Повесть в рассказах (Первая часть)
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 75, 2021
Повесть в рассказах1
Своя война
Боцман переложил огурцы из ящика в эмалированное ведро.
— Пойдем, Арсентич, со мной. Я картошку привез. Только возьми, куда пересыпать.
Они спустились к воде и забрались на баржу.
— Время есть, Иван Лукич? — спросил Леонид Арсентиевич, перекладывая клубни из ящика в мешок.
— Да, уже некуда бегти, — ответил тот, гладя себя по лысой голове. — Время — пятый час. На базаре все лавки уже позакрывались. А стоять у пирса возле «геса» — матюгов наслушаешься, и огурцы поворують, пока я кемарить буду. До утра на твоем рейде постою. Если дозволишь…
— Тогда пойдем. — Леонид Арсентиевич взвалил на спину мешок с картошкой. — Угостишься? А то мы уже уху ели. Генерала кормили.
— Это можно, — согласился Боцман. И серьезно добавил: — А против наркомовских2 не будеть возражений?
— Не уважаешь!
Проходя мимо палатки, Леонид позвал жену:
— Татьяна Лукьяновна, выходи к нам! Женя тебя заждался…
Вниз по реке, оставляя за собой черный след несгоревшей соляры, пролетел «Метеор».
— Тьфу на них! — выругался Иван Лукич, садясь за стол.
— Чего это ты? — спросил Евгений Адамович.
— С войны этот запах меня выводить. Я свой дизель две зимы перебирал, пока заставил работать по-людски. У меня не дымить, хоть и старый.
— Ты танкистом был? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Минометчиком. Полковой стодвадцатимиллиметровый.
— У тебя, Лукич, минометы на дизельной тяге были? — рассмеялся Евгений Адамович.
— Тебе, Женя, весело… На пароконной… Чтоб тащить полковой миномет — по уставу телега и четыре лошади полагалось. Если две было — считай, повезло. А то и собственным горбом тащили… если какой «студер» или «доджик» не подмогнеть…
— Помнится, ты говорил, что в пехоте был… — сказал Леонид Арсентиевич. — А теперь — миномет.
— Первых два месяца… А после госпиталя — сапером. На «Захаре»3 копровую бабу возил. В минометчики уже после второго госпиталя определили.
Из палатки вышла Татьяна Лукьяновна.
— Здравствуй, Женя, — сказала она. — Забыл ты про нас. Леонид сказал… с твоей внучкой стряслось чего-то? — Заглянула в одну кастрюлю, в другую и, увидев куски рыбы, радостно воскликнула: — А это откуда?!
— Адамович угостил, — объяснил муж. — Тебе персонально.
— Что случилось, Женя? — переспросила женщина, снимая с плиты кастрюлю с ухой и ставя на ее место сковородку. — Рыбу солили? А то пересолю…
— Проконсультироваться приехал, Таня, — ответил Евгений Адамович. — Внучка… Что ни съест дите — всё назад… — И с раздражением добавил: — Мамашка… Невестка по моде кормит.
— Вот, Лукич! — обратилась женщина к Боцману. — Не ты один с невестками воюешь… Мозги бы им кто вправил, дурам! «Бактерии кругом… Не дай бог дите заразится чем-нибудь! Чтоб стерильно…» — передразнила она кого-то. — Малому дитю таблетки с утра до ночи пихают! И эта гадость, конечно, вымыла весь кишечник. Вульгарный дисбактериоз.
— Зато модно! — недовольно буркнул Евгений Адамович.
— Модно! — возмутилась женщина. — Вместе с глистами всю полезную флору из детского желудка вымыли. Вот и не переваривается пища… и вся — назад. Послушаешь этих мамаш — хоть в гроб ложись. Видите ли, по последним данным… натуральное молоко не полезно!..
— Что делать, Лукьяновна? — спросил Евгений Адамович. — Внучка совсем исхудала. Ничего не ест.
— Отобрать у этих пигалиц детей и бабкам отдать! — Татьяна Лукьяновна нервно стучала ложкой по сковороде. — Пусть твоя Зинаида вспомнит, как своих двоих кормила. А таблетки — в помойку! — И, продолжая негодовать, спросила: — Все рыбу в муке едят!?
