Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 3, 2025
Богатырёва Ирина Сергеевна — писатель, фольклорист, музыкант. Родилась в Казани в 1982 году. Играет на варгане в ансамбле «Тихiй омутъ». Автор девяти книг прозы. Печаталась в журналах «Октябрь», «Новый мир», «Урал» и других. Лауреат и финалист нескольких литературных премий, в т.ч. «Студенческий Букер», «Книгуру» и премии им.С.Михалкова по литературе для подростков. Живёт в Москве.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2025, № 2.
— Зайка! Зай-ка!
Волков безутешно рыдал. Он проснулся уже в самолёте. Мама только что сняла с него куртку и шапку, усадила к окну, — и тут он открыл глаза и понял, что всё пропустил. И аэропорт. И кафе в аэропорту. И посадку. И автобус до самолёта. И даже с папой не попрощался, так что не узнал, проводил ли он их, как обещал, до самых дверей, или уехал раньше, как уговаривала мама, — короче, он пропустил всё, всё, всё.
Но главное, с ним не было зайки. Белого, нежного, мягкого зайки, с которым так приятно обняться, когда засыпаешь, который пахнет домом и немного маминым кремом — Волков сам смазал ему этим кремом нос.
Теперь зайца не было.
Самолёт готовился взлететь.
Уже постояла в проходе, что-то объясняя, стюардесса. Уже прошлась, проверяя, все ли пристегнулись. Уже вырулили на взлётную полосу. А Волков всё рыдал, и мама не могла его успокоить.
— Женщина, да уймите ребёнка, наконец! — какая-то тётка обернулась с переднего кресла. — И так голова трещит!
— Он устал, вы разве не понимаете? — Мама испуганно посмотрела на неё.
— Все устали! — рявкнул дядька у прохода. — Ночной рейс вообще-то. Думать надо было, когда билеты брала.
— Правильно. Не можете лететь, оставайтесь дома, — добавила тётка.
— Видишь, мы всем мешаем. — Мама зашептала, склонившись к самому лицу: — Успокойся уже, пожалуйста, ты слышишь меня!
Но Волков ничего не хотел слушать.
— Зай-ка! — Он икал и заикался от слёз. — Где! Мой! Зай!..
— Ты его, наверное, дома оставил.
— Неправда! Он был!
— Тогда его папа увёз.
— Папа? А он к нам приедет?
— Когда-нибудь приедет.
— Когда?
— Когда захочет, тогда и приедет. Мы теперь с бабушкой будем жить, я же тебе говорила.
— А он? Один?
— Не знаю. Может, и один.
— Один?! Нет, он не может один! Звони папе!
— Да как я ему позвоню? Мы уже в самолёте. Лучше вон в окошко смотри, сейчас полетим. Ты же хотел смотреть в окошко. Серёжа!
— Я не Серёжа! — взвизгнул он с новой силой. — Я Волков!
— Господи, это ещё почему? — опешила мама. — В смысле, ты, конечно, Волков. Но ведь ещё и Серёжа.
— Нет, я Волков, Волков, Волков! Как папа!..
В этот момент в салоне погас свет, и Волков сразу осёкся.
— Это что? — спросил хрипло. От слёз голос осип.
— Взлетаем, я же говорю. — Мама без сил откинулась в кресле. — Всё. Смотри в окошко давай.
Темнота наполнилась гулом двигателей. Салон завибрировал. Волков припал к холодному стеклу иллюминатора. Снаружи была ночь и далёкие огоньки, не разобрать: город или аэропорт. Огни задрожали и побежали, они бежали всё быстрее, а самолёт гудел всё громче и натужнее. Потом напрягся, толкнулся — и полетел. Тёмная земля поплыла вниз. Огоньки стали уменьшаться и растеклись под брюхом у самолёта, как цветная, переливающаяся лужа. У Волкова захватило дух, а самолёт вдруг заложил вираж, огоньки ухнули куда-то вниз, в иллюминаторе стало пусто…
…А потом появились звёзды.
