Повесть в рассказах
(Первая часть)
Опубликовано в журнале Новый берег, номер 74, 2021
ПАМЯТИ
лучшего танкиста Второй мировой войны
Ионы Лазаревича Дегена.
День рождения
Остров длинный, похожий на зеленый стручок фасоли. Вдоль левого берега проходит главный фарватер Днепра, а мимо правого, заросшего высокими густыми вербами, тянется неширокий рукав-протока — начало большой дельты.
Остров безлюдный. Только на противоположных концах — где высокий берег разрезал воду реки на два русла и где воды реки и протоки снова сливалась — в густой тени верб прятались палатки. И кому-то из проплывающих мимо могло показаться, что остров — целый материк, где жизнь только-только зародилась. И те, кто живет на верхней оконечности, ничего не знают о живущих на нижней.
Июльское солнце только-только перекатило через небесный перевал и сеяло жару. Небо было пустым, выстиранным. Даже большие белые чайки, лениво кружившиеся над водой, казались случайными пришельцами с небесной вышины. Ветра не было. И речная гладь, как огромное стекло, отражала солнечный свет, подмигивая случайными бликами. Иногда пробегала по реке моторная лодка. Волны от нее лениво накатывали на песчаный берег острова, сладко облизывая желтый песок.
Из-за южного поворота реки на фарватер вышел белый «Метеор». Принялся мигать левой отмашкой. Ему сверху ответила вспышкой «Ракета». Они разошлись левыми бортами. «Ракета» соскользнула в узкую протоку и, надрывно гудя винтами, помчалась точно в зеленом тоннеле, оставляя за собой белый бурун. А он, пенный, угасая, расходился по сторонам крутыми валами. Волны от «Метеора» и «Ракеты» сошлись друг с другом непримиримо и покатили вместе к берегу острова.
На островной песок была вытянута деревянная лодка.
Первая волна ударила ее, залив корму, а вторая и третья подкатили под черное брюхо, ловко подбросили и по-воровски поволокли на стрежень.
Из большой выгоревшей палатки выскочил худощавый седой мужчина лет шестидесяти. Подворачивая на ходу штанины серых брюк, сбежал к воде, вскочил босыми ногами в реку, ухватил уплывавшую лодку за нос и поволок обратно.
— Разбегались тут! — недовольно буркнул он себе под нос. С большим трудом затянул посудину на песок и стал выпутывать из горы веревок, что лежала на дне лодки, якорь.
— Чем занимаешься, Леонид Арсентиевич? — услышал он голос от реки.
Обернулся, и недовольная суровость на худом загорелом лице сменилась радостной улыбкой. Крикнул в ответ:
— Хо-го-оу! Евгений Адамович! Приземляйся! — Бросил на песок якорь. Полез в воду, схватил за нос маленький каючок1, на котором приплыл гость, и потянул к берегу, точно заводил лошадь в денник. — Это здорово, что ты прилетел! А то я совсем заскучал. Гес2 сегодня не работает — течения нет… и рыбалки никакой. Даже не с кем словом перекинуться.
Человек в каючке был одет в светлую безрукавку и соломенную шляпу. Руки сильные, покрытые белыми густыми волосами, отливали крепким загаром. Он бросил на дно весло, встал на колени, перекинул через борт левую ногу в резиновом сапоге. Потом, ухватившись за борт, перенес через него правую, которая заканчивалась культей.
— Это что с тобой такое? — растерянно спросил Леонид Арсентиевич. — Я тебя с пеньком никогда не видел.
— Хорошо тому живется, у кого одна нога, — весело пропел гость и пошел на берег. — Так, кажется, пели после войны?.. Тому пенсия дается…
— И кое-что не трется… — подхватил Леонид Арсентиевич.
— И не надо сапога.
Они обнялись.
— Протез совсем поизносился, — объяснил Евгений Адамович. — Уже тридцать лет, как я его прикручиваю… Когда последний раз в области проверяли… отросла ли нога — пообещали новый. Сказали, что аж немецкий… На неделе ездил слепок делать… Когда-нибудь дождусь. А я пока по старинке на пеньке летаю, как баба Яга на метле…
— Только у нас… — рассмеялся Леонид Арсентиевич. — Немец ногу оттяпал, а теперь протезы присылает. Цирк, да и только… — и искренне посочувствовал: — Совсем же неудобно на чурбаке…
— Неудобно тому, у кого две ноги, — засмеялся Евгений Адамович. — Как рыбалка, товарищ полковник?
