Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 12, 2022
Амгин (Сидоров) Олег Гаврильевич — российский якутский журналист, прозаик,публицист, исследователь. Родился в 1962 году в селе Амга (Якутия). В 1985 году закончил историко-филологический факультет Якутского государственного университета. Автор свыше десяти книг прозы и публицистики. Живёт в Якутске.
Полёт
Песня тыгына, исполненная над небом синим*
Посвящается Михаилу Ефимовичу Николаеву, первому Президенту Республики Саха, его удивительному непоколебимому мужеству по воссозданию, возрождению и восстановлению исторической памяти народа
До сих пор жива среди народа саха легенда, по которой мать Тыгына, царя якутского, зажгла его звезду — родила его под деревом и поныне века напролёт цветущим, спасаясь, уходя от нашествия племён враждебных, погубивших мужа, владыку окрестных земель и отца Тыгына, царя якутского.
Говорят, потом Тыгын, признанный и обременённый властью, закалённый жизнью и борьбой, став владыкой большого улуса, исполнил песню-тойук о времени своём перед тем решающим сражением, ставшим для него последним, с пришлыми племенами, в песне своей душою поднявшись над суетным миром людей и зверей, птиц и крылатых, ползающих тварей божьих.
А дерево и поныне растёт, жизненную силу сохраняя, хотя и пострадало изрядно под натиском дрязг и волнений веков, источая вокруг себя аромат времён, когда суета не мешала людям жить, испить этот воздух и этот незримый дух Тыгына ощутить — вот награда побывавшему там, на том священном месте.
Пел он песнь свою не один час и начал он этими словами, сохранившимися в памяти народной. А может, и другими, но кто теперь об этом знает и узнает ли когда-нибудь?
* * *
Что же значит полёт? Птицей ли взмыть ввысь иль коршуном чёрным налететь? Что значит быть любимым и любить? Предков мощей и родичей ли, супругу-хотун и детей своих, друзей и воинов, восходы и закаты светил — Солнца и Луны, Туймааду ли с Сахсары, вечное небо и зеленеющий травой алаас?
Небо моё раскрылось в объятиях солнечных лучей. Пари, пари над миром Срединным, полями и морями-байхгал, бескрайними мирами-куйаар. Вот только гнездо своё не забывай и, пролетая мимо, взгляни, взором окинь, что случилось с ним, пойми, время не лечит, время тянет, время таит, время не забывает, время открывает… Вот только важно быть готовым… К чему? Зачем?
Кто же ответит, на мой глас откликнется? С тех пор, как на эту землю ступила нога человеческая, прошло немало лет, но ответа не последовало. Со времён Омогоя и Элляя народ мой с солнечными поводьями за спиной проходит по Срединной земле — Орто туруу дойду — в поисках счастья и лучшей доли на пути, ему предназначенном Айыы Тойон Тангара. Конца и края не видно. Так уж суждено в мире Срединном, великим Айыы Тангара устроено во всём околотке куйаар, и нет другой воли.
Невзирая ни на что, предков дух окрепнет, и придут к тому дереву, под которым мать душу и жизнь мою спасала, оберегая телом своим земным от стрел и острых, словно иглы, слов людских, вдруг ставших враждебными и леденящими кровь, словно небо и землю накрыл чёрным крылом хищный зверь-абаасы. Острые иглы-слова злобные, словно хотели возжечь всё вокруг, до корня не оставив ничего, им было мало отцовской жизни отнять… Но мать, боль превозмогая, сердечную и телесную, над миром суетным поднялась и, геройством своим новую жизнь всем подарив, весну для всех преподнесла.
Мне, сердцу моему мил этот вечерний предзакатный час, когда всё стихает в мире Срединном, и только слышны голоса певчих, уставших от пенья птиц, и кажется, прощаясь днём сегодняшним, я опять оживаю в своём ожидании завтрашнего восхода-заката… Только дай испить эту чашу, нет, не горькую, а жизненную и предвосхищённую, тогда там, под тем деревом, когда мать закрывало тело моё своим леденящим от страха и ужаса, от безнадёжной боли и отчаяния, спасая будущее, спасая мир под Вечным Синим Небом, которое назовут Улусом Тыгыновым.
Вот моя печальная изначальная песня-история, исповедь-олонхо, дарованная вам, друзья мои, горьким обжигающим холодом снегом и летним долгим зноем выстраданная, кумысом животворящим испитая и песней радостной-тойуком прекраснословным и благославляющим обрамлённая… Только останутся ли в памяти людской слова мои отчаянные или унесутся ветрами и снегами в далёкие дали, куда свои воды величаво несёт великая Елюёнэ, Река-Ил, жизнь наша?
* * *
Спев так над миром суетным и небом синим, взмыл в бескрайнюю куйаар Тыгын Тойон, Тыгын Дархан, царь саха, племени с солнечными поводьями за спиной. То ли прощаясь, то ли предвещая своё возвращение в края родные, где степные дали и отроги гор снежные, бесчисленные озёра и реки, речки, овеянные прохладцей свежего ветра, алаасы изумрудные и тайга светло-прозрачная, устремлённая ввысь рощей берёзовой, гибким станом свободолюбивым.
Улетала его душа, пока телесная суть на земле бренной в последний бой собиралась, рассыпая по зелёному лугу благословенного алааса, слова заговорённые, словно россыпи на звёздном небе, готовые разгореться огнём тёплым, силу дающим от прикосновения того, кто найдёт, обретёт их и кого нарекут посвящённым и Первым.
Борт Боинг-757-200. Якутск — Москва.
30 сентября 2012 года. 11:56 якт. времени.
В поисках заветной тропы
Тропа велась, петляя по неровной, пересечённой местности, то обходя заросли кустарников, то прорываясь в самую гущу, то поднимаясь на пригорок, то опять спускаясь на равнину. Тропа никогда не иссякнет и не зарастёт, покуда будут живы люди племени айыы аймага. Тропа образуется будто сама собой: там, где прошли, выбирая самый выгодный и нужный путь разнообразные обитатели Срединной земли, будь то четвероногие звери или двуногие, царствующие здесь. Тропа словно повторяла жизненные повороты-перипетии тех, кто пользовался ею.