— А как же без муки? — удивился Боцман. — По-другому — никакого вкуса. В харчах главное — смак. — Он призывно вытянул вперед левую руку. Верх ладони был красновато-темный и гладкий, как после ожога.
— Ты, Лукич, топку рукой прикрывал? — спросила Татьяна.
— Я же говорил… Я минометчик. И, вообще, все мои ранения на войне — только от своих. Первое… В атаку приказали. Сказали… мины все снятые… Впереди меня товарища — в куски, а меня — в ногу… А когда переправу ставили, бревно сорвалось. Плечо повредило, и ключицу сломал… А один раз чуть свои не убили…
— Перепутали? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Если бы. Один танкист спас.
— Интересно все рассказывают, — сказала Татьяна Лукьяновна. — Кого не послушаешь, то случай спас, то — танкист. Помню, в госпитале один контуженный рассказывал, что конь мимо немецких окопов его пронес. И ни одной царапины… Немцы, наверное, подумали, что цирк приехал.
— Может, с конем и цирк, — заявил Лукич, — а мне не до цирка было. Станься по-другому — мне хана! Считай, просто повезло. Я уже заметил… Как день станет с утра дыбом, так хоть обратно в ночь беги… — Он деловито уложил огромные руки на стол, как дисциплинированный первоклассник. — И день был такой дурковатый. Весенняя грязюка… Дождь лил перед тем три дня без остановки. Налилась земля водой, как дурак водкой. А чернозем хуже глины, когда мокрый… Сапог ставишь… и как в багно4. Хоть кого зови, чтоб ногу помог вытянуть. А вытянешь — и без сапога. От и воюй… И только дождь кончился — уперед! Самолеты пошли. Потом «катюши» над нами своими хвостами заревели… И приказ: «Выбить немца с высоты. Огонь веером!..» А наши минометы — аккурат под самой высоткой.
— А это что такое — веером? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Мины класть по фронту девяносто-сто метров. То не просто. Наводчик калиматор5 то управо крутить, то улево. А заряжающий с миной — возле трубы6. Только пристроится, а она уже своей глоткой в другую сторону глядить… Не так станеть заряжающий — руки обязательно обпечеть. После пятого выстрела труба горячая, как выхлопная у «запорожца».
Татьяна Лукьяновна положила перед мужем нож, две луковицы и полдюжины огурцов.
— Крошите, — сказала она.
— Говорят, чтоб не плакать, когда цибулю режешь, надо наркомовских налить, — смеясь отреагировал Иван Лукич.
Леонид Арсентиевич вынул из-под стола недопитую бутылку «Каховки» и пустой стакан.
— Не люблю коньяк… тем боле краденый, — объяснил Боцман,
— Почему краденый? — поинтересовался Евгений Адамович.
— Это ее генерал не допил?
— Принес… — ответил Леонид.
— Я за пятнадцать лет Погудина выучил, как облупленного, — пояснил Боцман. — Никогда в магазине выпивку не купить. Только краденую пьёть. Ему с винзавода носять.
Он встал, спустился к воде и скрылся в рубке буксира. Вернулся с бутылкой «коленвала»7. Взял стакан, плеснул на дно.
— Ваше здоровье, доктор! — Лукич выпил. Занюхал лежавшим на тарелке кусочком хлеба и положил его обратно. — От, как хорошо, что я с вами знакомый! Как приедешь до вас, как будто…
— Зачем горячий ствол хватал? — перебила Татьяна Лукьяновна, смеясь.
— Разе специально? — подхватил Лукич, довольный, что ему напомнили его рассказ. — Если б только руки обпек… Санинструктор перемотаить… и можна дальше воювать… А самое страшное, когда одна мина в стволе застрянет, а на нее заряжающий другую кинеть сверху …
— И чего? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Всему расчету хана. Сразу троих нету. Только были — и нету.
— Не видит, куда кидает? — спросила Татьяна Лукьяновна.
