Перевод с чешского Святослава Щиголя
Опубликовано в журнале Зарубежные записки, номер 9, 2007
Когда моего слуха коснулась первая волна шумихи, произведенной “самым скандальным романом Гюнтера Грасса”, как значится на обложке “Траектории краба” (“АСТ”, “Фолио”, 2004), я отнюдь не поспешил приобщиться к очередному шедевру нобелевского лауреата: если я не питал ни малейшего почтения к лауреатам Ленинской премии, то почему я должен становиться навытяжку перед трибуналом никому неведомых академиков прелестной страны, давшей миру, в сущности, лишь одного великого писателя – Стриндберга? Для того ли я годы и годы воспитывал свой вкус на бесспорных шедеврах, чтобы вот так вот взять и подчинить его какой-то внеэстетической, социальной иерархии? А никакая другая иерархия в принципе невозможна там, где что-то делят, а не создают.
Если заглянуть лет на сорок назад, в эпоху, относительно которой время уже более или менее твердо вынесло свой приговор, то обнаружим, что в списке нобелевских лауреатов отсутствуют Толстой, Чехов, Марк Твен, Ибсен, Стриндберг, Пруст, Джойс, Кафка, Булгаков, Платонов, а среди присутствующих лишь что-нибудь около четверти истинных классиков, остальные же просто “крупные писатели”, чьи имена в основном помнят лишь специалисты. (Это особенно заметно в парах “физиков и лириков”, получавших Нобелевскую премию в единой церемонии: имя физика, как правило, до сих пор отзывается бронзой, лирика же – деревяшкой, хотя должно быть наоборот: ведь именно искусство призвано творить бессмертные образы.) Нет, я не буду проводить параллель между Ленинской и Нобелевской премией слишком далеко: Ленинскую премию по политическим мотивам чаще всего получали конформисты, а Нобелевскую нонконформисты, причем не так уж важно, чему именно они неконформны: в мире левых приоритет имеют правые, в мире правых — левые, но главная разница – Ленинская премия в основном пыталась выдать за золото глину, а Нобелевская – всего только латунь. Правда, и наносимый обеими премиями эстетический ущерб несопоставим: авторитет Ленинской премии не выходил из границ Советского Союза, да и там очаровывал одних лишь простаков, а авторитет Нобелевской премии поистине всемирен, а потому и искажения, вносимые ею в ценностей незыблемую скалу, неизмеримо более велики.
Вот и Гюнтера Грасса невольно начинаешь числить в одном ряду с Киплингом, Гамсуном, Анатолем Франсом, Томасом Манном, Буниным, Камю, Фолкнером, Хемингуэем… А потому ждешь, что с первой же страницы тебя охватит ощущение силы, лиризма, остроумия, изящества, пластичности, глубины – чего-нибудь, но из ряда вон, а здесь все до оторопи ординарно. Ну, очерк как очерк, серенький язык (которому, правда, можно найти казуистическое оправдание: повествование ведется от лица серенького журналиста), едва намеченная среда, еле живые персонажи… Нет, если бы это было рядовое произведение текущей литературы, так можно было бы даже и похвалить, но когда речь идет о классике – это просто ни в какие ворота. Именно так и бывало с советскими классиками: когда тебе втюхивают “Молодую гвардию” за выдающееся произведение – тут ангел божий выйдет из терпения. Поэтому, чтобы не наговорить лишнего, воздержусь от разбора полностью отсутствующих художественных достоинств. А выделю действительно очень интересную публицистическую схему. Почти аллегорию, а может быть, даже и просто аллегорию, которая была бы даже способна сделать произведение значительным, не будь оно столь безумно растянутым: при очень небольшом для романа объеме плотность художественных находок на единицу текста все равно оказывается заметно ниже предельно допустимой концентрации.
