К 150-летию со дня рождения Верховного правителя
Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2025
Об авторе:
Андрей Юрьевич Митрофанов (род. в 1983 г.) — историк, работает в Санкт-Петербургской духовной академии. Основные публикации: «Император Андроник Комнин в поэзии Вольфрама фон Эшенбаха. Очерки по истории Ренессанса XII века» (СПб., 2022), «Время Анны Комниной» (СПб., 2021), «Император Алексей I Комнин и его стратегия» (СПб., 2020), «The Lord’s gift transformed into a tiger: A hypothesis regarding the fate of the Empress Theodora of Khazaria (705—711)» (Byzantinishe Zeitschrift (2023) 116 (1)), «La princesse Čičäk et le soi-disant imposteur Tiberius» (Byzantinische Zeitschrift (2024) 117 (1)). Также публикуется в журналах «Русско-Византийский вестник», «Христианское чтение», «Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях» и др. Лауреат премии митрополита Макария (Булгакова) в молодежной номинации за книгу «История церковных соборов в Италии в IV—V вв.» (М., 2006). Живет в С.-Петербурге.
Таков был вождь <…>, коему в древности было бы, несомненно, отведено место среди героев Плутарха.[1]
Контр-адмирал А. Д. Бубнов
Выдающийся офицер Российского императорского флота, участник Белой борьбы в Сибири и личный друг Александра Васильевича Колчака (1874—1920), контр-адмирал Михаил Иванович Смирнов (1880—1940), находясь в эмиграции, вспоминал о своем сослуживце: «Мы чувствовали в нем моральную силу, которой невозможно не повиноваться, чувствовали, что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать».[2] С этой точки зрения далеко не случайно, что биография адмирала А. В. Колчака, Верховного правителя России и лидера Белого движения, до сих пор привлекает пристальное внимание современных исследователей как зримый пример служения Отечеству. Несмотря на активную работу специалистов, занимающихся биографией Колчака, некоторые этапы его военной службы и политической деятельности нуждаются в более пристальном внимании и осмыслении. Одним из таких этапов, без сомнения, является участие Колчака в Русско-японской войне 1904—1905 годов и его роль в обороне Порт-Артура. Пожалуй, наиболее серьезное исследование боевой работы Колчака в Порт-Артуре было проведено в монографии П. Н. Зырянова[3], но некоторые источники, проливающие свет на деятельность Колчака в Порт-Артуре, в работе этого автора использованы не были. В то же время от его внимания ускользнул целый ряд особенностей, составляющих психологический портрет Колчака в Порт-Артуре. В данной публикации мы хотели бы вновь кратко осветить деятельность Колчака в период обороны Порт-Артура и рассмотреть некоторые штрихи, имеющие значение для понимания личности Колчака как полярного исследователя и боевого офицера.
Источники, позволяющие решить поставленную задачу, можно разделить на три группы. К первой группе, безусловно, относятся служебные документы, например послужной список Александра Васильевича, сделанные им представления к наградам нижних чинов, которые позволяют представить его участие в обороне Порт-Артура на тактическом уровне. Во вторую группу следует объединить многочисленные источники дневникового и мемуарного характера, оставленные самим Колчаком и его сослуживцами, которые способствуют изучению оперативной обстановки, сложившейся вокруг Порт-Артура в период осады, а также психологического состояния защитников крепости. Наконец, третью группу составляют подробные описания обороны Порт-Артура, составленные Морским генеральным штабом и Генеральным штабом сухопутной армии post factum, после войны, на основании корабельных журналов, рапортов и иных синхронных штабных документов, позволяющих понять стратегическое значение обороны Порт-Артура в период борьбы с Японией.
Первая война будущего адмирала интерпретируется в современной историографии в качестве своеобразной «нулевой» мировой войны, имевшей глобальные международные последствия.[4] Действительно, в конце XIX века интересы великих держав столкнулись на Дальнем Востоке, и это столкновение привело к большой войне между Россией и Японией. Эта война велась при помощи новейших технических достижений: на поле боя применялись пулеметы и скорострельная артиллерия, на море впервые серьезно заявили о себе миноносцы и подводные лодки. Причем воевали между собой будущие союзники по Великой (Первой мировой) войне 1914—1918 годов, за спиной Японии стояла Британская империя, а Россия, увязая в Маньчжурии, невольно действовала в соответствии с чаяниями германской дипломатии. Поражение России в войне с Японией, в первую очередь гибель большей части флота, подорвало международный авторитет империи, что открыло дорогу амбициям Центральных держав на Балканах и во многом предопределило неизбежность Великой войны 1914—1918 годов. Вместе с тем поражение России в войне с Японией во многом спровоцировало кровавые события Первой русской революции 1905—1907 годов, которые особенно зловещим образом отозвались в жизни Российского императорского флота и впоследствии рассматривались многими современниками как грозное предзнаменование грядущей катастрофы империи в 1917 году.[5]
Разумеется, роль молодого лейтенанта флота Александра Колчака в разгоравшейся борьбе с Японией не могла выходить за рамки роли строевого офицера. К январю 1904 года Колчак был уже широко известен в научных кругах в качестве исследователя Арктики и организатора спасательной операции по поискам пропавшей партии (группы) барона Эдуарда Васильевича фон Толля (1858—1902), но он еще не имел боевого опыта. Вскоре после окончания в 1894 году Морского кадетского корпуса мичман Колчак отправился в дальнее плавание на Тихий океан, где служил на крейсере «Рюрик» и на парусно-винтовом клипере «Крейсер» (в 1897—1898 годах). На Тихом океане молодой офицер серьезно увлекся океанологией, исследовал течения Японского и Желтого морей и публиковал научные статьи в «Записках по гидрографии». Уже в этот период он мечтал об участии в изучении и освоении Арктики и Антарктики. В 1899 году Колчак, недавно произведенный в чин лейтенанта (6 декабря 1898 года), прибыл в Кронштадт и просил адмирала Степана Осиповича Макарова (1848—1904) разрешить ему принять участие в арктической экспедиции на ледоколе «Ермак». Но команда «Ермака» была уже укомплектована, и ледокол ушел в Арктику без Колчака. Именно тогда, в сентябре 1899 года, молодой лейтенант познакомился в Петербурге с известным полярным исследователем бароном Толлем, который готовился к экспедиции по Северному морскому пути из Кронштадта во Владивосток и жаждал открыть легендарную Землю Санникова. Однако Толль не пригласил Колчака в свою экспедицию, а вскоре лейтенант был назначен на броненосец «Петропавловск», уходивший на Дальний Восток. Рутина повседневной службы казалась Колчаку невероятно скучной. В 1900 году им овладело авантюрное стремление отправиться в Южную Африку на Англо-бурскую войну, воевать в Трансваале на стороне буров.[6] Впрочем, это стремление Колчак очень быстро преодолел, получив во время стоянки «Петропавловска» в греческом порту Пирей приглашение от Императорской академии наук присоединиться наконец к чаемой арктической экспедиции.[7] Колчак вернулся в Петербург, занимался астрономией на научной станции в Павловске, посетил Норвегию, где консультировался у выдающегося норвежского полярника Фритьофа Нансена (1861—1930). Ради своей научной мечты талантливый офицер готов был пожертвовать житейской стабильностью, военной карьерой и пресловутым цензом. Он вышел в запас и предпочел рисковать жизнью в Ледовитом океане, сперва на борту исследовательской шхуны «Заря» у берегов Таймыра, затем на вельботе в поисках пропавшей партии Толля на затерянном во льдах острове Беннетта.[8] Полярные экспедиции увлекали Колчака. Он предпочитал служение науке обустройству личного благополучия и дважды откладывал свадьбу со своей невестой Софьей Федоровной Омировой (1876—1956), которая в конце 1903 года совершила путешествие за полярный круг и ожидала возвращения жениха из экспедиции к острову Беннетта на берегу Северного Ледовитого океана. Через три года по итогам двух полярных экспедиций лейтенант Колчак был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени, был избран действительным членом Императорского Русского географического общества и получил высшую награду Русского географического общества — Большую Константиновскую золотую медаль. А. В. Колчак стал четвертым из полярных путешественников, получивших эту почетную награду; до него этой медали были удостоены лишь три знаменитых полярных исследователя: Фритьоф Нансен, Нильс Норденшельд (1832—1901) и капитан Николай Данилович Юргенс (1847—1898).
Начало войны вырвало Колчака из сферы научных океанологических исследований. Молодой лейтенант, только что вернувшийся из спасательной экспедиции к берегам острова Беннетта в Иркутск, отсылает в Петербург все научные материалы и принимает решение отправиться на фронт. Уже 28 января 1904 года[9], узнав о нападении на Порт-Артур, Колчак телеграфирует из Иркутска в Петербург знаменитые строки: «Иду на войну из Иркутска. Документы и отчеты высылаю из Иркутска. Если есть распоряжения, телеграфируйте срочно. Оленин остается для окончания дел и отправки коллекций. Поспешите переводом денег. Колчак».[10] В Иркутске Колчак долго не задержался. Как уже отмечалось, он привык жертвовать личным благополучием во имя высокой идеи. Теперь молодого лейтенанта вновь звала военная служба, служение Отечеству в начинавшейся войне с внешним врагом.
Но что же происходило в это время на Дальнем Востоке? Перед нападением на Порт-Артур японское командование знало (благодаря англичанам) о присутствии в Средиземном море отряда кораблей под командованием контр-адмирала Андрея Андреевича Вирениуса (1850—1919) в составе эскадренного броненосца «Ослябя», крейсеров «Дмитрий Донской», «Алмаз», «Аврора», эскадренных миноносцев «Буйный», «Блестящий», «Быстрый», «Безупречный», «Бедовый», «Бодрый» и «Бравый», миноносцев № 212, № 213, № 221 и № 222. Японцы намеревались начать боевые действия до подхода этого отряда в Тихий океан. Впрочем, после начала войны отряд Вирениуса был отозван на Балтику, и входившие в этот отряд корабли до мая 1905 года в боевых действиях участия не принимали. В ночь на 27 января 1904 года японская эскадра под командованием адмирала маркиза Того Хэйхатиро (1848—1934) атаковала русский флот 1-й эскадры Тихого океана на внешнем рейде Порт-Артура — незамерзающего порта в Желтом море, арендованного в 1898 году русским правительством у Маньчжурской империи (Китая).[11] Еще 26 января около 17:05 часов на мачте броненосца «Микаса» (капитан 1-го ранга Идзити Хикодзиро), флагмане адмирала Того, был поднят сигнал «Идите в атаку». 1-й, 2-й и 3-й отряды японских миноносцев (10 кораблей) пошли на Порт-Артур, 4-й и 5-й отряды (8 кораблей) направились к заливу Талиенван, где находился небольшой порт Дальний (Далянь). Русские корабли стояли на внешнем рейде Порт-Артура в четыре линии: эскадренные броненосцы «Полтава», «Победа» и «Диана» грузили уголь, дежурство по эскадре несли эскадренный броненосец «Ретвизан» и бронепалубный крейсер 1-го ранга «Паллада», в дозоре были миноносцы «Бесстрашный» и «Расторопный». Впоследствии Колчак вспоминал: «Наша эскадра стояла так, чтобы быть утопленной без остатка…»[12]
Русские моряки заметили силуэты японских миноносцев и успели открыть интенсивный огонь из корабельных орудий. В 23:35 «Ретвизан» получил попадание торпеды, вскоре повреждения от торпед получили «Паллада» и эскадренный броненосец «Цесаревич». Но японские миноносцы утратили фактор внезапности и ушли в открытое море, взяв курс на корейский порт Чемульпо. Утром 27 января 1904 года к Порт-Артуру подошли основные силы адмирала Того из 6 броненосцев и 9 крейсеров. В 11:05 с «Микасы» был дан сигнальный выстрел, и начался бой. Русские броненосцы стали разворачиваться в линию и к 11:20 открыли огонь по японским кораблям из бортовых орудий. Между кораблями завязалась артиллерийская дуэль. С 11:30 в бою приняли также участие русские береговые батареи Порт-Артура (№ 7, 9, 13, 15, 17, 18 и «Артиллерийская»). В 11:45 адмирал Того, не добившись успеха, отдал приказ об отступлении. В ходе боя получили повреждения броненосцы «Победа», «Полтава», «Петропавловск» и крейсеры «Аскольд», «Баян» и «Новик». У японцев были повреждены «Микаса», «Фудзи», «Сикисима», «Хацусе» и «Ивате». Итогом боя стала тактическая победа русского флота: японские корабли не смогли потопить ни одного русского корабля и отступили. Но русское командование не сумело воспользоваться этим успехом. Командующий 1-й Тихоокеанской эскадрой (эскадрой Порт-Артура) адмирал Оскар Викторович Старк (1846—1928) не проявил никакой инициативы и не попытался организовать активные действия флота в Желтом море в тот период, пока японцы еще не начали высадку сухопутных войск на Ляодунском полуострове.
