С немецкого. Перевод Владимира Медведева
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 11, 2012
Кай Элерс (Kai Ehlers)
— немецкий публицист, специализирующийся на анализе преобразований на постсоветском пространстве. Автор книг: “Горбачев — это не программа. Встреча с критиками перестройки”. Изд. Konkret Literatur, 1989; “Насильно к демократии? — В лабиринте возрождения между Азией и Европой”. Изд. Verlag am Galgenberg, Hamburg, 1991; “По ту сторону Москвы — 186 и одна история об освобождении от внутреннего рабства” Изд. Schmetterlingsverlag, Stuttgart, 1993; “Вызов Россия: От принудительного коллективизма до самоопределяющего общества. Подведение итогов приватизации”. Изд. Schmetterlingsverlag, Stuttgart, 1997; “Эрос информального: Российские импульсы глобализации нового типа по ту сторону капитализма. О нужде самоснабжения и добродетели самоорганизации” Изд. Edition 8, 2004; “Гарантированный минимум для всех как средство для достижения интегрированного общества” Изд. Pforte, 2006, 2007 и др. Официальный сайт: http://www.kai-ehlers.de.В “Дружбе народов” публикуется впервые.
В 90-х годах прошлого столетия, собственно говоря, с глобального поворота, при котором распад Советского Союза совпал с большим скачком мира в “глобализацию”, мозговые центры американских служб, а вслед за ними немецкие авторы — такие, как исследователь терроризма профессор Бременского университета Гуннар Хайнзон, самый известный сегодня в Германии философ Петер Слотердайк, а также Тило Саррацин — заговорили об угрозе мирового демографического кризиса. Разразиться он должен, по их мнению, в течение ближайших лет, самое позднее в 2020 — 2030-х годах, то есть именно тогда, когда в “развитом” мире огромные массы молодых людей из слаборазвитых стран — на публицистическом жаргоне: “youth bulge”1 — не смогут более найти у себя на родине места в обществе, дающего им право на жизнь, в то время как индустриальные страны будут испытывать острую нехватку собственной молодежи. Это создает фундаментальную угрозу глобальной цивилизации, готовиться к отражению которой следует заранее. Под “цивилизацией”, само собой, подразумевается исключительно цивилизация западная.
О концепции “Мир 20:80”2 , разработанной на основании оценки экономических и демографических показателей, заговорили уже на легендарной конференции, которую Михаил Горбачев созвал в сентябре 1995 в “Фермонт-отеле” в Сан-Франциско, чтобы проконсультироваться с избранными представителями международной элиты — “всемирным мозговым центром” — о том, каким предстоит стать будущему миру.
1 Youth bulge (англ.) — “избыток молодых”, демографический приоритет молодежи.
2 Концепция предполагала, что в следующем, 21 столетии, для функционирования мировой экономики будет достаточно 20 процентов населения, большей рабочей силы не потребуется. (Прим. ред.).
Основной вопрос, который выкристаллизовался в ходе конференции, — что делать с армией “лишних”, образовавшейся в результате сочетания свобод и глобального прироста населения. Неизвестно, высказывался ли по этому поводу Горбачев; можно предположить, что его заботил лишь диалог о “новом мышлении”. Прорыв в решении проблемы совершил известный американский стратег Збигнев Бжезин-ский, который объявил, что вводит глобальный “tittytainment”1 . В пущенном им в оборот неологизме английское слово, обозначающее женскую грудь, со смыслом “развлечения”. С помощью этого современного варианта принципа “хлеб и зрелища” предполагалось “утихомирить” 80 процентов человечества.
