Рассказ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2023
Тренин Владимир Витальевич — инженер-геолог. Родился в 1977 году. Окончил КГПУ и аспирантуру при ИВПС КарНЦ РАН. Автор книг «Пять ржавых кос», «Исцеление инженера Погодина» и «Ягодные Земли», вышедших в 2020 году; «Король шмелей» (М., 2023). Живёт в Петрозаводске.
Предыдущая публикация в «ДН» — 2023, № 2.
…Снился стройной кокосовой пальме сон о белых равнинах, замёрзших горах и холодном солнце, чуточку выглядывающем из-за горизонта. Чужое солнце не давало тепла, оно поднялось невысоко, скользнуло по верхушкам странных, неизвестных деревьев с колючими ветками, немного похожих на пальмы, и становилось вокруг всё светлее, и холоднее, и холоднее… Адский ледяной белый свет заполнял остатки и закоулки тёплого влажного мира, казалось пальме, что до конца дней не будет ничего, только холод и белые мёртвые птицы, но самое страшное случилось с океаном — он замер и больше не дышал. …Вздрогнула, очнулась от кошмара стройная пальма, взмахнула лохматой со сна головой, отломился один её сынок и выкатился на шершавый сухой песок. Океан вздохнул, выдохнул, поднажал, но всё равно кромка самой большой волны не смогла добраться до ореха, с шорохом сожаления вода уходила в горячую кварцевую крошку. Существование кокоса застыло на странной грани: то ли он есть, то ли его нет. Солнце припекало и заливал его тёплый дождь. Влага проваливалась в берег, и не мог пробиться пальмовый росток.
— Об этот орех я споткнулся, когда выходил на пляж вместе с твоей мамой. Вытащил лохматого друга из сухой зоны, положил на край, доступный волнам, сфотографировал для истории, а потом размахнулся и со всей русской дури закинул в океан — доверил кокос рукам-дорогам глобальных течений. Качнулся маятник, наконец, у ореха появился шанс. Случается и в жизни людей подобное, — подытожил Терехов свой рассказ с открытым концом и уже хотел пойти покурить.
— А дальше? — Лида нетерпеливо заёрзала, хотя, казалось, она засыпала мгновение назад.
Терехов каждый вечер нашёптывал дочери истории о птичках, ёжиках, белочках и ёлочках. Обычно, достаточно было начать неторопливо коротенькую сценку, убаюкивая, повторять по два раза некоторые слова, и через пять минут ребёнок начинал дремать.
Иногда он импровизировал, как акын, черпал сюжеты из окружающей обстановки: дождь ударил в окно, и — вуаля — появилась сказка про маленькую глупую капельку, родившуюся в серой тучке; пошёл снег — и готов рассказ про красивую эгоистичную снежинку. История про кокос не исключение, тоже имела реальную основу. Два месяца назад Терехов с женой ездил отдыхать на Шри-Ланку и на пляже нашёл большой пальмовый плод, который забросил в океан, правда, его кокос вечером прибило обратно к берегу, но ведь сказки так не заканчиваются.
Почему-то сегодня, в холодный день с хлещущей в окна ледяной пургой, он вспомнил про шуршание солёной пены и сиротливый орех, ждущий его на светлой полоске горячего пляжа.
Лида искренне заинтересовалась судьбой кокосика, и надо было как-то выстраивать дальнейшую сюжетную линию.
— Сейчас, секундочку, расскажу, что случилось дальше… «Орех упал в воду, а потом… потом суп с котом», — Терехов судорожно искал варианты жизненного пути кокоса, смотрел на обои с сердечками, восстанавливал в памяти схему течений Индийского океана, — не зря же он два десятка лет назад окончил географический факультет, есть польза: хотя бы дочери рассказать сказку на околонаучной землеописательной основе. — …Значит, так. Кокос принял в свои пенистые объятья Индийский океан. Его отнесло от берега отбойным потоком, и тёплая вода муссонного течения подхватила плод, покрутила, погладила и отдала передачу через сетку экватора южному пассатному течению, с ветерком орешек доехал до Мадагаскара и получил командировку на юг. Но это был не наш юг, не Краснодарский край, а другой — холодный и неуютный. Потрепали, подрезали рыжие кудри западные волны и выкатился орешек на мыс Пьюсегур, что в Новой Зеландии. Спасибо землетрясению в декабре 2009 года, в тот же самый день, когда ты появилась на свет, со дна морского поднялась суша, назовём её Землёй Лидии. Наш кокосик как раз зацепился за кусочек свежего берега.
