимо всего прочего, она, можно сказать, определяет вид плетения текстового полотна. Когда в непривычной структуре от нас скрывается главная нить повествования, возникает не столь уж редкая ситуация даже не отторжения, а непонимания того послания, которое заложено в произведении. И если при знакомстве с крупными литературными формами игнорирование подобных «технических» нюансов редко приводит к прерыванию опосредованного контакта между писателем и читателем (выручает периодическое возвращение к ключевым образам), то в случае м алых форм оно может сыграть отрицательную роль. Представляя подборку произведений малой прозы, мы, конечно, хотели бы избежать столь досадного недоразумения. Поэтому далее позволим себе остановиться на паре простых и многим известных вещей, которые тем не менее могут сделать знакомство с новыми авторами еще более приятным.
Если вернуться к образу текста как тканого полотна, то упоминавшиеся выше глобальные и локальные тенденции в развитии современной японской прозы можно будет сравнить с нитью утка и нитью основы. При этом в качестве утка очень выступает постмодернистская парадигма[2]. Тексты многих современных японских писателей, как и их иностранных коллег, вовлекают читателя в игру. Одно из самых распространенных развлечений — игра в ассоциации, когда автор и читатель совместными усилиями выстраивают паутину интертекста. Японские писатели черпают вдохновение как в родном культурном наследии, так и в культуре других народов. В качестве примера смешения различных традиций можно привести рассказ «Посторонний № 7-9», принадлежащий перу Хирано Кэйитиро[3], пожалуй, наиболее «космополитичного» писателя в нашей подборке. В этом произведении автор начинает игру уже с заглавия, в котором сложно не усмотреть намек на известный роман А. Камю «Посторонний». Автор как будто предупреждает, что повествование в целом будет выходить далеко за рамки написанного текста, и читателю придется самостоятельно достроить пласт вопросов и ответов, порожденный сопряжением двух произведений. Впрочем, паутина слишком плотной не бывает, и в тексте почти сразу возникает следующая параллель, поскольку герой попадает в ситуацию, вызывающую ассоциации с одним из рассказов Х. Кортасара («Шея черного котенка»).
Отметим, что элементы магического реализма, как будто проникающие в рассказ Хирано Кэйитиро вместе с аллюзиями на творчество Х. Кортасара, обнаруживаются в современной японской прозе практически повсеместно (в том числе в приведенных ниже рассказах). Метод магического реализма просматривается в произведениях прекрасно известных русскоязычному читателю Абэ Кобо и Оэ Кэндзабуро, он часто упоминается в связи с творчеством Мураками Харуки. А в последние годы исследователи отмечают использование метода магического реализма и в жанровой литературе. Например, в детективных романах Исаки Котаро (его произведения также представлены в подборке)[4].
В то же время (вспомним про нити основы) при чтении произведений современных японских писателей периодически возникает ощущение, будто автор дарует читателю слишком много свободы, не просто освобождая от своих трактовок, но в принципе лишая его каких-либо ориентиров. Можно и здесь углядеть косвенные приметы постмодернизма: самоустранение автора, отказ от дидактизма. Однако черты эти присутствуют на страницах японской прозы гораздо более ранней[5], да и за пределами мира литературы — не редкость. Вспомнить, например, японское выражение «ку:ки-о ёму», которое дословно можно перевести как «читать воздух», то есть чувствовать момент, атмосферу. Читать между строк. Эта нома поведения, трактуемая как общее правило хорошего тона — одно из множества конкретных проявлений той культурной традиции, к которой относятся предлагаемые тексты. В сфере литературы данная традиция предопределяет главенство несказанного над сказанным, интонации — над словом, образа — над действием и, в целом, лирического настроения над сюжетной линией повествования[6].
Приведенный ниже рассказ Ямадзаки Нао-Колы «Женщина, которая идет, наступая на подол собственной юбки» — это как раз одно из тех произведений, в которых не столько излагается последовательность событий, сколько создается определенное настроение. Именно оно может послужить ответом на вопрос, зачем написан текст, какова его идея. Причем в данном случае задача читателя несколько упрощается, поскольку автор направляет его при помощи множества легко узнаваемых символов: Париж — город любви, Венера — ее божественная покровительница и т. д.
Наконец скажем несколько слов о включенных в подборку эссе. По сревнению с рассказами, которые порой ставят читателя в тупик, эти тексты кажутся ясными и понятными. Тем не менее здесь тоже имеется одно «но».
Знакомый нам жанр эссе, порожденный европейской литературной традицией, возводят обычно к «Опытам» Мишеля де Монтеня, задавая тем самым точку отсчета многовековой истории западной эссеистики. Путь жанра дзуйхицу (букв. «следовать за кистью»), который в наши дни нередко именуют эссеистикой японской, еще дольше[7]. Процесс становления и развития двух этих жанров, закончившийся их гармоничным единением, шел неодинаково, а потому исключать возможность проявления легких различий в том, как две традиции не столько даже трактуют, сколько ощущают сегодня суть эссеистической литературы, все же не стоит. Забвение этого момента не сделает предложенные тексты менее понятными русскоязычному читателю, но не исключено, что готовность принять некоторое несоответствие привычным жанровым эталонам позволит получить от чтения большее удовольствие.
© Екатерина Юдина. Перевод, вступление, 2022
[1] Нумано Мицуёси. Граница японской литературы и ее сдвиги в мировом контексте [Электронный ресурс] // Журнальный зал. – URL: https://magazines.gorky.media/inostran/2002/8/granicza-yaponskoj-literatury-i-ee-sdvigi-v-mirovom-kontekste.html (дата обращения: 10.05.2021).
[2] Л. Ю. Хронопуло. Японская литература конца ХХ — начала XXI века: авторы, жанры, сюжеты, герои. Ч. 1, 2 [Электронный ресурс] // Прочтение. — URL: https://prochtenie.org/geo/29693; URL: https://prochtenie.org/geo/29613 (дата обращения: 10.05.2021).
[3] Здесь и далее сохранен принятый в Японии порядок написания имен собственных: сначала — фамилия, затем — имя.
[4] Е. И. Кононович. Магический реализм в детективной прозе Исака Котаро: дис. …магистра востоковедения и африканистики: 41.04.03 / Кононович Екатерина Игоревна. — Санкт-Петерб. гос. ун-т. — СПб, 2017.
[5] А. О. Забережная «Спор о бессюжетном романе»: литературные дискуссии Акутагава и Танидзаки // Японские исследования, 2019, № 4. — С. 60-71. DOI: 10.24411/2500-2872-2019-10028.
[6] В одной из своих открытых лекций (11.08.2020) М. С.Прохорова, переводчица, аспирант Токийского университета международных исследований (TUFS), характеризуя творчество современной японской писательницы Каваками Хироми, обратила внимание слушателей на сходство принципов построения поэтических и прозаических текстов автора. Аллегоричность полного умолчания языка хайку просматривается, по мнению исследовательницы, и в прозе писательницы. Аналогия, на наш взгляд, весьма наглядная, поскольку сопоставление поэзии и прозы позволяет живо прочувствовать некоторые характерные особенности японских прозаических текстов, созданных в том числе в последние десятилетия. (Прохорова М. С. (2020) Обзор современной японской литературы [Видеозапись лекции М. С. Прохоровой] // Facebook. 11 августа (https://www.facebook.com/1538442746455734/videos/1785659684924180). Просмотрено: 10.05.2021).
[7] В. Н. Горегляд. Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв. — М.: Наука, ГРВЛ, 1975. — С. 335-350.