1 Ганс-Петер Мартин и Герольд Шуман в книге “Западня глобализации: атака на процветание и демократию” так описывают этот эпизод Форума: “У всех на устах выражение Збигнева Бжезинского — “тититейнмент”. Этот убеленный сединами ветеран политических баталий польского происхождения, в течение четырех лет бывший у Джимми Картера советником по вопросам национальной безопасности, по-прежнему занимается вопросами геополитики. Придуманное им словечко — комбинация из слов “tits” (сиськи, титьки) и “entertainment” (развлечение) — призвано ассоциироваться не столько с сексом, сколько с молоком, текущим из груди кормящей матери. Возможно, сочетание развлечений, в какой-то мере скрашивающих безрадостное существование, и пропитания, достаточного для жизнедеятельности, будет поддерживать отчаявшееся население мира в относительно хорошем расположении духа” (цит. по:
http://via-midgard.info/news/1823-novaya-model-yeto-mir-2080.html).Не станем обсуждать циничный характер намерения превратить подавляющую часть населения планеты в контролируемых потребителей. Более важно то, что, вопреки обоснованным опасениям критиков, это невозможно осуществить в полной мере. Даже если бы удалось из всего человечества сформировать общество, управляемое “биовластью”, то и в этом случае было бы чрезвычайно трудно установить и поддерживать необходимые системы манипуляции и контроля. Однако подлинная причина сложности приведения подобной стратегии в жизнь — это противоречия, заложенные в господствующих сегодня глобальных экономических механизмах. Они функционируют только тогда, когда происходит циркуляция: капитал — товар — возросший капитал. А для этого необходимы потребители, у которых есть деньги на покупку товаров. Социально исключенные “лишние” денег не имеют, поскольку в “слаборазвитых” странах сокращаются или вовсе отсутствуют средства на социальную поддержку безработных. Бедные страны некогда колонизированного мира лишаются финансов, региональных рынков и лучших рабочих рук и одновременно заваливаются мусором “изобилия” из индустриальных стран. Подрастающие молодые люди становятся “лишними” не только для производства, они также “излишни” и в качестве потребителей. Они живут, даже не сознавая себя частью человеческого общества, и перешли в какую-то иную форму существования. Эти люди не только “лишние”, они к тому же живут за счет “изобилия” — то есть того, что остается от обеспеченных слоев общества, — и накапливают энергию, нуждающуюся в выходе как пар в котле с герметически закрытой крышкой.
Однако вернемся к Бжезинскому.
Сокращение экономического оборота и сведение его к формуле: “капитал — возросший капитал” выталкивает из игры сектор конкретного рынка, живущего за счет фактического производства и потребления, так что поле деятельности остается за рынком финансовым. За деньги покупается и продается все большее количество денег, предметом купли-продажи становятся даже долговые обязательства, однако все это не только не решает проблему, но и, как показывает опыт прошлого, неизбежно ведет к более глубокому кризису. Не помогает выходу из него и массовая печать денег, так как они поступают не к потребителям и в товарное производство, а вбрасываются в спекулятивный оборот.
И вот именно здесь решением могло бы стать дальнейшее развитие идеи Бжезинского о введении общего обеспечения для всего человечества. Подобная мера в рамках глобального сообщества могла бы полностью изменить не только понятие “экономика”, но и — что еще более важно — изменить отношение к ценности человеческой личности, человеческому достоинству. Если экономика начнет ориентироваться не на самовоспроизводство капитала, а на спрос и потребности, произойдет новое разделение труда, при котором производительность будет измеряться не производительностью труда, а его распределением между всеми. Все люди окажутся включены в общество, а не выброшены за его границы как “лишние” или как подлежащий ликвидации “человеческий мусор”, и это вернет им статус личностей, а не сырья и отходов мегамашины по производству прибыли.
Очевидно, что такое усовершенствование идеи Бжезинского весьма далеко от предложенного им “тититеймента”. Во всяком случае, идея не дала желаемого результата, а потому в ход пошли “более эффективные” варианты предотвращения предполагаемой угрозы, основанные на американских исследованиях 90-х годов, сценарии 1995 года “80:20” и производной от них модели Гуннара Хайнзона. Небольшая статья позволяет лишь упомянуть о них, однако некоторые аспекты следует рассмотреть подробнее.
Для предотвращения “конфликтов, создаваемых «youth bulge»” (Хайнзон выделяет эти слова курсивом) руководство западных стран преусматривает в качестве “защитных средств” на ближайшие двадцать и более лет активный экспорт западного “права собственности” в страны с избытком населения и фильтрацию иммигрантов, въезжающих в промышленно развитые государства. Допуск на въезд получает только самые лучшие из армии “лишних”, нежелательных останавливают на границе. Кроме того, считаются полезными гражданские войны в странах с “переизбытком молодежи”, а также войны между ними, в ходе которых может быть “ликвидирован” излишек населения. На всякий случай следует соблюдать бдительность и быть готовым к превентивному военному вторжению в страны с “переизбытком молодежи”, чтобы опередить возможную агрессию со стороны тех из них, у которых, как подозревается, имеются для этого технические возможности.