— Когда кругом — бух, бух, бух… Над головой угу-угу… И не думаешь — выкинуло мину из трубы, чи она, зараза, там… Первая на жало8 не налетела, а на нее другая, как петух на курицу… И миномет — на куски! — Боцман нервно раскинул руки, словно отметал от себя всё лишнее. — И нету трех людей… Кажный раз, как меняем место, командир роты всё приказ Жукова читаить: «Много народу убиваются из-за невнимательности!..» А я скажу… У минометчиков один закон: огневая позиция годиться только на раз. От и получается, что слушаем этот приказ мы два раза на дню… Всё одно не помогало… В неделю один расчет погибал от своей же мины.
Боцман снова налил в стакан водку.
— Ты уж погоди, Лукич, — сказал Татьяна Лукьяновна. — Сейчас рыба будет.
— Так это тебя танкист от такой мины спас? — спросил Евгений Адамович. — Или ты за танк спрятался?
— Я спрятался?! — недовольно ответил Боцман. — Я никогда не прятался! Просто один раз сказал себе… Если Бог захочить, он и без немецкой пули меня в гроб покладёть. И как услышал я себя, так мне совсем легко стало. Как будто пули и осколки про мое окончательное решение знали и обминали… Так то немецкие. А тут свои…
Ну, так вот… Как дождь кончился, сразу все накинулись на высоту. Три часа подряд бу-бу, бу-бу, без одной минуты отдыха. Что потеряли расчет, только после заметили… И снова приказ: «Сняться с места, и шагом марш на ту самую высоту, которую только-только колошматили!» А что это означаить? Командир роты — иди, ищи коней или какую-нибудь машину… Поставили минометы на колеса и ждем. Глядим… к нам кляча телегу тянеть… Рано радовались. Это за покойниками нашими санинструктор и санитар. Помогли положить товарищей и опять же ждем… Уже час битый ждем и молим Бога, чтоб нас не надыбал какой-нибудь начальник… Крику и матюков наслушаешься!.. А слева, метров сто от нас, танки гуськом в гору ползуть. Ну, подойди один до нас! Ему наших два миномета на гору затянуть, как сороке хвостом вверх-вниз… Удовольствие.
Татьяна Лукьяновна поставила на стол глиняные миски. Бросила рядом тройку вилок и выставила тарелку с жареной рыбой.
— От это закуска! — потер ладони Боцман. — Так, может, со мной?
— Нет, Иван Лукич, — ответил Леонид Арсентиевич. — Мы уже с Погудиным.
Боцман снова налил себе и выпил.
— Говорю хлопцам: «Придется самим тянуть». — Он нанизал на вилку кусок судака. — И только сказал, как гляжу: мимо нас в гору бегить «тридцатьчетверка». Из башни голова по сиськи торчить. Я ей махаю — выручай, служивый!.. Остановился. «Чего, трубачи!?» — кричит. — «Затяни на гору, товарищ старший лейтенант!» — «Цепляй!» Из другой дырки башнёр9 выныриваить. Помогать… Примотали мы тросом одно корыто свое к нему, второе. И поползли…
А за нами одним боком в танковой колее «виллис» кренделя выписывает. Сигналит танку — пропусти! Бибикаить, как комар пишить в моторном отделении. Токо слышить кто его, когда дизель гудить? Стреляй — не очень услышишь. Нагнал «виллис» нас… А в этом «виллисе» — генерал и двое полковников. Красную трибуну куда-тось пруть… Видать, крепкое штабное начальство, потому что лейтенант заместо шофера. Не сержант или старшина, — Боцман с подчеркнутой многозначительностью поднял указательный палец, — а лейтенант. Одежка на их справная, свежая, складской зеленкой отливаить. А грудя — в бляшках. Точно кто елки наряженные на Рождество везеть. Особенно у генерала… И догадался я, что это агитаторы из самого дальнего штаба едуть нам дух поднимать. Требовать, чтоб мы их и товарища Сталина зашишали лучшее…
Лукич налил себе водку.
— Учитаем, что это — всё ишё наркомовская порция, — зачем-то оправдался он.
Выпил и стал жадно заедать рыбой.