Схема примерно такова. Бабка, набитая дура и во все физически дозволяющие годы своей жизни простодушная потаскушка, пичкает маленького внука одними и теми же ужасами, свидетелем которых ей пришлось стать в качестве одной из пассажирок лайнера “Вильгельм Густлофф”, торпедированного Александром Маринеско. Разумеется, военный аспект это дитя природы не интересует – она вспоминает лишь действительно несчастных и ни в чем не повинных деток. А заодно безоблачные довоенные годы, когда “Вильгельм Густлофф” катал в недорогие круизы счастливых арийских трудящихся. В итоге внук заделался ярым интернет-пропагандистом великого рейха, чья история воплотилась для него в судьбе нацистского “товарища Нетте” – Вильгельма Густлоффа, которого застрелил в Швейцарии студент-еврей Давид Франкфуртер.
Мы все время твердим об их страданиях, а полюбуйтесь-ка, что они с нами творили, – таков был пафос юного агитатора, находившего во многих сердцах самый теплый отклик. Но и протест тоже: некий всезнайка вступил с ним в упорный спор, напирая на то, что эру массовых убийств открыли сами немцы, а потому им нужно думать не о вине других, но о собственном покаянии, о собственной безмерной вине – прежде всего перед евреями.
Кончилось тем, что оплакиватель страданий немецкого народа застрелил его обличителя, ошибочно приняв его за еврея. Тем не менее, тайные реваншисты открыли специальный сайт для восхваления юного мстителя: “Мы верим Тебе, мы ждем Тебя, мы идем за Тобой…”
“Никогда этому не будет конца. Никогда”, – так завершает свою слишком уж бесхитростную историю герой-рассказчик, чьим сыном в довершение всего оказывается герой-мститель. И он совершенно прав: люди всегда будут принимать ближе к сердцу свои, а не чужие страдания.
Схема Грасса отчетливо демонстрирует, сколь трудно и даже почти невозможно применять уголовную статью о разжигании межнациональной розни, ибо для этого самого разжигания вполне достаточно рассказывать народам правду об их совместной истории.
А кроме того, Грасс мало что оставляет от сладенькой сказки “немцы покаялись”: он ясно показывает, как требование некоего идеального покаяния, то есть полного приятия и почти одобрения всей обрушившейся на немцев мести, вызывает то более, то менее откровенное раздражение, а в крайних случаях и прямую ненависть. И это вовсе не потому, что немцы плохи – они вовсе не хуже других, а может быть, даже и лучше, – но потому, что таковы люди вообще. Никто – ни народ, ни индивид (по крайней мере, не собирающийся покончить с собой) – никогда не каялся так, чтобы это не было первым шагом к самооправданию: да, мол, мы наделали ужасных вещей, но это была ужасная ошибка, в которую нас вовлекли ужасные люди, но теперь мы их отвергли, а, значит, мы уже совсем другие. Так рассуждают все, и ничего иного никогда не было, нет и быть не может. Признать себя плохим хотя бы в какой-то исторический момент для всякого народа означало бы исчезнуть. Поскольку все народы живы одной-единственной национальной идеей – “мы самые достойные люди на земле ныне, присно и во веки веков”.
Ни один народ никогда даже не сформулировал свою вину такой, какой она, увы, слишком часто бывает в действительности: мы попытались захапать чужой кусок, но нам дали по морде, и мы поняли, что лучше было этого не делать (где и когда победители добровольно отказывались от чужого имущества?). Нет, народ в лучшем случае может отказаться от какой-то своей “худшей” части, чтобы, изгнав этих козлов отпущения из своих рядов, объявить себя неким обновленным народом, уже очистившимся от преступлений отвергнутой части. Ведь не бывает народов настолько чудовищных, чтобы они не могли отыскать щепотку праведников даже в самые мерзостные мгновения своей истории, – вот их-то обычно и объявляют подлинным народом, выводя будущую историю уже из них, а не из проигравших преступников. Это и есть тот максимум, на который способны люди, – отказаться от части, чтобы спасти целое.
