Рубрику ведет Лев АННИНСКИЙ
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2013
Из этюдов, собранных Евгением Бенем в книгу «О тех, кто рядом» (издана библиотекой журнала «Литературный Иерусалим»), я возьму те, в которых рассказано о предках. О родословном древе, проросшем на русской почве от занесенных сюда еврейских семян. О том, как ускользают мелькающие в архивных отвалах силуэты, а когда ты их ловишь, тебя вполне могут счесть «генеалогическим помешанным», — а таких, — замечает Бень, «как известно, в наше время на свете хватает».
Сам я, несомненно, из числа тех помешанных, которых хватает. Только круг моих поисков несравним с кругом поисков Евгения Моисеевича. У него — спасибо еврейским религиозным архивам, ревизским сказкам, да и переписям последнего века — сорок с лишним найденных фигур в двенадцати коленах. У меня — четыре… а колен? По паре с отцовской и материнской стороны. Спасибо деду, станичному учителю, перед смертью составившему мемуар «Мой род казаков Ивановых» (имена дед не уточнял, но фамилию вел — с пугачевских времен). Что же до еврейского моего деда, то ему и в голову не пришло бы что-нибудь такое писать. Вот бабка — могла бы, да не успела: ее с криком «Беги, жидовка!» убили бандиты в Гражданскую войну… после чего осиротевшие дети бежали с Украины в Россию — сначала в Ростов, потом в Москву.
Ни о каких генеалогических раскопках с этой стороны и речи быть не могло.
С той, отцовской стороны, паче чаяния, кое-что открылось. Один, вроде меня, «помешанный», раскопал список казаков, отправленных в 1848 году из станицы Ново-Аннинской в Будапешт, в том списке нашелся воин по фамилии Иванов (Ивановы — наша настоящая фамилия, Аннинского отец в свой час добавил как псевдоним, а я подхватил и освоил). Так вот: тот Иванов, что утихомиривал взбунтовавшихся венгров, как я просчитал, должен приходиться мне прапрадедом.
Больше я ничего не извлек из этой находки. Да и не искал. А если бы искал и нашел? Ну, еще одного, «сто первого Иванова», давившего очередное антироссийское восстание если не в Будапеште, так в Варшаве, или на Кавказе, или еще где, куда посылали нашего брата Государь и Отечество. Ну, и что с того? Надо же о человеке вызнать нечто индивидуальное, а на далеко ли руки дойдут, если с каждым коленом рука ищущего растопыривается в неведомый веер браков-разводов и прочих треугольников…
Родителей, естественно, знаешь и помнишь; по казачьей линии я запомнил еще и дядей, а деда — чуть (видел один раз, когда мне и трех лет не было).
По еврейской линии и вовсе ничего. Одни гробы. Ну, что прибавилось бы, если бы дожили прадеды и рассказали… Что рассказали бы? Что до …надцатого колена жили тем, что доставляли помещику-барину овощи для самогона? Что продавали этот самогон крестьянам, те овощи растившим? Что крест целовали, а ждали — погрома? Так генеалогическое помешательство и оборвалось у меня на дедах, а прадеды остались таять в мифологическомпредбытии.
Так и у Беня оно дышит — горечью и любовью — острее всего в тех пределах, которые охвачены живой памятью. Это его родители. И прежде всего — отец.
«Он прошел войну окопнымстарлеем от Ста-линграда до предместья Берлина. Был награ-жден орденом Красной звезды, медалями "За оборону Сталинграда" и "За победу над Гер-манией". Он был минером, про таких говори-ли: больше недели на фронте не живут».
Минер, вынесший с фронта два ранения и контузию, прожил после Победы еще почти сорок лет. И не просто прожил — отработал на совесть, мотаясь по всем концам России — во славу России. Как требовала душа.
«А душа его была по сути шире еврейской души. Потому что была по природе хасидской душой. И шире хасидской души, потому что была по наследству душой — от чернобыль-ских Тверских».
