(В.Мощенко. «Старый фонарь»)
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2022
Владимир Мощенко. Старый фонарь. — М.: Изд-во «Перо», 2021. — 152 с.
Трудно писать о творчестве поэта Владимира Мощенко, отказывая себе в желании привести цитаты из стихотворения Александра Межирова: «А у Мощенко шахматный ум…» В прошлом я уже цитировал эти строки, как и многие другие рецензенты. Легко найти их в интернете. Межиров прозорливо определил главное качество в характере человека и поэта Владимира Мощенко, который смолоду остро жаждал независимости и дорожил своей свободой.
В 1959 году Межиров познакомил с Мощенко Евгения Евтушенко. «Этот интеллектуальный незнакомец, — описывал своё первое впечатление Евтушенко, — ошеломляюще предстал передо мной в погонах. Никак я не мог осознать, что под погонами одного человека может соединиться столько благоговейностей — к любви, к поэзии, к музыке, к шахматам, к Грузии, к Венгрии, к христианству и, что очень важно, к человеческим дружбам. Ведь чем-чем, а стихами не обманешь. Ну, матушка Россия, чем ещё ты меня будешь удивлять?! Может быть, первый раз я увидел воистину пушкинского русского человека, способного соединить в душе разнообразие стольких одновременных влюбленностей, хотя многих моих современников и на одну-то влюблённость в кого-нибудь или хотя бы во что-нибудь не хватало».
Издатель «Старого фонаря» на обложках и страницах книги щедрой рукой разбросал отрывки из отзывов друзей Мощенко — здесь все званые: Александр Межиров, Евгений Евтушенко, Александр Ревич, Евгений Рейн. Критик, эссеист, путешественник Эмиль Сокольский — автор основного предисловия к книге Владимира Мощенко. А сколько ещё известных имён в списке тех, кто состоял в дружбе с поэтом: Инна Лиснянская, Семён Липкин, Василий Аксёнов, Булат Окуджава…
Мощенко — поэт, чья стихотворная речь привлекает к себе внимание глубиной поэтической мысли, ненатужной интонационной раскованностью, точностью словоупотребления, музыкальностью. «Пространство вдруг до звука сжалось» — и ты остаешься с ним наедине. Интересно наблюдать за тем, как звук завоёвывает пространство свободы, не отрываясь от содержания стихотворения, укрепляя поэтическую мысль:
И в слове молния осталась.
Как в той обугленной сосне.
Мощенко никогда не форсирует голос. Не только в стихах, но, по-видимому, и в жизненных ситуациях. Он доверяет читателю. Стих его — следующий классической традиции, ровный, плотный, строгий — не терпит неряшливости. Автор и сам такой. Будучи в чине полковника, когда понял, что чего-то не приемлет, не стал дожидаться пенсии, сохранив свою свободу и независимость. Эти два близких понятия определяют его стиль поведения — и создают образ и характер его стихотворной речи, который можно определить как достоинство личности.
Образы, которые возникают в стихотворной речи Мощенко, могут содержать в себе противоположные смыслы одновременно, они раскатываются, словно ударяющиеся друг о друга шары, чтобы обрести силу распада, но по немыслимой траектории обретают своё единство, рождая нежданно новое содержание. Например, в стихотворении «Снег в ночи» поэт создаёт картины снегопада, наполняя их противоречивыми образами и придавая снегу человеческий характер:
Благословляя мой ночлег,
И всё же, нелюдим,
Почти шептал он: «Я — не снег.
Мне нужен псевдоним».
Шёл снег — не то что снеговей.
И видел я в окно
Его — принявшим вид церквей,
Которых нет давно.
Он был не снег. Он был снежок.
И, хоть сереброкрыл,
Он красоту вернуть не мог,
Зато уродство скрыл.
Звукопись пронизывает текст, и часто оказывается, что соседние строфы могут быть совершено по-разному инструментованы в зависимости от содержания. Ничего удивительного для поклонников его творчества в этом нет. Мощенко — блестящий знаток джаза, много и самобытно о нем писавший, — пропитан музыкой. При этом в его стихах всегда присутствует некая недоговоренность, развитие поэтической темы неожиданно, возникает ощущение нечаянности высказывания.
Поэтика Мощенко лишена пафосности. Но есть одна поэтическая тема, в которой у автора возникает приподнятость интонации. Это тема Грузии, где он служил в молодости офицером и куда постоянно наведывался позже. В его стихах эта тема приобретает очень личное звучание. Грузию он понимает и любит. И объединяет грузинскую тему с лирической любовной:
Я поведу тебя туда, где горы.
Доверься мне. Порадовать смогу.
Здесь чистота. Вершины здесь не голы —
Они добры к тебе и все в снегу.
Вот где поймёшь, что мы с тобой едины,
У нас запретно слово «далеко».
И знаешь — что? Пойдём смотреть картины
Несчастного, великого Нико.
Эта приподнятость интонации ощущается постоянно и лучше любых рассуждений демонстрирует чувства поэта, связанные с его человеческими дружбами и любовью к грузинским собратьям по поэзии. А ещё его стихи говорят о чувстве ответственности перед лицом этой дружбы:
Мог бы я превратиться в Иуду. Разве память моя коротка? Неужели я завтра забуду Этих горцев и доблесть клинка? Лист осенний слетит, как листовка, Где изложена смута моя. Плоскоклювая птичья головка. Латалийской араки струя.
Владимир Мощенко — поэт, ни на кого не похожий, идущий своим путём творческой свободы и независимости, — по-прежнему неравнодушен, изобретателен, внимателен к деталям, держит ноту. Он сохраняет свежесть и непредсказуемость художнического мировосприятия и уверенно торит творческий путь на подступах к своему 90-летию.