Опубликовано в журнале Зарубежные записки, номер 3, 2005
Москва, изд-во Колибри, 2005.
Просматривая “Меньшее зло” Дубова, не мог отделаться от стойкого ощущения “дежа вю”. Что-то эта книга мне напоминала, читанное-перечитанное. Потом понял: да это же “Повесть о настоящем капиталисте!”. Кто денно и нощно печется о благе России и, в отличие от зловредных чекистов, готов положить на алтарь отечества душу и сердце? – Олигарх Платон! Кто умеет нежно и возвышенно любить и ради любимой может пойти на все? – Он же! А у чекистов жены пачками вешаются, а им хоть бы хны! Кто к товарищам милеет людскою лаской, а к врагам встает железа тверже? – Олигарх Ларри! На смену кавалерам “Золотой Звезды” и секретарям парткомов пришли новые герои-олигархи, иногда просто сменив таблички на дверях служебных кабинетов. И тут становится понятно: “Меньшее зло” – удачная пародия на советские производственные романы. Хотя, конечно, вся эта повесть не стоит финала “Большой пайки”: толпа трудящихся встречает на вокзале вернувшегося из эмиграции олигарха, тот залазит на “мерседес”, “И такую я тут, батенька, архи… понес!”.
Читайте “Меньшее зло” – очень смешная книга!
Игорь Андрианов
“СВОБОДА СОВЕСТИ
В БЕССОВЕСТНОЙ СТРАНЕ”
Нужен ли Крещатик? Чем он отличается от других бесчисленных литературных журналов русской ойкумены?.. В советское время их было не больше ста по обе стороны Атлантики. Блаженные годы! Всё-то тогда было ясно…
Крещатик – журнал всемирный, а не украинский, то есть именно ко всей русской ойкумене обращен. Это уже неплохо. В духе времени. С прицелом на единое информационное пространство… К тому же – толстый журнал. К тому же составляется в Германии, где по-русски читают сегодня, худо-бедно, пять миллионом человек (впрочем, печатается в Питере, а распространяется в России, на Украине – повсюду). Крещатик не платит гонорары, то есть его авторы служат литературе (или чему-то еще) совершенно бескорыстно. Сплошные плюсы! А сверх того – журнал не является кружковым, эстетически всеобъемлющий, открыт для всех, – с единственной оговоркой: нацелен на то, чтобы дать небольшую фору литературному захолустью. Опять замечательно! При сегодняшнем рассеянии иначе нельзя. И раньше нельзя было. Провинцию слишком долго держали под башмаком. Тут, между прочим, и ключ к названию. Журнал затеян выходцами с Украины, где и в советское-то время непросто было прослыть русским писателем. Всё талантливое и пробивное стягивалось в Москву и на берега Невы. А непробивное? Сколько дарований похоронила центростремительная система, душившая провинциальную жизнь? При беглом взгляде – одного Чичибабина видишь да прозаиков-деревенщиков, по большей части совсем не бесспорных…
Но наши недостатки суть продолжение наших достоинств.
Отсутствие вознаграждения отталкивает профессионалов. Рафаэль, Микеланджело и Бенвенуто Челлини не за прекрасные глаза свои шедевры создавали. Не будь у итальянцев жажды прекрасного и готовности платить за него – не было бы Ренессанса.
Провинция родит таланты (вспомним Одессу начала двадцатого века), провинциальность бывает плодотворна, – но провинциальная жизнь не способствует становлению таланта. Алмаз сперва гранят, мытарят, а затем выставляют на суд знатоков, оценивают, ценят. Без этого он себе не равен. В сегодняшней русской глубинке таланту немногим легче, чем при Брежневе. Одно утешение: самиздат стал всемирным благодаря Интернету. Но лучшие авторы в массе своей – всё равно не в Тамбове, а либо в благополучных странах, либо в российских столицах, бывшей и теперешней.
Эстетическая широта мила разуму, но не сердцу. Авангардист и консерватор за один стол садятся неохотно. Попытка отразить все течения делает журнал аморфным, никаким. Да и что такое “все течения”? Их львиная доля высосана из пальца. Человек-то меняется медленно, его подлинный эстетический запрос, голодом и иными нуждами не подкрепленный, не ждет, не жаждет нового -изма или новой формы каждые пять-десять лет. Новые течения приходят с Запада, который для россиян то прогнивший, а то и передовой. Что Запад по части эстетики – в чудовищном, небывалом тупике, открывающие его россияне не видят. Все художественно подлинное на Западе задвинуто в дальний угол, в арьергард. На поверхности – мыльные пузыри в духе художницы Трэйси Эмин, выставившей в галерее Тэйт свою разобранную кровать после ночи любви. Молодой человек, у которого шевельнулось под сердцем слово, сознает это. Если его цель – слава и благополучие, а не искусство, он отыскивает себе доцента в престижном университете, уже пасущего свое небольшое стадо поэтов или прозаиков, и начинает писать под его, доцента, -изм, – а тот знай себе монографии выпускает. Все довольны и сыты. Россияне уже переняли этот опыт.
