Андрей Василевский. Трофейное оружие. М.: Воймега, 2013
Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2013
В сборник Андрея
Василевского вошли три поэтические книги автора[1], распределенные соответственно по разделам; в четвертом разделе
собраны тексты, не вошедшие в предыдущие издания, а также некоторые последние стихи
(временной отрезок в заглавии: 2006-2013). Всякое избранное подразумевает некоторую итоговость, и, по всей видимости,
«Трофейное оружие» – не исключение. Название книги можно трактовать в этом же ключе:
трофейное оружие – символ победы или обыкновенный сувенир – добыча, оставленная
в память о каком-то событии, возможно, о схватке (с миром? побежден ли противник,
это еще предстоит выяснить).
Герой Василевского
действительно отчасти противостоит реальности, но именно отчасти, поскольку понимает,
что остается ее неотъемлемой частью. Потому здесь, в сущности, нет прямого антагонизма,
и трагедия наблюдателя/участника состоит как раз в том, что он одновременно вынужден
и отстраненно наблюдать извне, и неизбежно участвовать в происходящей с ним жизни
– изнутри. «Лирический субъект не пытается показаться больше или меньше того, что
он есть на самом деле, – пишет Артем Скворцов в своей рецензии на первую книгу Василевского,
– И если в запечатленном им мире “все равно”, то и сам герой подверстывается под
ту же универсальную формулу: он действительно равен самому себе. Очень любопытного
персонажа представил автор. Как если бы музилевский человек
без свойств обрел творческий дар и написал о себе самом»[2]. Причем наряду с персонажем Музиля можно
также вспомнить обезличенные фигуры Де Кирико, своим видом
напоминающие манекенов – различных и вместе с тем схожих между собой.
Как бы ни был
дух антонимичен плоти, общеупотребительная реальность
крайне зависима именно от телесного компонента, если не сказать – опирается на него.
Причем материя зачастую весьма беспощадна, особенно накануне или в процессе умирания:
«безрадостное жевание / мучительное испражнение / неинтересный бред / самого себя
изживание / то ещё упражнение / конца ему нет…»[3]. Автор старается быть объективным и как раз через объективность
запечатлевает наиболее страшные свои наблюдения:
Потому что остаётся труп, то есть мертвое тело.
Когда душа отделяется от тела,
Оно не исчезает, распадаясь на атомы,
Поэтому его режут патологоанатомы.
Потом его прячут,
И хнычут, и плачут.
И всё это мерзкое дело.
Само не исчезнет мёртвое тело
(Как моя старая мама хотела)
Неприятно, «мерзко»,
печально, но ещё – скучно и оттого страшно. С одной стороны – трезвая, слегка циничная
констатация ни чем не примечательного факта, коим представляется смерть, с другой
– монотонный ужас перед этой привычностью.
Однако порой
у Василевского встречается и ироничная, если не сказать саркастическая, интонация,
правда, в достаточно печальном антураже:
особь
к особи
летит
особь особи
кричит
тут у нас
неподалёку
ещё одна особь
валяется
неживая
другого биологического вида
пообедаем
так они и сделали
пушкин про это писал
Пушкинский текст
обыгрывается и пародируется с одной стороны, и (всерьез) деструктурируется – с другой.
Вместо двух воронов и убитого богатыря – три обезличенных, похожих друг на друга
существа, для всех троих взято одно пресное слово «особь», несколько отличается
только биологический вид одной из особей. Человек никак специально от них
не отделен – из текста неизвестен даже пол. Кроме того, человек и не мертв вовсе,
он – неживая особь другого биологического вида, и, разумеется, ни в нем,
ни во всей описанной ситуации нет ничего примечательного. Тем более, что «пушкин про это писал» (вспомним
строку из другого стихотворения Василевского: «…этот мир зачитан до дыр…»). Метр
деструктурируемого текста, присутствующий в первых трех строфах, внезапно сменяется
каким-то заскучавшим верлибром, т. е. проза (жизни, если угодно) постепенно
заслоняет собой и без того весьма прозаичную, хоть и заключенную в хореи, картину.
Но изображение
привычности, приевшейся одинаковости всего и вся может принимать у Василевского
весьма прихотливые формы. Будь то минималистичная картина
с почти холинской интонацией: «А потом / Из чёрного рояля / Вылезли скелеты / И убили / Отца и мать
// Утром / Дети пошли в милицию / И не вернулись». Или стихотворения, напоминающие
короткие диалоги с неизвестными персонажами: «…или для групп друзей // вы не можете
видеть эту запись // а эту // эту пожалуйста». Или же ироничные
философствования: «…разоблачённые обезвреженные / они ещё на что-то надеются //
напрасно // терпимость терпимостью / но всему же есть предел
// или нет».
Кое-где опостылевшая
реальность доводится автором до абсурда:
не смотри близко
на белку
в её глаз
ничего хорошего
особенно белки
и голуби
бог сказал
это хорошо
было давно
всё меняется
Любопытно, что
алогичный сдвиг присутствует там же, где встречается образ белки (см. также стихотворение «девочка или мальчик…» из «Плохой физики»),
и возникает предположение, что отнюдь не только одна кошка является «тотемным животным
Василевского»[4].
Вообще животно-тотемная
тема занимает весьма важное место в поэтическом мире автора. Помимо кошек, белок
и прочих особей, здесь встречаются, в частности, «люди с пёсьими головами»
(кое-где – и Анубис собственной персоной, а также Гор и Баст),
вороны и крысы, которым «сродни / Всеядная умная тварь», бесы, которые «спасутся
/ потому что веруют и трепещут» и даже по-настоящему страшный «человек-свинья».
Сам по себе лирический
субъект беспомощен и безлик, сначала существо – потом вещество, и он действительно
– часть монотонного пейзажа, который, в свою очередь, также беспомощен и безлик.
Но человек противостоит и пейзажу, и другому такому же, как он, человеку («…я с
тобой / в одну яму не лягу / но лягут оба»). Текст Василевского,
минималистичный или стремящийся к нулевому пределу, с
предельно высушенным синтаксисом и тщательно отобранной монохромной лексикой, с
фотографической точностью описывает нынешний мир, однако это не совсем фотография.
Это скорее своеобразная опись реальности, одну за другой сменяющая интонации, но
не способная изменить саму реальность. Вероятно, полученная опись и есть то самое
«трофейное оружие».
[1] Все равно. – М.: Воймега, 2009; Ещё стихи.
– М.: Воймега, 2010; Плохая физика. – М.: Воймега, 2011.
[2] Скворцов А. Наше все равно // Знамя, 2010, №12.
[3] Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Василевский А. Трофейное
оружие. М.: Воймега, 2013.
[4] См. послесловие Марии
Галиной к «Трофейному оружию»: «Кошка вообще тотемное животное Василевского…».