Нападение японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре послужило началом войны России с Японией. Наместник императора Николая II (прав. 1894—1917) на Дальнем Востоке адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843—1917) сразу объявил Порт-Артур, Владивосток, Приморскую и Квантунскую области, а также район КВЖД на военном положении. На следующий день, 28 января 1904 года, в день отправления Колчаком телеграммы из Иркутска, Николай II объявил мобилизацию войск Сибирского военного округа с 2 февраля 1904 года.[13]
В конце февраля 1904 года адмирал Старк был снят с должности командующего 1-й Тихоокеанской эскадрой, действовавшей на рейде Порт-Артура. Новым командующим был назначен адмирал С. О. Макаров, выдающийся мореплаватель и исследователь, герой Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, в распоряжение которого и прибыл лейтенант Колчак. Назначение адмирала Макарова быстро изменило характер борьбы: Макаров проявлял инициативу, выводил корабли эскадры в открытое море, где они вели успешные бои против японских кораблей.[14] Японский адмирал Того готовился к длительному противостоянию и уже оборудовал базу для ремонта своих кораблей на островах Эллиот в Желтом море, недалеко от побережья Ляодунского полуострова.
Спустя две недели после венчания со своей невестой Софьей Омировой в Михаило-Архангельской Харлампиевской церкви Иркутска, 18 марта 1904 года, Колчак приехал в осажденный японцами Порт-Артур вместе с товарищем по полярной экспедиции на остров Беннетта, боцманом Никифором Алексеевичем Бегичевым (1874—1927), который спас Колчака во время этой экспедиции от неминуемой гибели. Впоследствии Бегичев вспоминал об этом: «Я шел передом, увидел впереди трещину, с разбегу перепрыгнул ее. Колчак тоже разбежался и прыгнул, но попал прямо в середину трещины и скрылся под водой. Я бросился к нему, но его не было видно. Потом показалась его ветряная рубашка, я схватил его за нее и вытащил на лед. Он совершенно потерялся. Но это было недостаточно. Под ним опять подломился лед, и он совершенно погрузился в воду и стал тонуть. Я быстро схватил его за голову… вытащил еле живого на лед и осторожно перенес… к берегу. Положил на камни и стал звать Инькова, который стоит возле трещины и кричит: „Утонул, утонул!“ — совершенно растерялся. Я крикнул ему: „Перестань орать, иди ко мне!“ Мы сняли с Колчака сапоги и всю одежду. Потом я снял с себя егерское белье и стал одевать на Колчака. Оказалось, он еще живой. Я закурил трубку и дал ему. Он пришел в себя. Я стал ему говорить, что может он с Иньковым вернется назад в палатку, и я один пойду. Он сказал: „Я от тебя не отстану, тоже пойду с тобой“. Я пошел по камням, где были крутые подъемы и спуски. Он совершенно согрелся и благодарил меня, сказал, что в жизни никогда этого случая не забудет…»[15] Падение в ледяную арктическую воду серьезно подорвало здоровье Александра Васильевича и наложило отпечаток на его дальнейшую службу. К этой теме мы еще вернемся. Позднее, в Иркутске, Бегичев — простой боцман — был приглашен Колчаком на свадьбу в качестве шафера. После прибытия в Порт-Артур полярники представились адмиралу Макарову, после чего 20 марта Колчак получил назначение вахтенным офицером на крейсер 1-го ранга «Аскольд» (фактически командир — капитан 1-го ранга Константин Алексеевич Грамматчиков (1856—1913?)), а Бегичев — боцманом на миноносец «Бесшумный».
С этого момента началось для Колчака тяжелое моральное испытание. На бронепалубном крейсере «Аскольд» держал свой флаг младший флагман эскадры капитан 1-го ранга (с июля 1904 года контр-адмирал) Николай Карлович Рейценштейн (1854—1916). Это обстоятельство вносило определенное напряжение в обычный распорядок службы на корабле. Участник обороны Порт-Артура, контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин (1869—1950) (позднее в Белой борьбе в рядах СЗА[16]) уже в эмиграции оставил довольно беспристрастные воспоминания об этом периоде службы Александра Васильевича: «Колчака обвиняли в жестокости. Был ли Колчак жесток? Он был бешено вспыльчив. „Чертушка!“ — говорил о нем Бахирев. Из песни слова не выкинешь! Молодым офицером, на „Аскольде“, Колчак действительно жестоко дрался, и его принуждены были останавливать начальники и сослуживцы. В баллотировочной комиссии ст<арший> офицер „Аскольда“ Теше возражал против производства Колчака и положил ему черный шар, ставя ему в вину жестокое обращение с командой. Но комиссия не согласилась забаллотировать выдающегося офицера, хорошо известного флоту по Порт-Артуру. Увы! Даже после Русско-японской войны, когда на кулачную расправу было обращено строгое внимание, все-таки бывали случаи, когда она имела место и некоторые „бесславили сгоряча свою воинственную руку презренной палкой палача“. Но это уже были злоупотребления, тщательно искореняемые».[17] Сам Пилкин служил в Порт-Артуре на броненосце «Цесаревич», был ранен и прорвался вместе со своим кораблем в Циндао в конце июля 1904 года после боя в Желтом море. Теоретически Пилкин мог познакомиться с ненормальной обстановкой на «Аскольде» лишь в период с марта по июль 1904 года, при этом Колчак прослужил на «Аскольде» только месяц, с конца марта до конца апреля. И хотя офицеры 1-й Тихоокеанской эскадры, безусловно, между собой общались, весьма сомнительно, чтобы у лейтенанта Пилкина были причины и время наводить точные справки о поведении и обстоятельствах службы лейтенанта Колчака, находившегося на другом корабле. Известно, что Пилкин вел дневник на протяжении долгих лет флотской службы, но, характеризуя Колчака, он ссылается в своем очерке не столько на личные впечатления от общения с ним или с его сослуживцами в Порт-Артуре, сколько на позднейшие отзывы о Колчаке старшего офицера «Аскольда» капитана 2-го ранга (впоследствии контр-адмирала) Льва Карловича Теше (1863 — после 1917) и вице-адмирала Михаила Коронатовича Бахирева (1868—1920) (позднее расстрелянного большевиками, точнее сотрудниками ПетроЧК, в Петрограде 16 января 1920 года), причем Бахирева связывали с Колчаком дружеские отношения.
Что касается Теше, этот офицер действительно мог недолюбливать Колчака за слишком независимый характер. Лейтенант Бахирев на «Аскольде» не служил и являлся в Порт-Артуре командиром миноносца «Смелый». К этому времени он был уже опытным офицером и георгиевским кавалером, награжденным орденом Святого Георгия 4-й степени в 1900 году за участие в подавлении восстания «боксеров». На своем корабле Бахирев принимал участие в знаменитой разведке в ночь с 30 на 31 марта 1904 года в Желтом море, которая закончилась достаточно трагически. Японские крейсеры и миноносцы заметили и атаковали отставший миноносец «Страшный» капитана 2-го ранга Константина Константиновича Юрасовского. «Страшный» принял неравный бой, в ходе которого погибли командир корабля и инженер-механик Павел Михайлович Дмитриев (1872—1904). После гибели Юрасовского командование «Страшным» принял на себя лейтенант Ермий Александрович Малеев (1877—1904), ушедший на дно вместе с миноносцем, который так и не спустил Андреевского флага. Во время упорного боя «Смелый» попытался оказать «Страшному» помощь, но, после того как японские корабли открыли по нему огонь, лейтенант Бахирев не принял боя и ушел в Порт-Артур. Впоследствии Бахирев утверждал, что к моменту отхода «Смелого» «Страшный» был уже потоплен, что не соответствовало действительности.[18] Единственным кораблем, который предпринял самоотверженную попытку спасти гибнущий «Страшный» огнем и маневром, был крейсер 1-го ранга «Баян» под командованием доблестного капитана 1-го ранга Роберта Николаевича Вирена (1856—1917) (позднее убитого революционными матросами в Кронштадте 1 марта 1917 года). Но «Баян» подошел к месту боя «Страшного» слишком поздно и успел подобрать из воды лишь нескольких членов экипажа.[19]
Впрочем, никто из знавших Бахирева сослуживцев никогда бы не посмел упрекнуть его в трусости. В ночь на 20 декабря 1904 года, накануне сдачи Порт-Артура, Бахирев на миноносце «Смелый» прорвал японскую блокаду и ушел в Циндао, где миноносец был интернирован и таким образом избежал капитуляции. «Михаил Коронатович был умный, простой и добрый человек. Михаил Петрович Лазарев говорил о Нахимове: „Чист сердцем и любит море“.
То же можно было сказать и о Бахиреве: чист сердцем и любит море», — писал о Бахиреве контр-адмирал Пилкин.[20] Сослуживцы оставили довольно подробные воспоминания об адмирале Бахиреве, из которых складывается впечатление, что этот, безусловно, талантливый и доблестный офицер обладал своеобразной харизмой, любил выпить, часто становился притчей во языцех и источником различных анекдотов.[21] Можно предположить, что в характеристике Колчака, данной Бахиревым и пересказанной Пилкиным, присутствовала известная доля драматизма и преувеличения. Кроме того, по свидетельству Пилкина, Бахирев и сам периодически прибегал к «кулачной расправе»: «Михаилу Коронатовичу Бахиреву случалось также давать тумака. Но это были не жесткие тумаки, и команда зла Бахиреву не помнила. Во время революции был на „Рюрике“, которым прежде командовал Бахирев, митинг. Обсуждался вопрос, послать ли бывшему командиру приветствие по случаю годовщины боя, который имел адмирал Бахирев с немецкими крейсерами. Команда собралась на шканцах, а младший унтер-офицер Пастухов, лидер команды, левый соц<иалист> революционер, умный, хитрый, ловкий, интриган, добровольно вернувшийся после революции с каторги, специально для агитации, стоя в кругу команды, держал горячую речь. „Кулаки товарища Бахирева, — говорил Пастухов, — не раз по моей спине гуляли, но я вотирую послать приветствие“. Приветствие при общем одобрении было послано. На крейсере „Адмирал Макаров“ в бригаде, которой командовал адмирал Бахирев, при опросе им претензий, матрос заявил жалобу на командира за то, что тот его ударил. Бахирев протестовал командира, капитана 1 ранга Плена (капитан 1-го ранга Павел Михайлович Плен (1875—1918), расстрелянный большевиками, точнее сотрудниками ПетроЧК, в Петрограде 13 декабря 1918 г. — А. М.), хотя любил и ценил его, и потребовал его списания. „Не за то, — сказал он, — что Вы ударили матроса, а потому, что он показал на Вас претензию“. Мысль ясная и понятная».[22]
Свидетельства, приведенные выше, подтверждают печальный факт, о котором неоднократно писали различные современники. Рукоприкладство на флоте существовало и провоцировало конфликтные отношения между офицерами и матросами, которые периодически возникали на кораблях, особенно на больших кораблях 1-го ранга, в эту эпоху.[23] Драки на кораблях дискредитировали флот в глазах офицеров сухопутной армии, особенно пехоты, где рукоприкладство беспощадно искоренялось со времен реформ генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича Милютина (1816—1912).[24] Участник Русско-японской войны генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин (1872—1947) подчеркивал, что размаху революционных беспорядков в прифронтовой полосе Маньчжурской армии в 1905 году способствовали не всегда здоровые отношения между офицерами и нижними чинами, «особенно во флоте».[25] В значительной степени эти нездоровые отношения были связаны с тем, что интенсивное техническое развитие флота в последние десятилетия XIX века провело резкую психологическую грань между старыми моряками патриархальной эпохи парусных кораблей и моряками новой эры — эры броненосцев. Теперь многие матросы превращались за семь лет флотской службы из малограмотных крестьянских парней в технически образованных полуинтеллигентов, выпадали из привычной социальной среды, начинали ощущать интеллектуальное превосходство над ней, но при этом не могли преодолеть культурную пропасть, отделявшую их от собственных офицеров. В то время как морские офицеры, преимущественно потомственные дворяне (до 1914 года), были отделены от матросов не только служебной, но и культурной преградой, матросы, достигшие определенного уровня развития, начинали ощущать себя париями. Подобное ощущение усугублялось тем, что, в отличие от сухопутной армии, на флоте доступ нижним чинам к производству в строевые офицеры был закрыт.[26] Одаренный матрос, оставшийся на сверхсрочную службу, по прошествии длительного времени мог стать кондуктором и рассчитывать на производство в так называемые «ластовые офицеры», то есть на чин подпоручика по Адмиралтейству. Такие офицеры из кондукторов, как правило, коротали свой век на берегу, в портах, на второстепенных должностях и рассматривались строевыми флотскими офицерами наравне с приписанными к экипажам сухопутными офицерами как «черная кость».[27] Правда, с 1851 года существовал еще один путь к достижению строевого офицерского чина на флоте. Мечтающий стать морским офицером, но не обладающий возможностями для поступления в Морской корпус юноша мог поступить на действительную службу как юнкер флота, но для этого необходимо было иметь как минимум высшее образование.
