Опубликовано в журнале Зарубежные записки, номер 11, 2007
ПОЗДРАВЛЕНИЯ
Александр Мелихов – прозаик “дедуктивного” склада, то есть он пишет свою прозу, отталкиваясь от концепции, сквозь его текст проступает конструкция, – и это не минус, не плюс, а особое устройство дара. Наверное, не случайно по своей первой профессии он математик. Эту прозу мне интересно читать потому, что она “мыслит”, откровенно и принципиально, не стесняясь своего рационализма, иногда как будто пером продирая бумагу – и в таких местах начинает походить на журналистику. Ну и что же, очень хорошо! Писать роман по старинке, с героями, ничего не знающими о своём авторе, можно и нужно, но сегодня это почти никому не удаётся. Герои Мелихова посматривают в сторону своего создателя: ну как, правильно ли они сказали, поступили, доволен ли он ими? А в своей публицистике Александр Мелихов то и дело совершает набеги едва ли не в утопическую, а то и фантастическую прозу: его сосредоточенность на “грёзах” превращает статьи в художественный текст. “Духовная аристократия”, о создании которой мечтает он, видя в таких “избранниках” спасителей России (я-то думаю, что в “аристократы духа” у нас будут назначать и принимать, как в партию “Единая Россия”) напоминает мне “народную идею” у Толстого, “религиозную” у Достоевского. Реальная жизнь опрокидывает и переворачивает писательские прозрения и постройки, но читать – интересно! Тем более, что в исходном своём тезисе Мелихов прав: человек не может жить одними “низкими истинами”, ему нужен “возвышающий” его “обман”. Не только отдельный человек, но и народы живут иллюзиями. Хорошо, когда эти иллюзии не направлены против других людей и народов. Философы-экзистенциалисты отказывались от иллюзий, заставляли себя смотреть в глаза ужасу и абсурду. Но в этой своей способности смотреть в упор, не отводить глаза – находили тот смысл и утешение, которое другие находят в Боге, любви к ближнему, научном прогрессе или музыке…
И вот что ещё удивительно: при всём своем рационализме, Александр Мелихов лиричен и влажен, даже наивен – и это сближает его прозу с поэзией, которая умна, умна, а при этом “чуть-чуть глуповата”. Сегодня принято поздравлять именинника “электронными открытками” с пляшущими зайчиками, скачущими лошадками, колышущимися цветами и подобранным по вкусу отправителя поздравительным текстом. Мне же пришло в голову переслать дорогому Саше фетовское четверостишие, заменив в нём одно слово (большой любитель стихов, он легко догадается, какое):
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и грёзы,
И заря, заря!..
Александр Кушнер
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ МЕЛИХОВ
В условной и примитивной моей классификации – исключительно для внутреннего употребления – прозаики делятся на “рисовальщиков” и “мыслителей”. Рисовальщики – не обязательно те, кто увлечённо и умело изображают пейзажи и портреты героев, но и все те, кто тонко передают оттенки настроения, атмосферу эпизодов и прочие видимые или хотя бы ощутимые детали. Пластику. Из них превыше высокого ставлю Бунина. Мне в его “В Париже”, в генеральской летней шинели, висевшей “в плакаре”, обняв которую, трясясь и растекаясь в рёве, сползает на пол после похорон недолго побывшая генеральшей немолодая влюблённая женщина – мне в этом больше про любовь, чем во всей “Крейцеровой сонате”, да простится такое противопоставление… Впрочем, и мыслители хороши по-своему – читаешь и трясёшься от бешенства несогласия или от счастья совпадения. Тут, конечно, Ф. М. вне сравнений, в отрыве на несколько кругов. И ведь, главное, без фокусов – персонажи рассуждают, как на публичном диспуте со свободным участием, а не оторвёшься от разговора с любым из Карамазовых…
Александр Мелихов – мой универсальный писатель. Я погружаюсь в любимую “Любовь к отеческим гробам”, и картинки вытесняют всё реальное, сегодняшнее из моего зрения, и я вижу ту, давно всеми нами – с несущественными различиями – прожитую жизнь, и так она входит в сердце, как стенокардическая боль… А разбирает общественный темперамент, прошибло на социалку – тут как раз подоспеет Сашино письмо с вложенной очередной статьёй, с яростным эссе, с его общественными грёзами, которых он жаждет, как другой публицист желал разрушения Карфагена. И опять всё совпадает – с некоторыми поправками на терминологию и я ведь так думаю, и у меня в печёнках сидят наши вольнодумцы на зарплатах, рубящие отечественный сук, на котором сидят…
Мелихов – редкое явление в прозе. Он ясно видит и отчётливо думает, в то время как обычному автору дай бог приемлемо освоить хотя бы что-то одно. За это, а не только за то, что он мой сердечный приятель, я его очень люблю.