— Да какая рыбалка в такую жару, Женя? Сегодня с трех утра до восьми сидел на реке с покатком?3 Ни одой поклевки. Вся рыбалка — четыре плотвички и один подлещик.
— Ну, тогда держи. — Гость запустил руку в кокпит своего каюка и достал черно-серебристого судака килограмма на четыре.
— Это… с каких заслуг? — растерянно спросил Леонид Арсентиевич.
— Я же так просто не езжу, товарищ полковник. Сегодня праздник.
— Какой?
— Петр и Павел… час убавил… Я к твоей жене. А судак — в качестве борзых щенков. Где Татьяна Лукьяновна?
— С самого утра в Крынки подалась… А у тебя чего стряслось?
— Внучка всех довела. Эта невестка-дура, сама в медучилище учится, а из пятимесячного ребенка сделала какого-то подопытного кролика. «Теперь кормят по-другому! — говорит. — Как вы кормили, теперь не модно!» А дите, что не съест — всё назад.
— Эпидемия какая-то, — настороженно предположил Леонид Арсентиевич. — Сегодня Боцман… Лукич в девять утра свой авианосец подогнал. Пожаловался… У него внук — тоже всё назад. Татьяна к нему поехала… Теперь — ты.
— Когда обещала вернуться?
— Кто знает? Она к кому поехала? А от Боцмана так быстро не возвращаются. Обещала к обеду.
— Тогда давай что-то будем делать с судаком… Эта рыба жары не любит.
— Сам поймал?
— На перемет.
Леонид по-молодецки, не скрывая ребяческой радости, поднялся на берег. Вернулся с большим ножом и кастрюлей.
— Давай пополам, — предложил Евгений Адамович. — Из головы и хвоста — уху, остальное — на сковородку…
— Ты чисть, а я — лук и картошку, — согласился Арсентиевич. И пошел в лагерь.
Гость ловко разделался с судаком. Тяжело поднялся на крутой двухметровый берег, толкаясь культей, как клюкой. Поставил на стол кастрюлю с кусками рыбы. Сам уселся на скамейку рядом.
— Не очень торопишься? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Какая спешка? — ответил озабоченно Евгений. — Специально ехал — буду ждать…
За ближними кустами ежевики замелькала человеческая фигура.
— Кто-то идет, — заметил Евгений Адамович.
Леонид посмотрел в сторону кустов, подслеповато прищурив глаза, и недовольно пробурчал:
— Несет же нелегкая. Сейчас будет водку всем в рот пихать… — Отложил нож и не дочищенную луковицу. Отер руки о полотенце и, обернувшись на шум тяжелых шагов, весело сказал: — Какие гости к нам!
Подошел грузный старик лет семидесяти в зеленой камуфляжной безрукавке, над правым нагрудным карманом которой был приколот набор из четырех рядов орденских колодок. Черные тренировочные брюки сползли и болтались под большим животом, который казалось, вот-вот вывалится из зеленого матерчатого мешка. Маленькие, глубоко утопленные темные глаза на большом круглом лице походили на два одиноких гнезда береговушек. Он благодушно улыбался. В руках держал тряпичную сумку.
— Что такой веселый, товарищ генерал? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Ты чего, забыл? — обиженно ответил толстяк. Присел к столу. Вынул из сумки бутылку коньяка «Каховка» и выставил на стол. — День рождения у меня сегодня. Стаканы давай!..
— Поздравляю! — радостно воскликнул Леонид Арсентиевич. И добавил, указывая взглядом на Евгения Августовича: — Вот, знакомься, товарищ генерал… Это директор школы в…
— А мы знакомы, — ответил тот лениво. — Ты будешь пить, Полмаресьева?
— Меня зовут Евгений Адамович, — поправил директор. — А вас?
— Как будто ты не знаешь, — буркнул толстяк недовольно. — Давай… за день рождения!
— Может, подождешь, Петр Демидыч? — попросил Леонид. — Уха через полчаса будет.
— Ну, по маленькой для начала, — продолжал настаивать Петр Демидович. — И закусить чуток.
Леонид Арсентиевич запустил руку под стол и выставил три граненых стакана. Сбросил полотенце с угла стола и подтянул на середину тарелку с кусками хлеба.