Жесткая субординация часто приводила к недовольству матросов своими офицерами и к неповиновению: матросы держались особняком, сбивались в стаи, конфликтовали на берегу с солдатами и офицерами сухопутных частей, увлекались революционной пропагандой.[28] Драки между матросами и морскими офицерами, к сожалению, тоже имели место, причем порой жертвами взаимного рукоприкладства становились не только матросы, но и офицеры. Прапорщик Алексей Павлович Чегодаев-Саконский (1875—1949), офицер крейсера «Алмаз» 2-й Тихоокеанской эскадры и автор известного дневника, в записи от 24 января 1905 года сообщает о характерном эпизоде, случившемся во время стоянки эскадры адмирала Зиновия Петровича Рожественского (1848—1909) на Мадагаскаре: «Сообщение с берегом разрешается только до полудня. Для отправки шлюпок после этого времени требуется разрешение адмирала. Эта мера вызвана дурным поведением офицеров на берегу. Какого-то прапорщика матрос ударил по лицу. Этот факт вызвал громогласный приказ адмирала, в котором говорилось об офицере, „битом по морде“. Быть может, офицер, позволивший себя ударить, и не достоин звания офицерского, но крутое выражение в данном случае многими ставилось адмиралу в вину, к тому же прапорщик не был так виноват, как думал Рожественский».[29] Контр-адмирал Пилкин в очерке, посвященном вице-адмиралу Бахиреву, вспоминает: «А Кази (контр-адмирал Александр Ильич Кази (1841—1918). — А. М.) был прямо зверь. Мне пришлось видеть во Владивостоке, в 1892 г., матроса-заику с изуродованным какими-то подтеками лицом. „Что это с тобой?“ — „Был вестовым и ко-ко-командир рас-рас-рассердился и вылил горячий кофейник на голову“. Командир — Кази!»[30] Подобные эксцессы, обусловленные социально-психологическим обликом Российского императорского флота в эту эпоху, безусловно, негативно влияли даже на такого интеллектуала-идеалиста, ученого моряка, полярного исследователя и поклонника Бисмарка, каким являлся, по отзывам современников, лейтенант Колчак.[31] Значительно позднее, уже в период Гражданской войны, люди, знавшие Колчака лично, отмечали, что отличительной чертой адмирала была повышенная нервность, которая, по-видимому, проявлялась описанным образом уже в Порт-Артуре, на борту крейсера «Аскольд». Например, Генерального штаба генерал-лейтенант барон Алексей Павлович фон Будберг (1869—1945) в записи от 30 апреля 1919 года так описывает свою первую встречу с Колчаком: «Являлся верховному правителю; в Харбине я его ни разу не видал, знал о нем только по рассказам и внутренне был против него предубежден. Вынес симпатичное впечатление: несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой; напротив — озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего — вот то, что дало мне наше первое свидание для его характеристики».[32] С медицинской точки зрения отмечаемая мемуаристами нервность Колчака была следствием термической травмы, полученной во время полярной экспедиции на остров Беннетта. Провалившийся в ледяную воду Колчак, чудом спасенный Бегичевым, испытал термический шок и затем, в условиях продолжающейся экспедиции, был лишен необходимой медицинской помощи. Это обстоятельство серьезно подорвало его здоровье и способствовало развитию невроза, который, безусловно, играл роль в сложных взаимоотношениях Колчака с командой «Аскольда».
«С годами, продвигаясь по службе, Колчаку пришлось занимать посты, где уже не приходилось „брататься“, но репутация жестокости прилипла к Колчаку. „Александр Васильевич, — писал ему заведовавший службой связи адмирал Непенин (вице-адмирал Адриан Иванович Непенин (1871—1917), убитый революционными матросами в Гельсингфорсе 4 марта 1917 года. — А. М.), — ты опять задумал какую-то операцию. Вспомни, какие праздничные дни стоят! Крови захотелось? Так я пришлю тебе барана, зарежь его на шканцах“. Но на островах Бенетта, на которые высадился Колчак в поисках пропавшего путешественника, барона Толя, звери и птицы, никогда не видавшие человека, доверчиво окружали людей, не обнаруживая ни малейшей боязни. Примитивные спутники Колчака кинулись к оружию, но „кровавый Колчак“, как его прозвали впоследствии „товарищи“, запретил убийство на островах Бенетта, невинная кровь не была пролита. Но из песни слова не выкинешь…» — размышлял впоследствии контр-адмирал Пилкин.[33]
В определенной степени описанное поведение Колчака на «Аскольде» было вызвано его глубокой неудовлетворенностью тем положением, которое он занял на 1-й Тихоокеанской эскадре. В 1920 году, находясь в красном плену, Колчак вспоминал: «Прибывши в Порт-Артур, я явился к адмиралу Макарову, которого просил о назначении меня на более активную деятельность. Он меня назначал на крейсер „Аскольд“, так как, по его мнению, мне нужно было немного отдохнуть, пожить в человеческой обстановке на большом судне. Я просил назначить меня на миноносец; он упорно не хотел назначить меня на минные суда».[34] Очевидно, что Макаров как опытный флотоводец не вполне доверял молодому лейтенанту, уже знаменитому на научном поприще, но еще не имевшему боевого опыта, и это обстоятельство действовало на Колчака угнетающим образом, провоцировало депрессию, которая и создавала лейтенанту сложности в отношениях с командой «Аскольда». Как свидетельствуют фотографии периода полярных экспедиций, в Арктике Колчак носил усы и бороду, приобрел облик закаленного в полярных льдах «морского волка», ученика Нансена; молодой офицер мечтал продолжать свои исследования в Южном Ледовитом океане, хотел идти по стопам адмиралов Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена (1778—1852) и Михаила Петровича Лазарева (1788—1851).[35] Вместо этого на борту «Аскольда» герой Арктики и спасатель превращался в одного из многих рядовых исполнителей воли капитана корабля, к тому же только начинавшего боевую службу, и это обстоятельство угнетало его деятельную и страстную натуру. Современный историк П. Н. Зырянов предполагает, что Макаров подозревал в Колчаке прыткого лейтенанта — карьериста, который перешел ему дорогу в период подготовки спасательной экспедиции для поисков барона Толля. Заслуженный флотоводец не всегда верно оценивал людей, поэтому и мешал продвижению Колчака по службе.[36] К сожалению, в нашем распоряжении не так много документов, которые позволяли бы глубже исследовать причины недоверия старого адмирала к молодому лейтенанту. Тем не менее спустя много лет, в 1918 году, Колчак нашел в себе силы переступить через обиды минувших лет и писал, что считает именно Макарова «своим учителем как в военном деле, так и в области научных работ».[37]
Две недели спустя после прибытия Колчака, 31 марта 1904 года, адмирал Макаров погиб на борту эскадренного броненосца «Петропавловск», подорвавшегося на мине во время боевого выхода в море. Вместе с адмиралом Макаровым погиб весь его штаб, художник Василий Васильевич Верещагин (1842—1904), корабельный священник иеромонах Алексий (Раевский) и 635 членов экипажа.[38] Офицер эскадренного броненосца «Полтава», мичман Иван Иванович Ренгартен (1883—1920) вспоминает: «Вдруг впереди нас грянул страшный взрыв. Я перегнулся через поручни у башни, и сердце у меня так и упало. Этой ужасной картины я никогда в жизни не забуду. Под правой скулой „Петропавловска“ взорвалась мина, он сразу накренился и стал уходить носом в воду, над местом взрыва выкинуло громадное пламя и целую тучу дыма. После этого взрыва было слышно еще несколько, то взрывались котлы и зарядные отделения мин. Палуба мгновенно была объята пламенем. Трубы и мачты сразу куда-то исчезли, корма выскочила из воды, винт левой машины заработал в воздухе, люди падали кучами, многие падали в винт, и их размалывало на наших глазах. „Петропавловск“ погружался быстро — через 2 минуты после взрыва его уже совершенно не было видно».[39] Председатель комиссии по расследованию гибели броненосца «Петропавловск», командир эскадренного броненосца «Ретвизан» капитан 1-го ранга (впоследствии контр-адмирал) Эдуард Николаевич Щенснович (1852—1910) свидетельствовал: «Расследование установило, что „Петропавловск“ погиб от почти одновременного взрыва нескольких мин, поставленных ночью с 30 на 31 марта неприятелем на рейде Порт-Артура. Эта работа неприятеля была видна с дозорного крейсера „Диана“, стоявшего в проходе; командир крейсера доложил адмиралу. Адмирал, бывший всю ночь на крейсере и спавший в каюте в кресле, не раздеваясь, вышел наверх и сказав, что он не видит ничего, не разрешил не только стрелять, но и использовать прожектора, чтобы рассмотреть, что делается на рейде».[40]
О гибели «Петропавловска» 31 марта 1904 года Колчак в 1920 году писал: «На этом „Аскольде“ я пробыл до гибели адмирала Макарова, которая произошла на моих глазах 31 марта».[41] Само по себе выражение Колчака «на этом „Аскольде“», бесспорно, отражает его негативные воспоминания о первом периоде службы в Порт-Артуре, которые сопровождали адмирала на протяжении всей жизни и не покидали даже в плену у красных. После катастрофы чудом удалось вытащить из воды раненого капитана «Петропавловска» капитана 1-го ранга Николая Матвеевича Яковлева (1856—1919) (впоследствии взятого в заложники и расстрелянного большевиками Орловской ЧК в сентябре 1919 года) и великого князя Кирилла Владимировича (1876—1938), служившего в штабе Макарова.