— А «виллис» пробуить объехать, — продолжил Боцман, жуя. — Попробовал управо — там бугорок. Полез улево… и давай грязюку из-под себя кидать. Она во все стороны от колес… И которые в «виллисе» — от грязи рожи воротять и шофера матерять. А грязюка летить и летить… «Виллис»… если кто знаить — машин добрая, а всё равно дурная. Как козел молодой — без нужды задними ногами брыкается, где не нада. Ты рулем управо, а он задницей — улево. Крутанешь резко — жди, обязательно юзом поползешь, а то и перекинешься… А грязюка штукатурить генерала и полковников и не глядить, что мундиры новые… Обгадила… и ту трибуну. Все стали похожие на недостроенное ласточкино гнездо… А лейтенант всё крутить баранку и крутить! Чего ты ее крутишь, дурило!? Держи прямо и крепко не газуй! Только по чуть-чуть…
Боцман замолчал. Съел деловито кусок рыбы с хлебом.
— Если б я сидел заместо того лейтенанта, — сказал он, стуча себя левой рукой в грудь, — уже бы проехали с генералом… А такое место вдруг сталось… Бугорок слева высоченький у том месте. Танк на него полез… А справа — калюжа. Ну, как будто воронка от «лопаты»10. И — воды полная. Танк юзом пошел чуток. Правой гусеницей в эту воду и провалился… И наши минометы по этому «виллису», как конь хвостом по слепню… По заднему мосту… Бабах!
Боцман запустил ложку в тарелку с салатом, налил водку, выпил. Жадно заел огурцами. Долго молча.
Сидевшие за столом смотрели на него, и никто не решался заговорить.
— Из башни выскочил командир танка. Старлей молоденьки… Ну, двадцать годков если есть, так даже с гаком. — Лукич взялся за стакан и вздохнул. — Лучше бы он остался в своей железяке… Спрыгнул с брони в грязь… и руку к танкошлему тянеть. Докладывает генералу. Танк гудить, соляром смердить… Чего тот генерал слышить?
«Ты, сука, не видишь?!» — генерал кричить, пальцами себе в галифе и сапоги тычить. Показывает грязь.
А лейтенант не понимает и продолжает оправдываться.
«Молчи, дурень!» — кричу я себе и молю Бога, чтоб он прикусил язык лейтенанту. Токо Бог меня не услыхал…
Выхватил генерал «тэтэшник» — и лейтенанту в живот… А те трое тоже повыдергивали пистолеты… и в лежачего…
— Не выдумывай, Лукич! — воскликнула Татьяна Лукьяновна. — Не пугай людей. Не может быть!
— Может, — вздыхая, сказал Леонид Арсентиевич.
— А я и не пугаю, — Боцман налил себе водки на донышко стакана, но пить не стал. — На месте того лейтенанта я должен был быть…
— Не иначе, как политруки пьяные были, — сказал Евгений Адамович. — По-другому не скажешь.
— А то, как без этого? — согласился Лукич. — Тут работаешь — и не удержишься. А тогда три дня дождь, и фронт буксуить, как «полуторка» в колхозном говне… От такой войны в штабе спиться недолго…
— А ты что же!? — отбросив сомнение, громко спросила Татьяна Лукьяновна.
— А что я?.. — точно оправдываясь, сказал Боцман. — Простой сержант… Сейчас спросит эта гнида с большой звездой на погоне: «Это чей миномет!?» И всему моему расчету конец. Тогда никто не разбирался, особенно «смершники»11. Мы все для них — замаскированные враги. Если бы они могли к солдату в голову заглянуть… почти всю Красную армию пришлось бы расстрелять.
Лукич заерзал на скамейке и виновато сказал:
— Мине с вами очень неудобно. Выходит… я — пьяница, а вы меня слушаете, потому что не можете выгнать…
— Выпей с человеком, — шепнула Лукьяновна мужу и толкнула его локтем в бок. — Не умрешь.
Поставила на стол еще один стакан, налила водку и взяла в руку.
Леонид плеснул себе и Евгению Адамовичу.
— За тебя, Лукич, — сказала Татьяна Лукьяновна.
Они выпили.
