Стихи
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 82, 2023
ПОЭЗИЯ
* * *
Хочется, чтобы побелела моя голова,
сморщилось лицо, и стал я —
как съеденный плесенью персик,
а ты — ящеркой быстролапой,
прячущейся в тени,
чтобы вспоминать
сотни моих стихотворений о тебе
и радоваться, что эта война уже в прошлом.
* * *
Главное воспоминание —
как ты тянула за уголки глаз,
и получались те самые
глаза-рыбки (как ты написала о В.).
Все наши разговоры были о В.
Я любил его почти как ты,
и мы говорили о нём, как о любовнике.
И было это рядом с местом,
где в девяностые я смотрел
фильмы «Кикбоксёр» и «Кикбоксёр-2».
Теперь мне снится, что ты мне снишься.
Мы спим, но мы не спим.
* * *
Ты первая открыла мне,
что всё это значит:
тонкий лёд трещит в тишине,
кузнечик по траве скачет.
Я был мертвец, я не знал,
что в жизни вообще что-то есть —
как лошадь умеет ушами прясть,
как мышь умеет ходы грызть.
Я вернулся в свой опустелый склеп,
и, росой умыт, я лежу, нелеп.
Но теперь я слышу, как лес шумит.
Как хорошо бывает здесь.
* * *
Жизнь есть сон.
Я втыкаю в телефон.
Спит Ицхак, и во сне
смерть ползёт по стене.
По стене, по стене,
из-под шкафа к ведру.
От любви — к войне.
По лицу, по ковру.
Оплывают часы.
Таракан кажет ус.
Всё проходит, не ссы.
Надо жить. Нужен дуст.
* * *
«У меня под балконом только что прошел Тарантино».
Лена Свидлер
Ходит Тарантино
под моим окном,
принакрывшись снегом,
точно серебром.
А, точней, не снегом:
солью и песком.
То ли в старых шлëпках,
то ли босиком.
Ну, шалом, товарищ,
хау ду ю ду?
Ты меня не знаешь.
Я в своем аду.
Подскажи мне, Квентин,
правильно ли мы
все теперь боимся
ядерной зимы?
Промолчит он, бедный,
плюнет в никуда,
исчезая бледной
тенью без следа
* * *
Вот гнёзда и скворечники горят,
и кровь из крана ржавая течет,
по мясорубке фарш бежит назад,
и, словно кости, лопается лëд.
Понятно, кто устроил этот ад.
Мне стыд который месяц вяжет рот.
Но и война, как видишь, не смогла
тебя из сердца вытравить дотла.
В земном краю и за его чертой
нет никого прекраснее тебя,
перетряхни весь город золотой —
в нём зверя нет прекраснее тебя,
и в звёздной пене Млечного пути,
как не ищи, другую не найти,
и в мире нет ужасней ничего
брезгливого презренья твоего.
* * *
Говоришь, я живу
как ни в чём не бывало.
Не живу, а жую
оболочку кошмара.
Не хожу, а плыву
вместе с волнами жара.
Погружаю в траву
до упора ебало.
Надвигается тьма.
Начинаю с начала.
Разве этого, ма,
разве этого мало.
«Вот и лету пиздец»,
сообщает по скайпу
постаревший отец.
Молча слушаю папу.
* * *
Тело твоё, тело
запоздалое
Трава, цветок
Тело моё тело
по полю летело
В лёгких поселился
кашель-кашелёк
Кто съел мою кашу?
Кто сидел на стуле?
Кто таскал ножик?
Ёжик?
Бедные вы бедные
окурки сигаретные
Как цветы бумажные
лежите, страшные
* * *
Под рыбом голубым
есть рубль золотой.
Волна над ним дрожит, как дым,
от точки к запятой.
А рядом пухнет ад,
и слышен смертный вой,
но ты поёшь, поёшь про сад,
качая головой.
Девочка лежит на мостовой.
Кровь бежит к траве береговой.
И сегодня сбит орёл небесный,
чей был светел взор незабываемый.
* * *
Когда ты родилась,
точнее, тебя вытащили за синие ноги
из распоротой мамы,
сразу закончилась война.
Я не поверил своим глазам,
когда прочитал последние новости,
держа тебя, спелёнутую, свободной рукой.
Солдаты побросали оружие
и с отрешёнными лицами побрели домой.
Тульпин объявил о поражении,
и, заплакав в прямом эфире,
добровольно поехал в Гаагу.
Разбомблённые города
за одно осеннее утро выросли снова,
воздвиглись мгновенно,
соткались из солнца и росы.
Когда у мамы прошёл наркоз,
я отнёс тебя к ней в палату,
и рассказал обо всём.
Представь, как она удивилась.
Предстояло ещё не раз удивиться.
Многие вернулись тогда.