— И он прорастёт там?
— Нет, слишком плохие условия. Суша, рождаясь, поднимается из недр земли расплавленной, как горячий шоколад, потом остывает, твердеет, покрывается вулканическим пеплом, со временем образуется почва — из птичьего помёта, перегнивших листьев и мёртвых червяков. Это долгий процесс.
— Пап, а что такое помёт?
— Помёт получается, когда птичка и любое живое существо сходит по большому… Странно, ты не спросила про муссонное течение и вулканический пепел, а вот про помёт тебе интересно?
— То есть это — какашки? — Лида прыснула в подушку.
— Получается, так… И не надо смеяться. Между прочим, помёт — органическое вещество, благодаря которому происходит рост травы и деревьев. А зачем нужны растения, вам говорили на природоведении?
— Они очищают воздух, выделяют кислород… Пап, ты рассказывай дальше.
— Хорошо, не будем отвлекаться… Что там с нашим кокосиком?
— Его вынесло на мой берег.
— Это была совсем новая земля, ещё тёплая, неостывшая. Большая волна выбросила кокос на сушу, и опять он задержался между двух миров: вроде живой, а может, и нет. Прорасти он не мог из-за бедной почвы, да и климат неподходящий, и волны теряли силу, не добираясь до его места, — слишком далеко укатился.
— Наш кокосик, прям как колобок, — заметила дочь.
— И правда, Лидуся, тропический колобок. Лежал он очень долго на сорок шестом градусе южной широты… От всех ушёл, да никому не нужен.
Терехов думал, что же делать дальше, и придумал:
— …Пока его не нашёл мой друг Таратауэнга.
«Это я удачно про аборигена завернул, этакий “рояль в кустах”, прям сюжет сериала по второму каналу», — хмыкнул он про себя.
— Интересное имя, Та-ра-та-та… — пискнула дочь из-под одеяла.
— …Уэнга, в переводе с языка народа маори значит «многоликий воин, охраняющий землю», — фантазировал Терехов.
Таратауэнга аккуратно положил кокос в багажник своего пикапа и приехал на восточный берег Южного острова Новой Зеландии, показал кокосику короткую дорогу в тёплые места, зашвырнул орех со всей маорийской дури в ещё один океан, который побольше… Кстати, как называется самый большой океан на Земле?
— Тихий, — еле слышно прошептала дочь, не открывая глаз.
— Правильно, Тихий, хотя никакой он не тихий, а очень даже шумный и иногда грохочущий.
Терехов увидел, что Лида дремлет, и закруглил историю:
— Прибьётся кокосик к благодатному острову Уа-Хука, и вырастет из него красивая стройная пальма. Вот и сказочке конец.
Он поправил одеяло, поцеловал дочку и тихонько прикрыл за собой дверь.
Вышел на балкон покурить.
На улице пусто и неуютно, только вьюга гоняла по двору пустые пакеты от чипсов, оставленные пьяной компанией у детской площадки. Озябший Терехов накинул рабочую куртку, висящую на балконе.
Ветер наигрался с мусором и взлетел на пятый этаж, словно хотел задуть раздражавший его мелькающий огонёк сигареты, но не успел. Человек опередил стихию, затушил окурок в пепельнице и закрыл створку окна, преодолевая напор холодного воздуха. На его лице таяли льдинки, миллионы молекул воды спускались по щеке. Терехов вытер ладонью влагу: «Всё в этой жизни связано, и, возможно, эти самые молекулы выльются слезами на моих похоронах». Иногда его посещали странные мысли.
Он прошёл в спальню. Разделся и прижался к спящей жене. Засыпая, улыбался, вспоминая, как забрасывал непослушный кокос.
На отдыхе все дни похожи один на другой. Утром Терехов открывал нараспашку стеклянные двери, впуская в номер пьянящий тёплый воздух, насыщенный ароматами тропических растений. После завтрака — гулял с женой по пляжу до ближайшего скалистого мыса. На серых покатых гранитных лбах суетились крабы, и тёплые волны взбивали с шипением белоснежную густую пену.