«Ыллык — как метко назвали наши предки эту протоптанную людьми и животными дорогу. Ведь ыллык — это путь, который проторён в разнородной местности, пробиваясь сквозь буреломы и гористую местность, как здесь. Много препятствий приходится преодолевать! И моя жизнь — такой вот ыллык, путь в неизведанное, но в итоге он приведёт меня к цели», — так думал Тыгын, гарцуя по тропе, ведущей от его Ордуу[1] к отцовским землям.
«Не зря предки наши говорят: “ыллыктаах тыллаах”, “ыллыктаах киси” — слово у него основательное, основательный человек, так уважительно называли своих мудрецов айыы аймага», — Тыгыну такие раздумья приходили всегда, когда он оказывался в пути и в одиночестве. Поэтому он любил эти путешествия по просторам своей земли, прислушиваясь к тому, что несли ветра, шептали деревья и травы.
Тропа была жизненной необходимостью для жителей степной и таёжной страны. Тропа, струясь по земле то лесом, то степью, упрямо вела к цели. Тропа торилась, скорее, по наитию первых смельчаков, прокладывавших, прорубавших её по звёздам и по зову крови, которые, как компас, вели людей к источникам жизни — реке или озеру, но непременно к местам сакральным — местам силы, притягивающим живые существа.
Тыгын выбрал долину Реки за схожесть со степными просторами и душистый травянистый покров. Но на самом деле его вели не столько расчёт, сколько неведомая сила, называемая «зовом предков», которая приходит как наваждение, как открытие. Предки айыы аймага когда-то скакали по степным просторам, тянувшимся в своей бесконечности к горизонту. Он, Тыгын, не видел воочию те степные дали с синеющими вдалеке горами, не скакал по тем просторам: он родился в другой стране, на таёжной земле. Но эта тяга просыпалась в нём вместе со стремлением понять своё предназначение, истинный смысл прихода-рождения на Срединной земле. Его уделом, как считали отец и старцы, было собрать все племена и роды айыы аймага под одним знаменем, которое гордо нёс всадник, нарисованный на одной из скал, что высились вдоль берега Реки. Его образ на века оставлен неизвестным предком, чтобы потомки когда-то могли возродить идею Ил.
Тропа вела его деда к тем самым местам, которые стали для всего их рода самыми потаёнными и священными, — к скале с тем всадником, ведшим свои племена к новым открытиям. Эта тропа — путь нескольких поколений, а нынче — путь Тыгына, она останется в памяти людей айыы аймага как завещание, как стремление найти свою судьбу и не растерять памяти предков.
Когда он скакал, гарцуя на своём скакуне, по тропинке, перед его взором открывались невиданные доселе места, напоминающие бескрайние степные дали. Они появлялись в последнее время постоянно как наваждение. Они преследовали его, он видел себя скачущим по ворсистой траве, вдыхающим запахи полевых трав, окружающих его лесов и полей, свежесть вод озёр и рек. Это навязчивое, не исчезающее видение говорило о том, что всё это должно свершиться наяву.
Тыгын знал, что должен найти похожие на эти видения места, чтобы начать новую для племени айыы аймага жизнь, объединяя силы соплеменников и созидая Ордуу.
И так однажды он окажется на вершине возвышенности, которую потом назовут Чочур Мыраан[2], и перед ним распахнётся вся ширь долины Реки, бескрайняя и плодоносная. Эти земли вокруг озера Сахсары-Сайсары как нельзя лучше подходили для создания Ордуу. Опоясывающая долину горная гряда с Чочур Мырааном создавала ощущение защищённости и давала возможность наблюдать весь простор долины и Матушки-Реки с её высоты.
Племена айыы-аймага, в бурном круговороте жизни оказавшись волею Айыы Тангара на благодатной земле с суровым нравом, стремились сохранить и сберечь идею об Ордуу и Ил, объединить разноязыкие племена, определить будущее этой Срединной земли, став опорой Айыы Тангара.
Жизнь здесь была сложной, особенно суровой зимою. Но земли оказались богатыми дичью, разнотравьем и ягодами. Зима, которая наступала лишь через девяносто дней и ночей, заполоняла всё вокруг, замораживая, казалось, всякую жизнь. Но жизнь зиме не поддавалась и не просто возрождалась, а не угасала, побеждая стужу и холод, давая каждый раз новые силы. Даруя жизнь, отнимая её порою, Айыы Тангара отдавал должное тем, кто выживал. Люди становились здесь сильными, закалёнными душой и телом. Люди айыы аймага на Срединной земле были особой породы: жилистые и обветренные жизненными невзгодами, они по сути своей были победителями.
Тыгын любил взбираться на высокие скалы у кромки Реки, и казалось ему, что он становится ближе к небу, Айыы Тангара. Эти скалы напоминали дворцы, воспетые в народных преданиях. Тыгын любил в детстве слушать рассказы о прошлых временах, он воспитывался рассказами стариков и певцов-сказителей о прошлом айыы аймага и Айыы Тангара. Об Омогой бае и Эллэй Боотуре, сотворивших жизнь, построивших современный ему облик Срединного мира.
Где-то за далёким горизонтом, там, где восходит и заходит солнце, остались земли предков, каменные Ордуу, устремлённые ввысь, словно готовые состязаться в своём сотворённом человеком величии с силой Айыы Тангара, с Матерью-Природой, с Небом, высоким и белым.
Эти дворцы из олонхо и древних сказаний воссоздавали в воображении мальчика, юноши, видение будущего народа и той земли, на которой они прижились. Он неуклонно выполнял все заветы старцев и олонхосутов, шаманов и кербёччю[3].