Реальность осуществления этих стратегических замыслов можно проследить по политике США последних лет, включающей глобальное расширение НАТО и его превращение во всеобщего кризисного менеджера, из чего становится совершенно ясно, что именно в данных стратегических соображениях выступает под эвфемизмом “бдительность”.
“Мирное” решение
Вернемся еще раз к той части рассуждений Хайнзона, где он выдвигает мирное решение констатируемой им глобальной проблемы перенаселения. Начнем с его воззрений на “право собственности”, которое он предлагает ввести в странах, развивающихся, по его определению, “исключительно путем производства перенаселения”. Обоснования модели Хайнзона не особенно оригинальны, однако они позволяют ясно проследить, куда ведут господствующие стратегии. Его аргументация строится на различении владения и собственности.
Как считает Хайнзон, мощь современной Европы возникла благодаря переходу от владения к праву собственности, и было бы ошибочным определять наше общество терминами “капитализм” или “рыночная экономика”, как это принято делать вслед за Марксом. Различные авторы, начиная с Маркса и кончая его “рыночно” аргументирующими критиками, стремились “возможнее точно и лаконично обрисовать оба эти понятия в качестве решающих двигателей экономики”. Однако основа экономики, по словам Хайнзона, заключается “ни в капитале, ни в рынке, а в собственности. Ее невозможно увидеть или взять в руки, она не имеет вкуса и запаха — это правовое основание, запечатленное на бумаге”.
Разграничение владения и собственности, пишет далее Хайнзон, является фундаментальным для понимания экономической деятельности, так как не владение, а только письменно заверенная собственность дает возможность давать долговые обязательства и получать процент. И напротив, при владении не может быть никакой экономики, а возможно исключительно “материальное использование”.
Этот пункт Хайнзон поясняет на примере пашни: “Коммерческое использование поля, а следовательно, и хозяйственной деятельности на нем возможны только в том случае, если к праву владения присоединяется еще и право собственности. Можно сказать, что сама земля позволяет всего лишь производить продукт, в то время как ограда вокруг нее дает возможность вести экономическую деятельность. При этом ограда символизирует право собственности и не рассматривается как просто столбы с натянутой на них проволокой, которые можно кому-либо передать.
В обществе, основанном на частной собственности, крестьянин, будучи владельцем земельного участка, может пользоваться землей сам или сдавать ее в аренду и одновременно получать дополнительную выгоду от права собственности на нее. Он может это право заложить, чтобы получить денежную ссуду, или дебетовать его для обеспечения денег, которые он самостоятельно эмитировал… Денежная единица, будь она отчеканена из металла или напечатана на бумаге, — является также правом вмешательства в собственность ее эмитентов и запускается в обращение только путем создания долгов”.
Согласно этой модели, хозяйствование — это частное присвоение участка земли (или любого другого объекта), которое исключает из пользования им других людей. Иными словами, это “ограда”, сооруженная вокруг отделенной собственности. На этой основе вырастает та пирамида процента и сложного процента, которая, по мнению Хайнзона, содействует развитию и с помощью которой некогда Европа, а сегодня Запад опутали весь остальной мир кредитными и процентными долгами.
Как утверждает Хайнзон, стоимость создает не сам труд, а присвоение результатов труда кем-то другим. Согласно его описанию, присвоение, а также экономика могут возникнуть только в случае, когда стоимость предшествует труду. Однако он оставляет без внимания другие возможности присвоения, когда — если посмотреть с исторической точки зрения — ценности создаются благодаря коллективной работе с общественным достоянием — при охоте, осваивании целинных земель, уходу за лесом, строительстве домов, возведении мостов…
В том, что касается деталей, Хайнзон дает совершенно верное описание ситуации, хотя означает она совсем не то, что он в ней видит. Несмотря на точность и актуальность картины, описывающей “забор”, а также займ, процент, сложный процент и вытекающую из них модель “общества, основанного на частной собственности”, в ней, по сути, нет ничего нового. Автором является ни в коем случае не Хайнзон, а Жан-Жак Руссо, который с помощью этой модели хотел описать зарождение гражданского общества.