На прогулке в первое же утро им попался большой кокосовый орех. Плод недавно упал и откатился от родительских зарослей в песок. Терехов схватил кокос и, раскрутившись юлой, как метатель молота, с безумным криком на разрыв связок зашвырнул тяжёлый орех в воду.
В следующую прогулку кокос ждал туристов на том же самом месте. Терехов опять запустил его в волны. Он выкидывал этот орех несколько дней подряд. Ошибки быть не могло, это был один и тот же плод с характерным выступом на боку. Может быть, кокос не очень-то и хотел отправляться в далёкое путешествие, прибиваясь обратно к родному берегу, но упрямый человек упорно забрасывал его в бурные воды Индийского океана.
К десяти часам народ подтягивался к бару. Терехов ориентировался по двум пожилым англичанкам в широкополых панамах. Ровно в половину одиннадцатого они заходили в бассейн, медленно брели к стойке по грудь в воде и заказывали шампанское. Значит, пришло время коктейлей.
Спустя некоторое время, появлялся крупный мужчина лет тридцати пяти в сиреневых плавках. Важно вышагивал, беленький и пузатый, с красными пуговицами сосков. На предплечье его красовалась надпись: Veni, vidi, vici.
Победитель по жизни поворачивался спиной к загорающим, расправлял взопревшие складки, потягивался всем торсом, наверняка очень красивым, но скрытым от посторонних глаз слоем текучепластичного жирка в три пальца толщиной. На дрожащей гладкой коже между лопаток синели японские иероглифы: 武士道: бусидо — «путь воина». У этого самурая был один маршрут: плюхнувшись в воду, шумно отфыркиваясь, он подплывал к бару, кряхтя, залезал на табурет и заказывал куба-либре. С алкоголем неторопливый и скучный курортный день становился веселее.
Чуть позже приходил Бруно со своей молодой подругой и, улыбаясь, махал рукой Терехову.
Они познакомились в день приезда, во время послеобеденного ливня. Дождь в районе трёх часов дня — обычное дело для этих мест.
Терехов смотрел на мокрые пальмы и горизонт, подёрнутый серой дымкой. Странное и волшебное чувство, когда ты сидишь в бассейне, и на голову опрокидывается ушат тёплой влаги. По привычке, люди убегали от дождя, закрывались полотенцами, а он стоял по грудь в воде, впитывал в себя новые ощущения, и ему казалось, что ничего лучше нет на свете: стакан хорошего рома, разбавленного водопадом из экваториальной тучи, и океан под боком, отсчитывающий свой ритм. Вода с неба срослась с земной влагой. Стихия дышала, задавая темп мыслям, и рождала новое в сознании.
Под крышей у барных столиков — аншлаг. Люди, зажатые ливнем, теснились, подсаживались к незнакомцам. Начиналась интернациональная вечерняя выпивка. Терехов вылез из бассейна, выжал полотенце, заказал выпить и занял свободное местечко.
К нему вдруг обратился на русском сидящий рядом человек.
— Привет, меня зовут Бруно.
— Григорий, очень приятно.
— Григорий, ты очень похож на моего друга, — заметил Бруно. — Можно сфотографироваться с тобой?
— Давай позже… Кстати, ты хорошо говоришь, почти без акцента.
— Спасибо. Я родился и вырос в Гданьске, школу окончил ещё в социалистической Польше. Мы изучали ваш язык.
Бруно оказался очень разговорчивым человеком. Он рассказал, что получил в Варшаве профессию зубного врача, переехал в Америку, имеет канадский паспорт, а последние двадцать лет живёт в Дубае.
— В Дубае такого дождя не увидишь. Наслаждайся, Бруно! Хотя, прогресс не стоит на месте, я слышал, в Эмиратах научились делать тучи, из которых выпадают искусственные осадки.
Бруно кивал, глотал местный ром и смеялся, довольный, — похоже, Терехов ему понравился.
— Слушай, Бруно, а ты отлично выглядишь, по моим расчётам, тебе должно быть около шестидесяти, а на вид не более сорока.