— Им любого в шпионы записать — раз плюнуть… — заедая салатом, заговорил Боцман, повеселев. — Был у нас один солдат. Он конями правил… Часто рассказывал, как батогами в колхоз загоняли… Кто-то на него донес… Приехали, забрали. А нам объявили, что он немцам через линию фронта устройство миномета за банку тушенки выменял… Если ты человека дурнем считаешь, то кто за тебя воевать будить? Выходить, немец, когда на нас шел, про устройство миномета не знал. И только в сорок четвертом ему наш конюх про него рассказал. Сбегал на ту сторону, а потом вернулся… А хлопец был замечательный. То хлеба лишнего подкинет, то коником ящик с минами в самый нужный момент подвезет… Он даже писать не умел… Я какой последний грамотей, а под его диктовку к чувашам письма писал для его жёнки и детишек. А он только подписывался… Евхимий. Это слово знал хорошо.
— Лукич, ты же про танкиста… — перебила Татьяна.
— Так я же про него и говорю… — Боцман снова налил себе водки и выпил. Торопливо зажевал рыбой. — Эти, с трибуной, сели в «виллис» и погребли по грязи в гору. Про старшего лейтенанта уже забыли. Им на него наплювать!..
Вылезли еще двое из танка…
Стоим над старшим лейтенантом…
Если бы немецкая пуля убила… Ну, то от Бога… А что делать с ним, когда свои?.. Лежить парнишка. Грудь — решето… И на черном комбинезоне пятна, что черная ночь в погребе. И между губ — тонкая красная струйка бежить. Губы синие, а она — красна… Хоть плачь…
А из-под горы еще один «виллис» по следам генеральского гребется. Рядом с шофером стоит кто-то в фуражке. Одной рукой за стекло держится, а другой — белой бумажкой размахиваить, как в плен собирается сдаться… Подлетел этот «виллис». Выпрыгнул из него майор. И такой веселый… «Где старший Заверюха?!» — кричит. Как сейчас помню этую фамилию. А к нему башнёр подходить, руку — к танкошлему… А она не поднимается. Всё в сторону танка падаеть. А майор кинулся на этого башнёра, как они сто лет не видались, и давай его обнимать.
«Твой командир — герой! — кричит. — Получил Героя! — И бумажкой трясёть. — Ты понял?! В нашем батальоне свой Герой Советского Союза!»
А башнёр глаза в грязюку прячить, как тая свыня, и от майора рожу воротить. Выходить, что он во всем виноватый… И бубонит: «Там… там…»
Увидел майор танкиста, нас раскидал, а сам — на колени… И давай старшего лейтенанта за плечи трясти. А чего трясти, если из него до тебя уже душу вытрясли.
«Кто!?» — тихо спрашивает.
Ой, как я боюсь, которые тихо разговаривають. Если человек кричить — значить, скоро успокоиться. А который тихий — от него надо бежать быстрее зайца.
«Кто?» — Поднялся майор, бумажку в карман сунул.
Башнёр стоить и молчить. Он же ничего не видел.
Я подошел и все доложил, как было. И показываю на «виллис» генеральский. А тот всё ползеть на высотку, как гусеница по жухлому листу…
«В машину!» — крикнул майор.
Двое в передний люк, как цуцыки в будку… шмыг. Раз — и нету. И сразу дизель зарычал… Башнёр — на башню в одну дырку, майор — в другую…
Я хотел свои корыта отцепить. Не успел. «Тридцатьчетверка» забукcовала, закрутилась на месте, а потом ухватилась за землю, нас грязюкой, как вожжами, лупанула… и поперла.
«Виллис» уже на самой верхотуре высотки. А «тридцатьчетверка» нагоняить… Еще десять метров… и мериканец выскочил на самый бугор. Стоить на фоне ясного утрешнего солнечного неба, как намалеванный, как кто его по контуру из черной бумаги вырезал ножницами и на белую стенку приляпал.
А танк ползеть…
Я гляжу и почти что плачу… Понимаю, что от моих минометов ни черта не останется. Разшматуются они, как пороси для колбасы… Сало, мясо — управо, жилы — улево.
А шофер, который майора привез, всё смыкается… как на иголках сидить. То вскочить, на лобовое стекло ляжить, то опять на сидушку упадеть. Я подхожу и спрашиваю:
«Кто твой майор?»