Участница Англо-бурской и Русско-японской войн, сестра милосердия Ольга Аполлоновна фон Баумгартен отмечала, что, по словам спасенных моряков «Петропавловска», адмиралу оторвало голову обломком броненосца.[42] По-видимому, Макаров запретил стрелять ночью по японским миноносцам, ставившим злополучные мины, опасаясь открыть огонь по своим миноносцам, которые должны были вернуться из разведки. В их числе были упомянутые миноносцы «Смелый» лейтенанта Бахирева и «Страшный» лейтенанта Юрасовского, принявший наутро неравный бой и погибший почти со всем экипажем. После гибели «Петропавловска» командование эскадрой перешло к контр-адмиралу князю Павлу Петровичу Ухтомскому (1848—1910), но отступление на рейд Порт-Артура приобрело беспорядочный характер: русские моряки предполагали, что «Петропавловск» был потоплен японскими подводными лодками и открывали огонь по воде, где многим уже мерещились воображаемые перископы. При отступлении на мину наскочил броненосец «Победа», сумевший, несмотря на повреждения, дойти до рейда. На «Петропавловске» погиб друг Колчака — лейтенант Георгий Владимирович Дукельский по прозвищу Маленький Фаррагут, исполнявший должность флаг-офицера адмирала Макарова.[43]
После гибели Макарова командующим 1-й Тихоокеанской эскадрой был назначен вице-адмирал Николай Илларионович Скрыдлов (1844—1918), но он застрял во Владивостоке. Через три дня после катастрофы «Петропавловска» в Порт-Артур прибыл наместник императора Николая II на Дальнем Востоке, адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843—1917), возглавлявший эскадру до 22 апреля 1904 года. В этот период, 19 апреля 1904 года, Колчак был наконец назначен исполняющим должность артиллерийского офицера на минном транспорте «Амур».[44] Адмирал Алексеев, находясь на канонерской лодке «Отважный», непосредственно руководил успешными действиями 1-й Тихоокеанской эскадры по отражению третьей по счету атаки 10 японских брандеров, пытавшихся заблокировать фарватер, соединявший внешний и внутренний рейды Порт-Артура. За этот бой наместник был впоследствии награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Колчак принял участие в этом бою, так же как и во многих последующих операциях.[45] После очевидного успеха адмирал Алексеев принял решение не выводить эскадру за пределы рейда, желая ввести в заблуждение адмирала Того и уверить его в успехе операции по блокированию фарватера. Это решение оказалось ошибочным, ибо Того, поверив в успех своих брандеров, приказал начать переброску сухопутных японских войск на Ляодунский полуостров, возле Бидзыво. Алексеев немедленно выехал во Владивосток, назначив командующим своего начальника штаба контр-адмирала Вильгельма Карловича Витгефта (1847—1904). За день до отъезда, 21 апреля, Алексеев назначил лейтенанта Колчака командиром эскадренного миноносца «Сердитый».[46] Историк П. Н. Зырянов, ссылаясь на воспоминания вице-адмирала Дмитрия Всеволодовича Ненюкова (1869—1929) во ВСЮР[47], высказывает предположение, что назначение на «Сердитый» — миноносец второго отряда, имевший определенные технические дефекты, — было еще одним большим разочарованием Колчака. В период обороны Порт-Артура лейтенант Ненюков служил на броненосце «Цесаревич» старшим артиллерийским офицером. Он вспоминал, что видел Колчака постоянно в мрачном настроении. «Тем не менее Колчак прекрасно командовал миноносцем и оказал большую пользу делу защиты Порт-Артура», — писал впоследствии Ненюков.[48]
Новый командующий не проявлял инициативы до окончания ремонта эскадры: корабли находились бóльшую часть времени на внешнем рейде Порт-Артура, а борьба против японского флота свелась теперь к постановкам минных заграждений в прибрежных водах. В результате в конце апреля 1904 года японцы смогли завершить переправу частей 2-й армии генерала Оку Ясуката (1847—1930) на Ляодунский полуостров и начали осаду Порт-Артура с суши (последний состав со снарядами прибыл в Порт-Артур с «большой земли» 25 апреля).[49] Все это действовало на Колчака удручающим образом. Историк А. С. Кручинин справедливо отмечает: «Идея рейдерских операций на коммуникациях противника вполне отвечала беспокойному и даже авантюрному характеру Колчака, который вообще тяготился обороной или маневренною войной. Его душа требовала наступления, схватки с врагом лицом к лицу, и однажды на восторженное замечание сослуживца — „мальчишескую беспричинную радость“ от хорошего хода корабля — он „угрюмо“ ответил: „Чего же хорошего? Вот если бы мы шли так вперед, на неприятеля, было бы хорошо!“».[50] Только 1 мая Колчак смог принять участие в рискованной операции по постановке мин на пути следования японских кораблей в открытом море. Миноносец «Сердитый» под командованием Колчака шел вместе со «Скорым» (лейтенант Александр Александрович Хоменко (1867—1939)) впереди отряда, который возглавил командир минного заградителя «Амур» капитан 2-го ранга Федор Николаевич Иванов (1860—1934), будущий вице-адмирал. За «Сердитым» и «Скорым» на дистанции в две мили следовали миноносцы «Стройный» (лейтенант Валериан Львович Кузьмин-Короваев 1-й (1866—1906)) и «Смелый» (лейтенант Михаил Коронатович Бахирев). За ними шел «Амур», а в арьергарде находились миноносцы «Внимательный» и «Выносливый», шедшие без тралов. Минная постановка прошла успешно. Вскоре подорвались и затонули японские эскадренные броненосцы «Хацузе» и «Яшима». Эта операция стала самым крупным успехом 1-й Тихоокеанской эскадры за всю войну, и, как отмечал командир «Амура», сопровождавшие его корабли, в частности «Сердитый», проявили отличные качества. Несмотря на данное обстоятельство, впоследствии участие Колчака в этой операции всячески замалчивалось советскими авторами.[51] После подрыва японских кораблей последовал выход миноносцев в море, который, однако, закончился безрезультатно. Сослуживец Колчака в Порт-Артуре лейтенант Сергей Николаевич Тимирев (1875—1932) (впоследствии контр-адмирал и участник Белой борьбы в рядах Сибирской флотилии) вспоминал об этом периоде: «…мы оба были в Порт-Артуре, где, в конце мая 1904 года, должны были участвовать в одной и той же экспедиции на транспорте „Ангара“ <…>. Разработка плана этой экспедиции (прорыв блокады и действия на путях движения японских транспортов в Желтом море и Тихом океане) в значительной степени принадлежала А. В. Колчаку. Пароход был укомплектован офицерами-добровольцами, в числе которых были: Бестужев-Рюмин, П. М. Плен; командиром состоял Клюпфель, старшим офицером — Львов. Я был штурманом, помощником же у меня состоял прапорщик С. А. Черепанов. К сожалению, экспедиция наша не состоялась, так как в последнюю минуту адмирал Витгефт (командовавший флотом после Макарова), вначале относившийся сочувственно к нашему плану, отменил его, испугавшись рискованности предприятия».[52] Этот штрих сослуживца представляется нам исчерпывающей характеристикой командира «Сердитого». Между тем японские войска подбирались все ближе к Порт-Артуру и 13 мая начали штурм позиций на перешейке Кинчжоу, где понес тяжелые потери (до трети состава) 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Колчак после отмены операции «Ангары» продолжал нести монотонную службу, периодически патрулируя подходы к рейду Порт-Артура, прилегающие острова и бухту Тахэ.
После первого обстрела Порт-Артура японской артиллерией 25 июля 1904 года, во время которого под обстрел попал крестный ход, адмирал Алексеев потребовал от контр-адмирала Витгефта организовать прорыв 1-й Тихоокеанской эскадры во Владивосток. Ибо изначальный смысл существования эскадры заключался в активных действиях на морских коммуникациях противника с целью нейтрализовать переброску подкреплений из Японии на сухопутный фронт в Маньчжурию, и, кроме того, теперь становилось очевидной необходимость спасения кораблей от гибели или захвата японцами в Порт-Артуре. Витгефт относился к идее прорыва скептически и полагал, что эскадра должна принять активное участие в обороне Порт-Артура. Тем не менее первая попытка прорыва во Владивосток была предпринята 10 июня. Корабли вышли в море утром, ибо командующий опасался идти в прорыв в ночное время вследствие обилия японских мин. После появления на горизонте главных сил японского флота Витгефт отдал приказ возвращаться в Порт-Артур. В конце июля 1904 года адмирал Алексеев в более категорической форме потребовал осуществить прорыв эскадры: «Напоминаю всем начальствующим лицам о подвиге „Варяга“ и предупреждаю, что невыход эскадры в море в случае падения крепости поведет к ее несомненной гибели. Вся ответственность за этот позор Андреевского флага и честь родного флота целиком ляжет на вас, адмиралов и командиров. Настоящую телеграмму сообщить им всем под расписку. Адмирал Алексеев».[53] После этого последовал еще ряд телеграмм наместника, рекомендовавшего прорываться, по возможности избегая сражения с неприятелем. Витгефт отдал приказ выступать в поход, несмотря на глубокое неверие в успех предприятия и предчувствие собственной гибели. Результатом этого стал знаменитый бой в Желтом море 28 июля 1904 года. Колчак в этом бою участия не принимал, так как миноносец «Сердитый» был оставлен в Порт-Артуре для обороны рейда крепости. В 1920 году, в красном плену, адмирал вспоминал: «Нет, в выходе эскадры я участвовал. Я был уже на миноносце, но в боях наш миноносец не участвовал, — шел другой отряд. Мы только проводили выход эскадры, а затем вернулись, так как мой миноносец должен был оставаться в Порт-Артуре».[54]
Знаменитый бой в Желтом море, состоявшийся 28 июля 1904 года, завершился чрезвычайно драматически.[55] Во время второго этапа сражения на броненосце «Цесаревич» были убиты командующий эскадрой контр-адмирал Витгефт и офицеры его штаба. Флагманский броненосец потерял управление и вышел из кильватерной колонны влево; за ним последовали другие корабли и начали сбиваться в кучу, чем сразу воспользовался адмирал Того. Японцы начали расстрел русских кораблей. Положение спас броненосец «Ретвизан», командир которого капитан 1-го ранга Щенснович совершил смелый маневр и пошел на таран японского флагмана. Но тяжелое ранение Щенсновича осколком в живот не позволило «Ретвизану» завершить маневр.[56] В результате «Ретвизан» взял обратный курс на Порт-Артур. Основные силы русской эскадры — броненосцы «Пересвет», «Ретвизан», «Победа», «Севастополь» и «Полтава», крейсер «Паллада», миноносцы 1-го отделения «Выносливый», «Властный» и «Бойкий», а также госпитальное судно «Монголия» — благополучно вернулись в Порт-Артур. Но не все корабли отступили. Крейсер «Аскольд» прорвался через заслон японских кораблей и ушел в Шанхай. Поврежденный броненосец «Цесаревич» потерял основные силы эскадры и смог прорваться в Циндао (владение Германии в Китае). Крейсер «Диана», поврежденный в ходе боя с японскими миноносцами, ушел в Сайгон (Французский Индокитай). Крейсер «Новик» пробился в Циндао, где дозаправился углем, а затем предпринял знаменитый прорыв во Владивосток, огибая Японские острова курсом на N-O, а затем на W: через Тихий океан и пролив Лаперуза. 7 августа 1904 года «Новик» пришел в порт Корсаков на острове Сахалин, был атакован японским крейсером «Цусима», поврежден в ходе боя и вскоре затоплен экипажем, который совершил затем пеший 600-верстный «анабазис», тяжелый переход через Сахалин, и был доставлен на корабле в Николаевск-на-Амуре, а затем в Хабаровск и во Владивосток.[57] Миноносец «Грозовой» прорвался в Шанхай. Миноносцы «Бесшумный», «Бесстрашный» и «Беспощадный» пробились в Циндао. Миноносец «Бурный» налетел в тумане на камни у мыса Шаньдун и был взорван экипажем, который пешим порядком добрался до Порт-Эдварда (Вэйхай, владение Великобритании в Китае). Значительные повреждения получили и японские корабли.[58]
После сражения Колчак составил две аналитические записки, одна из которых была посвящена анализу действий русской и японской артиллерии, а другая — специально бою в Желтом море. Материалами для этих записок послужили рассказы вернувшихся из боя моряков. Очевидцы констатировали, что японские снаряды обладали сверхчувствительностью, разрывались даже при попадании в воду и выбрасывали специфический черно-зеленоватый дым, используемый для корректировки стрельбы, в то время как русские снаряды были менее чувствительны вследствие увлечения эффектом бронебойности, часто прошивали обшивку кораблей противника не взрываясь, а при взрыве выбрасывали еле заметный белый дым, затруднявший корректировку.[59] Внимание Колчака привлекли также незавершенный маневр «Ретвизана» и отважные действия его командира капитана 1-го ранга Щенсновича.[60]
Утром 29 июля среди раненых участников боя, которых выгружали с возвратившихся кораблей на набережную в Порт-Артуре, Колчак нашел своего однокашника, офицера броненосца «Полтава» лейтенанта Рыкова, которому в бою оторвало ногу. Другой офицер «Полтавы», капитан 2-го ранга Лутонин, оставил описание этого несчастья, ярко передающее атмосферу боя, в котором принимали участие друзья и сослуживцы Колчака: «Слух о смерти командира (капитана 1-го ранга Ивана Петровича Успенского (1857 — после 1917). — А. М.) возник после того, как из боевой рубки спустили раненого лейтенанта Рыкова. Наши рубки специально были построены, чтобы в них убивало и ранило. Не говоря уже о верхнем грибе — собирателе осколков, вход в рубку не защищен броней, и осколки снарядов, рвущихся сзади рубки, свободно проникают туда; лейтенант Рыков был ранен как раз в то время, когда наклонился к трубе передавать приказания, осколки разорвавшегося сзади рубки снаряда ранили его в ногу, задели старшего штурмана и рулевого. Вместо выбывшего Рыкова вступил в управление огнем мичман Зилов, сам уже ранен<н>ый в носовой 12-дм башне. Зилов, перетянув себе рану выше локтя, чтобы не терять крови, не пошел на перевязку, а вступил в управление огнем, довел до конца бой, отражал все ночные минные атаки и спустился на перевязку лишь в 12 часов дня 29-го, когда мы стали на якорь на Артурском рейде. Пример подобной же доблести проявил и батарейный командир мичман Феншоу. В начале третьего периода боя тяжелый снаряд, разорвавшийся в спардеке, проник осколками в батарею, убил горниста, переранил человек шесть прислуги пушек и батарейного командира. Ему осколками вырвало большой кусок мяса выше колена. Уйти на перевязочный пункт, покинуть свою батарею и в голову не приходило Феншоу. Схватив первое попавшееся полотенце, он туго перетянул себе ногу и продолжал командовать. Я застал его дерущимся на оба борта — слева на нас сунулся „Чин-Иен“ с крейсерами. Феншоу переносили с борта на борт на табурете, и когда от взрыва снаряда затлели малые чемоданы, Феншоу вскочил с табурета и стал тушить пожар».[61] Лишившийся в бою ноги лейтенант Рыков впоследствии продолжил службу по Адмиралтейству и дослужился до чина генерал-майора флота. Он был арестован и расстрелян большевиками (сотрудниками ПетроЧК) 13 декабря 1918 года в Петропавловской крепости как проходивший по делу организации статского советника, санитарного врача Балтийского флота Владимира Павловича Ковалевского (1875—1918)[62], участники которой не признавали заключенного большевиками предательского Брестского договора.