Бруно кивал и смеялся ещё громче.
— Как ты оцениваешь бардак, происходящий в мире? — спросил Терехов.
— Я канадец, живу в Дубае, у нас спокойно, — Бруно сделал вид, что его не интересует политика.
Разумно с его стороны, ведь в разговоре между поляком и русским надо быть очень аккуратным, слишком много в совместной истории сложных моментов, но выпившего Терехова меньше всего заботила дипломатия, его уже было не остановить:
— Какой же ты канадец? Родился в Гданьске, ты поляк да и не похож на канадца. Я видел канадцев в «Южном парке»: у них маленькие глазки-бусинки, головы дёргаются и рты открываются и закрываются, как хлебницы.
— Ха-ха. Мне тоже нравится этот сериал, хотя некоторые обижаются. Серьёзно, Григорий, я — канадец, в нашем мире немного по-другому: я имею канадский паспорт и давно не поляк… Ты очень похож на моего друга, давай сфотографируемся, покажу ему, вот он удивится, — Бруно не терял надежды сделать общее фото.
— Потом как-нибудь, — Терехов заказал ещё рому.
Пружина общения раскручивалась, становилось теплее… Русский язык Бруно крепчал. Он понимал шутки и различал полутона.
— Русские, они такие, — гоготал Бруно.
— Какие? — прищурился Терехов.
— Вы хотите всего.
— А вы — нет? У поляков был шанс четыре сотни лет назад в Смутное время, не фортануло, не срослось, иначе существовала бы не Российская Империя, а Речь Посполитая от океана до океана. Вижу, обида осталась, — горячился Терехов, говоря неприлично громко, не обращая внимания на косящихся за соседними столиками туристов.
— Да, не срослось, — улыбался Бруно, он, кажется, учил правильную историю в той, другой Польше.
«Мутный он какой-то и акцент деланый, искусственный», — подумал Терехов.
Вспомнил недавние события, возмутившие его до крайности:
— Почему сносите памятники нашим солдатам? Если бы не Красная Армия, не было бы никакого Польского государства, Гданьск, родина твоя, вообще немецкий город. Больше полумиллиона советских воинов погибло, освобождая вас, мой дед, между прочим, тоже там воевал, а вы что творите?
— Это неправильно, — сморщился Бруно. — Я канадец, живу в Дубае, — он заказал ещё рома. Его акцент сделался сильнее. Он стал коверкать слова, будто внезапно забыл язык. — Ты так похож на моего друга, как это по-русски, давай — сделаем один кадр.
Терехов перевёл разговор на футбол. Совместного фото не получилось. Они душевно распрощались, но больше вместе не пили.
Тактичный Бруно не подходил к Терехову, здоровался издалека. Да и некогда ему было. Подруга постоянно выдёргивала зубного врача из бара, забиралась на бортик бассейна, оттопыривала ягодицы, и покорный поляк с канадским паспортом фотографировал её с разных ракурсов.
Молодых красивых женщин отдыхало немного, основной контингент отеля составляли европейские пенсионеры и пожилые индийцы, поэтому Терехов сразу приметил длинноногую изящную девушку в золотистом бикини. Она гуляла без компании. На правом плече её были набиты две короткие строчки. Любопытный Терехов всё время отпуска хотел подойти поближе и прочитать, но так и не решился. В бассейне она не плавала, только в океане. Хотя всех прибывших предупреждали, что спасателей на пляже нет и отель не несёт ответственности за жизнь отдыхающих. Девушка стояла на берегу с полчаса, словно ждала определённого момента, грациозно и медленно заходила по колено, потом по пояс, водила ладошками по воде и долго-долго, задумавшись, смотрела вдаль. Она не боялась стихии, а ведь даже в штиль океан накатывал гигантские буруны, сбивающие с ног, но главную опасность представляли отбойные волны — внезапно возникающие потоки, уносящие воду в океан со скоростью нескольких метров в секунду, — и даже самые искусные пловцы могли утонуть, оказавшись в коварном течении.