Ничего другого, повторяю, никогда не было, нет и быть не может, и требовать от нашкодивших народов какого-то более глубокого покаяния означает лишь возбуждать в них сначала раздражение, а затем уже и открытую злобу.
Александр Самойлов
РУССКИЙ С ЕВРЕЕМ – БРАТЬЯ НАВЕК?
Странное впечатление производит эта книга (Семен Глейзер. Анти-Солженицын. Двести лет как жизни нет. М.; Blue Apple, 2005).
С одной стороны, я уже много раз это слышал. Автор книги, житель нашего города Гамбург Семен Глейзер не раз выступал на эту тему в местных культурных обществах. Да и тема – критика нашумевшего двухтомника А.И.Солженицына “Двести лет вместе” – уже становится почти банальной.
С другой стороны, когда читаешь книгу, становится ясным многое из того, что упустил или, возможно, прослушал при публичном чтении и бурном затем обсуждении в наших эмигрантских компаниях.
Я поделился своими сомнениями с моим старым приятелем, известным в городе историком.
– Какой, к черту, апостол Андрей еврей? – ошарашил меня он. – Святой Андрей – христианин! И всё!…
Этот новый взгляд на “солженицыноведение” настолько озадачил меня, что я только через неделю смог собраться с мыслями. И сам позвонил историку.
– Какой, к черту, Гитлер немец? – сказал я, не скрывая злорадства. – Он христианин! И всё!…
Еще через день я снова позвонил ему.
– Какой, к черту, Сталин грузин? Он христианин! И всё!…
Тут я осознал, что тема нашего разговора касается уже не столько книг А. Солженицына и даже не столько критики их в работе С. Глейзера, сколько некоей более общей и широкой проблемы: давних и очень давних взаимоотношений русских и евреев вообще. Вот об этом-то мне и хотелось бы поговорить.
Солженицын, удачно или неудачно, объективно или не очень, исследует, раскапывает, расковыривает, посыпает крупной солью, выставляет напоказ раны – обиды русских на евреев и, в меньшей степени, евреев на русских. И вся литература, посвященная двухтомнику “Двести лет вместе”, а это двухсот-пятисотстраничные труды таких авторитетов, как Аркадий Ваксберг, Семен Резник, Александр Воронель, Марк Дейч, посвящена критике метода Солженицына, анализу тысяч цитат из него, доказательствам их тенденциозности, одним словом, совершенно серьезна. Она, эта литература, обращена к самому А. И. Солженицыну, возражает ему, негодует против него, что-то пытается ему доказать, приводя неопровержимые факты. Но он вряд ли вообще всё это будет читать. Читатели же не всегда в состоянии одолеть труд Солженицына и ищут ответы на свои вопросы в книгах упомянутых критиков. Но и там они зачастую находят всё ту же наукообразную скуку, дотошность, мелочность, крючкотворство, взаимные придирки и т.д.
Читатели-интеллигенты, демократы, многие евреи, порядочные люди независимо от “пятого пункта”, как мне кажется, нуждаются в другом. В простых и доступных ответах на вопросы, намеки, обвинения и упреки, поставленные на повестку дня А. И. Солженицыным. И потому короткая книжка, всего сто с небольшим страниц, Семена Глейзера вдруг стала столь популярна. Популярна до такой степени, что, например, в США на “черном рынке” ее цена взлетела до почти тридцати пяти долларов за экземпляр, а спрос на неё оставил далеко позади спрос на книги вышеупомянутых авторитетов, посвятивших той же теме толстые, подробные и почтенные труды.
Что же такого нового смог сообщить наш соотечественник из Гамбурга?