Не просто было в Срединном мире, но он знал, что ему делать, как поступать. Другого пути было не дано. Ему хотелось создать письмена, чтобы оставить свои думы и помыслы грядущим поколениям, потомкам айыы аймага. Суждено ли было исполниться этим его планам, мы не знаем, Матушка-Природа хранит эту тайну.
Когда-то должен был состояться его, Тыгына, разговор с Айыы Тангара на вершине самой высокой скалы. Он взобрался в одно из тех лет, которые называются благодатными, на скалы — Ленские утёсы. Поднимаясь по тропе, он думал о том, как обратиться ему к Тангара. Он вспоминал слова шамана, оставшегося у подножия скалы у костра. Шаман выспрашивал у духов благодатный для Тыгына путь к Тангара.
— Оо, Небо! Оо, Айыы Тангара! Оо, Юрюнг Аар Тойон! Как вы отнесётесь к моим мольбам и что ответите мне?
Шаман прикорнул на мгновение, и в эту мимолётность ему то ли приснилось, то ли почудилось, что с реки поднялась Айыы Хотун и, проплыв по глади воды с глазами, полными горечи, произнесла: «Ждёт испытание, и-с-п-ы-т-а-н-и-е …»
О чём это? Какое испытание? Кого ждёт? Тыгына, который сейчас поднимается по тропе духов? Или его, шамана, — этой ночью?
Предостережение о грядущих тяжёлых днях пало на него, словно тёмная тень, заслонив небо и солнце, луну и звёзды. Что же они не защитят его, что же они сделают с ним, с его народом, с айыы аймага? Всё было не так просто и не так ясно и безоблачно, как ему хотелось бы. Но таков был круговорот жизни на земле, в Срединном мире. Слова, рождающиеся из глубин его души о бренности жизни под солнцем и луной, под звёздами и голубым Небом, которые он повторял как заклинание, были предупреждением. Шаман понимал неизбежность мимолётности счастливых мгновений, изменчивости судьбы. Что ему оставалось делать? Выслушать и поступить так, как велят ему сердце и разум. Таков был суровый закон Срединной земли, царства людей, повелевавших судьбой племён и народов.
Не зря шаман видел Айыы Хотун. Испытание было другого порядка. Но он не мог знать об этом. Духи, сопровождающие его, были слабы, ещё не поднялись на седьмой небесный ярус. Но он был уверен, что Тыгын всегда добьётся своего и принесёт хорошие вести. Шаман открыл глаза и увидел через брешь в облаках белое солнце сверкнувшее, словно огнём полоснуло оно по его очам.
Тыгын в это время на вершине скалы нашел олбох[4] и сосредоточился на обряде, прося Айыы Тангара выслушать его слова. Небеса, словно полная ыагайа[5], наполнились дождевыми облаками. И только выглянувшее солнце свидетельствовало о том, что Небо готово выслушать его слова. Его предки были богатырями, людьми из олонхо, и они обладали недюжинной силой и умом, обладали потусторонними силами, могли разговаривать с духами.
Он знал, что долина, где обитают духи, находилась за могучими деревьями и скалами. Оказавшийся там человек испытывал воздействие неизвестных сил, входил в состояние умиротворённости, и ему казалось, что всё благополучно в этом мире, всё хорошо. Духи трав и цветов, деревьев, казалось, оживали вместе с их мыслями и думами, становились осязаемыми живыми существами.
Живость мысли и голоса существ, невидимых и сильных, обладающих красноречием и способностью перемещаться в пространстве и во времени, — всё это было здесь, в этих землях. С приходом новых людей этот мир спрятался в закромах сознания олонхосутов и сказителей легенд. Таков был закон этого мира.
Там росло огромное дерево — Аал Луук мас, его крона достигала небес, и ветви раскинулись по всему Срединному миру, достигая его краев. Дано это было видеть не всем, а только посвящённым: шаманам, олонхосутам и мастерам-кузнецам. Поэтому их почитали люди айыы аймага. Уорагай[6] Срединного мира мыслилось Юрюнг Аыы Тойоном как священное место.
Богатыри Срединного мира и Нижнего мира сходились в своей схватке в таинственном месте — священном и только им известном. Борьба богатырей за красоту и любовь была сильней всего на свете, и эта борьба двигала вперёд жизнь Срединного мира; там, в том Ордуу, стояли самые высокие башни, как скалы, и самые широкие балаганы, зарождалась жизнь.
Тыгын хотел возродить это олонхо в жизни айыы аймага. Эта было его мечтой и силой, движущей им. Небеса и мир Срединный, облака, леса и поля, травы и деревья — все хотели помочь его мечте и предназначению. Не отвернутся боги-духи, Юрюнг Айыы Тойон не скажет своего веского слова, словно давая людям айыы аймага победить или умереть, самим выбрать свою судьбу. И люди айыы аймага выбрали — построить совместно с пришлыми людьми новый мир, новое ордуу, новую Ил.
Он решил выехать за Реку там, где плыла по земле река Амма — и там, где были благодатные земли, облюбованные родом Бетун[7]. Он приказал построить огромные лодки, способные перевезти не только людей, но и лошадей, и скарб.
Тайные знания и мысли передавались из века в век, из поколения в поколение, и это было нескончаемо, пока живы Небеса, Солнце и Луна, пока они освещали жизнь обитателей Срединного мира.
То, что песни с тайными смыслами и помыслами могли понять только посвящённые, казалось непременным законом бытия. Но порою что-то в этом связанном мире прерывалось, и всё начинало идти не должным образом. И это всегда привносило что-то новое, неведомое в мир сущностей и вещей.
Одушевляя мир природы, шаманы и олонхосуты не всегда были сами в ладах с этим миром. Бывало, шаман возносился в небеса, потом спускался вниз, в мир сущностей и вещей, терял дар речи и не смог пересказать увиденное — таков был суровый приговор мира духов. И этот шаман переставал быть объединяющим миры и ярусы неба. Он уже переставал проникать в самые верхние слои, не добирался даже до срединных ярусов.