Тверские они — по фамилии бабки рассказчика, его отца. По месту жительства они — чернобыльские. А если слово Чернобыль после катастрофы АЭС отдает безысходной чернотой, то уравновешено это родословие тем, что в последние годы жизни дед рассказчика был раввином в Белой Церкви.
Наследник этой черно-белой истории, отвоевавший Великую Отечественную, успел продемонстрировать сыну «быстрый танец кистей рук» — рук профессионального минера, который должен успеть снять взрыватель с боевого взвода, пока мина не взорвалась в его руках.
Не взорвалась. Но всю жизнь что-то взрывалось рядом и вокруг. Трудовой путь отца начинается в 16 лет — на Дальнем Востоке — куда он срочно уехал подальше от Москвы от надвигающегося ареста.
Ареста избежал. Повезло.
Каким-то неведомым образом случилось так, что моим родственникам "повезло" не оказать-ся на лесоповалах, в лагерях и ссылках», — пишет Бень. Повезло!
Но дальше:
«ЧетыредвоюродныхсестрыбабушкиБер-ты были расстреляны по обвинению в шпио-нажевпользуЯпонии: однуизних — Дору — угораздилополюбитьсотрудникаяпонского посольства…»
Вот и решай: любовь — это счастье или приговор…
«Был расстрелян Соломон — сын тети Мани, родной сестры дедушки Марка, а один из его родных братьев — Яков Шицгал, переводчик ГПУ, в конце 1920-х годов из-за увиденного и услышанного сошел с ума и был направлен на Канатчикову дачу, где скоропостижно умер…»
Тоже «повезло» — умер своей смертью?
«…Семья родного дяди моего отца — Сендера Тверского в полном составе была уничтожена немцами в Бабьем Яру. Только мамин родственник Яков Горелик много лет "отдыхал" на нарах в сталинских лагерях…»
Куда деваться из этой чертовой истории? К китайцам, что ли… «В Поднебесной продолжает бытовать легенда о том, что китайцы — потомки одного из израилевых колен, предавших забвению свое давнее еврейское прошлое… Известна абсолютная терпимость китайцев к евреям….»
Это — легенда, а вот реальность:
«Двадцатый век катком проехал по нашей огромной "мишпухе": многих нет на свете, другие из СССР в разные годы уехали в США, а кое-кто — в Израиль… В России осталось буквально несколько человек…»
И дальше:
«Между прочим, в Германию никто из наших не переселился».
Хорошая оговорочка…
Да есть ли что-нибудь абсолютное в этой тотальной костоломке? Или все относительно, и зависит от нюансов национального самосознания?
Есть и нюансы:
«Беспримерна жестокость полицаев на Украине, в первую очередь по отношению к евреям». О белорусах ничего подобного никто не рассказывает. И, может, правильно, что Евгений Моисеевич в этот вопрос не вдается. У него есть более определенный оппонент — та самая Германия, в которую после войны «никто из наших не переселился».
С Германией в книге Беня разыгран следующий финал… Только не пугайтесь:
«Израиль неожиданно выиграл чемпионат мира по футболу, который проходил в Египте. В финале израильтяне обыграли Гер-манию со счетом 4:1. И гол, пропущенный в финале, стал единственным, пропущенным Израилем на турнире. Это был самый последний чемпионат мира по футболу…»
Почему последний? Сейчас выяснится. Видимо, пропущенный израильтянами гол — символическое утешение для немцев, начисто проигравших этот последний мировой чемпионат.
Но почему последний? Так это же самое интересное.
«Через пару недель выяснилось… что футболисты сборной Израиля использовали вмонтированные в ступни и коле-ни новейшие приборы, до нескольких санти-метров выверяющие точность попадания в створ ворот и передачи мяча…»
Ничего себе чемпионат… Тогда вообще зачем этот футбол? Кто там состязается: те, которые катают мячик, или те, которые монтируют приборы, делающие это катание обманом?
Но дальше:
«…А еще через пару лет в Китае изобрели средство дистанционного управления игрой просто через элементы тка-ней формы спортсменов…»
Ай да китайцы! Впрочем, про китайский фактор оздоровления западноевропейского мира через излечение от антисемитизма мы уже говорили. На то и легенда. В чем тогда суть продолжения легенды на страницах книги Беня?
