В сборник Андрея Василевского вошли три поэтические книги автора[1], распределенные соответственно по разделам; в четвертом разделе собраны тексты, не вошедшие в предыдущие издания, а также некоторые последние стихи (временной отрезок в заглавии: 2006-2013). Всякое избранное подразумевает некоторую итоговость, и, по всей видимости, «Трофейное оружие» – не исключение. Название книги можно трактовать в этом же ключе: трофейное оружие – символ победы или обыкновенный сувенир – добыча, оставленная в память о каком-то событии, возможно, о схватке (с миром? побежден ли противник, это еще предстоит выяснить).

Герой Василевского действительно отчасти противостоит реальности, но именно отчасти, поскольку понимает, что остается ее неотъемлемой частью. Потому здесь, в сущности, нет прямого антагонизма, и трагедия наблюдателя/участника состоит как раз в том, что он одновременно вынужден и отстраненно наблюдать извне, и неизбежно участвовать в происходящей с ним жизни – изнутри. «Лирический субъект не пытается показаться больше или меньше того, что он есть на самом деле, – пишет Артем Скворцов в своей рецензии на первую книгу Василевского, – И если в запечатленном им мире “все равно”, то и сам герой подверстывается под ту же универсальную формулу: он действительно равен самому себе. Очень любопытного персонажа представил автор. Как если бы музилевский человек без свойств обрел творческий дар и написал о себе самом»[2]. Причем наряду с персонажем Музиля можно также вспомнить обезличенные фигуры Де Кирико, своим видом напоминающие манекенов – различных и вместе с тем схожих между собой.

Как бы ни был дух антонимичен плоти, общеупотребительная реальность крайне зависима именно от телесного компонента, если не сказать – опирается на него. Причем материя зачастую весьма беспощадна, особенно накануне или в процессе умирания: «безрадостное жевание / мучительное испражнение / неинтересный бред / самого себя изживание / то ещё упражнение / конца ему нет…»[3]. Автор старается быть объективным и как раз через объективность запечатлевает наиболее страшные свои наблюдения:

 

Потому что остаётся труп, то есть мертвое тело.

Когда душа отделяется от тела,

Оно не исчезает, распадаясь на атомы,

Поэтому его режут патологоанатомы.

Потом его прячут,

И хнычут, и плачут.

И всё это мерзкое дело.

Само не исчезнет мёртвое тело

(Как моя старая мама хотела)

 

Неприятно, «мерзко», печально, но ещё – скучно и оттого страшно. С одной стороны – трезвая, слегка циничная констатация ни чем не примечательного факта, коим представляется смерть, с другой – монотонный ужас перед этой привычностью.

Однако порой у Василевского встречается и ироничная, если не сказать саркастическая, интонация, правда, в достаточно печальном антураже:

 

особь

к особи

летит

 

особь особи

кричит

 

тут у нас

неподалёку

 

ещё одна особь

валяется

 

неживая

другого биологического вида

 

пообедаем

 

так они и сделали

 

пушкин про это писал

 

Пушкинский текст обыгрывается и пародируется с одной стороны, и (всерьез) деструктурируется – с другой. Вместо двух воронов и убитого богатыря – три обезличенных, похожих друг на друга существа, для всех троих взято одно пресное слово «особь», несколько отличается только биологический вид одной из особей. Человек никак специально от них не отделен – из текста неизвестен даже пол. Кроме того, человек и не мертв вовсе, он – неживая особь другого биологического вида, и, разумеется, ни в нем, ни во всей описанной ситуации нет ничего примечательного. Тем более, что «пушкин про это писал» (вспомним строку из другого стихотворения Василевского: «…этот мир зачитан до дыр…»). Метр деструктурируемого текста, присутствующий в первых трех строфах, внезапно сменяется каким-то заскучавшим верлибром, т. е. проза (жизни, если угодно) постепенно заслоняет собой и без того весьма прозаичную, хоть и заключенную в хореи, картину.

Но изображение привычности, приевшейся одинаковости всего и вся может принимать у Василевского весьма прихотливые формы. Будь то минималистичная картина с почти холинской интонацией: «А потом / Из чёрного рояля / Вылезли скелеты / И убили / Отца и мать // Утром / Дети пошли в милицию / И не вернулись». Или стихотворения, напоминающие короткие диалоги с неизвестными персонажами: «…или для групп друзей // вы не можете видеть эту запись // а эту // эту пожалуйста». Или же ироничные философствования: «…разоблачённые обезвреженные / они ещё на что-то надеются // напрасно // терпимость терпимостью / но всему же есть предел // или нет».

Кое-где опостылевшая реальность доводится автором до абсурда:

 

не смотри близко

на белку

 

в её глаз

ничего хорошего

 

особенно белки

и голуби

 

бог сказал

это хорошо

 

было давно

всё меняется

 

Любопытно, что алогичный сдвиг присутствует там же, где встречается образ белки (см. также стихотворение «девочка или мальчик…» из «Плохой физики»), и возникает предположение, что отнюдь не только одна кошка является «тотемным животным Василевского»[4].

Вообще животно-тотемная тема занимает весьма важное место в поэтическом мире автора. Помимо кошек, белок и прочих особей, здесь встречаются, в частности, «люди с пёсьими головами» (кое-где – и Анубис собственной персоной, а также Гор и Баст), вороны и крысы, которым «сродни / Всеядная умная тварь», бесы, которые «спасутся / потому что веруют и трепещут» и даже по-настоящему страшный «человек-свинья».

Сам по себе лирический субъект беспомощен и безлик, сначала существо – потом вещество, и он действительно – часть монотонного пейзажа, который, в свою очередь, также беспомощен и безлик. Но человек противостоит и пейзажу, и другому такому же, как он, человеку («…я с тобой / в одну яму не лягу / но лягут оба»). Текст Василевского, минималистичный или стремящийся к нулевому пределу, с предельно высушенным синтаксисом и тщательно отобранной монохромной лексикой, с фотографической точностью описывает нынешний мир, однако это не совсем фотография. Это скорее своеобразная опись реальности, одну за другой сменяющая интонации, но не способная изменить саму реальность. Вероятно, полученная опись и есть то самое «трофейное оружие».

[1] Все равно. – М.: Воймега, 2009; Ещё стихи. – М.: Воймега, 2010; Плохая физика. – М.: Воймега, 2011.

[2] Скворцов А. Наше все равно // Знамя, 2010, №12.

[3] Здесь и далее цитаты приводятся по изданию: Василевский А. Трофейное оружие. М.: Воймега, 2013.

[4] См. послесловие Марии Галиной к «Трофейному оружию»: «Кошка вообще тотемное животное Василевского…».