В двадцатом веке стали на время проницаемыми заборы, образ которых Хайнзон использует при описании первоначального накопления и которыми “высокопроизводительные”, составляющие общество “20:80”, отгораживаются от “лишних”.
В наши дни эти ограды вновь приобрететают все возрастающую общественную реальность. Я говорю о заборах у южных границ Европейского сообщества, о тех заборах, которыми защищают себя метрополии империй, заслоняясь от окружающей их бедности. Вне всякого сомнения, подобная модель экономики и политики развития, основанная на обособлении частных собственников, не снизит, а еще более увеличит количество “лишних”.
Ограничивать ли “трансфертную” рождаемость?
Перейдем теперь к вопросу о том, как эта точка зрения отражается в тезисах Саррацина.
Он предупреждает о последствиях, которые, по его мнению, вызовет в Германии сочетание нескольких факторов — падения рождаемости, роста “нижних слоев” населения и иммиграции из преимущественно мусульманских стран. “Современное социальное государство, — пишет Саррацин, ссылаясь на Чарльза Дарвина, Френсиса Гальтона, Гуннара Мюрдаля и прочие имена представителей евгенической традиции, — отменило действовавший с самого начала человеческой истории механизм селекции, исключив смертность из материального статуса, — и правильно поступило. <…> Однако современное социальное государство особой немецкой
штамповки делает еще кое-что дополнительно для того, чтобы менее квалифицированные и менее толковые размножались активнее, чем дельные и квалифицированные: с них полностью снимается материальная забота о детях. На каждого ребенка родители получают 322 евро ежемесячно в качестве гарантированного государством социального прожиточного минимума. Это весомая причина для того, чтобы нижний слой рожал заметно больше детей, чем средний и верхний слои. За большей частью этих детей неудачливость закрепляется уже с самого рождения: 1) они наследуют в соответствии с законами Менделя интеллектуальные возможности своих родителей и 2) будут обделены по причине их необразованности и общей основной диспозиции”.
Если кто-то полагает, что пером автора водило социальное сочувствие к тем, кто ущемлен от рождения, то приведенная ниже цитата полностью раскрывает позицию Саррацина. Он отвечает на заданный им самим вопрос: что можно было бы изменить? По его мнению, “в принципе” есть три пути:
“1. понизить уровень основного обеспечения, чтобы создать больше стимулов к работе;
2. создать больше стимулов к работе путем измененных предписаний по зачетам;
3. трудоспособные люди, не достигшие законной границы старости, должны получать пособия основного обеспечения только за обязательные ответные услуги”.
Если у кого-то осталось сомнения, стоит прочесть еще одно высказывание Саррацина: “Не дети производят бедность, а получатели трансферта производят детей”.
Не будем далее углубляться в подробности. Сказанного достаточно, все выражено весьма отчетливо.
Если Саррацин в своих тезисах недвусмысленно вступает в область евгеники, не упоминая о ней открыто, и предвещает не более и не менее, чем угрозу “дисевгенического” упадка Германии, которую можно предотвратить повышением заработной платы “высокопроизводительным” и ограничением социальной помощи “малообразованным” и “малопроизводительным”, то Хайнзон с его теорией “молодежного взрыва”, якобы представляющего смертельную угрозу для Европы, дает научное обоснование и одновременно практическую программу укрепления “демографической стабильности” Германии, захлестнутой волнами иммиграции.
После публикации книги Саррацина в печатных немецких СМИ и Интернете распространилось множество публикаций Хайнзона, в которых он, с одной стороны, предостерегает об угрозе “молодежного перенаселения”, а с другой — предлагает меры, направленные против “иммиграции людей без специальностей в страны, где действуют системы трансферта”.
Так, к примеру, в интернет-газете “Frankfurter Allgemeine Zeitung” в статье под шапкой “Щедрость социального государства не сдерживает роста нижних слоев населения. Количество матерей, получающих социальную помощь, растет. Америка показывает, какие реформы могут помочь в решении проблемы” он требует ограничить срок выплаты социальной помощи пятью годами.