Они плыли над ними, как будто бы там, наверху, был ещё один город, или аэропорт, и непонятные, дальние они…
Но скоро и они кончились, и стало просто темно. Темнота казалась мокрой, плотной, и только что-то взблёскивало и помигивало сбоку. Волков смотрел во все глаза, но не различал ничего, кроме своего отражения. Он почувствовал, что ему неуютно, вспомнил про зайку и снова принялся поскуливать.
— Сейчас вынырнем из облака, и будет Луна, — сказал сзади чей-то голос.
Волков изогнулся, попробовал заглянуть за спинку кресла, но не смог, он был пристёгнут. Он даже не понял, с ним ли говорят, но спросил:
— И что?
— Ничего. Холодно там. Снега по колено.
— Где? — удивился Волков.
— На Луне, — спокойно ответил голос. — А ты думаешь, почему она белая?
Волков обернулся на маму, может, она знает, кто там сзади говорит. Но мама как замерла с закрытыми глазами, так и сидела не двигаясь, даже непонятно, спит — не спит. Волков попробовал отстегнуться, но не смог. Снова прилип к стеклу и сказал хмуро:
— Неправда. На Луне снега нет.
— А ты там был? — резонно спросили сзади.
— Не был, — сказал Волков, подумав.
— Ну вот. А говоришь.
— А ты?
— Я-то? Я знаю.
— И что там?
— Где?
— На Луне.
— Ничего. Только снег. И заяц.
— Заяц? — Волков чуть из ремня не выкрутился. — Не может быть!
— А ты давно на Луну смотрел? Ты погляди получше. Его же видно. И следов полно. На снегу следы хорошо заметны.
— Чьи?
— Заячьи.
— А как он туда попал?
— О, это давняя история, — протянул голос. Волков только приготовился ныть — обычно взрослые так говорят, чтобы ничего не рассказывать, — но голос уже продолжил: — Как-то раз к одному зайцу пришёл… ну, скажем, — волшебник.
— Добрый?
— Можно сказать так. Он желания выполняет.
— Как Дед Мороз?
— Да, пожалуй. Так вот, он пришёл к зайцу в гости, а у того дома ничего нет. Даже угостить нечем.
— Совсем ничего? А морковка?
— Совсем ничего, даже морковки. Зима была как сейчас. Ну что делать? Заяц туда-сюда. Пусто. А угощать надо. Тогда он предложил этому волшебнику съесть его самого.
— Зайца?! — Волков подумал, что ослышался. Самолёт гудел, и слова долетали плохо.
— Ну да. Но ты не бойся: волшебник отказался. А за то, что заяц такой добрый и щедрый, он ему подарил бессмертие. И отправил жить на Луну.
— Одного? — спросил Волков.
— Одного.
— Зачем?
— Чтобы его там никто не съел.
— И что же он там делает, один?
— Купается в снегу. Там сугробы такие, знаешь…
Но какие там сугробы, Волков не услышал: вдруг самолёт стало болтать, как будто кто-то положил его между ладонями и принялся трясти. На потолке что-то пискнуло, и зажглись красные лампочки. Волков обернулся на маму, но она не реагировала. Он хотел оглянуться назад, но снова не смог. За окном было по-прежнему темно и сыро. Волков почувствовал, что ему уже почти страшно. Закрыл глаза и стал ждать, когда всё кончится. Скоро перестанет, говорил он себе. Так бывает. Потрясёт — и перестанет. Вот и мама не волнуется. Скоро пройдёт…
Когда он открыл глаза, было тихо-тихо. Мама спала, голова у неё сползла к плечу. Спал и вредный дядька у прохода. Спала и тётенька впереди, было видно её спящий затылок между креслами.
Волков обернулся к окну и увидел большую полную Луну. Она висела в абсолютно чёрном, словно вычищенном небе, и самолёт как будто застыл напротив неё. Это было так красиво, что Волков боялся моргнуть. Он смотрел на Луну и пытался увидеть там снег и зайца. Или хотя бы заячьи следы. Но Луна была слишком далеко, ничего разглядеть не удавалось.
