Опубликовано в журнале Homo Legens, номер 4, 2013
+++
памяти Саши Лугина
на зубах сажа,
в животе — тьма.
крепко спят, Саша,
парки и дома.
за окном стужа,
за спиной — лёд.
вижу — наши души
и нимбов хоровод.
попрощайся с адом.
отворился вход…
будь мне, Саша, братом,
сберегая от
злых людей и лишних,
магов и чертей.
нимбы ярче, ближе…
стоя на черте
проще видеть Небо,
даже проще жить.
и совсем нелепо
времечко бежит,
и его кульбиты —
смех, а не испуг.
мир такой убитый
и гнилой вокруг!
вдруг невольно страшно
сделалось опять.
будь мне, Саша, стражем,
чтоб любая блядь
сторонилась, косо
глядя мне во след.
дай мне серп и косу,
и пошли в рассвет…
+
когда не останется даже молитвы,
а смерть долгожданно посмотрит в упор —
рассыплются прахом могильные плиты…
но вот дотяну ли я до тех пор?
и что там? — за краем могильного вздора,
за строем шеренг демонских образин?
мой Бог, не хватает любви и простора
мне здесь — этот мир, как большой магазин,
набитый людьми, безразличные рожи
которых похожи уже на чертей —
и страшно, и больно, что мы так похожи,
и кажется, что не бывает черней
на сердце, когда в это смотришь, как в книгу,
раскрытую — в смерть эту, ужас кляня,
прислушавшись к первому детскому крику
рождённого, может быть, даже меня.
но мне-то — сюда заглянувшему с Неба,
зачем так спешить? и — зачем я пришёл
в сырую потресканность местного склепа
фригидного опустошения жён,
сковавших мужей влажной негой обмана —
предательством и полоумием грёз?
не мир, а пустыня… но сыплется манна,
как эхо, и сложно поверить всерьёз,
что это возможно — пусть даже, как эхо —
всего лишь, как эхо — как отсвет огня.
и страшно становится за человека,
забывшего счастье своё — за меня…
о праведном Лоте
Или смысл в том, чтобы всё свернуть – и уйти?
Если смысла нет даже в этом, то – что тогда?
Ты лети, душа моя, белым крылом лети –
голубиным, лёгким крылом – сквозь мои года –
через сумерки прошлого, череду сует.
Обернусь ли когда? – Ни к чему это, ни к чему.
Вон – Содом с Гоморрой – были, и больше нет.
Плачет Лот и жарко – аж пот течёт по челу.
Плачет Лот по жене, застывшей теперь столпом
посреди дороги из страшного небытия.
Слёзы падают в пепел. Он бился б о камни лбом…
Поначалу и бился, но толку нет от битья.
Пот смешался с пеплом. Черна, как лицо, душа,
и такая тяжесть на сердце, такая мгла…
Лот глядит на дочку, которая не дыша
шепчет: мамочка, мама, как же ты не смогла?
А вторая дочь, как могила, как смерть, как стон,
распласталась крестом по покрытой гарью земле.
Смотрит Лот и будто бы видит кошмарный сон –
словно жизнь он свою хоронит в этой золе.
— Боже, Боже мой… — Задыхается Лот. Губа
задрожала, брызнула в ночь слюна.
Липкий пот течёт по лицу с ледяного лба,
за редеющим пеплом угадывается луна.
За веками памяти, за чередой эпох
Лот зовёт на помощь, не слыша совсем уже
ни себя, ни Бога – но отвечает Бог –
и становится легче Лоту, и на душе
у него не так обречённо, не так темно.
Что-то будет ещё – за этим ужасом тьмы.
Не смотри назад, мой Лот, покидая дно.
Не верти башкой: уходя – уходи из тюрьмы.
молитва Отцу Небесному и Пресвятой Богородице
в тихом сердце покой, отрада —
аж на Небе поют хоры,
и земля отошла от ада,
и, дожив до этой поры,
я — так мирно, так тихо, что странно,
еле думаю, чуть шепча:
"Вроде ж рано ещё, мне рано,
Папа, рано мне для палача —
подтирать эти древние вязи
ритуальных звёздных узлов.
я ж из грязи и сразу в кнЯзи!
я же, Господи, без тормозов!
убеди меня, Бог, что сдюжу.
если скажешь — возьму тесак,
чтобы душ леденящих стужу
порубать — коли на Небесах
мне даётся такое право
по землице пройтись огнём.
я, конечно, останусь справа —
с Богом, с Духом Его — весь в Нём —
всё приму, как бы не хотело
моё тело сковать меня.
забери тогда это тело —
освяти его до огня,
Боже Святый и Боже Правый…
Мама, Мамочка, будь со мной —
дай мне Солнце, Луну, все травы,
землю всю мне отдай — длиной,
шириной, высотой — неважно,
это всё безразлично, Мам —
развела бы лишь воля Ваша
блудных деток по их домам —
Ваша с Папой святая воля —
Дух чтоб Божий коснулся тех,
кто почти что истлел от боли
страшной доли земных «утех».
Саше Пушкину
из золотого века в этот век —
к певцам полуподвального уродства,
где в праздной скуке гибнет человек,
превознося собой своё сиротство.
зачем я здесь? к чему меня сюда
забросило — в прибой сопливой дрёмы,
где нет ни чести, ни её следа,
а молнии не предвещают грома?
здесь всё нарушено, испорчено — одна
на человечество всеобщая разруха…
лишь рифмы улыбаются со дна
моей души, нашёптывая в ухо:
ты скоро станешь, как один из них —
ты тенью будешь плыть меж оболочек,
дописывая свой предельный стих
среди набухших оттепелью почек,
но не весна идёт к тебе, а смерть
проталинами смотрит из-под снега,
и ты не сможешь никогда посметь
увидеть даже образ человека…
Но я встаю — в который раз уже —
и, чётко понимая, что нет прока —
я всё равно ищу в своей душе
себя, тебя: не Бога — так пророка!