Обнаружение останков этого однокашника и сослуживца Колчака по Порт-Артуру представляет собой настоящую детективную историю, на которой следует остановиться подробнее. Еще в 1989 году при прокладке коммуникационной траншеи у стены левого фаса Головкина бастиона Петропавловской крепости были найдены останки четырех человек. Значительно позднее, в марте 2007 года, при замене инженерных коммуникаций между Кронверкской протокой и стеной Головкина бастиона были обнаружены останки двух человек, шинель, офицерский китель и другие фрагменты военного обмундирования образца 1907—1916 годов, а также стреляные винтовочные гильзы. Бюро судебно-медицинской экспертизы определило, что останки, найденные в 1989 и в 2007 годах принадлежат шести мужчинам от 20 до 60 лет, со следами огнестрельных пулевых повреждений, причем обнаруженные останки являются частью более многочисленного захоронения. Расследование возобновилось после того, как 20 декабря 2009 года в ходе прокладки асфальтовой дороги у стены Головкина бастиона (в 18 метрах от левого фаса) были найдены останки 16 человек со следами пулевых повреждений в затылочной части черепа. Останки были исследованы под руководством научного сотрудника ИИМК РАН В. И. Кильдюшевского и переданы в лабораторию судебно-медицинской экспертизы Ленинградской области, профессору В. Л. Попову. В ходе исследований удалось установить, что найденные останки принадлежат группе расстрелянных по приговору ПетроЧК 13 декабря 1918 года. Причем были идентифицированы останки инвалида с ампутированной ногой как принадлежащие участнику обороны Порт-Артура генерал-майору флота Александру Николаевичу Рыкову (1874—1918), а также останки женщины, предположительно, 40—50 лет как принадлежащие Вере Викторовне Шульгиной, сестре генерал-майора Бориса Викторовича Шульгина (1878—1953). Позднее, в июне—июле 2010 года, у стены левого фаса Головкина бастиона экспедицией В. И. Кильдюшевского были обнаружены и вскрыты захоронения более 90 расстрелянных большевиками заложников (среди них 5 женщин). В некоторых захоронениях были обнаружены многочисленные фрагменты военной амуниции образца 1914—1916 годов, в частности ремни с пряжками, сапоги, пуговицы, погоны с эмблемой Павловского военного училища, различные элементы флотского обмундирования (минной школы) и т. д. Антропологическое исследование останков показало, что большинство убитых было расстреляно (пулевые повреждения затылочной кости черепа), однако на некоторых останках были обнаружены раздробленные лицевые кости (добивали прикладами и штыками). В октябре 2013 года к северу от трассы, проложенной в 2009 году к автостоянке возле Кронверкской куртины, указанная экспедиция обнаружила еще четыре расстрельные ямы с останками примерно 50 человек. По состоянию на 2014 год неисследованной оставалась территория до 2000 квадратных метров, на которой, предположительно, находятся расстрельные ямы с еще не выявленными останками жертв красного террора 1918—1919 годов; среди них находятся останки убитых большевиками офицеров, личности которых еще не установлены.[63]
Вскоре после возвращения русской эскадры в Порт-Артур новый командующий капитан 1-го ранга Роберт Николаевич Вирен (1856—1917) отказался от повторения попыток прорыва и начал передавать корабельную артиллерию и экипажи на сухопутный фронт для обороны крепости с суши. Несмотря на то что командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Николай Оттович фон Эссен (1860—1915) предлагал Вирену активно использовать свой корабль и дать японцам еще одно сражение с целью повредить или потопить максимальное количество кораблей противника[64], командующий от активных действий на море отказался. Эссен уже стал к этому времени знаменитым офицером русского флота: в первом бою на рейде Порт-Артура Эссен в должности командира крейсера «Новик» торпедировал флагманский корабль адмирала Того. И хотя торпеда не попала тогда в цель, японский адмирал предпочел отступить в открытое море.[65] По неопубликованным воспоминаниям Эссена, при отступлении эскадры в Порт-Артур после боя в Желтом море он предлагал командиру крейсера «Паллада» капитану 1-го ранга В. М. Сарновскому вместе с «Севастополем» прорываться во Владивосток, но Сарновский от прорыва отказался, а Эссен не стал рисковать своим кораблем в одиночку.[66] После войны Эссен станет выдающимся воссоздателем Балтийского флота, другом и учителем Колчака.
Несколько дней спустя после боя в Желтом море крейсеры Владивостокской эскадры под командованием вице-адмирала Карла Петровича Иессена (1852—1918) прорвались через Японское море в Корейский пролив, пытаясь оказать возможное содействие 1-й Тихоокеанской эскадре и нарушить морское сообщение между Японией и японскими войсками в Корее. 1 августа 1904 года произошел бой в Корейском проливе между русской эскадрой Иессена и японской эскадрой Камимуры. В составе русской эскадры находились броненосные крейсеры «Россия», «Громобой» и «Рюрик». В японской эскадре были броненосные крейсеры «Идзумо», «Адзума», «Токива», «Ивате». В ходе боя корабли обеих сторон получили серьезные повреждения. Отряд Иессена смог отступить во Владивосток, но крейсер «Рюрик» был подбит и затоплен собственным экипажем по приказу тяжелораненого командира лейтенанта Константина Петровича Иванова 13-го (1872—1933) (впоследствии в ВСЮР). Известный мемуарист капитан 2-го ранга Гаральд Карлович Граф (1885—1966) о гибели «Рюрика» вспоминал так: «Владивостокский отряд крейсеров, состоявший из „Громобоя“, „России“ и „Рюрика“, вышел навстречу Порт-Артурской эскадре, которая как раз должна была прорвать блокаду противника. Путь ему преградила японская эскадра, намного превосходившая его по силе. Завязался бой, в котором все наши крейсера получили тяжкие повреждения, особенно — «Рюрик». Бой продолжать дольше было нельзя, и потому, отвлекая на себя главные силы противника, адмирал Иессен стал отходить в направлении Владивостока. Но «Рюрику», который уже потерял возможность управляться, это не помогло:
расстреливаемый почти в упор легкими крейсерами противника, он медленно погружался. Постепенно слабел огонь его немногих, оставшихся целыми, орудий; уже вся палуба была усеяна убитыми и ранеными; то здесь, то там вспыхивали пожары. Крейсер был в агонии…»[67] Несмотря на то что во Владивостоке базировался отряд подводных лодок, которые действовали в Японском море и прикрывали Владивосток, отряд этот не принял в бою никакого участия. Это обстоятельство объясняется техническим несовершенством и слабым вооружением подводных лодок в этот период, что вынуждало использовать их для ограниченных задач по обороне Владивостока в качестве разведывательных судов. Торпеды для подлодки «Сом» были доставлены во Владивосток по железной дороге только в начале 1905 года, после падения Порт-Артура. В состав отряда входили подводные лодки «Дельфин», «Форель», «Сом», «Осетр», «Касатка», «Налим», «Скат» и «Фельдмаршал граф Шереметев». При этом в Порт-Артуре, по-видимому, находилась только одна устаревшая подводная лодка Джевецкого. Под руководством корабельного инженера Тихобаева лодку переделали под моторный двигатель, соорудили перископ и подготовили к боевому выходу тогда, когда уже последовала сдача Порт-Артура. Командиром этой подводной лодки был будущий контр-адмирал Борис Петрович Дудоров (1882—1965), организатор морской авиации Балтийского флота в годы Великой войны 1914—1918 годов.[68] Впрочем, Колчак в период осады Порт-Артура мало интересовался подводными лодками, предпочитая службу на надводных кораблях, что повлияло на его деятельность в период восстановления флота в межвоенный период (1906—1914 годы).
Обстановка вокруг Порт-Артура неуклонно ухудшалась. Несмотря на то что в июне 1904 года крейсер «Громобой» капитана 1-го ранга Николая Дмитриевича Дабича (1857 — около 1908) из состава Владивостокского отряда пустил ко дну японский транспорт «Хитачи-мару» с 1095 японскими гвардейцами и 18 осадными 11-миллиметровыми гаубицами[69], этот успешный рейд дал защитникам Порт-Артура лишь временную отсрочку.[70] К 25 июля 1904 года японские войска, обладавшие подавляющим численным превосходством над защитниками крепости, достигли ближних подступов к городу. Как уже было отмечено, 25 июля японская артиллерия начала первую бомбардировку города: снаряды разрывались на улицах и площадях. С 6 по 11 августа генерал Ноги предпринял массированный штурм Порт-Артура, который был отбит с огромными потерями для атакующих. Японцы атаковали Водопроводный и Кумирненский редуты и Длинную гору, сумели захватить позиции на горе Угловая и на горе Панлуншань, но оставили на склонах до 20 тысяч человек. В городе начались инфляция и дефицит товаров народного потребления.