Вот тогда и рождались новый человек и новый мир, которые все заботы о мире и роде взваливали на свои плечи, становясь связующим мостом между мирами и ярусами неба. Так одно сменялось другим, нескончаемо, как день и ночь меняются местами. Но, как говорят, всё имеет и конец, и начало.
Тем временем царь Тыгын вознёсся своими мыслями вверх, на самый пик вершины неба, и произнёс сакральные слова о сути мира. Что ожидает нас в будущем? Чего нам опасаться? Что нам стоит изменить в этом мире? Страх необъяснимый, всепроникающий охватил его. В том месте, где пролегла грань, разделяющая миры и сущности, сердце предчувствовало неведомое предзнаменование.
Он утолил жажду холодной водой, вдохнул полной грудью свежую речную прохладу и уселся на олбох. Тропа извивалась, белея средь зелёной чащи, словно зовя в дорогу.
Тыгын смотря вдаль, за реку, вспомнил шамана Кээрэкээнэ.
Когда Кээрэкээнэ решил уйти, Тыгын не выразил ни недовольства, ни одобрения. Ему казалось, что раз тот так решил, значит, так и надо. В этом была мудрость человека, умудрённого жизнью. Его мысли совпали с решением Кээрэкээнэ. И жизнь показала его правоту. Он спас свой народ и расширил земли айыы аймага на восток, встречь свету солнца. В этом было его предназначение: освоить новые земли и заложить для рода хорошее Ордуу. Тыгын был рад, что не вмешался, не помешал его продвижению на восточные земли за Рекой. Теперь его задача была удержать эти земли под началом своих родичей. И решение Кээрэкээнэ совпадало с этими задачами. Потомки шамана Кээрэкээнэ будут благодарны, и самый известный из них станет великим олонхосутом и родоначальником новой страны на Срединной земле. Род айыы аймага продолжится и будет смотреть на мир открыто и с надеждой. В этом был смысл жизни и борьбы всех поколений племени айыы аймага и Тыгын-царя. Мир не менялся в том самом своём изначальном смысле — как круговорот тени и света, дня и ночи, солнца и луны.
Тыгын это понял на вершине скалы, когда поговорил с Юрюнг Айыы Тойоном — Айыы Тангара — и получил благословение на воссоздание Ил и веры айыы аймага на этих благодатных землях, созданных для созидания и процветания. Так с тех пор и повелась жизнь Ил вдоль реки Элиэнэ до Северных земель, вплоть до холодных вод ледяного байгала[8] и на востоке — до тёплых вод богатого рыбой байгала.
Таковы были земли, которые населили дети Юрюнг Айыы Тойона и племя айыы аймага.
Апрель, 2016. Москва
Письмена Тыгына
История об «уснувших» в горах письменах
Уснувшее когда-то должно проснуться, так устроен Срединный мир, так говорят тёмной ночью звёзды…
Сээркээн Сэсэн разложил вокруг догорающего костра, разведённого на каменистом берегу реки, последние оладьи по кругу — по ходу солнца — с востока на запад. Вздохнул и, прищурившись, направил свой взгляд в темноту над уснувшей рекой, словно высматривая в глубине тёмной ночи только ему ведомые знания о сущности вещей. Как говорили в старину, в темноте можно увидеть то, что не увидишь при солнечном свете, и каждая вещь, как и человек, раскрывает свою тайную суть именно под покровом ночи. Свет и тень, чёрное и белое, не разделяясь, а соединяясь, живут в мире Срединном и миром правят.
Сегодня их разговор с владыкой Тыгыном закончился далеко за полночь, и он вышел, оставив Тыгына в шалаше, чтобы перед сном попробовать услышать голос Неба — Тангара. А разговор их был о далёких от сегодняшней жизни событиях, покрытых завесой времени, казавшихся неразгаданной тайной. Это был разговор о легендарных письменах, которые их предки утратили, уронили в воды Великой Элиэнэ.
«Письмена потеряны, так гласит предание. Наш предок Эллэй уронил эти письмена в воды Реки Элиэнэ. Но где и как? Или они были спрятаны до поры до времени?» — мысль не давала ему покоя, буравила его ум. Остался только род белых шаманов, которым передалась традиция письмён Эллэя. И которые применяют знаки — сурук-бичик — в своих алгыс-благословениях.
Он всем нутром своим чувствовал, что в этот выезд Тыгына к священным скалам откроется некая истина, которая будет вести их всё дальше по пути свершений и открытий. Тыгын попросил Сээркээн Сэсэнэ провести день и переночевать с ним в шалаше на высоком берегу реки, оставив лагерь воинов. И они весь день провели одни в неспешных разговорах о прошлом и грядущем своего народа.
Сээркээн, выполнив обряд поклонения Тангару, словно погрузился в сон, и голос предвещал ему исполнить олонхо в тот самый час, который откроется ему. Он вернулся в шалаш. Владыка Тыгын сидел на своём олбохе из шкуры медведя, и при дрожащем свете лучины лицо его казалось застывшей маской, по которой пробегали тени и отблески пламени. От дуновения, которое создал Сээркээн, проходя к своему месту, Тыгын словно очнулся, — он встрепенулся и, подняв глаза, заговорил:
— Что-то духи гор хотят нам рассказать… Тайну какую… Иль то, о чём мы с тобой сегодня говорили. О письменах на камнях. Наши предки, Эллэй Боотур, должны были оставить свои знаки — сурук-бичик — для потомков. А вот где они?
Тыгын понимал, что на этот вопрос пока нет ответа. И он спросил Сээркээн, помнит ли он ту легенду о письменах, в одной из которых был изображён всадник со знаменем Ил? Получив утвердительный ответ, Тыгын, посмотрев на своего собеседника проникающим, острым взглядом, продолжил свой сказ:
— Надо найти скалу, где на поверхности её проступает всадник со знаменем, — это послание наших предков: создать Ил. Рано утром, вместе с солнцем, мы найдём его, — уверенно заключил он.