С металлическим щелчком Волков разомкнул ремень и соскользнул с кресла. Осторожно, чтобы никого не разбудить, прополз мимо мамы и дядьки в проход. Вокруг все спали. Целый салон спал. Люди лежали, откинувшись, положив головы на столики перед собой, дети спали на коленях у взрослых, взрослые склонили головы на плечи соседей или на надувные подушки. Никто не видел, как самолёт подлетел к Луне, как мягко сел прямо в снег. Никто не слышал, как распахнулись двери и выпал надувной трап. Никто не заметил, как Волков скатился по нему, как по горке, — и ухнул с головой в сугроб.
Но тут же выкарабкался и огляделся.
На Луне шёл снег.
Он шёл мягко, ровно, в абсолютном безветрии. Было холодно, дыхание вышло облачком и повисло возле лица. Снег сиял, и было удивительно тихо. Волков никогда не слышал такой тишины.
И было пусто. До самого горизонта, насколько хватало глаз, ни движения, ни дерева, ни кустика. Не было даже следов на ровном, свежем снегу.
— Зайка, — позвал Волков тихо. Почему-то ему было боязно кричать. — Ты где?
Конечно, он не услышит. Купается где-то в сугробе и не слышит. Волков почувствовал, что замерзает, и пожалел, что мама сняла с него тёплую одежду. Нос щипало. Отходить от самолёта не хотелось. Но он всё же сделал шаг. Потом ещё. Снег хрустел. Волков открыл рот и поймал на язык снежинку. Снег как снег, хоть и на Луне.
— Зайка! — позвал он смелее.
Луна лежала перед ним пустая и холодная. Волков представил, как же грустно тут жить совсем одному. Пусть даже у тебя есть вся эта светящаяся, снежная Луна.
Самолёт за спиной заурчал. Пора было возвращаться. Волков пошёл назад, к трапу, стараясь наступать в собственные следы. Но обернулся и позвал в последний раз:
— Зайка! Пойдём со мной!
Ему показалось, что какая-то тень мелькнула вдали.
Самолёт урчал всё громче.
Не успеет, понял Волков. Он хотел заплакать. Но не стал.
— Смотри, смотри! Какая красота!
Мама склонилась через плечо к иллюминатору и прижала телефон к стеклу. Она фотала Луну, которая уже отдалилась и висела возле самого хвоста.
— Ничего хорошего. Холодно там, снега по колено, — буркнул Волков. Он ещё не до конца проснулся, голос был хриплый и не слушался. — И он совсем один.
— Кто?
— Зайка.
Мама посмотрела на него странными глазами. Она так смотрела, когда Волков заболевал. Потом заулыбалась и попыталась обнять. Волков увернулся.
— Маленький мой. Ну, купим мы тебе другого зайчика, не переживай.
— Я не маленький. Я большой.
— Да, и не Серёжа, а Волков. Я помню.
— Дай сюда. — Волков отобрал телефон, прижал его к иллюминатору и поставил камеру на максимальное приближение. Стал фотать сам. — А что такое бессмертие? — спросил, не отвлекаясь.
— Ты откуда это взял? — Он не ответил, и мама сказала: — Это когда живёшь и не умираешь. Вечно.
— Ясно, — сказал он мрачно.
— Что тебе ясно? — засмеялась мама.
Волков не ответил. Он открыл снимок. Луна, конечно, размазалась, но что-то можно было различить — какие-то пятна. Как мог, приблизил картинку и стал водить пальцем, изучая сантиметр за сантиметром. Рассматривал внимательно, чтобы ничего не пропустить.
— Ты что-то ищешь? — спросила мама.
— Следы, — буркнул Волков.
— Чьи?
— Заячьи. — И вывернулся из-под руки, когда она снова попыталась его погладить.
Пусть думает, что он ищет следы. Он-то понимает, что их не разглядеть, слишком далеко.
Но вдруг он всё-таки прибежал. Стоит сейчас там и машет лапкой.
Один.
А они уже улетели.