В это тяжелое время, согласно послужному списку, лейтенант Колчак продолжал службу в Порт-Артуре на миноносце «Сердитый».[71] По свидетельству самого Колчака, 24—26 августа «Сердитый» поставил 16 мин в 20,5 милях от гавани Порт-Артура[72]; вероятно, именно на этих минах уже на завершающей стадии обороны Порт-Артура, в ночь с 29 на 30 ноября 1904 года, подорвался и затонул японский крейсер «Такасаго» капитана 1-го ранга Исибаси.[73] В автобиографии, написанной в 1918 году, Колчак утверждал: «Во время командования миноносцем я занимался постановкой мин заграждения, и мною была поставлена к югу от Артура минная банка, на которой взорвался и погиб японский крейсер „Такасаго“».[74] В 1920 году, в красном плену, Колчак вспоминал об этом периоде обороны Порт-Артура несколько более подробно: «После того как был июльский неудачный бой и прорыв во Владивосток и началась систематическая планомерная осада крепости, центр тяжести всей борьбы перенесся на сухопутный фронт. Здесь последнее время мы уже занимались постановкой, главным образом, мин и заграждений около Порт-Артура, и мне удалось, в конце концов, поставить минную банку на подходах к Порт-Артуру, на которой взорвался японский крейсер „Такосадо“ (sic! — A. M.)».[75] Из документов следует, что в период августа—сентября 1904 года после успешных минных постановок Колчак неоднократно представлял к награждениям нижних чинов миноносца «Сердитый» и минного транспорта «Амур».[76]
Постепенно положение осажденной крепости становилось угрожающим. В 1920 году Колчак так описывал это положение: «Результат пребывания на севере — ревматизм и общее положение дел, при котором центр тяжести войны переносился на сухопутный фронт, заставили меня в сентябре просить назначения на сухопутный фронт. Все время я принимал участие в мелких столкновениях и боях во время выходов. Осенью я перешел на сухопутный фронт. Я вступил в крепость, командовал там батареей морских орудий на северо-восточном фронте крепости и на этой батарее я оставался до сдачи Порт-Артура, до последнего дня, и едва даже не нарушил мира, потому что мне не было дано знать, что мир заключен».[77] Действительно, 18 октября 1904 года Колчак, переболевший пневмонией, был переведен на сухопутный фронт. Приказом командующего портом контр-адмирала Ивана Константиновича Григоровича (1853—1930) лейтенант Колчак был назначен командиром сводной 120-мм и 47-мм артиллерийской батареи, защищавшей Порт-Артур с суши. Позиция, на которой располагалась батарея Колчака, носила название «Вооруженный сектор Скалистых гор» и находилась под командованием капитана 2-го ранга Александра Александровича Хоменко (1867—1939). Личный состав батареи был прикреплен для довольствия к эскадренному броненосцу «Ретвизан».[78] Историк П. Н. Зырянов живописно описывает позицию Колчака: «С фронта эта позиция прикрывалась Залитерной батареей, Большим Орлиным гнездом и линией передовых окопов. На вершине горы разместилась батарея из десяти 75-миллиметровых орудий под командой Круссера. Она обстреливала ближайшие тылы японцев, в том числе железную дорогу, которую они провели по периметру своих позиций. Хозяйство самого Колчака оказалось сильно разбросанным. Две небольшие батареи из 47-миллиметровых пушек были поставлены на случай прорыва японских войск сквозь линию укреплений и фактически не использовались. На склоне небольшой горы стояло 120-миллиметровое орудие, которое вело перекидную стрельбу за линию сопок по определенным квадратам, а также по видимым удаленным целям. И наконец, недалеко от батареи Круссера стояла очень активно действующая батарея из двух 47-мм и двух 37-мм пушек. Она могла вести огонь по японским окопам, которые медленно, но верно вползали на гласис (земляную пологую насыпь) перед укреплением № 3 и приближались к форту № 3. Расстояние от Скалистых гор до укрепления № 3 составляло 800 саженей (1,7 километра). Первый обход показал Колчаку, что 120-мм орудие хорошо прикрыто и японцам трудно его достать. А вот батарейка из четырех орудий защищена плохо: брустверы не закрывают пушек, ненадежны прикрытия от шрапнели. В течение нескольких дней Колчак работал в основном на этой батарейке. Под его руководством матросы укрепляли бруствер и углубляли ходы сообщений. Велась также пристрелка по японским окопам. Снаряды из колчаковской батареи летели над несколькими передовыми батареями, а также и над штабом командующего фронтом генерала В. Н. Горбатовского. В случае недолета можно было ударить по своим. На третий день после вступления в должность Колчак начал ставить на пушки ограничители, предотвращающие недолеты. Но именно в этот день, 7 ноября, японцы начали стрелять по Скалистым горам 75-мм снарядами. Осколки летели со всех сторон, и Колчак приказал матросам уйти в блиндаж, но ограничители все-таки поставил».[79] Историк упоминает командира 1-й бригады 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, впоследствии генерала от инфантерии Владимира Николаевича Горбатовского (1851—1924), который позднее будет командовать 19-м армейским корпусом, в 1914 году станет кавалером ордена Святого Георгия 3-й степени, а в период Гражданской войны окажется в рядах Северо-Западной армии Юденича.
7 ноября 1904 года Колчак принял участие в своем первом сухопутном бою. Впоследствии лейтенант Колчак напишет в «порт-артуровском» дневнике: «В пятом часу открыли огонь почти все японские и наши батареи; стреляли 12-дюймовыми по Кумирненскому редуту. Через 10 минут сумасшедшего огня, сливавшегося в один сплошной гул и треск, все окрестности заволоклись буроватым дымом, среди которого совершенно не видны огни выстрелов и взрывания снарядов, разобрать ничего было нельзя; <…> среди тумана поднимается облако черного, бурого и белого цветов, в воздухе сверкают огоньки и белеют шарообразные клубы шрапнелей; корректировать выстрелы невозможно. Солнце тусклым от тумана блином зашло за горы, и дикая стрельба стала стихать. С моей батареи сделали по окопам около 121 выстрела».[80] Две недели спустя, 22 ноября, Колчак оставил в дневнике[81] тревожную запись, свидетельствующую о положении гарнизона крепости: «Цинга увеличивается, и больных ею масса; характерно заболевание куриной слепотой — признак крайнего утомления и истощения. Сегодня вечером на восьмерке под парусами ушел в Чифу капитан II ранга Цвингман, чтобы дать знать о положении дел в Порт-Артуре».[82] Колчак сообщает о прорыве блокады Порт-Артура на гребном катере с канонерской лодки «Бобр» под парусами капитана 2-го ранга Цвингмана и лейтенанта Мисникова в Чифу с донесениями главнокомандующему генералу от инфантерии Алексею Николаевичу Куропаткину (1848—1925) и командующему флотом вице-адмиралу Николаю Илларионовичу Скрыдлову о бедственном положении крепости. В самом Порт-Артуре нарастало напряженное ожидание страшной развязки. Японцы захватили высоты, господствующие над рейдом крепости, и получили возможность расстреливать русские корабли из дальнобойных орудий с горы Высокая. Первая бомбардировка произошла 23 ноября.
Прорыв японцев в город и кровавая резня по образцу событий Японо-китайской войны 1894 года казались неминуемыми. Участница Англо-бурской войны и обороны Порт-Артура сестра милосердия Ольга Аполлоновна фон Баумгартен разделяла настроение Колчака и 26 ноября записала в своем дневнике: «Настроение же наше далеко не праздничное: все предвидят близкий конец! Но какой конец? Что же теперь с нами будет? Крепость, если помощи не дождемся, предполагают взорвать, но вдруг японцы ворвутся: женщин они не пощадят; начнут издеваться над нами… Но нет, этого мы не допустим; мы заблаговременно отравимся! „Знаете что, сестра, — говорит за обедом сестра Маршнер, — я уже говорила с Вильгельмом Петровичем; он нам приготовит сильный яд, чтобы отравиться, в случае если ворвутся японцы; теперь мы можем ожидать это с минуту на минуту“».[83]
В записи от 3 декабря Колчак описывает повседневную рутину обороны: «Утро ясное и холодное, с норд-ветром. Днем редкий огонь из 11-дюймовых орудий. В последние ночи были атаки на стоящий „Севастополь“ — все они отбиты и говорят, что утоплено 4 миноносца. Днем японцы пускали шрапнель на батарею № 4 и Скалистую Гору. Сегодня 6 орудий с откоса Большой Горы обстреливали окопы у укрепления № 3 — очень удачно, и разрушены японские окопы около угла рва укрепления. Вечером, когда стемнело, я приступил к углублению хода сообщений к батарее № 4. Грунт скалистый, и необходимы подрывные работы. Днем я сделал несколько выстрелов по перевалу из 120-мм орудий по идущему обозу».[84] Наконец на следующий день, 4 декабря, Колчак сообщает о трагических событиях: «Японцы с утра обстреливали старый город и порт с Волчьей Горы. Третьего дня нас постигло большое несчастье — 11-дюймовый снаряд около 10 часов вечера влетел в каземат форта № 2 в офицерское помещение и убил 7 и ранил 8 офицеров. В числе убитых, к несчастью, находились генерал Кондратенко, полковник Науменко, полковник Рашевский. Потеря Кондратенко незаменима — это был самый выдающийся защитник Порт-Артура. Стеценко сообщил, что на днях японцы передали нам частную корреспонденцию — во всяком случае, это большая любезность. Про „Севастополь“ он говорит, что атаки на него отбиты, японцы потеряли 4 миноносца, но взрывы снарядов причинили-таки разрушения, кроме того, одна мина (говорят, с минного катера) прошла через разорванную сеть и причинила пробоину. „Севастополь“ теперь на грунте. Это лучше, чем быть расстрелянным на внутреннем рейде Порт-Артура».[85] Колчак упоминает гибель знаменитого генерал-лейтенанта Романа Исидоровича Кондратенко (1857—1904) и описывает доблестные действия командира броненосца «Севастополь» капитана 1-го ранга Николая Оттовича фон Эссена, который вывел свой корабль за пределы порт-артурского рейда, занял позицию вне пределов досягаемости японских гаубиц и практически в одиночку боролся с японскими миноносцами. Наблюдения Колчака полностью подтверждает другой участник обороны Порт-Артура, военный врач Виктор Борисович Гюббенет (1862 — после 1938) (позднее в ВСЮР): «Высокий воинский дух защитников пал, нравственная усталость усугублялась физическим изнеможением — следствие 10-ти дневной борьбы не на живот, а на смерть. На этом темном фоне выделилась блестящая точка: геройская борьба, вышедшего в море, „Севастополя“ с японскими миноносцами, приковывала внимание каждого артурца и временно отвлекала от печальной действительности! <…> Роман Исидорович Кондратенко, с самого начала войны, руководил работами по приведению крепости в оборонительное состояние и до последней минуты жизни своей он, не переставая, создавал все новые и новые препоны врагу. <…> Для крепости смерть генерала Р. И. Кондратенко была роковою. Он унес с собой в могилу, выработанные им планы обороны. Отсутствие его руководительства не замедлило сказаться: в ближайшие дни разыгрались трагические события на всем Восточном фронте».[86]
Несмотря на доблесть защитников Порт-Артура, силы осажденной крепости подходили к концу. Корабли 1-й Тихоокеанской эскадры, стоявшие в гавани, получили серьезные повреждения. Корпуса разбитых броненосцев, полузатопленные или опрокинутые набок у берега, оказывали деморализующее воздействие на защитников. В записи от 10 декабря Колчак пишет: «Около 6 часов вечера я направился в город, прошел через порт и увидел лежащий в доке «Амур» (минный транспорт. — А. М.); это какой-то кошмар: судно лежит на боку с трубами и мачтами на берегу».[87] Защитники Порт-Артура отбили четыре японских штурма, но, после того как 2 декабря погиб генерал Кондратенко, начальник Квантунского укрепленного района генерал-лейтенант Анатолий Михайлович Стессель (1848—1915) принял решение капитулировать. Как полагает историк А. В. Гущин, решение Стесселя было оправдано тем, что ресурсы крепости (провиант и патроны) теоретически позволяли продолжать безнадежную борьбу не более двух-трех недель.[88] Однако уже современникам и участникам обороны было очевидно, что часть защитников еще могла сражаться и оттягивать на себя крупные силы противника, используя горный ландшафт окрестностей Порт-Артура. Но силы основной массы бойцов были на исходе. В записи от 9 декабря Колчак описывает бедственное положение бойцов десантных батальонов в крепости: «У нас много новых заболеваний цингой среди комендоров, и число больных теперь не менее 30 процентов. Люди постоянно простужаются, не имея теплого платья… едят одну брюкву и черствые сухари».[89]
Перед сдачей Порт-Артура разбитые японскими орудиями корабли были подорваны и по возможности затоплены своими экипажами. Броненосец «Севастополь», получивший минное попадание за пределами рейда, был затоплен на глубине по приказу Н. О. фон Эссена, последним покинувшего обреченный корабль. Разбитый на рейде «Ретвизан» был подорван собственными матросами. Участник обороны Порт-Артура генерал-майор Михаил Иванович Костенко (1855—19?) впоследствии вспоминал: «Матросы, со слезами на глазах и с каким-то особенным озлоблением, — разбивали на судах и в портовых зданиях мраморные и зеркальные вещи, топили снаряды (всего в крепости оставалось их до 60 т<ысяч>) провиант, части орудий и производили взрывы броненосцев и крейсеров, еще уцелевших от действий неприятельских снарядов; в ту же ночь был подорван и „чудо-богатырь“ русского флота броненосец «Ретвизан», так старательно оберегавшийся долгое время».[90] «Паллада», «Полтава», «Пересвет» разделили общую участь. В результате 23 декабря 1904 года Порт-Артур капитулировал.[91] В плен к японцам попали 23 тысячи защитников крепости (из них боеспособных не более 10—11 тысяч) и гражданских чинов, а также остовы взорванных и затопленных на рейде кораблей 1-й Тихоокеанской эскадры. Потери японской армии и флота за 10 месяцев осады достигали 100—110 тысяч бойцов: такие колоссальные потери свидетельствуют о доблести защитников Порт-Артура, отвлекавших на себя и перемоловших крупные силы противника, которые японское командование не могло задействовать в Маньчжурии.