Генерал отвернул на горлышке бутылки металлическую пробку и налил коньяк.
Они чокнулись. Петр Демидович выпил, а Евгений и Леонид только пригубили.
— На реке был, видал, как Боцман у тебя утром швартовался. Когда обещал вернуться? — спросил генерал, занюхивая хлебом. — Твоя жена на палубе красовалась…
— Татьяну к больному внуку повез Боцман, — ответил Леонид Арсентиевич, забрасывая в кипящую воду картошку. — Обещал к обеду обратно доставить… Тебе он зачем?
— Я ему огурцы заказывал. Гостей же нельзя одной водкой кормить.
— Быстрее смотаться в город, — заметил Леонид Арсентиевич. — На базаре огурцов полно.
Но толстяк не прореагировал на замечание.
— А сколько стукнуло бывшему генералу? — спросил Евгений Адамович.
— Бывших генералов не бывает… Как и разведчиков. — Петр Демидович налил себе коньяк, ударил дном стакана по венцам двух других и выпил. — Семьдесят два…
На плите нервно застучала крышка над кастрюлей. Леонид Арсеньевич стал закладывать рыбу.
— Сало не забывай, полковник, — заявил толстяк.
— А как же без сала?
— И чеснок…
— Ну, Демидыч, ты совсем меня за неумёху держишь, — деланно улыбаясь, сказал Леонид. — Ты уже двадцать лет на этом острове мою уху ешь, а всё учишь…
— Не правда, не двадцать.
— Как не двадцать? Я же тебя сюда привез в шестьдесят первом, — заметил Леонид Арсентиевич и указал на дальнюю вербу, которая нависла над водой, готовая упасть. — Вон там твоя палатка стояла. Забыл, товарищ генерал?
— Значит, не двадцать, а девятнадцать, — стоял на своем генерал. — Сразу после Гагарина приехали.
— Гостей много позвал? — Леонид Арсентиевич выставил на стол глиняные миски, бросил в них деревянные ложки и принялся разливать уху.
— Человек двадцать.
— Будет весело…
— А с чего скучать? Ну, давайте выпьем. — Генерал пододвинул к себе парящую миску. — Уха из чего? А то я из щук не люблю.
— Судак, — ответил Леонид Арсентиевич.
— Так ты же судаков не ловишь.
— Евгений Адамович привез. — Леонид Арсентиевич взял бутылку, налил в стаканы. — Ну, давай, товарищ генерал, за твое здоровье. Сколько тебя помню — ничто тебя не берет…
— Завидуешь? — спросил Петр Демидович и выпил.
— Есть немного, — улыбнулся Леонид Арсентиевич.
Ели молча.
— Что ты, полковник, умеешь варить уху, это надо признать, — сказал генерал. — Подлей еще. — Протянул пустую тарелку к лицу хозяина. И, принимая полную, добавил: — Вот помню одну бабенку… Она такую уху справную на Дону варила. И тоже из судаков. Вкус до сих пор на языке…
Он налил себе коньяк и выпил.
— А когда же ты, Демидыч, на Дон успел смотаться? — спросил Леонид. — Я тебя каждый день на реке вижу.
— Это в сорок втором было. Штаб армии перебазировали на левый берег… Вот только станицу не помню…
— Может, Вёшенская? — спросил школьный директор, хлебая уху.
— С Шолоховым я не пил. А мог бы, — с нескрываемой гордостью сказал генерал. — Он один раз к нам в Политуправление фронта приезжал… Но это в сорок четвертом… Ждали, готовились… Ведь орденоносец! Большой человек, хоть и полковник… Стол накрыли что надо. У этих сучих фрицев… у каждого свой дом. А подвалы бутылками с мозельским вином забиты от пола до потолка… Пробовали мозельское? — Генерал снова налил себе и выпил. — А Шолохов командировку в штабе отметил и к Рокоссовскому побежал…
— Заговариваешься, Петр Демидыч, — сказал Леонид Арсентиевич. — Говорили про уху.
— Ну, расселились мы по хатам… Мне досталась девка… Не девка. Баба лет сорока пяти… Добрая, сиськастая. — Генерал растопырил пальцы, точно взвешивал что-то.
— А тебе сколько было?
— В сорок втором?.. Тридцать три… — Петр Демидович задумался и поправил себя: — Нет. Тридцать четыре.