Суть в том, что евреи в свою очередь переплюнули китайцев:
«В Израиле был найден техногенный выход, спасший его от неизбежной войны с множеством противников. Суть изобре-тения в том, что в любой момент в электриче-ские сети на любой заданной территории зем-ного шара можно подселить вирус — при этом каждое живое существо на означенной терри-тории, взглянувшее на электрический свет, тут же обречено на летальный исход. С появлением такого оружия война с Израилем стала прак-тически неосуществима».
Понятна теперь футбольная замануха? Израиль становится практически непобедим для противников. То есть для всего остального мира. Избранный народ наконец-то получает свое!
Тогда у меня вопрос: этот техногенный скачок переводит в новое качество только избранный народ или — со временем — и все остальное человечество?
Абсурдность вопроса продиктована абсурдностью ситуации.
Если все остальное человечество, то какой во всем этом интерес? Если человечество доходит таким образом до финала, то и говорить не о чем.
Если же совершенства достигает избранный народ, и становится таким образом недостижим, то возникает вопрос еще более каверзный: а эта надостижимость не означает ли все тот же финал развития?
— Да нет же! Потребление-то растет бесконечно, — ответит на это какой-нибудь фантаст. Да в том-то и дело, что фантазия на этом финальном апофеозе потребления оборачивается беспросветной… СКУКОЙ.
«Охватит Скука и человека, и зверей», — заметил Хаим Нахман Бялик, а его стихи перевел на русский Зеев Жаботинский:
В гнетущей Скуке, тяжко и
несносно
Им станет бремя жизни их, и Скука
Ощиплет их до плеши, обрывая
И кудри человека, и седые
Усы кота…
Счет 4:1 в пользу кота, — мог бы подытожить рассказчик в стиле своего изначального (и конечного) репортажа. Но, может быть, есть и другой счет? Разве не о другом финале предупреждало Слово, изначально открытое евреям? (Только евреям! — «Евреи слишком много знали. Отродясь».)Им что было обещано? Явление Мессии!
А явление Мессии — что обещает? Все его ждут! — и что же будет, когда послышится вдали «храпение Его ослицы белой» и приблизится «бренчание ее бубенчиков»? Я опять цитирую Бялика, а вопросы задаю — Беню.
Ответов жду непонятно откуда. С неба…
Раскаты трубы Спасителя могучи, с Его торжеством «преобразится ход истории!».
И что тогда?
На всякий случай Бень предостерегает собратьев от «соблазна самовоплощения, граничащего с самолюбованием». Интересная оговорка: значит, мучительная общечеловеческая история, доведенная до такого увенчания, будет наконец избавлена от дальнейших соблазнов и испытаний?
Если так, то на этом она и закончится. Окончательный счет — в пользу небытия. И все 42 предка на стезе родословия упокоятся в финале, имя которому…
Да имя уже названо: Скука.
Фатальная, непроходимая, необъяснимая, окончательная — Скука.
Та самая, которую предчувствовал великий еврейский поэт и с которой пытается примириться его нынешний читатель.
Итак — вот единственно внятный для меня пункт расхождения с Бенем, хотя воззрения наши лежат «рядом».
Лежат «рядом», но не совпадают…
Дело в том, что я не верю ни в какое окончательное увенчание человеческой эволюции. И в пресловутое перевоспитание человека. Может, это у меня вера в коммунизм, впитанная с детства, дала такой обратный эффект — при обращении веры в химеру?
Замечательно выразил это Фазиль Искандер:
— Человека нельзя улучшить. Его можно только на время умиротворить.
Временное умиротворение — это тысячелетний реальный опыт. А улучшение человека — химера. Зверство, подлость, дурь самообмана — в его природе, они никогда не иссякнут. Но в той же природе человека — силы, помогающие справиться со зверством, подлостью, дурью. «Рядом» все лежит! Поэтому история человечества продолжается. И надо быть готовыми ко всему. К великим бедам и великим победам. Без всякого окончательного увенчания. И, знаете ли, без всякой Скуки.