В записи от 21 декабря Колчак оставил заключительное воспоминание об обороне Порт-Артура: «За ночь мы кое-что уничтожили, но пушек не трогали и вообще взрывов никаких не устраивали. Утро туманное, легкий морозец… Около 10 часов утра собрались русская и японская комиссии по сдаче крепости, а в город стали вступать японские войска. Около 11 часов приказано было сдать все ружья и ружейные патроны, что я и сделал. После обеда я получил приказ очистить… и приказал войскам в районе нашего сектора уходить в казармы, оставив только посты. Японские солдаты без оружия небольшими группами проходили в город и обратно, невольно обращая внимание на себя своим прекрасным обмундированием и дисциплиной. У нас, к сожалению, наоборот — много распущенности и внешней и внутренней. К вечеру я снял посты и оставил только дневальных на батарее и увел команду в город. Ночь тихая, и эта мертвая тишина как-то кажется чем-то особенным, неестественным».[92] Вольно или невольно цитируя известный романс на стихи Тургенева, Колчак завершает бесстрастную фиксацию событий отчаянной борьбы. Сослуживец и друг Колчака, контр-адмирал Сергей Николаевич Тимирев в 1917 году вспоминал выход гарнизона из сдавшейся крепости: «Дело было в Порт-Артуре, в дни сдачи крепости. По требованию японцев, гарнизон выводили из крепости, как скот, в особый „выгон“, где происходил учет, и откуда составлялись партии для отправки в плен. Вирен, бывший в период сдачи Командующим Флотом, приказал всем морским командам и состоящим при них офицерам быть одетым „по форме“; чтобы понять нелепость этого требования, нужно знать, что, в последний период осады все здоровые морские команды были на сухопутных передовых позициях, вследствие чего и были одеты с большим разнообразием. Когда команда броненосца „Победа“, где я был старшим офицером, дефилировала мимо Вирена (самого одетого с иголочки), он разразился ругательствами по адресу матросов, почти всех одетых в папахи, без которых, кстати сказать, зимой в окопах нельзя было обойтись. Сбоку фронта шел я, поддерживаемый одним из офицеров. Я только в этот день, вопреки желанию врача, выписался из госпиталя, где находился после моего ранения на Большом Орлином Гнезде. Я выписался из госпиталя, еще не оправившись от контузии, со специальной целью не отстать от товарищей, с которыми я решил идти в плен. При ранении на мне сгорела вся одежда, так что одет я был во все чужое: на мне был штатский костюм, форменное пальто с прорехой во всю спину, пожертвованное мне добрейшим кап<итаном> 1<-го> р<анга> Сарнавским, и солдатская папаха, купленная за рубль у какого-то артиллериста. Увидав меня, Вирен совсем рассвирепел: „Как вам не стыдно! Вы, начальник команды — и как вы одеты? Какой пример вы подаете подчиненным?“ Среди матросов пронесся определенный ропот; раздались отдельные голоса: „Тебе должно быть стыдно, а не ему“, „Ведь он из госпиталя, раненый“. Я же от физической слабости ничего не мог ответить. К счастью для Вирена, команда скрылась за поворотом дороги. Вот этот-то случай всегда стоял у меня перед глазами, когда мне приходилось встречаться с Виреном, хотя с тех пор прошло уже двенадцать лет».[93] Лейтенант Колчак был взят в плен и попал в госпиталь из-за ревматизма и начинавшейся цинги. Впоследствии он был отправлен на лечение в Нагасаки, а весной 1905 года благодаря рыцарскому отношению японского императора к русским пленным офицерам получил разрешение вместе с другими собратьями по несчастью без всяких условий вернуться в Россию.
В заключение необходимо отметить, что участие Колчака в обороне Порт-Артура имело три важнейших последствия с точки зрения формирования Александра Васильевича как будущего флотоводца и военачальника. Во-первых, Колчак приобрел важный опыт ведения боевых действий на море на миноносцах, а также опыт командования миноносцем. Этот опыт предопределил интересы Колчака в области развития минного дела и минных постановок, которые в полной мере проявились в годы Великой войны 1914—1918 годов. Накануне войны капитан 1-го ранга Колчак, флаг-офицер по оперативной части в штабе командующего Балтийским флотом адмирала Николая Оттовича фон Эссена, принимал активное участие в разработке плана минирования акватории Финского залива с целью защиты Кронштадта и русской столицы — Петербурга — от превосходящих сил германского Флота открытого моря. В июле 1914 года адмирал Эссен при активном содействии Колчака отдал знаменитый приказ, не дожидаясь объявления войны, установить Центральную минную позицию на линии Нарген—Поркалауд, закрывавшую вход в Финский залив.[94] Эта своевременная мера не позволила германскому флоту на протяжении всей войны приблизиться к Кронштадту и Петрограду. Для сравнения следует отметить, что отсутствие подобной минной позиции летом 1941 года привело к разгрому Краснознаменного Балтийского флота в ходе катастрофического Таллинского перехода (27—30 августа 1941 года); в результате было потеряно больше кораблей и личного состава, чем в Цусимском сражении, и началась морская блокада Ленинграда. В ходе кампаний 1914, 1915 и первой половины 1916 года Колчак принимал активное участие в самых рискованных минных постановках у Киля, острова Борнхольм, в Данцигской бухте, а затем стал успешным командующим Минной дивизии Балтийского флота в ходе крейсерских операций.[95]
Во-вторых, в период обороны Порт-Артура Колчак получил возможность в определенной степени пойти по стопам своего отца — генерал-майора Василия Ивановича Колчака (1837—1913), ветерана обороны Севастополя в период Крымской войны 1853—1856 годов. Моряк Александр Васильевич Колчак принял участие в борьбе на сухопутном фронте в качестве артиллерийского офицера, командира батареи. Этот опыт, без сомнения, оказал влияние на последующую разработку Колчаком тактики и стратегии морских десантов. Первой десантной операцией, впоследствии организованной Колчаком на Балтике, стала операция, которая состоялась 9 октября 1915 года и вошла в историю под названием десанта у мыса Домеснес. Операцией руководил сам Колчак, державший свой флаг на эскадренном броненосце «Слава». Непосредственное командование десантом осуществлял командир эскадренного миноносца «Инженер-механик Дмитриев» капитан 1-го ранга Павел Оттонович Шишко (1881—1967) (позднее в СЗА). В операции были задействованы броненосец «Слава», канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый», авиатранспорт «Орлица», корабли Минной дивизии (5-й, 6-й и 9-й дивизионы миноносцев), несколько тральщиков. Колчаковские десантники в количестве 490 матросов и драгун 20-го Финляндского полка, вооруженные винтовками и пулеметами, после авиационных ударов, выполненных гидросамолетами, высадились в тылу частей Неманской германской армии генерала пехоты Отто фон Белова (1857—1944), угрожавшей из района Митавы русским войскам под Ригой. Десантники разбили части ландвера, уничтожили блиндажи и наблюдательные пункты противника, а затем отступили на корабли. Десантная операция у мыса Домеснес стала первой и единственной подобной операцией русского флота на Балтике. Как отмечал капитан 2-го ранга Гаральд Карлович Граф, «можно с уверенностью сказать, что если бы наши части встретили серьезное сопротивление со стороны неприятеля, то уцелели бы очень немногие и все это предприятие кончилось бы печально. Теперь же, что ни говори, а налицо блестящая победа. Значение ее, правда, только моральное, но все же это победа и неприятность противнику».[96] По оценке контр-адмирала Тимирева, проведенная операция, которую с самого начала не поддерживало командование Балтийского флота, в итоге «свелась к скромной авантюре».[97] Но этот первый опыт Колчака предопределил дальнейшее развитие десантных операций в недалеком будущем. Уже в феврале—апреле следующего, 1916 года тактические десанты в тыл турецких войск успешно проводились силами Батумского отряда Черноморского флота в ходе Трапезундской операции на Кавказском фронте. Назначение вице-адмирала Александра Васильевича Колчака на должность командующего Черноморским флотом в июне 1916 года было обусловлено важной стратегической задачей — подготовкой десанта на Босфор. Два года спустя, в 1918 году, Колчак писал в автобиографии: «Громадное значение придавал я Босфорской операции, целью которой была высадка большого десанта и захват Константинополя. Революция сделала эту задачу невыполнимой».[98] Колчак принимал активное участие в формировании дивизии особого назначения для осуществления Босфорской операции, намеченной на весну 1917 года. В 1920 году, в красном плену, адмирал Колчак вспоминал: «…назначение меня в Черное море обусловливалось тем, что весною 1917 г. предполагалось выполнить так называемую босфорскую операцию, т.-е. произвести уже удар на Константинополь».[99] Десантные операции более локального масштаба на берегах сибирских рек разрабатывались непосредственно Колчаком в ходе Гражданской войны; адмирал планировал эти операции при подготовке контрнаступления белой армии на реке Тобол в сентябре 1919 года, главная цель которого заключалась в отвлечении резервов красного командования от ВСЮР генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина.
Десантные операции, активным разработчиком которых в 1915—1917 годах был адмирал Колчак, стали прообразом будущих масштабных десантов, проводившихся силами РККФ в годы Второй мировой войны под Петергофом, Стрельной, Шлиссельбургом в 1941 году и под Керчью и Евпаторией в 1942 году. Но в отличие от успешных десантов Российского императорского флота в 1915—1916 годах, десантные операции РККФ в 1941—1942 годах, как правило, заканчивались катастрофой, что было обусловлено систематическим вмешательством некомпетентного партийного руководства в планирование операций.
В-третьих, оборона Порт-Артура дала возможность Колчаку, прежде писавшему на научные темы, связанные с океанографией, проявить себя в качестве военного аналитика. Именно в Порт-Артуре Колчак написал заметку о действиях современной артиллерии, очерк о бое в Желтом море и, наконец, свой знаменитый дневник, на страницах которого он отразил свою борьбу на сухопутном фронте в ноябре—декабре 1904 года и агонию Порт-Артура. Эти литературные опыты стали для Колчака хорошей школой накануне большой научно-общественной деятельности по восстановлению флота, в которую энергичный офицер погрузился после окончания Русско-японской войны.
Рискнем предположить, что опыт неравной борьбы в безнадежном положении с превосходящими силами противника, полученный Колчаком в Порт-Артуре, оказал сильное влияние на его личностное формирование. Именно этот опыт в значительной степени предопределил как решимость Колчака возглавить борьбу белых армий в Сибири осенью 1918 года в условиях прогрессирующего разложения чехословацких легионеров и войск Директории, так и способность вести эту борьбу в течение последующего 1919 года, невзирая на масштабную дезорганизацию тыла и численное превосходство противника.
- Бубнов А. Д., контр-адмирал. В Царской Ставке. Нью-Йорк, 1955. С. 231.
- Смирнов М. И., контр-адмирал. «Мы чувствовали в нем моральную силу» / А. В. Колчак: pro et contra. Личность и деяния А. В. Колчака в оценках современников, исследователей и деятелей отечественной культуры. СПб., 2018. С. 50.