Мысль о письменах и всаднике со знаменем не давала покоя Тыгыну. С тех самых пор, как он встретился со странником, нёсшем в своей дорожной суме свёрнутые в трубочку берёсты с рисунками и письменами — бичик. Странник рассказывал, что видел скалы с письменами и срисовал их на бересту. Он указал путь к тем местам, но не смог объяснить, где та самая заветная скала. Тыгын должен был найти её сам. Странник так же неожиданно исчез, как и появился. И вот, Тыгыну на берегу Элиэнэ пришло видение, словно духи ему подсказывали, куда дальше идти, какую дорогу выбрать.
Как только солнце осияло верхушки деревьев, они вышли в путь. Прошло не так уж и много времени, и вот уже они оказались у подножия скалы с нарисованным всадником со знаменем и письменами. Их вели духи, незаметно подсказывая дорогу. Тыгын исполнил свою мечту и нашёл эти скалы. Приложив ладонь, он ощутил тепло, идущее от этих знаков, оставленных предками.
Тыгын понимал, что все мысли и цели, которые он поставил перед собой и народом, должны передаться его внукам и правнукам. Но как это сделать? Как возродить письмена Эллэя?
В размеренное течение его мысли ворвался голос Сээркээн Сэсэнэ. Он, олонхосут, рассказал, что в давние-предавние времена люди оставляли своим потомкам сказы о жизни айыы аймага в песнях и преданиях. Посыл их состоял в том, чтобы передавать из уст в уста сказы о жизни народа, сложив их в песни, чтобы они не забывались и запоминались новыми поколениям.
«Да, так и есть, олонхо сохранило в нашей памяти те стародавние времена. Мы слушаем и передаём друг другу, как если бы это было и есть», — подумал Тыгын. История народа сохранилась в олонхо и преданиях. Если не в письменах, то хотя бы в устных рассказах — легендах и преданиях, олонхо и песнях.
Пройдёт немного времени, и Тыгын соберёт старцев и попросит их рассудить его: правильно ли он поступает, прося Сээркээнэ Сэсэнэ и олонхосутов рода вести рассказ не только о прошлом, но и о настоящем, о времени, в котором они живут. Чтобы в веках осталась память о нём и его времени. Так и случится. Сээркээн собирает молодых сподвижников и начинает вести свои сказы о прошлом и настоящем, чтобы они запомнили и передали своим потомкам. Из уст в уста.
4 мая 2015 года
Тыгын и олонхо
Легенды оживают, словно живые существа, имеющие душу и тело. Они ждут каждый своего часа, как и самый маленький неприметный полевой цветок, чтобы распуститься, заговорить, как и всё живое, что есть в этом Срединном мире, и имеющее духа-хранителя.
Тыгыну не спалось. Выезжая в эту дальнюю Ордуу, он хотел побыть один. Со своими мыслями, привести их в порядок. Потому он попросил никого его не сопровождать, хотя понимал, что его верный нукер будет всегда недалеко. Это было так принято, — негласный закон, сложившийся в течение веков, никому не дано было нарушить. Тойон не должен далеко уезжать один, и охранник, его нукер, должен быть рядом, чтобы при необходимости выполнить поручение Тойона.
Тыгын, ещё до восхода солнца выйдя в предрассветную влажную прохладу, оглядывая туманом затянутую округу, подумал, что он сегодня должен выполнить давно задуманное: встретиться с олонхосутом и расспросить его обо всём. Он тотчас же решил выехать к своему доброму знакомому, великому певцу, олонхосуту в его родовое имение. Благо, это было не так далеко. Всё складывалось удачно.
Верный нукер, по стечению обстоятельств ли или это было угодно богам, прикорнул именно в тот миг, когда Тыгын садился на своего любимого коня и выезжал со двора Ордуу. Потому, когда прискакали боотуры предстать пред очами Тыгына-повелителя и передать важное известие, он не смог ответить, куда, в какую сторону умчался их тойон.
Всадники-Боотуры проскакали мимо развилки, где дороги расходятся в разные стороны: к родовому гнезду олонхосута и в сторону реки, выбрав не тот путь, словно высшие силы не хотели, чтобы они нашли своего предводителя, чтобы они не помешали ему в его общении с загадочными, древними мирами олонхо.
Олонхосут и Тыгын-тойон давно не виделись. И вот этой ночью, в этом дальнем Ордуу, Тыгыну, как будто во сне, послышался голос олонхосута, такой гортанно-натужный, необычный, как будто он пел у него над ухом. Это было так близко, что по спине Тыгына побежали холодные мурашки.
И вот, подъезжая к балагану олонхосута, Тыгын понял, что он вовремя приехал. По тому, как стояли, лениво перебирая ногами кони, важничали дворовые собаки, было видно, что множество людей собралось послушать олонхо. И вот уже знакомый голос олонхосута, изображавшего молодого богатыря, раздался и во дворе. Тыгын спешился, поправив одежду, открыл чуть скрипучую дверь. Так и оказалось: балаган был битком набит. И стар и млад — все были здесь. Никто не обращал внимания на вновь пришедших, тем более что и сам Тыгын решил быть тише воды, как говорится. Нельзя было олонхосута отвлекать шумом или движением. Конечно же, все старшие в балагане заметили, кто присоединился к ним, но виду не подали, просто молча подвинувшись, освобождая место на лавках.
Тыгын, удобно расположившись, поддавшись магической силе голоса олонхосута, отвлёкся от повседневности, включился в путешествие в мир олонхо. И волны, исходившие от него, от его слов, словно подхватили Тыгына, готового быть ведомым, как и всех, кто был в балагане, и перед его глазами ожили картины Нижнего, Срединного и Верхнего миров.
И вот уже олонхосут вёл Тыгына по мирам дальним. Он обретал облик того, о ком речь шла в очередном песнопении. Вот он орлом взвился. А вот на резвом коне скачет через сопки и речки. А тут он, превратившись в Абаасы-кыыса, свершает свои тёмные делишки. Или богатырём Айыы приходит на помощь людям Срединного мира, освобождая их от засилья богатырей мира Нижнего.