Тем, кто хочет глубже познакомиться с этим образом мыслей, рекомендую прочитать работу того же Хайнзона “Сыновья и мировое господство: роль террора в подъеме и падении наций”. Нравится она или нет, эта книга имеет, без сомнения, ключевое значение для понимания складывающейся в настоящее время идеологии “защиты” европейской, или, говоря шире, христианской западноевропейской культуры, а еще точнее — культуры “специалистов”, которых Хайнзон в согласии с Саррацином называет опорами “общества, основанного на собственности”, — защиты от того мира,что некогда был колонизирован Европой, а ныне сбросил ее социальные и колониальные оковы. С этой же проблемой столкнулась и Россия с ее сокращающейся славяно-русской частью населения. Впрочем, здесь лишь напомню о понятии трудовые ресурсы”, которое появлялось в социалистических кругах в начале двадцатого века1 и также делило людей на мало- и высокопроизводительных.
Умственное помрачение
Масштабы умственного помрачения, о котором здесь идет речь, становятся понятными из резких комментариев самого известного сегодня в Германии философа Петера Слотердайка, который в дебатах о Саррацине встал на сторону Хайнзона.
На бурю негодования, вызванную публикацией книги “Германия: самоликвидация”, Слотердайк отреагировал статьей под заголовком: “Восстание созидателей”2, в которой порицает “покорную” и “трусливую”, по его мнению, общественность:
1 Впервые его сформулировал в 1922 г. академик С.Г. Струмилин, советский экономист, один из авторов планов индустриализации СССР. (Прим. ред.).
2 “Aufbruch der Leistungstrager”. Значение слова Leistungstrager зависит от контекста, здесь оно означает ключевой персонал производства — выскоквалифицированных специалистов и руководителей производства — и переведено почти дословно как “созидатели”. (Прим. пер.).
“Вспомним об обличительном процессе, — писал он в ноябре 2009 в журнале “Cicero”, — который недавно устроили над бывшим сенатором по финансам Тило Саррацином, чтобы наказать его за несколько заостренных формулировок. Он был столь неосторожен, что указал на бесспорный факт — определенная часть живущих в Берлине турков и арабов с опаской относятся к интеграции, и вся рать немецких профессиональных обличителей двинулась на баррикады, чтобы втолковать ему: подобная резкость недопустима. Можно подумать, что сцена немецких властителей дум превратилась в клетку, полную трусов, которые травят каждого, кто отклоняется от стандартов этой клетки. Не успеет из соседней клетки для глупцов прозвучать резкое слово, как тотчас же начинается групповая возня. Стараются так, словно необходимо выиграть соревнование по изображению возмущения и превзойти конкурентов в усердии и криках с пеной у рта. Когда видишь, как механизмы тривиальной морали непрерывно раскручиваются по восходящей спирали, достигая вершин “общества”, то испытываешь некоторое замешательство. В Берлинском отделении СДПГ воют волками, требуя исключить Саррацина из партии. Поистине, в будущем наказанием станет высшая мера — лишение жизни”.
Солидарность философа с Саррацином и Хайнзоном не удивительна. Уже в 2006 году Слотердайк не гнушался следовать за Хайнзоном в характеристике ситуации, созданной развалом Советского Союза, и напрямую, без прикрас говорить о “лишних”.
“Новые исключительные обстоятельства1 проявляются в двух формах, — писал он в книге “Гнев и время”. — В странах либеральной демократии — это постдемократическая политика формирования экономического порядка, при которой политика инволюционирует в полицию и политики превращаются в агентов по защите потребителей; в потерпевших крах государствах — это гражданские войны, в которых взаимно сокращают свое количество армии лишних”.
И далее: “Между тем виной тому не только противоречия в собственной системе, которые препятствуют политической культуре в “окраинных цивилизациях на Востоке и Юге в посткоммунистической ситуации”, но это еще и “новые движения массы недовольных и энергичных лишних, готовых к бою; это бурное объединение обездоленных, подспудное распространение саботажа и тяга к разрушению, которая проступает из-за повторения исторических ужасов и соответствующих надежд”.
1 “Исключительные обстоятельства” (Ernstfall) — понятие, впервые введенное известным немецким юристом Карлом Шмиттом. Это ситуация, когда принимается политическое решение в положении, которое не может более быть регламентированной обычными юридическими нормами. (Прим. ред.)
Показательна оценка, которую Слотердайк дает книге Хайнзона “Сыновья и мировое господство”, вышедшей в свет в 2006 году незадолго до его собственной работы “Гнев и время”. Философ ставит ее на одну ступень с марксовым “Капиталом” и утверждает, что “демографический материализм” объясняет проблемы два-дцать первого столетия подобно тому, как исторический материализм Карла Маркса объяснил феномены девятнадцатого.