Прежде всего очевидно, что он не обладает такой компетенцией в вопросах еврейской жизни тех самых “двухсот лет”, а именно XVIII — XIX столетий, чтобы на равных – или почти на равных – состязаться с самим “классиком русской литературы”, что как раз и попытались сделать его коллеги-“солженицыноведы”, написавшие толстые и скучные труды. Вместо этого он делает некий текстологический анализ труда классика и задаёт ему – и нам – простые и понятные вопросы. И ответы на них совершенно очевидны, причем как читателю, так, возможно, и Солженицыну – если бы он когда-нибудь снизошёл до них. Рецензент труда Солженицына Семен Глейзер мог бы назвать свою книгу не просто, а очень просто: “ОКАЗЫВАЕТСЯ”.
Задавая свои вопросы и находя на них ответы в текстах самого Солженицына, автор книги “Анти-Солженицын…”, вольно или невольно, рисует образ великого русского писателя совсем не таким, каким мы десятилетиями привыкли воспринимать автора “Одного дня Ивана Денисовича”. И этот новый образ – образ не слишком образованного, темного обывателя, отягощенного вековыми предрассудками толпы, националиста и “патриота”. И именно его, этот новый образ, С. Глейзер высмеивает в своей книге посредством этих самых многочисленных “оказывается”.
Оказывается, русская история по Солженицыну – совсем не такая, как мы привыкли думать. Она выглядит настолько фантастически, что новомодные теории Фоменко и Носовского – просто детский лепет рядом с “интерпретацией” Александра Исаевича.
Оказывается, это враньё, что Россия – многонациональная страна. Дудки! Только русские и евреи ее населяли и населяют. Никаких таких украинцев, татар, поляков, финнов и прочих тунгусов в России отродясь не бывало. Только русские и евреи! И они “на равных”, то есть пополам, и должны поделить ответственность за все беды, обрушившиеся на Россию.
Оказывается, все слои русского общества были всегда довольны самодержавием, и никаких таких декабристов и разных там разночинцев, либералов и демократов никогда не было. Все там и тогда, абсолютно все, были довольны жизнью, за исключением одних только евреев. Вот так!
Или проблема “тотального спаивания” русского народа евреями. Ей из пятисот страниц первой книги Солженицына посвящены целых сто. На вопрос: а что, только евреи занимались при царизме винокурением, Солженицын “совершенно объективно” отвечает, мол, нет, еще этим занимались помещики, ясновельможные паны, православные попы и монахи. Но об этом – только одна строка… Вот так: сто страниц – и одна строка.
А знает ли Солженицын таких евреев, которые после революции продолжали изготовлять вино, водку, самогон и ими торговали? Не знает, ибо их не было вовсе. И дальше – больше: а кто сегодня торгует “малыми спиртовыми заводами” производства бывшей оборонки, кто покупает “заводики”, что там гонят и кому продают это варево? Опять евреи? Солженицын молчит, молчит и его последователь писатель Владимир Бондаренко. Увы, не слышно “голоса совести народной”. А почему? Потому что для них, писателей-патриотов, политически важнее, что было с питием на Руси тогда, двести-триста лет назад, чем сегодня. Воевать с прошлым легче и безопаснее, чем с настоящим.
А еще оказывается, Солженицын вольно или невольно ошибся, назвав свои книги “Двести лет вместе”. Двести лет жизни вместе – кого с кем? В книгах Солженицына вообще нет русского народа. И непонятно, с кем “вместе” жили два века евреи.
Оказывается, они жили вместе с “народом”, состоящим исключительно из репрессивного самодержавного аппарата. Это, разумеется, сам царь, его министры, попы, губернаторы, помещики, чиновники, полицейские, жандармы. Всё, больше никакого другого “русского народа” Солженицын не знает. Да и был ли он вообще?..
Оказывается, большинство тех, кого Солженицын таким образом определил как “русский народ”, вообще были не русские, а этнические немцы, включая царя и его семью. Мы помним фамилии Бенкендорфа, Бирона, Миниха и других, и их было великое множество в дворянской и чиновничьей среде. Автор приводит десятки имен российских премьер-министров, министров правительства, генералов и адмиралов, шефов корпуса жандармов, губернаторов, которые имели немецкую национальность и фамилии. Это не хорошо и не плохо, это – факт, мимо которого прошел А. И. Солженицын, случайно или сознательно.