— И уже были генералом? — спросил Евгений Адамович.
— Нет. Полковой комиссар. Заместитель начальника Политотдела армии… А перед тем был заместителем в Политотделе корпуса…
— А на человеческом языке это что? — спросил Евгений Адамович. — Капитан, майор?
— Капитан!? — возмутился Петр Демидович. — Полковник!.. Так вот бабенка каждый вечер судаков готовила. То их изжарит, то напарит… А со сметаной судак получше всякой там осетрины. Где брала — не знаю… Умела перед командиром ходить — обзавидуешься. — Он снова налил себе. — Я за себя сам выпью. От вас толку никакого… И за Христю! — И выпил.
— Это хозяйка? — поинтересовался директор.
— Ага. — Генерал принялся есть. — Утром я лежу еще на кровати… А Христя уже у печи. Шанежки настряпает… И со сметанкой… В обед борщ из тушенки, а вечером обязательно жареный судачок… — Лицо его излучало счастливое удовольствие. — Про ее мастерство в Политотделе пронюхали и давай по вечерам ко мне заглядывать… Ну, не выгонишь боевого товарища… А ночи там в июле, не то что здесь. Серебрянка… А звезды… Тут не звезды! Мелочь, что та верховодка… Выйдешь покурить… Тишина… Хоть кто какую мину бы кинул с неба. — Он посмотрел на Леонида и с упреком добавил: — Даже твои «юнкерсы» и «фоккеры» мимо пролетали… До обидного.
— А фронт далеко был? — спросил Евгений Адамович.
— Километров пятнадцать… На правом берегу.
— Тяжелая война у вас была, товарищ генерал, как я погляжу. Чем занимались?
— А в политической части командования дел всегда невпроворот. Потому как она — главная. За всеми надо успевать глядеть… Собирали политбойцов и младших комиссаров… человек по двадцать. Читали статьи товарища Сталина. Передовые статьи из «Правды» и «Красной звезды». И не просто читаешь, а каждому надо вдолбить, что комиссар и политработник — это главный человек в армии. Что он всегда должен быть среди солдат… И всегда — первым в бой… Учились, как положено, по двенадцать часов… И так две недели. Потом другие приходили… А народ туповатый. Кто-то только-только читать выучился… А ему надо до ума довести слова Ленина… «Империализм и эмпир…» — Генерал запнулся и тут же поправился: — Эмпириализм…
— «Материализм и эмпириокритицизм», — подсказал Евгений Адамович.
— Сейчас это уже никому не надо… А тогда без этого никуда… — Генерал протянул пустую миску Леониду Арсентиевичу. — Ну, подлей, полковник, еще… От твоей ухи память молодеет, как от лекарства.
Генерал взял полную миску, поставил перед собой, расправил плечи и тяжело выдохнул.
— Все равно осилю. — Налил себе коньяк и выпил.
По реке промчалась «казанка»4, переполненная людьми.
— Народ ко мне побежал, — сказал Демидович и нервно спросил: — Когда Боцман обещал вернуться? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — А вот когда за Волгой стояли, нам совсем хреново было. Только тушенка американская и сардины в баночках. От них уже тошнило… А хочется настоящей рыбы. Особенно зимой без нее больно. Без речной… Под обстрелом по льду кто ловить будет?.. Иногда крепко припирало. Я даже два раза машину посылал на Урал за рыбой. Там мужики из-подо льда лихо ее таскали…
Петр Демидович снова налил себе. Выпил и радостно сообщил:
— А морская — совсем тьфу! — Он плюнул себе под ноги. — Смердит… Живу около моря, а сюда за рыбой ездию. — Взялся за бутылку. — А Христя готовила все равно здорово…
— Опять Христя? — спросил Леонид.
— Почему — опять? — удивился генерал.
— На Дону — Христя, за Волгой — Христя.
— Так это одна и та самая, — он выпил. — Как отходили к Сталинграду, я ее с собой взял. Дел по горло, готовить некогда. Из общего котла я не привык… А с ней сытый и без вшей. Чистюля была…
— И что с ней? — спросил Евгений Адамович.