Именно об этом думаешь, перелистывая Крещатик. Вот готовое произведение под названием Двойной свет:
Бледнеет мир С незримых гор
Меня Пронизывает Светом
Который Свет И тот Сапгир
Со мной Беседует Об этом
А вот другое:
Белый пепел поет на своем бельканто
Петел белый звенит
И не жалко слушателей но музыканта
жаль за то что закатанные в зенит
пусты глаза его той пустотою
какая воспроизводит себя каждый вечер после семи
исключая субботы и среды, время простоя
зону отдыха Бога семьи
В первом стихотворении вы автора угадали, потому, что он, в лукавой предусмотрительности, ввел свое имя в текст. Во втором – и не пытайтесь, хотя это тоже известный покойник. Не пытайтесь потому, что на самом деле у таких текстов авторов нет, а в текстах – нет ничего авторского, творческого. Они неотличимы, какое бы имя под ними ни стояло. В первом произведении нам предлагают восхищаться пробелами между словами, прописными, поставленными некстати, отсутствием знаков препинания; во втором – запятой, сиротливой, как сапог на пашне, и прописной в обозначении не Бога, а языческого божка. Чем еще? Больше тут нет ничего. Перед нами подделки, к искусству отношения не имеющие.
А вот текст, выполненный в традиционной эстетике:
… Мой поезд стучал кирзачами колёс
по железнодорожному кругу,
и нёс меня, выл, матерился, но нёс.
Губой прилипал я к окурку.
И сплевывалось с выкриком в пустоту:
“Куда? Нет пути там! У края!”
Простукали Котлас, Инту, Воркуту
и тундру. И туча Урала…
Можно не продолжать. Это фрагмент длинной баллады, но она вся тут, как на ладони. Запятые на месте, а беда – совершенно та же, что у новаторов: словоблудие, клоунада. Имя таким текстам – легион. Сочинители забыли, что художественное произведение требует душевной работа, аскезы.
При этом вот что досадно. Добротные стихи и проза преобладают в Крещатике, но совершенно теряются на фоне парада бездарностей. Спрашивается: зачем всё это редактору журнала Борису Марковскому, который сам – одаренный поэт? Для представительности? Тогда игра не стоила свеч.
Вот парадокс! Журнал, созданный с самыми благими намерениями, с самыми благородными предпосылками, без тени коррупции, наоборот, выстраданный самоотверженной работой редактора, воздвигнувшего этот монумент буквально на голом месте, журнал, в котором много настоящего, – производит самое неблагоприятное впечатление.
Его демократичность чрезмерна, его неразборчивость простирается до промискуитета. Перед нами самиздат в худшем своем проявлении. Говоря словами Ходасевича, храм русской словесности превращают в дом терпимости.
Так нужен ли Крещатик?
Прежде, чем ответить, приведем стихотворение москвича Игоря Болычева:
Эпоха кончилась, эпоха умерла.
Ты проводил ее под ручку до угла,
Небрежно бросил на прощание пока.
Кто ж мог подумать, что вот это – на века.
Ты не любил ее. За пошлую тоску,
За прядку потную, прилипшую к виску,
За туфли сбитые, за мучениц-княжон.
Ты был эстет, ты был пижон, ты был смешон.
Она ушла, и не осталось ничего.
Ни от тебя, ни от нее, ни от кого.
Пустые рамочки на выцветшей стене.
Свобода совести в бессовестной стране.
Перед нами не шедевр, а просто честная поэтическая работа, но как это много! Живой звук, сопряженный с мыслью и движением нравственного чувства, – всегда подарок, всегда рукопожатие. Могли эти стихи попасть в другой литературный журнал? Могли. В Москве дверей много; к какому-нибудь кружку Болычев да примыкает, где-то да свой. Но попали они в Крещатик, и благодарны мы Крещатику. Если они нигде прежде напечатаны не были, они могли не сохраниться (вообразим такое), – при этом не то чтобы мир рухнул бы, а всё же мы с вами были бы беднее.
Самиздат вообще дал гораздо меньше, чем принято думать. Его значение не в шедеврах, которых он принес с гулькин нос, а в живом демократическом осуществлении свободы слова. И – “свободы совести в бессовестной стране”. Времена сейчас на дворе в известном смысле не менее бессовестные, чем советские, и свободой стоит дорожить.
Что до шедевров, то с ними та трудность, что они видны не сразу и не каждому. Что если мы по небрежности, по неподготовленности – проглядели их в двадцати толстых книжках, выпущенных Марковским? Такое возможно. Тем самым и ответ получен. Крещатик – нужен.
Юрий Колкер