Стихи
Опубликовано в журнале Зарубежные записки, номер 1, 2005
рябь, рябь.
А по гребням и скалам —
туман, туман.
Проступает из воздуха
дождь-хлябь,
Да курится за мысом
гора-Шаман.
Где стеклом вулканическим
гладь вод,
Чёрным-чёрного зеркала
глубина,
Словно лоб запечатал мне
хлад-лёд,
А душа и не знает
о дне дна…
Переплыть, переплавиться
след в след
За алтайской наядою —
ждать, жить! —
В ту страну, где не ведома
власть лет,
И в двойном одиночестве
знать-быть…
Утро деревни.
С берега на Умреву
Тарской царевны
Тянется лугом фата,
А за туманом —
Вновь багрянится вода
Над атаманом.
И с Иртыша до Оби —
Тарой, Чулымом
Сколько назад ни греби
В неразделимом
Времени, сердце, огне
Вместе поныне —
В небе, в могиле, на дне,
В алой полыни,
В стане стальном Ермака,
В ставке Кучума…
Всех породнила река,
Родина, дума.
Вновь погружаемся, брат,
Дальный и вольный,
В перепелиный закат,
В пепел окольный.
Ржавеют листья, иней на ограде…
Лишь дрожь и мука желтых хризантем,
Как будто плач и просьба Христа ради.
Безотчий…
Отчего это со мной?
Песок серее самых серых буден.
Нам не уйти от жизни жестяной,
Не так ли, землячок Егор Прокудин?
Мир — без любви.
Сапожник — без сапог.
Эринии вопят как на эстраде…
Эвксинский Понт шумит, как римский полк
Периода военных демократий.
Был грозен, как Георгий-змееборец,
Но конь врага копытом не топтал,
Копье искало славы, а не правды.
И камень, прихотливо накренясь,
Стоял среди осколков Гермонассы,
Средь городка по имени Тамань,
На берегу полуденного моря
Во дворике музея…
Где-то здесь,
Неподалеку, ночевал поручик,
И так же слушал мерный шум воды
И запах йода на осклизлой гальке,
И древней тишины степную глушь…
Но тот поручик умер.
Был застрелен.
Давным-давно.
А кажется, вчера.
Зачем я вспомнил?
Жалость? Состраданье?
Нет, нет!
Он так хотел. Он все узнал
Столь рано, что не думал о протесте.
Протест ведь пустоте равновелик,
А он был полон жизни, вечной жизни,
Хотя слова о жизни той пусты…
Но есть деталь, что не дает покоя.
Там — в глубине музея, на стене,
Средь золотых монет Пантикопеи,
Лампадок, бус, ликивчиков, колец
И прочей бижутерии ахейской
Есть крестик. Я не видывал нигде
Подобного. Конец креста обломан.
Вершина же и левый луч — целы.
На них, в кругах, таинственные знаки
Их ведали чеканщик и монах,
И всякий раб крещенной Византии.
Но суть не в них.
Внизу креста — Христос.
Католики, воспевшие распятье,
И муки, и поруганную плоть,
И Божьей кровью полные стигматы,
Взроптали бы, увидя этот крест.
Здесь нет распятья. Иисус нисходит
С вершины мук в сияньи и любви,
Неся перед собой живые руки,
Как бы желая даровать хлеба.
За ним овал златого ореола…
Крест позади. Его не миновать,
Но он остался знаком пограничным:
Преодолей, шагни, переступи!
Иди за мной, иди и не противься.
Распятья нет, есть радости завет.
Так мне внушали древние монахи,
Носившие под рясой этот крест
Еще до русских лет Тмутаракани.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Молчат надгробья. А поручик спит,
Внимая Небу. Прах летит по ветру.
И лишь Геракл в порыве роковом
Не может отыскать достойной цели,
От подвига до подвига летит,
Пронзая ветер жалом копьевидным,
Не зная, что на траурном костре
Он в тунике отравленной истлеет
В жестоких корчах. Навсегда настигнут
Самим собой…
Недоставало душе.
Прожито, всё уже прожито,
В опорожнённом ковше —
Только слезинка заветная,
Долгой любови исток.
Где ж моя денежка медная?
Что ли опять на восток
Катит сиротской дорогою
В сторону щедрой зимы —
Меж алтарём и треногою,
Мимо сумы и тюрьмы.
Зной на вертел дня нанизав,
Лечь у речки,
Обнять собаку
И следить сильфид в небесах.
То бишь просто и без восторга,
Улыбаясь как пёс во сне,
Пить по милости Коопторга
Солнце медленное на дне,
Да, на донце литых посудин,
Что ласкает моя рука,
Не заботясь: причём тут Путин,
Педофилы и ГубЧеКа.
Петь, мурлыкать полубормотно,
Обормотом родных осин,
А у ног — перекатноводно
Речки каменный клавесин.
Заплутать в девяти блаженствах,
И не ведая — что к чему,
Узнавать соловья — по жесту
И по запаху — тлен и тьму.
Мир умён и сиюминутен.
Пёс мой спит.
Караван идёт.
А и вправду — причём тут Путин,
Соль
земли
Королевы
Мод.
Гласит молва.
Степи и звёзд сияющая сфера,
Ковыль-трава,
Пространство пожирающие кони,
Судьбы кудель,
И песня о прекрасном Аполлоне
У храма Дельф.
О, кто б ты ни был — ветреный хозяин
Златой стрелы,
Чей дух постиг эфир неосязаем,
Кто тело мглы,
Как трассером, поэзией пронзая,
Прошёл сквозь мир,
Чтобы живую музыку глотая,
Ахейских лир
Запели струны, скифии не помня,
Алтая вне!
Восстал чтобы другой, героям ровня,
Слепой вполне!..
______________
С тех пор летит стрела, летит, грохочет,
Грозя-свища!
Сверкает, чудодействует, пророчит,
Родню ища.