— Откуда же мне знать? Когда было?.. Меня приказом Ставки к Ватутину5 на Политуправление фронта переназначили. Заместителем… Кому-то досталась… А вот день рождения свой во фронте у Ватутина я запомнил на всю жизнь. Других таких праздников не было после… — Генерал пододвинул к себе тарелку и продолжил есть. — В сельской школе… Бывший барский дом… У нас один интеллигент в штабе служил. Он говорил, что это бальный зал… Человек пятьдесят было за столом… Николай Федорович директиву ноль четырнадцать6 прямо тут и подписал… Как сейчас помню… Он тост… Меня поздравляет… А тут делегат связи из Ставки с бумагами…
Генерал выудил из ухи кусок вареной рыбы и принялся ее жевать. И, точно вспомнив что-то важное, сказал:
— И солнце палило тогда, как сейчас. Пот льет… хоть гимнастерку выкручивай.
— Дождь идет, а мы скирдуем, — сказал Евгений Адамович, глядя на реку.
— Чего, чего? — переспросил генерал.
— Вспомнил поговорку… А что за директива?
— Контрудар двух гвардейских танковых корпусов… Ватутин к нам приходит и докладывает: «Перед нами «Лейбштандарт-СС». Думаю, надо организовать контрудар». Мы посоветовались в Политуправлении и согласились… — Петр Демидович снова выпил. — Там еще были какие-то эсэсовцы… Но я не помню сейчас.
— «Дас Райх» и «Тотенкопф», — подсказал Евгений Адамович.
— Ага, «Мертвая голова»… А ты, Полмаресьева, откуда войну знаешь?
— Книги читаю! — нервно ответил Евгений Адамович.
— Все вы войну только по книгам… А мы головы клали… Помню, прилетел ко мне генерал Ротмистров7. Усы раздул, глядит через очки, как сова… «Почему запретили танкистам радиосвязь?!» — кричит. Ты на кого кричишь, генералишка? Как будто тебя кто боится… Ты — очкастый танкист, а я — заместитель начальника Политупра фронта.
— А почему запретили пользоваться радио? — спросил Леонид Арсентиевич, кинув взгляд на генерала.
— Чтоб танкисты фрицев не слушали. Чтоб не поддавались на пропаганду. Сосисками и пивом быстро переагитировать кого угодно можно против советской власти. За жратву родину продают до сих пор! Вона, погляди на нашую теперешнюю молодежь. Только на иностранцев пялятся… Бибисю слушают с утра до ночи… За шмотьем иностранным, как за мамкиной сиськой бегают… А то — война.
— Так у немца радио на другой частоте работало, — заметил Евгений Адамович.
— И что из того? Политический момент. Без него войну не выиграешь… До этого с флажками воевали? И воюй дальше… Да и какое мне было дело до какого-то Ротмистра?.. У меня день рождения на носу. Людей пригласил… Мне твое радио к такой-то матери.
— Так и воевали без радиосвязи? — удивленно спросил Леонид.
— Я разрешил пользоваться радиосвязью с восьми ноль-ноль двенадцатого июля. Чтоб не бегали и не портили праздник.
По реке пробежали еще две «казанки» с людьми.
— Так, где твой Боцман, полковник? — недовольно сказал Петр Демидович, провожая взглядом лодки. — Весь народ уже собрался.
Со стороны рукава донесся резкий рев сирены.
— Шлепает, — объяснил Леонид Арсентиевич. Вышел из-за стола, сошел к воде.
Из-за прибрежных кустов молодого ивняка вынырнул буксирчик, похожий на злого бычка. На носу был прикреплен «мазовский» скат, а к левому борту пришвартована небольшая баржонка, на палубе которой громоздились ящики, составленные штабелями.
Буксир долго топтался на месте, разворачивая корму поперек реки, а потом, недовольно бурча нутром, осторожно уткнулся в берег. Двигатель умолк. На нос вышел большой лысый человек в тельняшке, сбросил деревянный трап.
— Арсентич, принимай стратегический груз! — громко сказал он.
На трап ступила полная женщина в цветастом голубоватом платье и аккуратной соломенной шляпке, из-под которой растерянно глядели очки с толстыми стеклами. Она боязливо шла по доскам, ухватившись за ладонь шкипера.
Леонид Арсентиевич шагнул в воду и, протягивая руку жене, недовольно сообщил:
— Генерал в гостях. Постарайся не заметить его.
— В Ялте его на волах не объедешь, так и тут! — раздраженно сказала Татьяна Лукьяновна. — С чего приперся этот хозяин жизни?
— У него день рождения сегодня. Боцман огурцы обещал.