Так продолжалось три дня и три ночи.
За это время никто не сомкнул глаз, сознание слушателей было затуманено мифологическими картинами, возникающими в их воображении вслед за словами олонхосута. Олонхосут вёл по закоулкам их сознания, возвращая подзабытые чувства и открывая новые и новые горизонты для душевных порывов.
В видениях, приходящих к ним, они испытывали те же чувства, что были знакомы их предкам в древние времена, сохранённые в потаённых уголках памяти.
…И вот олонхосут заставил встрепенуться Тыгын-тойона.
Это олонхосут стал описывать в своей песне Алтан сэргэ, являющий собой символ надёжности и долговечности бытия на Матери-Земле.
В глазах Тыгына зажёгся неведомый огонёк, и в них можно было почувствовать силу, способную увлечь народ к новым свершениям. Этот блеск не остался незамеченным олонхосутом, который сквозь прикрытые веки наблюдал за своими слушателями. Он чувствовал, как и на что они откликаются, чего боятся, а чему радуются. Незримая нить соединяла слушателей с олонхосутом. И достигший такого совершенства считался непревзойдённым мастером олонхо.
«Алтан сэргэ! Сэргэ священное!» — кипело в сердце Тыгына. Тыгын как воин, сумевший поймать летевшую в него стрелу, был напряжён, как натянутая тетива. Да, он поймал мысль, переданную олонхосутом, и он был доволен, что достиг того, ради чего прискакал на своём резвом коне в этот наполненный людьми балаган.
21 июля 2013 года
Улуу Ордуу
Та весна началась невиданной грозой. Ранней весенней грозой. Тыгын знал, что неспроста природа волнуется, показывая айыы аймага свой крутой нрав.
До Тыгына и его боотуров доходили сведения о продвижении отрядов бородатых людей в их сторону. Они, как рассказывалось, говорили на языке, схожем языку их дальних сородичей. Татарском. Рассказы эти приносили торговые люди и те, кого они нанимали из числа племён, населяющих эти огромные пространства Срединной земли. Тыгын помнил, как были обеспокоены слухами старцы его рода: потерпел поражение владыка Сибири хан Кучум. Дошли и известия о его смерти, сыновья, подхватившие его знамя, не добились успеха в стремлении восстановить ханство. Ордуу Кыстык[9], по сведениям побывавших в тех местах людей, был разрушен и заброшен.
Один из тех отчаянных и смелых торговых людей царя Тыгына попал в плен и сумел сбежать. Он с большими лишениями, с помощью малых племён смог добраться до Ордуу Тыгына и рассказать об изменениях в Срединном мире, далеко на западе от их матушки Элиэнэ. Пришлый народ, по его рассказам, строил деревянные остроги-крепости и намерен был продвигаться на восток[10]. «Значит, они идут в нашу сторону», — заключил Тыгын.
Тыгын решил закончить строительство своего Ордуу, чтобы было в чём и как встретить пришлых людей.
Тыгын стоял на самой высокой точке горной гряды, опоясавшей долину Туймааду, названной Чочур Мыраан. Отсюда открывался раздольный вид на долину реки Элиэнэ. Элиэнэ — так назвали великую реку родоначальники Омогой и Эллэй, — вода которой омывает берега обширных земель с юга на север и на всём протяжении, созидает Ил-Эл.
На этой благодатной земле, пока над нашими головами вертится небо, пока светит солнце и освещает путь луна, дождь и снег сменяют времена года, племя айыы аймага продолжает своей жизни круговорот, ступая по тропинке жизни и продолжая свой род. Пока не повернёт вспять ход времени и Небеса не опустятся на землю, айыы аймага рождены прожить свою судьбу.
Зажглась в небе звезда. Во все времена — с тех давних пор, когда причалил к берегу Туймаады Эллэй, неся с собой великий Эл-Ил, — айыы аймага, мечтая каждый о своём, строят свою жизнь вместе со звёздами, бесчисленным множеством мигающих светил.
Тыгын, спустившись в долину, обошёл озеро, казавшееся всегда воплощением умиротворённой вечности и спокойствия на Срединной земле. Зеркальная гладь озера Сахсары отражала синее небо, пение птиц и довершала идиллическую красоту, созданную природой на этой великой Туймаада. Озеро жило своей жизнью. Каждая частичка его водной шири хранила свои тайны, и они несли через века знания об этой Срединной земле, храня как самое драгоценное. В этих знаниях, если бы суметь проникнуть, пролистать страницы минувшего, можно было бы найти ответы на множество вопросов мироздания, и всех племён, и стад парнокопытных, хозяев лесов и полей, которые проносились в течение веков мимо озера, нарушая его спокойствие и умиротворённость. Если доводилось заночевать на берегу, точно угадав ту самую сильную его излучину, связующую незримыми нитями с вечным небом, можно было окунуться в мир духов и теней не только прошлого и настоящего, но и будущего.
Он, проскакав на своём белогривом коне по долине и выйдя к берегу раздольной реки, поклонившись великой водной стихии, повернувшись спиной к ней и оглядев окрестности, остановил свой взгляд на горделиво возвышавшемся Чочур Мыраан.
Несколько дней назад он заночевал на этой вершине и утром встретил восход. Это было восхитившее его действо. Солнце поднималось, озаряя долину своим золотистым светом. Восходил новый день, восходила перед ним новая надежда. Он не просто хотел верить, он знал, что утро необычно и предвосхищает что-то иное в его жизни и в жизни его племени. Лучи солнца падали на иссиня-голубое блюдце озера и, отражаясь, слепили глаза. Словно озеро говорило с ним: посылала с помощью небесного светила своё послание — это кормилица народа тойона Тыгына. И он понял: чтобы объединить все силы, все племена, ему нужно быть в этой долине, бескрайней и раздольно лежащей на пресечении путей-дорог. А озеро, напоминающее ему легендарную Сахсары из преданий о южной стране, будет кормить народ, нашедший здесь пристанище.