Оказывается, сама царская фамилия Романовых пресеклась – по мужской линии – еще в 1730 году со смертью Петра П-го. И до самой революции нами правили немецкие семьи Мекленбург-Брауншвейг и Гольштейн-Готторп. Нынешний русский святой, невинно убиенный Николай П, был русским только на 1,56% своей крови. На всё остальное – немец (и немного датчанин).
К чему все эти подсчеты? А к тому, что если мы еврея называем евреем, а значит, за что-то осуждаем, припечатываем, то и русских надо называть русскими только тогда, когда они таковыми являются. А если это не русские, а немцы, то давайте называть их правильно. Иначе – к чему эти хитрости? Кого хотим обмануть?
Оказывается, единственная проблема, возникшая в отношениях немцев и евреев в Германии в двадцатом веке, заключается исключительно в участии немецких евреев в установлении Баварской Советской Республики в 1919 году. Других проблем между немцами и евреями не возникало. И никакого такого Холокоста не было. Только “Красная Бавария”…
Оказывается, немцы платят евреям репарации (за что? за Баварию?..). Я живу в Германии одиннадцать лет, и еще ни один немец не заплатил мне копейки репараций.
Оказывается, евреи тоже должны были бы платить русским репарации – в связи с активным участием евреев в революции и в советском государственном строительстве первых лет. Поскольку других наций и народностей в России никогда не было, а русские в революции, гражданской войне, строительстве социализма-коммунизма никак не участвовали, то, разумеется, “крайними” остаются одни евреи. Это действительно что-то новое в исторической науке…
А вот интересно. Александр Исаевич много пишет о погромах. О еврейских погромах, разумеется. Всего было около 900 погромов, из которых большинство на совести белых, затем разных “независимых” банд, а также немного и красных. Глейзер приводит цифру числа жертв погромов в годы Гражданской войны – 54 тысячи. По другим данным их было около ста тысяч. И совершенно очевидно, что евреев били тогда славяне – русские и украинцы. А вот вопрос “на засыпку”: не собирается ли в таком случае наш знаменитый классик и моралист начать выплачивать за это репарации евреям?.. Ведь и фонд подходящий, благотворительный, для того имеется, “Фонд Солженицына” называется…
Когда всё это в концентрированном виде читаешь в текстологическом анализе С. Глейзера, то невольно задаешь себе очень простой вопрос: а в своем ли уме пребывал наш великий писатель в период написания книги “Двести лет вместе”? И можно ли вообще о чем-либо с ним серьезно говорить и спорить? А если нет, то остается только посмеяться над его двухтомным трудом, не больше, что, собственно, и делает автор.
Далее. С. Глейзер берёт проблему шире, чем это сделал Солженицын, и задается вопросом: когда и с чем пришли евреи на русскую землю. И вот тут оказывается, что история этих отношений насчитывает не двести лет, а все две тысячи. И рассказывает вещи, о которых сам А. И. Солженицын, видимо, и не подозревал, несмотря на всю свою громко декларируемую русскую духовность, исконность и православность.
Оказывается, с небес Руси и России вот уже тысячу лет помогает, потворствует, покровительствует один малоизвестный еврей – наш русский, отечественный святой. Это – Андрей Первозванный. И флаг Андреевский со времен Петра Великого на русском флоте – это его флаг! Апостол Андрей и был первым евреем на Руси.
(Вначале он был еврейский националист, сторонник Иоанна Крестителя. И вместе с ним боролся за национальное освобождение Древней Иудеи от римского владычества. Потом он вовремя переметнулся в конкурирующую группу евреев-интернационалистов, возглавлявшуюся Иисусом из Назарета, которая ставила на повестку дня древнюю “мировую революцию”. Эта группа полагала, что освободиться от гнета можно, только если “всем угнетенным народам мира взяться всем вместе”. Потому Андрей тогда и получил имя “Первозванный” – он первым перебежал из одной еврейской подпольной группы в другую.)