Терехов испытал однажды на себе мощь подобного явления. Был обычный день: солнце, лёгкий бриз и всё те же волны, как и вчера. Он зашёл по грудь, и его потащило на глубину. Попытался двигаться к берегу, но тщетно, — он словно попал в горную реку. Конечно, Терехов слышал про тягуны, знал, что единственное спасение — движение поперёк, параллельно пляжу, но стихия застала расслабленного туриста врасплох. Поначалу организм, изнеженный праздным отдыхом, вяло сопротивлялся потоку. Терехов начал выдыхаться, выгребая по диагонали, и до последнего не верил, что это происходит с ним. Только когда его отнесло на сотню метров, он собрался с силами, вырвался на спокойную воду и вылез на сушу далеко от того места, где заходил. Жена не поняла, что с ним произошло. Терехов хорошо плавал, и она не могла и подумать, что жизни мужа грозила опасность. За ужином он рассказал о происшествии, о чём очень пожалел. Супруга строго-настрого запретила ему плавать в океане. Купание теперь напоминало водные процедуры в пионерлагере. Он заходил в воду по пояс, барахтался с детишками у берега. Если его захлёстывало волной с головой, она хваталась за сердце и кричала, что ему пора выходить из воды.
Терехову не сиделось на месте, он обследовал все окрестные деревни. Там, в нескольких сотнях километров от экватора, отец семейства словно помолодел на десяток лет, почувствовал себя первооткрывателем. Его окружали растения и животные, известные только по книгам. Вот хлебное дерево, а вот коричное, гигантские баньяны, мангровые прибрежные леса, банановые заросли — листья размером с зонтик. Наглые обезьяны и повисшие на ветках летучие лисицы с кожистыми крыльями, двухметровые вараны перебегали тропинки, сновали туда-сюда.
— У нас кошки и собаки, а там домашние драконы, гуляющие сами по себе, — шутил Терехов, рассказывая дочери о далёкой стране.
Он нашёл общий язык с местными, утром помогал вытаскивать лодки рыбаков. Аборигены смеялись, думали, наверное, что за блажь нашла на странного чужака. Один пожилой сингал пригласил его к себе домой. Их встретила строгая жена, пузатый добродушный брат и трое мальчиков-подростков. Во дворе гуляли курицы, гуси, утки, козы и важный павлин, который сразу распустил свой волшебный хвост, повысив и без того зашкаливающий градус экзотики, убивая на повал поражённого гостя из северной страны. На пороге дома появился патлатый обнажённый по пояс дед в клетчатом саронге со смуглым малышом на руках.
Маленький сингальский ребёнок потянулся к иностранцу — он ещё не видел белых людей. Их мир только недавно начал оправляться после ковидной истерии. Терехов наклонился и дал потрогать свою сгоревшую щёку и выцветшую бороду. Малыш засмеялся в восторге. Терехов чувствовал себя счастливым.
Он достал телефон и показал в альбоме фотографии заснеженных лесов и ледяные торосы на Белом море.
— My land and my home, — сказал Терехов.
Его не поняли, хотя хозяин изъяснялся на ломаном английском. Терехов забил слова в переводчик и повернул к полуголым зрителям экран с завитушками на сингальском.
Сингалы переглядывались и недоверчиво качали головами.
На пятый день в отель приехала древняя худая сутулая немка в чёрном пуховике и с чёрным же пластиковым блестящим чемоданом. Терехов с женой сидели в лобби и видели, как она прошаркала к стойке ресепшен. Седые кудрявые волосы, поджатые тонкие губы и прямой нос, — копия Лени Рифеншталь. Старуха сердито оглядела присутствующих, взгляд её стальных глаз остановился на Терехове. Он отвернулся с неприятным ощущением.
— Наверное, ей лет сто, — предположил Терехов. — С прошлого века на кладбище прогулы ставят, а всё туда же — на моря и шведский стол. Какая злая маркиза, наверное, в концлагере надзирательницей служила, загоняла людей в газовые камеры.
— Слушай, может, она всю жизнь детским врачом работала, жизни спасала. Ты чего завёлся? Ну приехала старуха отдохнуть. Что в этом такого? — осадила жена. — Жаль, наши бабули не имеют такой возможности.
— Не знаю, не нравится она мне.
На завтраке он наблюдал, как пенсионерка, похожая на Лени Рифеншталь, долго тянулась за декоративным багетом в хлебном углу. Булка, сделанная из папье-маше или из пластика, служила украшением, но злая упорная немка всё равно хотела именно его, не теряла духа, и в итоге стащила с полки и отпилила себе кусок.