Александр Кабаков
ЖЕЛЕЗНЫЙ ФЕНИКС
Александр Мелихов с виду прост и улыбчив, уступчив в мелочах, но по сути твёрд и непоколебим. Его ум бывшего математика беспощаден, не терпит общеизвестных, отживших истин и признаёт работу только в самых сложных ситуациях. Объясняя нам очередную, доступную лишь ему особенность человеческого существования, доказывая свою новую дерзкую, противоречащую всему прежнему гипотезу, он проявляет такую остроту ума, такую твёрдость и последовательность, что все сложности и тонкости жизни по его команде выстраиваются в очередной бесподобный мелиховский роман, доказывающий именно то, что Мелихов хотел доказать, имея при этом вид абсолютно достоверной, естественно текущей реальности. Второго такого мастера я сейчас не вижу. Писатели чаще пишут то, что получится, не ставя никаких сверхзадач – Мелихов такие сверхзадачи решает каждым своим романом. “Горбатые атланты”, “ Исповедь еврея”, “ Роман с простатитом”, “Нам целый мир чужбина”, “Долина блаженных” – все эти вещи содержат открытия, увиденные и объяснённые только Мелиховым, и никем другим. Никакого соавторства для него не существует – он признаёт лишь работу, которую может сделать только он, и никто больше. Он беспощаден так же и к читателю, не давая ему ни малейшего повода расслабиться, сойти на протоптанную тропу, пролить долгожданную слезу над “скорбной урной”, у которой принято проливать слёзы. Нет! Мелихов признаёт лишь свои тропы и свои “урны” и жёстко держит читателя при себе – те, кто послабже и привык расслабляться, с ним не идут. Расслабленных читателей у нас большинство, и большинство это становится всё больше – но это словно и не смущает Мелихова: его интересуют лишь те герои и читатели, которые с ним.
Мои мольбы, обращённые к Мелихову – чуть опустить планку, иногда разбавлять жёсткое повествование чем-то помягче, попроще, порой действуют на него: в его последних романах появляются пейзажи, необязательные персонажи, дающие ощущение некоторого простора, свободы от чёткого авторского замысла – мне кажется, это делает его вещи доступнее и мягче. Хотя в главном он по-прежнему неумолим. Чего стоит хотя бы такой его тезис: “Чёткая мысль и сильные чувства несовместимы и исключают друг друга!” Вот и пиши тут роман! И поскольку он, несомненно, является поборником чёткой мысли – то откуда же браться сильным чувствам, без которых нет увлекательного чтения? И при всём при том у него выходит роман за романом, и из каждого не вырвешься, пока не разделишь очередную его дерзкую гипотезу и не отпразднуешь вместе с ним победу.
Похоже, только такая работа – на пределе возможного и за его пределами – и интересует Мелихова и только она позволяет автору уже многие десятилетия быть в такой замечательной форме.
Поздравляю, Александр!
Твой Валерий Попов
Во дворе дома, где умер Гоголь, стоит странный памятник этому странному господину: при круговом обходе его слева направо человек, явным образом ехидно смеющийся, с какого-то неуследимого момента начинает едва ль не плакать.