Итак, пришел он на Русь не как “самогонщик” или “чекист”, а как носитель “высшей истины” – христианского вероучения. Вот почему мы и поспорили с моим приятелем-историком, считать Андрея евреем или нет. Если по Галахе да по маме, то – да, чистый еврей, бывший простой рыбак с Галилейского моря. Если по вере, то, тоже верно, христианин.
Вот что такое вероисповедание. Некто Юровский, например, был лютеранин. А значит кричать, что он, начальник команды, некогда расстрелявшей царскую семью, был евреем, неправильно! Он был христианин! И всё тут! Точка!.. Так что давайте договоримся не путать понятия, не играть словами “русский”, “еврей”, “нееврей”, и попросим Александра Исаевича и всех его сторонников выражаться корректно. Вера может быть разная, в том числе и в разные периоды жизни человека. А национальность – одна, приобретенная по факту рождения.
Но пойдем дальше. Что конкретно принес апостол Андрей на землю русскую? Ответ, который дает в своей книге С. Глейзер, выглядит поразительным. Апостол Андрей, оказывается, принес на Русь множество еврейских традиций, обычаев, обрядов, мифов, которые, несмотря на вековые гонения как на евреев, так и на церковь, дошли практически в неизменном виде до наших дней. Вот бы где А. И. Солженицыну увидеть вековую связь русских с евреями, так ведь нет, одни взаимные упреки и обиды. А книга Глейзера дает нам примеры, если не “братства”, то во всяком случае многовековой духовной связи еврейской и русской культур.
Итак, вспомним, что до прихода Святого Андрея на Русь и даже после этого, ещё девятьсот лет, до принятия ею христианства, в русских землях царило язычество. Это само по себе, может, и неплохо, но не забудем, что оно, язычество, многолико. И порой ему присуща особая мораль, допускающая и человеческие жертвоприношения, и каннибализм, и рабство, и право сильного, и беспорядочность половых контактов. Не всегда и не везде, разумеется, но в тех или иных формах – очень часто.
Христианство принесло с собой новый “моральный кодекс”, построенный на известных десяти заповедях – запретах, до того неизвестных или известных, но не обязательных для исполнения в языческом мире. Другое дело, насколько пунктуально эти заповеди исполняются христианами, да и евреями, на практике, – но это уже другая тема. “Декалог”, или “десятословие”, как учит церковь, был дарован Богом на горе Синай предводителю еврейских племен пророку Моисею. Вот их-то, эти еврейские моральные законы, и принес древним славянам первый на Руси еврей святой апостол Андрей. Так уж получилось, что носителем этой новой для Руси “еврейской нравственности” оказалась церковь, но от этого она, нравственность, не перестала быть в своей первооснове еврейской.
Боже, какими мы были наивными! Все годы советской власти мы, атеисты, праздновали Новый год с традиционным шампанским, салатом оливье, подарками под елкой и т.д. (можно вспомнить и традиционный новогодний фильм “С легким паром, или ирония судьбы”). Для православных христиан это был и есть совсем другой праздник – “Обрезание Господне”. Я не поленился, достал брошюрку “Религиозные праздники” в Гамбурге. И точно: на 1-е января приходятся:праздник Божьей Матери Марии у католиков, Обрезание Господне у православных христиан. Обратите внимание: католики это не празднуют – только православные! У них, видимо, особая связь с еврейством…
Итак, 1-е января – истинно русский религиозный праздник. А чего удивляться? Если некто (Некто) родился 25 декабря первого года до н.э., то на восьмой день Он и был обрезан по еврейскому обычаю. Вот потому и празднуют все православные на планете этот еврейский праздник точно под наш атеистический Новый год, в ночь на 1-е января. И опять же, русские иконы. Что написано над головой распятого Иисуса на иконе? Какие-то буквы – “ИНЦИ”. Они расшифровываются так: “Иисус Назареянин, Царь Иудейский”. Заметим, царь не русский, не немецкий и не вселенский, а – иудейский! И это на наших, исконно русских иконах! И такое можно увидеть в каждой церкви. И молятся, и поклоняются этому “иудейскому царю” тоже наши люди – русские, православные.