— Слушай, надо ей сказать, что это ненастоящий хлеб, она же сейчас его откусит, — жена толкнула Терехова в бок.
— Да брось ты, вменяемая вроде бабка, ума же хватило сюда приехать. Сейчас сообразит.
Старуха с белыми волосами стрескала за милую душу отрезанный ломоть. Намазала его джемом, тщательно пережёвывала несъедобный материал и проглотила всё без остатка.
— Наверное, это был настоящий багет, просто засохший, — предположил Терехов, успокаивая себя и жену.
До того страшного вечера, старуха себя вела, как и большинство отдыхающих. Занимала с утра место у бассейна и, раскинув руки, часами дремала на лежаке.
Терехов запомнил навсегда разговор в момент трагедии. Они сидели в баре. Жена спросила:
— Почему эта бабка всё такая же бледная, как в день приезда, лежит на солнце без перерыва и ни капельки не покраснела?
— Потому что она мёртвая, а мёртвые не потеют и не загорают, — усмехнулся Терехов. Тогда он пошутил, но позже понял, что в его словах содержалась доля правды.
Крики прервали беседу, к океану бросились люди. Парни в форме персонала отеля вытащили из подсобки лебёдку на раме из нержавеющей стали и поволокли её на берег.
— Кто-то тонет! — крикнул Терехов, рванулся к пляжу, но жена крепко схватила его за руку.
— Не пущу, сиди на заднице… Хватит там и без тебя людей. Только мешаться будешь.
Через пятнадцать минут приехала «скорая», пробежали смуглые медики в белых халатах. Мимо пронесли носилки с телом, небрежно накрытом пляжными полотенцами. Бармен разливал коктейли. Громко играла музыка. Терехов не слышал ничего. Он не отрываясь смотрел на плечо мёртвой девушки, кусок смуглой гладкой кожи с татуировкой в виде четырёх слов, которые смог прочитать только сейчас:
Right place
Right time.
— Нужное место, подходящее время, — прошептал он.
Немка с белыми волосами поднялась с шезлонга и тоже наблюдала, как уносят утопленницу. Казалось, пенсионерка помолодела, выпрямилась. И ещё важная деталь, поразившая Терехова. Ошибки быть не могло, он видел своими глазами: брезгливое сердитое её лицо изменилось — старуха улыбалась.
Терехов спал, и ему снилось, как бледное вино заката разливалось на непричёсанные пальмы и загоревшие красивые девичьи плечи. Он помнил эти руки. «Интересно, о чём она думала все эти дни? Предчувствовала ли свою смерть? А ведь я мог её спасти».
Океан волнуется раз, и два, и двести. Вроде бы полный штиль, но океан дышит, поднимает зелёные стены воды. У Хроноса игривое настроение, он отсчитывает век не секундами и минутами, а волнами. Терехов заходит в океан и чувствует ход времени, его сбивает с ног кипящая пена дней. Крутится бесконечная плёнка очень старого кино. Он слышит, как стучит железный посох Создателя по гранитной крыше мира. Маленький испуганный краб смотрит на него с каменной глыбы, весь мир смотрит на него, вопрошая:
— Ну что же ты, проснись, наконец!
Терехов открыл глаза. За окном гудела вьюга.
Он поцеловал жену в ушко, растормошил:
— Слушай, родная.
— Уже вставать? Сколько времени? — жена потянулась за телефоном.
— Рано ещё… Просто хотел сказать, что старуха эта сердитая — ведьма была. Из-за неё девушка утонула. И часть её жизненной силы немка впитала.
— Какая старуха? Терехов, опять на ночь ужастиков насмотрелся? Не мели ерунды, не пугай меня, пожалуйста. Спи.
— И ещё, мы с этим несчастьем совсем забыли тогда про наш кокос. Он же потом исчез с пляжа. Я надеюсь, всё-таки его отнесло от берега, и попал орех в муссонное течение, может, он и правда давно пересёк экватор, проплыл, наверное, мимо Мадагаскара на юг…
— И что с того… закрывай глазки, спи, мой хороший.