И это чувство причастности к началу нового не покидало его, пока он не спеша спускался в долину и подходил к разбитому у подножия горной гряды лагерю. Сев на своего скакуна, он тогда ринулся к озеру, манящему и притягивающему своей природной силой. Уже подходя к озёрной глади, его скакун, словно почуяв силу, горделиво подобрался, подчинив свой норов не столько повелителю, сколько этой стихийной природной величавой силе озера.
В это утро назревавшее давно решение пришло ему как озарение, как завершение его мыслей. Да, решено, он будет здесь создавать своё главное Ордуу — Сайсары. Согласно преданиям. Он помнил эти рассказы с детства, он сможет воссоздать Ордуу. Это его миссия — Ордуу и воссоединение всех родов айыы аймага.
Он вспомнил вчерашний вечерний разговор с Сээркээн Сэсэн о былом, о могуществе того далёкого царства, от которого их предки ушли в эти северные земли на берега великой реки Элиэнэ — кормилицы и матери теперь.
Вызвав своего чагара, сказал, чтобы в полдень он позвал на совет шамана Кээрэкээнэ, Сээркээн Сэсэнэ, боотуров…
Совет внимал его словам с горящими глазами, и Тыгын понял, что они всецело на его стороне. Потом заговорил старец, который считался хранителем древних знаний. И он рассказал легенду о месте, которое соединяет айыы аймага с вершиной мира — с седьмым небом в вышине небесной.
Внемля их советам, он в одну из своих прогулок оказался у той самой заветной точки на берегу озера. Он просто с ветром поймал, иль солнце своими лучами указало ему это святое место, возвышавшееся над озером. На самом верху была поляна, круглая, как айах чорона. Этот пирамидальный холм словно манил его на свою вершину. Тыгын, поднявшись, сел в самую середину, закрыл глаза, подставил лицо ветрам и солнцу, покачиваясь в такт, стал напевать песню своих предков, затяжную и благословенную. Не заметив, как его охватил сон, глубокий и крепкий, он погрузился в другой мир. Под открытым небом сидел Тыгын в своём сне. Солнце уж село, на темнеющем небе проступали мириады звёзд.
Небо, испещрённое бесконечностью мироздания, в этот день словно посылало ему, Тыгыну, силу и желание стать царём земли Срединной с центром в долине Туймаада.
Ему в ту ночь снился сон. Вещий сон! Он видел Омогоя и Эллэя. Он понимал, что эти двое — старец и сильный духом боотур — и есть Омогой и Эллэй. Они говорили не только между собой, они говорили и ему: «Ты должен не только уберечь народ от враждебности внешних сил, но и дать им надежду на будущее. Когда-нибудь на этой земле вырастут дворцы, как у великого хана, как в олонхо. Ты воссоздашь олонхо. И вознесутся ввысь хоромы хрустальной чистоты и каменной белизны».
Это был сон, который невозможно забыть.
Души погибших предков, шедших на север и создававших жизнь здесь, летали над долиной Туймаада, над Сайсары, словно затягивали долгую песню, гудящую в ветвях вековых деревьев, растущих по взгорью, окаймляющему видимую округу.
Камень Сата возгорелся там, где и суждено было возродиться царству Тыгына. Так в стародавние времена было заложено основание великого Ордуу. Так немного по-другому стали произносить его оставшиеся жить здесь потомки Тыгына и люд пришлый.
В этом мире Срединном, в этом круговороте нет ни случайностей, ни неотвратимости, всё предначертано небесами и Тангара. Возможно, в тот год, когда решился Тыгын на созидание Ордуу, в другом краю, на месте великого города Хара хоруу[11], появился монастырь, и назвали его Храм драгоценного владыки2.
По Срединному миру солнце бежало вослед земному притяжению, как казалось людям земли — айыы аймага. И там, где солнце восходило, Микадо вставал со своего ложа, чтобы открыться новому дню и утолить жажду зелёным чаем. А за казавшейся бескрайней морской далью жили люди корё, и царство их, затерянное в зелёных холмах по берегам моря, вознамерилось оставить свою мудрость в письменах, придуманных королём. Далее на запад простиралось царство, оставшееся от Чынгыс хана, далеко-далече на запад, до реки Волги и Чёрного моря, по степным просторам носилась весть закона Чынгыса — Великой Ясы — Дьасал[12].
В степях Монголии хранили память о великом повелителе — Чынгыс-хане и его Дьасал — Яса. Таково было веление небес. Держать у сердца, хранить в душе память о великих его деяниях и бояться его гнева, — страх и сковывал, и освобождал.
А в той части мира, просвещённой и верующей до исступления, не жалеющей человеческую плоть, в библиотеке монастыря при свете зажжённых свечей склонился над книгой францисканец в своём плаще грубоватой шерсти с закрывающим пол-лица капюшоном.
На стены из приоткрытых окон падали отсветы пламени, разбушевавшегося на площади, и раздавались чьи-то гортанные голоса, перекрывая нечеловеческий гул, заполняющий собой округу.
* * *
Заколдованный временем и судьбой, город Улуу Ордуу царя Тыгына затерялся в безбрежной якутской тайге среди холмов и гор, рек и озёр, редким посвящённым изредка приоткрывая завесу своей тайны. Только вот найти его в реальной жизни людям айыы аймага, дожившим до новых времён, вряд ли удастся. Он останется манящим, нескончаемым призраком мечты. Это как память детства с бесконечным шлейфом колдовских сил и суеверий, шаманских заклинаний и таинственных происшествий, легенд и преданий.
В имени реки, там, где взлетала его душа
Между горными хребтами Иремель[13] и Аваляк[14], там, где протекала быстротечная река, остановилась процессия, движимая волей Белого царя. Они везли прах царя Тыгына, чтобы положить к ногам Белого царя в знак покорения земли Тыгыново. Но в тот роковой день таинственная сила заставила их спешиться. Отгадка была проста: дух царя Тыгына не хотел покидать рубежи очерченной когда-то Айыы Тангара пределов земли айыы аймага в Срединном мире. Той черты, до которой доходили его предки. В тот день духи предков нагнали тучи, закрыв свет солнца, словно наступила ночь, и люди рассыпались в поисках укрытия, налетевший смерч освободил от земных пут и унёс ввысь дух Тыгына.