«Наш комбат!» — отвечает, а сам носом и губами дергает.
«А лейтенант?»
«Заверюха?! Так он два месяца назад шесть танков урыл и паровоз с двенадцатью вагонами немецкими с рельсов спихнул… Немного правое крыло погнул… Комбат его за это чистил крепко».
«А майор куда побежал? — спрашиваю. — Генерал не просто, а с трибуной…»
А шофер, как тая собака, что на цепи, гав мне в ответ:
«Не повезло твоему генералу!»
«Чего он мой!?» — уже зарычал в ответ я.
А на угоре, гляжу, и правда, что-то неладное. «Виллис» то туда, то сюда… Как блоха от собачьих зубов по шерсти… Поняли товарищи агитаторы, что на их пистолеты есть дуло поболее.
«Сейчас дасть! — жадно, трясущимся голосом крикнул шофер. И подкинул правую руку, сжатую в кулак. — Ну!..»
«Это чего?» — спросил я, с опаской глядя на кулак.
А у танка ствол упал. Из него вырвался сизый дымок. «Виллис» подбросило, и он задымился.
«Это?! — с веселой надрывностью выкрикнул солдат. — Это — бронебойный!.. А теперь… — он разжал кулак, которым только что грозил всему свету, растопырил пальцы и радостно крикнул: — Ну, давай осколочным, товарищ майор…»
Башня танка чуть повернулась вправо и выплюнула длинную струю дыма. Дымившийся «виллис» вдруг разлетелся на куски. Светлое небо сразу очистилось…
Лукич тяжело дышал и не замечал, как его кулаки мяли воздух. Замолчав, разжал их и схватился за столешницу, как будто она уплывала от него.
— Лукьяновна, дай стаканчик, — попросил он.
Леонид Арсентиевич достал чистый из-под стола.
Боцман оторвал правую руку от доски, налил водку в новый стакан, накрыл куском хлеба и выдвинул на средину. Налил себе.
Евгений Адамович глянул на Леонида и налил водку в три стакана. Все молча выпили поминание.
Лукич снова налил себе и быстро вылил в рот.
— А нам стоять нельзя, — сказал он, не выпуская стакан. — Говорю шоферу:
«Отвези лейтенанта… Давай, поможем».
Подняли этого Заверюху, уложили на заднее сидение.
«Куда ехать будешь?» — спросил я.
«Куда вам?»
«Минометы у нас там. Начальство узреить, горе сплошное…»
«Садитесь».
Мы запрыгнули в машину, и она медленно поползала вверх…
Боцман вздохнул громко, точно сбросил тяжеленный груз, который он носил до сегодняшнего вечера. И сказал:
— Вот как надо воевать за родину.
— И всё-таки жаль, Лукич, что твой комбат промахнулся, — неожиданно сказал Евгений Адамович.
— Как… промахнулся!? — возмутился Боцман. — Я сам видал! От того «виллиса» и агитаторов только кусок красной тряпки остался! Своими глазами…
— Промахнулся, — уверенно сказал директор. — Ты же, Лукич, ему только что огурцы отвесил… Теперь сходи и получи рублики.
— Да пусть он подавится! — выкрикнул Боцман. Долго сидел молча, а потом с грустью добавил: — Кажется, промахнулся…
Примечания
1 Первый рассказ из повести «Затерянный остров» — «День рождения» — опубликован в № 74.
2 Наркомовская норма — обязательная порция водки перед атакой (жарг.). У всех родов войск были свои нормы выдачи спиртного личному составу.
3 «Захар» — автомобиль ЗИС-5 (жарг).
4 Багно — топкая грязь (укр.).
5 Калиматор — коллиматорный прицел полкового миномета.
6 Труба — ствол миномёта (жарг.).
7 Коленвал — жаргонное название сорта водки.
8 Жало — капсюль-воспламенитель в миномёте.
9 Башнёр — заряжающий в боевом расчете танка (жарг.)
10 «Лопата» — 35-мм миномёт в РККА, имевший элементом конструкции лопату.
11 «Смершник» — сотрудник СМЕРШа («Смерть шпионам») военной контрразведки.