— А каюк чей? — спросила женщина настороженно.
— Августович к тебе приехал. У него тоже внучку рвет… и худеет она.
— Что за жизнь? Из огня да в полымя… Иди. Я сама поднимусь в палатку. И меня не зови.
Женщина пошла вдоль берега и скрылась в кустах ивняка.
— Боцман!? — раздался окрик с берега. — Где ты шляешься!? Битых два часа тебя жду.
Шкипер вышел из рубки буксира.
— Чего глотку драть? — спросил он.
— Ты когда обещал?! — требовательно спросил генерал. — Давай огурцы! Только желтяков не кидай!
Шкипер перешел на баржу, снял со штабеля ящик и ловко спустился по трапу.
— Десять рублей с тебя, товарищ генерал, — сказал он, ставя ящик с огурцами перед ногами генерала.
— Вон, я почти полбутылки коньяка оставил, — ответил толстяк. Наклонился и принялся перекладывать огурцы из ящика в матерчатую сумку. — Ты, Боцман, мне день рождения испортил… Меня люди ждут, а я с твоими огурцами копаюсь.
К нему подошел Евгений Адамович. Взял из ящика огурец и стал его деловито разглядывать.
— Так у вас, товарищ генерал, именно двенадцатого июля день рождения? — громко спросил он.
— Уже семьдесят два года, аккурат двенадцатого. — Петр Демидович отобрал у директора огурец, бросил в сумку, пнул пустой ящик ногой и пошел в глубину острова к кустам ежевики.
Боцман поднялся на берег с ящиком огурцов. Протянул руку школьному директору и сказал, провожая взглядом тучную фигуру:
— Морду бы ему набить!
— Я свою культю не пожалел бы для такого случая, — добавил Евгений Адамович.
— Да что вы на него взъелись? — заступился Леонид Арсентиевич. — У человека день рождения… Пусть повеселится. Только бы не сидел у людей на голове со своей водкой. Он мне за зиму в Ялте ой как надоел. На набережную выйти невозможно. Куда не ткнись — везде он. И сразу: «Давай выпьем…»
— Лучше бы твой генерал родился двадцать девятого февраля, — хмыкнул Евгений Адамович.
— Ты о чем? — спросил Леонид Арсентиевич.
— Да так… Как говорится, навеяло. Он все рвался ко мне в школу детям о войне рассказать. Без его рассказов дети дураками как будто вырастут… Я отказал. Так он требовать стал. Райкомом угрожал… Он у вас в Ялте большой начальник?
— На набережной у винной бочки, — заметил Леонид. — А так — заместитель председателя Комитета ветеранов. В горком часто ходит. — И вдруг пошел к палатке, нервно сказав гостям на ходу: — Я сейчас.
Вошел в палатку и, оглядываясь на приоткрытую входную шторку, тихо спросил у жены:
— Таня, а что было двенадцатого июля сорок третьего? Вспомни.
— Чего? — женщина переспросила рассеянно. Она рассматривала себя в зеркале, держа пинцет в руке.
— Что было двенадцатого июля? — осторожно повторил Леонид.
— Спроси что попроще… — Женщина продолжала внимательно вглядываться в свое лицо. — Двенадцатого? Дай Бог памяти… Двадцать восьмого убили эрцгерцога Фердинанда… Но это было в четырнадцатом.
— А я про сорок третий? — в тихой нервности спросил Леонид.
— В сорок третьем?.. Танковая бойня на Прохоровском поле8. А тебе это зачем?..
Примечания
1 Каюк — тип лодки в низовьях Днепра.
2 Гес — здесь гидроэлектростанция.
3 Покаток — особая снасть для ловли рыбы на больших глубинах реки с помощью катящегося по дну грузила-шарика.
4 Казанка — тип лодки, изготовленной из дуралюмина.
5 Николай Ватутин — в июле 1943 г. генерал-лейтенант, командующий Воронежским фронтом.
6 Директива штаба Воронежского фронта № 0014/ОП от 8 июля 1943г. — переход к активным действиям на всем протяжении фронта.
7 Павел Ротмистров — в 1943 г. генерал-лейтенант, командующий 5-й Гвардейской танковой армией. Армия участвовала в танковом сражении на Прохоровском поле в составе Степного фронта под командованием И. Конева.
8 Грандиозное танковое сражение на Курской дуге 12 июля 1943 г.