Душа Тыгына, взлетая, смотрела с высоты на земли, о которых он был наслышан, но впервые оказалась здесь и загрустила по безвозвратно ушедшим временам.
Плач — «кырыыс»[15] соплеменников, настиг эту необычную процессию. Налетевшая буря, сметая всё на своём пути, пронеслась по пути процессии и унесла в пучину. И исчезли в этих местах и прах царя Тыгына, и тела-души сопровождавших его казаков. Они растворились, как небесные всадники, взлетев в синеву неба. Так унесла их Айыы Тангара, упрятав в дальних уголках своего мира. Осталась в этих местах только некая необъяснимая сила, которая повергает порой людей в состояние таинственного посвящения. И видят они в небесах чёрных всадников, скачущих по кромке горной гряды… Куда-то спешит сквозь века эта вереница видений.
Эти места напоминали духам айыы аймага родные горы, перевалы и ложбины. И духи нашли здесь пристанище и прижились, придавая силы. Потому в наши времена эта местность славится своей необычайной энергетикой и притягивает не только окрестных шаманов, но и из дальних мест. А между хребтами Иремель и Аваляк протекает речка, чистая и сильная.
И нарекли местные жители реку неведомым им именем — Тыгын. Эта Тыгын-река[16] несёт свои серебряные волны сквозь уральские леса и поля и, словно испугавшись чего-то — гнева ли Белого царя или ещё выше и сильнее тойона, — прячется под огромными многотонными валунами, оставляя только свой журчащий серебряный звук, как песню прощания.
* * *
Некий немолодой уже горожанин утром, когда только забрезжил рассвет, припомнил легены о том, что Тыгын был похоронен на берегу озера Сайсары, недалеко от своего Ордуу. И вдруг он воочию увидел, как над Сайсары в высоких облаках скачет удалой конь с всадником в древних доспехах… Исчез он так же, как и появился, растворился в тумане утреннего марева…
Якутск тогда был ещё небольшим городом, но вполне респектабельным, имеющим своё лицо и настроение. С тех пор немало воды утекло, времени много прошло, перемены произошли в Срединном мире. Только вот дух Тыгына взлетает над Сайсары в дни, исполненные таинством воплощения мечты айыы аймага о своём Ил.
Возможно, над городом, когда солнце золотит верхушки высоких, словно скалы, домов, что являются воплощением его Великого Ордуу, витает дух великого царя, царя Тыгына, пришедшего когда-то в эту долину и основавшего свой Ил.
[1]Ордуу (як.) — дом, дворец, стоянка, поселение, город.
[2]Чочур Мыраан (Чочур-Муран) — гора, расположенная в семи километрах от Якутска, представляющая собой коническую сопку. Гора является ритуальным местом, где регулярно проводятся различные национальные обряды.
[3] Кербёччю (як.) — провидец, прорицатель, пророк.
[4] Олбох (як.) — почётное место.
[5]Ыагайа (як.) — берестяное ведёрко.
[6]Уорагай (як.) — здесь в значении большой, обширный, крепкое богатое хозяйство.
[7] Бетун (як.) — название якутского рода.
[8]Байгал (як.) — море, океан.
[9]Кыстык (як.), Кышлык (на яз. сибирских татар) — зимний, зимник. Кашлык (тюрк.) — крепость, укреплённое поселение. Одно из названий столицы Сибирского ханства. Другие названия: Сибирь, Сибир, Сибер, Ибер, Искер.
[10] В 1587 г. на Иртыше был построен Тобольский острог. В последующем были построены: в 1601 г. — Мангазея, в 1604 г. — Томский, в 1619 г. — Енисейский остроги. Попавший в плен вождь племени эвенков Илтик рассказал, что к востоку есть большая река, там живет многочисленный и сильный народ саха. Позже этот рассказ подтвердили и другие эвенки: река называется Лин, там живут в деревянных жилищах саха, носят расшитые, как у казаков, одежды, разводят лошадей, добывают железную руду, ведут торговлю с другими народами. От Тобольска до Лены — примерно 3000 километров — русские, не встречая большого сопротивления, шли 45 лет. Летом 1619 г. с Енисейского острога выехал с проводниками-эвенками на поиски большой реки отряд Пантелея Демидовича Пянды с 40 казаками. Осенью 1622 г. они достигли Нижней Тунгуски и провели там четыре зимы. Весной 1623 г. они нашли устье реки Лены и проплыли вниз по реке. Как предполагают исследователи, они достигли долины Туймаада и встретились с Тыгыном.
[11] Хара хоруу — Хархорин, Каракорум.
[12]Дьасал (як.) — приказ, мера, здесь — закон.
[13]Иремель (башк.) — «седло богатыря», вторая по величине вершина Южного Урала, расположенная на северо-востоке Белорецкого района и на северо-западе Учалинского района Башкортостана. Гора высотой 1582 м представляет собой двухвершинный массив. Вершины отделены седловинным участком шириной около 1 км и высотой 1200—1250 м. У подножия массива расположены истоки рек Тыгын, Синяк, Большой Авняр, Карагайка Тюлюк. Эти реки являются притоками реки Белой, которая также берёт своё начало поблизости за хребтом Аваляк. Решением Правительства Республики Башкортостан территория, прилегающая к вершине Иремель (включая хребет Аваляк), объявлена природным парком.
[14]Аваляк (башк.) — «безлюдный», «глухой» (так же «место охоты», «место, изобилующее дичью»). Есть версия о происхождении названия от башкирского собственного имени.
[15]Кырыыс (як.) — проклятие.
[16]Тыгын (башк.)— река на Урале, протекает в Белорецком районе Республики Башкортостан. Исток реки расположен между горой Большой Иремель и хребтом Аваляк.