А храм Василия Блаженного на Красной площади в Москве? Он, оказывается, воплощает в себе вековую мечту русского человека об Иерусалиме (см. в книге интервью, данных газете “Аргументы и факты” митрополитом Владимиром). Получается так, что вековая мечта русского человека – это когда-нибудь стать евреем!? Об этом ли мечтает Солженицын и другие национал-патриоты, рядящиеся ныне в тогу глубоко верующих русских православных людей? И нет ли тут какого-то скрытого, маленького комплекса неполноценности?
И наконец, что такое “Израиль”. Это, оказывается, вовсе не оплот сионизма-экспансионизма на Ближнем Востоке, а, совсем наоборот, сообщество верующих православных: “В метафорическом смысле оно (слово “Израиль” – А. С.) обнимает собой всю Церковь Божию…” Это цитата из дореволюционной Библейской энциклопедии, приведенная к месту в книге.
В порядке иронического парадокса, возражая высокомудрым размышлениям Солженицына о том, кого можно считать евреем, а кого нет, С. Глейзер сам не замечает, как от иронии невольно переходит к вещам, требующим весьма серьезного отношения. Так, он заключает: каждый еврей – есть русский, и с этим спорить не приходится, и наоборот, каждый русский – есть еврей! Таким вот образом он высмеивает солженицынские построения, а ведь это, по сути, с учетом вышеприведенных доводов, в какой-то мере действительно так! С одной оговоркой: каждый русский, придерживающийся церковных установлений или хотя бы соблюдающий пресловутые десять заповедей.
Но всё это, так сказать, теория. А вот вам и практика. В советские времена, по данным А. М. Буровского (см. его книги “Евреи, которых не было”), треть всех евреев СССР состояла в смешанных браках с русскими. Затем, возьмите еврейскую эмиграцию последних волн. Миллион в Америке, миллион в Израиле, сто тысяч в Германии. Кто они, эти миллионы? Что говорят они о себе сами? Что они – евреи? Отнюдь нет. Они – русские! И сами для себя, и для своих нынешних соседей-аборигенов, настоящих американцев, немцев, израильтян. Такое единодушие не может быть случайным: эмигранты эти действительно русские люди. И по духу, и по вскормившей их культуре, и по традициям, и по привычкам, и по языку, наконец. Обратите внимание, кто организует, возглавляет и в основном посещает многочисленные в Германии “общества русской культуры”: большинство там – опять же этнические евреи, говорящие, думающие и пишущие только по-русски! Недаром по еврейским общинам Германии прокатилась волна раскола – на “русских” и “немцев”, вернее, на русскоговорящих и немецкоговорящих евреев, членов этих общин. У них всё разное: разные интересы, праздники, развлечения, разные ценности в жизни, это очевидно и тем, и этим.
В Интернете даже появился некий бродячий образ – Вечного Русского. Он бродит, носится по странам и континентам, как курица с яйцом, со своей русской идентичностью и самобытностью. Этот Вечный Русский – наш брат еврей-эмигрант. Можно сказать даже больше. Евреи в эмиграции стали “посланниками”, разносящими русский дух и русскую культуру по всему миру. Благодаря им мир многое узнаёт и многое еще предстоит ему узнать, при посредничестве русских евреев, о “загадочной славянской душе”…
Вот они, истинные “агенты влияния” России в мире! Русские евреи в эмиграции.
Ох, боюсь, придут когда-нибудь снова нелегкие времена, когда каждого русского еврея на Западе будут подозревать в “тайных симпатиях” или даже в “шпионаже” в пользу России…
Не дай, как говорится, бог…