В связи с юбилеем Александра Мелихова почему-то в дурной моей башке одновременно с нашим юбиляром вспоминаются еще двое петербужцев: помянутый незалежный Яновский и куда более известный всему миру мистер президент Путин. Плохая идея, да? А вы посмотрите, приглядитесь – один лысоват, а другой лыс, а третий взял их и соединил – не носом, такого носа никогда ни у кого другого не было и не будет, – а тем, что если присмотреться в профиль, то не есть ли Чичиков Наполеон? – он ведь тоже и не так чтобы толст, но и не так чтобы очень тонок. Притом оба костисто-худощавы и по-питерски желтоваты лицом, то есть желчны. Только один желчен на самом деле, а другой – кто его знает. На то он и президент, чтобы никто не знал, что он имеет в виду, поворачиваясь то одним, то другим, то третьим, то четвёртым из своих лиц к Западу, Востоку, Северу и Югу – на все четыре ветра, чтобы никто не догадался, какой ещё сюрприз готовит нам и им великая Россия в лице одного из четырёх лиц своего главы.
Другой же желчен безусловно – и правильно делает. Иначе как жить достойно в эпоху, когда Ходорковского перестали путать с Березовским, один в Лондоне, а другой – кто его знает где, но только не в Лондоне.
Но мы-то об имениннике. Впрочем, зачем ему именины, когда у него и так есть имя.
Мелихов странным образом соединяет в уже очень солидном корпусе своих текстов то, чего вообще не хватает нашей литературе, чтобы не быть провинциальной, окраинной, Украиной в Европе: безрассудное чувство – и трезвый расчёт, никого и ничто, начиная с себя, не щадящую мысль. Безусловный расчёт на читателя – и бескомпромиссное дутьё в свою собственную дуду. Художественную нехудожественность. Он один из немногих, кто спокойно поверяет алгебру гармонией – и не боится, и ничего, обобщается в искусство слова. Его проза не требует мыслей и мыслей, а сама их провоцирует. Его мысль есть именно мысль, и мыслится по законам правильной, а потому и нескучной мысли, а не по понятиям отдельных интеллектуалов, готовых принять за мысль всё, что им хочется так назвать. Корыстная любовь к бескорыстной мысли – вот это Мелихов и есть, и поучимся у него, чтобы интеллигенцией не только слыть, но и быть. Кто сумеет, конечно. Я вот не умею писать сразу столько всего разного и одинаково хорошо и умно, от длинных романов до маленьких, да удаленьких эссе, не жертвуя качеством, а он умеет. И это прекрасно; это не халтура, а маэстрия.
А обязан этим Мелихов одному свойству, описанному Тыняновым в начале “Вазир-Мухтара”: на очень холодном снегу 14-го декабря такого-то года было расстреляно время – и “винные люди” прекратились или видоизменились, как старое бургундское “Пира во время чумы” и “Медного всадника”, – а пошло поколение людей уксусного, а не винного брожения. Типа Вазир-Мухтара Грибоеда. Что-то вот такое произошло и с нами не так давно, и именно уксусные люди и есть голос нового времени новых старых людей. Мелихов словно родился уксусным человеком и в эпоху людей винных или невинных, и ждал, когда придёт его время высказаться – вот оно и пришло, когда он его ждал, а то не ждал, но ему – впору. Это негромкий, но точный голос прозаического Ходасевича.
Мелихов, как и Путин, – такие вот сегодняшние уксусные люди, и у каждого из них это пропечатано на лице; только вот нужны ли народу уксусные президенты? А уксусные писатели необходимы, не так чтобы всем, но и не сказать, чтобы мало кому…
Юбиляр уложился в формат – дожил ровно до шестидесяти. До него это сумел Филипп Филиппович Преображенский. Это говорит о них как о профессионалах, умеющих делать всё точно и укладываться один в формат возраста до знака, другой – распорядиться своим временем так, чтобы не опоздать ко второму акту “Аиды”. Всё прочее – литература. В которой место Мелихова – значится. В душах же его друзей значится и его не совсем привычная нежная учтивость, не переходящая в приторность. Его старомодная учтивость сегодня как нельзя более своевременна, она заряжает и его прозу, сообщая ей какое-то почти уже незнакомое благородное послевкусие.
Хэппи бёзди, мистер писатель Саша Мелихов…
Экскурсовод Юрий Малецкий,
юго-восточная оконечность Северо-Западной Европы,
Мюнхенские Белые Столбы Хаар, отделение 66-е, палата № 6
Редакция журнала “Зарубежные записки” тоже поздравляет замечательного писателя и любимого своего автора Александра Мелихова, благодарит за сотрудничество с журналом и желает ему счастья – как уж он его понимает.