Стихи
Опубликовано в журнале Зарубежные записки, номер 16, 2008
На Сиреневом бульваре,
где едва ли вы бывали,
на Сиреневом бульваре,
где едва ли я бывал, –
разве только в прошлой жизни,
да и то в её начале,
на сирень полюбоваться
приходил я на бульвар.
Пятипалая – на счастье –
счастье было безгранично,
дымчатая – задыхался –
дым стоял сплошной стеной.
А когда в метро спускался –
уносила электричка:
то ли веточку сирени,
то ли крылья за спиной.
* * *
Люблю Ордынку спозаранку –
ночную не люблю Москву,
и, вывернутый наизнанку,
вовнутрь иглами живу.
И раню, раню, раню, раню,
и удивляюсь, что живой,
себя Замоскворецкой ранью
и предрассветной Моховой.
* * *
что до прошлого в прошлом
и не думай вернуть
в пионерском безбожном
приблатнённом чуть-чуть
приворотном приставку
“при” как сопли утри
и на будущность ставку
сделай или умри.
* * *
Памяти поэтов
Эта магия цифири –
27 и 37;
беззащитные, как в тире,
улетели насовсем.
Пропадай 1/6,
синим пламенем горя…
Из потерянного мая,
из больного декабря.
* * *
Изобретатель тишины
и мрака первооткрыватель,
я посещаю ваши сны,
пока вы маетесь в кровати.
Я обживаю их тайком
и подбираю им названья,
овладевая языком
потустороннего сознанья.
Струись из-под закрытых век
на простыню изображенье,
пока не вспыхнет яркий свет
и не убьёт ночное зренье.
* * *
В знак благодарности за то –
за что, и сам забыл,
на крыльях старого пальто
я над землёй парил.
Пока оно не расползлось
от старости по швам,
и я, как долгожданный гость,
с небес спустился к вам.
А там ждала моя семья,
чтоб отвести к врачу.
Ах так! – тогда навечно я
в дублёнке улечу.
* * *
Ты героиня моего
в печи сгоревшего романа,
но знай – я воскрешу его
из пепла поздно или рано.
Я снова жизнь в него вдохну
и крылья дам ему, как птице,
чтоб замолить свою вину
на 62-й странице.
* * *
белкой по древу познания стрелкой
на пустоту опершись
хлопать глазами прикинуться целкой
всё понимая про жизнь
всё понимая от этого хуже
слышишь не думай о ней
но ядовитую воду из лужи
как родниковую пей
* * *
Не тающий – как в сказках –
давно растаял снег.
И мчится на салазках
по склону человек.
И там на склоне неба
и лет – всегда весна.
И умирать нелепо
и весело весьма.
На старом кладбище
Здесь такая трава…
Здесь улитки такие…
Здесь о смерти слова
беспечальны впервые.
Словно о Ходасе –
беспечальны и строги,
хоть просрочены все
воскрешения сроки.
* * *
С. Г.
Уехать на попутке
и наплевать на вся;
читать вторые сутки
водиле Ходася.
И на вопрос шофёра
ответить: “Всё путём
зерна”. А жизнь как фора
аукнется потом.
Ну а покамест в голос
судьбу и трассу крыть.
И сердце, будто скорость,
на пятую врубить.
* * *
Полыхают осины – синим,
белым пламенем – тополя.
Сушь вторую неделю. С сыном
на Полесье приехал я.
Дым отечества. Смех и слёзы.
Малой родины мумиё.
Сын плюёт на мои неврозы
и тем более – на неё.
Мальчик шпрехает на иврите,
я не шпрехаю – я молчу, –
фаршированной щукой в Припяти
запоздало икру мечу.
Ближе к осени – ниже небо.
Птицы глуше. Темней вода.
И горят капитана Немо
обезвоженные суда.
* * *
Поживу-ка растением я,
без любви, как без солнечной влаги:
лебедой посреди пустыря,
резедой в безымянном овраге.
И, завидуя тайно хвощу,
повилике, крапиве, пырею,
я на волю любовь отпущу,
и, конечно, потом пожалею.
* * *
поджав колени к животу
укрывшись с головой
уподобляешься кусту
становишься травой
отечеством для муравьёв
и родиной для птиц
пчелиной музыкой без слов
не знающей границ
* * *
Дождаться момента и – сгинуть,
пропасть ни за что ни про что,
но оцепенение скинуть,
стряхнуть, как снежинки с пальто.
И вычеркнуть, к счастью, из списка
навечно себя самого –
из списка загробного Пинска,
Небесного Царства его.
* * *
Стихи о зиме
в середине июля,
застряли во мне,
будто в дереве пуля.
Болеть – не болит,
но саднит еле-еле.
Цветением лип
пропитались метели.
* * *
Как стемнеет – выходит на дело, –
обывателей сводит с ума,
в белом платье на голое тело
отмороженная зима.
На свободе чуть больше недели,
но уже натворила делов.
И блатную музыку метели
у камина мурлычу без слов.
* * *
Однодневная щетина
выросла у мертвеца,
и в ответе сын за сына
за отсутствием отца.
За присутствием печали,
за наличием тоски,
тихо ангелы летали,
рвали сердце на куски.
* * *
На конечной остановке
у начала всех начал
после переформировки
я на время замолчал.
Чтоб скрестить опять и снова,
расквитавшись с немотой,
новорожденное слово
с безъязыкой пустотой.
* * *
По дорожке,
по тропинке,
бродят кошки,
выгнув спинки.
Время страсти:
месяц март.
Всё во власти
звёздных карт.
* * *
На фоне усталости –
тот ещё фон –
фальшивлю – как в старости
магнитофон.
Недолгая пауза –
смерти родня.
Осипшая “Яуза”
вроде меня.
* * *
Только резких движений не надо
и о дерзких поступках забудь;
стань листвой из осеннего сада,
не мечтающей лето вернуть.
А лежащей – не мёртвой, но мятой
и омытой дождями листвой,
чтоб уже никогда на попятный:
хоть ты волком, хоть ветром завой.
* * *
Восемь строк – восьмистишье.
Оболочка тесна:
Перед бурей затишье
наподобие сна.
Наподобие жизни
только с виду большой;
ровно восемь – но втисни
всё, что есть за душой.