Призывая к “восстанию созидателей”, Слотердайк превозносит Хайнзона в качестве нового теоретического светила. Как он это обосновывает, я процитирую ниже и, несмотря на утомительные словесные каскады в этом тексте, приведу достаточно большой фрагмент.
“Рикардо и Маркс создали роковую путаницу, — писал Слотердайк в 2009 году в журнале “Cicero”, — утверждая┌ что создание прибавочной стоимости сводится в конечном счете исключительно к фактору “труда”. В истории идей нет, вероятно, второго такого случая, когда теоретическая ошибка повлекла бы за собой столь огромные практические последствия. На этой ошибке по сей день основывается болезнетворная система дискредитации созидателей, которая более двухсот лет бытует у идеологов, начиная от ранних социалистов и кончая посткоммунистами. Настало, кажется, время вбить наконец кол достаточно глубоко в землю, чтобы эти решающее научные выводы никогда больше не выплывали на свет, ибо в окончательном итоге в современной государственной и общественной действительности, которая объективно является социал-демократической, созидатели стали дающей, а не отнимающей стороной. Их считают богачами люди с противоположной стороны, так как сами они остаются без должного вознаграждения за свой труд. Разумеется, при этом происходили и происходят эксцессы — в XXI веке точно так же, как в XIX столетии, — которые направлены на то, чтобы исправить положение. Однако тот, кто безответственно кричит о “капитализме”, лишь показывает, что он ничего не понял. Вместо экономических полумыслей мы нуждаемся в новой и до конца продуманной модели связи между собственностью, процентами и деньгами. Говоря открытым текстом, пришло время читать Гуннара Хайнзона”.
Но к чему слова! Действительно, нельзя отрицать, что в реакции на тезисы Саррацина звучит определенная доля истерии. Нельзя оспаривать и того, что Хайнзон в самом деле указывает на реальные проблемы. Однако что скрывается за такими выражениями Слотердайка, как “восстание созидателей”, “заостренные формулировки”, “неосторожность”, “отклонение от стандартов клетки”? Он ничего не говорит о своем отношении к евгенике. На его позицию указывает лишь заголовок статьи, сигнализирующей, что автор стоит на позициях Саррацина.
Стоит приглядеться и к другим текстам тройки Саррацин—Хайнзон—Слотердайк. Хотя речь у них идет о выработке абсолютно свободного мышления, но предназначено оно отнюдь не для всех, как пытается убедить Слотердайк. Циничные образцы элитарной мысли, которые они демонстрируют, способствуют скорее отравлению общественного мнения, нежели его освобождению. Именно таковы высказывания Саррацина о том, что проблему “нижних слоев населения” следует превратить в вопрос сокращения “рождаемости в нижних слоях”. Таковы и бессердечные формулировки “выпуск чистой продукции в виде детей”; “нижний слой”, который беспрепятственно растет за счет “трансфертных младенцев”; “дети, от рождения неспособные к учебе”; “маломощность зарубежных стран”; “вымирание специалистов”; “пожизненное назначение на чиновные должности”, которыми оперирует Хайнзон.
В полной мере это относится и к Слотердайку, который соединяет язык Саррацина и Хайнзона в провокационных жестах, разрушающих общественные табу. Его формулировки: “дающие средства к существованию” в противоположность “берущим”; “общность созидателей”; “активные плательщики налогов” в противоположность “неплательщикам налогов, чьи доходы состоят преимущественно из социальных выплат” и тому подобные — поддерживают и повторяют образ мыслей Хайнзона и Саррацина.
Эти параллели не случайны. “Речь идет о том, — недвусмысленно объясняет Слотердайк, — чтобы создать новую семантику, которая сможет оправдать созидателей. И эта семантика предполагает устранение несправедливости”. Несправедливость, как поясняет философ в другом месте, — это ситуация в обществе потребления, когда люди, на которых держится производство, эксплуатируются, чтобы содержать “малопроизводительных”. Такому положению он противопоставляет американскую систему, которая не знает ни гарантированных социальных пособий, ни гарантированного здравоохранения даже на государственном уровне.