- Зырянов П. Н.Адмирал Колчак. Верховный правитель России. М., 2012. С. 102—172.
- The Russo-Japanese War in Global Perspective: World War Zero / Ed. by J. W. Steinberg, B. W. Menning. Leiden—Boston. Vol. 1. 2005. Р. 3—654; vol. 2. 2007. Р. 435—570; ПоловинкинВ. Н. Русско-японская война — национальная трагедия или исторический урок? СПб., 2005. С. 17—196; Саркисов К. О. Путь к Цусиме. По неопубликованным письмам вице-адмирала З. П. Рожественского. СПб., 2010. С. 215—223.
- Александров К. М.Ставка Верховного главнокомандующего в первые дни петроградских беспорядков: 23—25 февраля 1917 года // Звезда. 2022. № 6. С. 117—142; Александров К. М. Ставка Верховного главнокомандующего в первые дни петроградских беспорядков: 23—25 февраля 1917 года // Звезда. 2022. № 7. С. 185—215; Александров К. М. Ставка Верховного главнокомандующего в дни петроградских беспорядков и солдатского бунта: 26—27 февраля 1917 года // Звезда. 2024. № 4. С. 148—181.
- Баумгартен О. А. фон.Воспоминания о Трансваале сестры милосердия Общины Св. Георгия О. фон-Баумгартен. 1899—1900. СПб., 1901. С. 1—44.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 37—38.
- Синюков В. В.Александр Васильевич Колчак: ученый и патриот. В 2 ч. М., 2009. Ч. 1. Начало жизненного пути и арктические исследования. С. 52—201.
- Далее все даты приводятся по старому стилю.
- Синюков В. В.Александр Васильевич Колчак: ученый и патриот. Ч. 1. С. 209.
- Русско-Японская война 1904—1905 г.г. Т. VIII. Оборона Квантуна и Порт-Артура. Ч. 1. От начала войны до тесного обложения крепости (17 июля 1904 года). Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 72—83.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 111.
- Русско-Японская война 1904—1905 г.г. Т. II. Первый период. Ч. 1. От начала военных действий до боя под Вафангоу 1 июня. Работа военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны. СПб., 1910. С. 18.
- С. О. Макаров.Документы. В 2 т. / Под ред. капитана 1-го ранга В. С. Шломина. М., 1960. Т. 2. С. 663—671.
- Синюков В. В.Александр Васильевич Колчак: ученый и патриот. Ч. 1. С. 194.
- СЗА — Северо-Западная армия под командованием генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича (1862—1933) в 1919—1920 гг. См.: Рутыч Н. Н.Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии. М., 2002. С. 306—317.
- Пилкин В. К., контр-адмирал. Два адмирала / Пилкин В. К. В Белой борьбе на Северо-Западе России. Дневник 1918—1920 / Публ. и вступит. ст. Н. Н. Рутченко-Рутыча. М., 2005. С. 485.
- Царьков А. Ю.Последний бой «Страшного» // Гангут. 2009. Вып. 54. С. 37—50.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 116—117.
- Пилкин В. К., контр-адмирал. Два адмирала. С. 484.
- Рутыч Н. Н.Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии. С. 386—392; Крыжановский Н. Н. Адмирал М. К. Бахирев и его современники // Морские записки. The Naval Records. Нью-Йорк, 1963. Vol. XXI. N 1 (58). С. 57—71.
- Пилкин В. К., контр-адмирал. Два адмирала. С. 486.
- Новиков-Прибой А. С.Цусима. Роман. М., 1986. С. 60—62.
- О борьбе с рукоприкладством в армии см.: Деникин А. И.Старая армия. Офицеры. М., 2005. С. 117—120.
- Деникин А. И.Путь русского офицера. М., 2012. С. 190.
- Назаренко К. Б.Флот, революция и власть в России: 1917—1921. М., 2011. С. 47—60; Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. М., 2009. С. 7—11.
- Граф Г. К., кап. 2-го ранга. Императорский Балтийский флот между двумя войнами, 1906—1914 / Примеч. и послесл. А. Ю. Емелина. СПб., 2006. С. 13.
- Граф Г. К., кап. 2-го ранга. Революция и флот. Балтийский флот в 1917—1918 гг. М., 2011. С. 152—163; Новиков-Прибой А. С.Цусима. С. 120—121.
- Чегодаев-Саконский А. П.На «Алмазе» (от Либавы через Цусиму — во Владивосток). СПб., 2004. С. 50.
- Пилкин В. К., контр-адмирал. Два адмирала. С. 483.
- Манжетный М. М.Воспоминания русского полковника китайской армии. М., 2019. С. 98.
- Будберг А. П., генерал-лейтенант. Дневник белогвардейца. Л., 1929. С. 2—3.
- Пилкин В. К., контр-адмирал. Два адмирала. С. 485.
- Допрос Колчака. Л., 1925. С. 11—12.
- Плотников И. Ф.Автобиография Александра Васильевича Колчака // Вестник Челябинского университета. Серия 1: История. 2002. № 2 (14). С. 144; Допрос Колчака. С. 5—8.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 114.
- Плотников И. Ф.Автобиография Александра Васильевича Колчака. С. 146.
- С. О. Макаров. Документы. Т. 2. С. 652—663.
- Там же. С. 653.
- Там же. С. 655.
- Допрос Колчака. С. 12.
- См.: Баумгартен О. А. фон. В осажденном Порт-Артуре. Дневник сестры милосердия. М., 1906.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 117—118.
- Павленко А. П.Послужной список капитан-лейтенанта А. В. Колчака // Документ. Архив. История. Современность: сборник научных трудов. Екатеринбург, 2020. Вып. 20. С. 290—291.
- А. В. Колчак, 1874—1920: сборник документов. В 2 т. / Сост. П. Ю. Мажара, Л. И. Спиридонова; отв. ред. Ю. Г. Орлова. СПб., 2021. Т. 1. От кадета до флотоводца, 1874—1918. С. 134; Несоленый С. В.Попытки японцев заблокировать Порт-Артур с помощью брандеров // Гангут. 2009. Вып. 52. С. 48—57.
- Павленко А. П.Послужной список капитан-лейтенанта А. В. Колчака. С. 290—291.
- ВСЮР — Вооруженные силы на Юге России под командованием генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина в 1919—1920.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. C. 122.
- Русско-японская война 1904—1905 гг. Книга II. Действия флота на южном театре от перерыва сообщений с Порт-Артуром до морского боя 28 июля (10 августа) в Желтом море. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе. СПб., 1913. С. 1—26.
- Кручинин А. С.Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память. М., 2010. С. 48—49.
- Симоненко В.Об одной минной постановке в период обороны Порт-Артура // Военно-исторический журнал. 1984. № 8. С. 66—68; Новиков-Прибой А. С. Цусима. С. 100; Степанов А. Н. Порт-Артур. Роман. Кн. 2. М., 1980. С. 73.
- Тимирев С. Н.Воспоминания морского офицера. Балтийский флот во время войны и революции (1914—1918 г.г.). Нью-Йорк, 1961. С. 9.
- Русско-японская война 1904—1905 гг. Книга III. Морское сражение в Желтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. — захват японцами миноносца «Решительный» в Чифу. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе. СПб., 1915. С. 24.
- Допрос Колчака. С. 12.
- Лутонин С. И., кап. 2-го ранга. Деятельность броненосца «Полтава» в Русско-японскую войну 1904 года // http://www.navy.su/navybook/lutonin/ (Публикация осуществлена по машинописной копии мемуаров (РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 206)).
- Русско-японская война 1904—1905 гг. Книга III. Морское сражение в Желтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. — захват японцами миноносца «Решительный» в Чифу. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе. С. 50—52.
- Штер А. П.На крейсере «Новик». М.—Берлин, 2022. С. 50—82.
- Сорокин А. И.Оборона Порт-Артура. Русско-японская война. 1904—1905. М., 1952. С. 122.
- Русско-японская война 1904—1905 гг. Книга III. Морское сражение в Желтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. — захват японцами миноносца «Решительный» в Чифу. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе. С. 48.
- Щенснович Э. Н.Плавание эскадренного броненосца Ретвизан с 1902 по 1904 гг. (воспоминания командира). СПб., 1999. С. 53—54; Бадьянов А. Б. «Командир должен сродниться с морем…» Первый в России адмирал-подводник Э. Н. Щенснович // Военно-исторический журнал. 2020. № 12. С. 63—67.
- Лутонин С. И., кап. 2-го ранга.Д еятельность броненосца «Полтава» в Русско-японскую войну 1904 года.
- Ратьковский И. С.Петроградская ЧК и организация доктора В. П. Ковалевского в 1918 г. // Новейшая история России. 2012. № 1. С. 100—115.
- Кильдюшевский В. И., Петрова Н. Е.Находки захоронений жертв красного террора в Петропавловской крепости // Красный террор в Петрограде. М., 2011. С. 477—503; Марголис А. Д. Некрополь красного террора в Петропавловской крепости // Марголис А. Д. Петербург. История и современность. Избранные очерки. СПб., 2014. С. 175—182.
- Эссен Н. О. фон.«Это не война, а какая-то адская затея…» (письма Н. О. Эссена из Порт-Артура) / Вступит. ст., коммент. и подг. текста В. А. Петрова // Отечественные архивы. 1996. № 3. С. 44—73.
- Шалагин Б.Собиратель Балтфлота. К 130-летию со дня рождения адмирала Н. О. Эссена // Морской сборник. 1990. № 12. С. 71—75.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. C. 140.
- Граф Г. К.На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. СПб., 1997. С. 77.
- Дудоров Б. П., контр-адмирал. Крепость сдана / Порт-Артур. Воспоминания участников. Нью-Йорк, 1955. С. 390—393; см. также: Литинский Д. Ю., Слесарев Ю. В., Гаршин М. Ю. «Служба авиации… может быть употребима и для активных боевых действий». Роль капитана 2 ранга Б. П. Дудорова в создании отечественной морской авиации // Военно-исторический журнал. 2023. № 6. С. 88—95.
- Егорьев В. Е.Операции владивостокских крейсеров в русско-японскую войну 1904—1905 гг. М.—Л., 1939. С. 140—143.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. C. 145.
- Павленко А. П.Послужной список капитан-лейтенанта А. В. Колчака. С. 279—302.
- А. В. Колчак, 1874—1920: сборник документов. В 2 т. Т. 1. От кадета до флотоводца, 1874—1918. С. 129—132.
- Русско-японская война 1904—1905 гг. Книга IV. Действия флота на южном театре и действия морских команд при обороне Порт-Артура после морского сражения в Желтом море 28 июля (10 августа) 1904 г. до конца осады крепости. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904—1905 гг. при Морском Генеральном Штабе. СПб., 1916. С. 277.
- Плотников И. Ф.Автобиография Александра Васильевича Колчака. С. 146.
- Допрос Колчака. С. 12.
- А. В. Колчак, 1874—1920: сборник документов. В 2 т. Т. 1. От кадета до флотоводца, 1874—1918. С. 132, 135.
- Допрос Колчака. С. 12.
- Павленко А. П.Послужной список капитан-лейтенанта А. В. Колчака. С. 292.
- Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 102.
- А. В. Колчак, 1874—1920: сборник документов. В 2 т. Т. 1. От кадета до флотоводца, 1874—1918. С. 136—144; Зырянов П. Н.Указ. соч. С. 102—103.
- Емелин А. Ю.Материалы личного происхождения о Русско-японской войне в фондах РГАВМФ // Россия и АТР. 2014. № 1 (83). С. 107—117.
- Дневник лейтенанта А. В. Колчака // Колчак В. И., А. В. Колчак А. В.Избранные труды / Сост. В. Д. Доценко, А. А. Смирнов. СПб., 2001. С. 246.
- Баумгартен О. А., фон. В осажденном Порт-Артуре. Дневник сестры милосердия. С. 276; Гущин А. В. Оборона Порт-Артура. СПб., 2011. С. 80.
- Дневник лейтенанта А. В. Колчака. С. 246.
- Там же. С. 246—247.
- Гюббенет В. Б.В осажденном Порт-Артуре. Очерки военно-санитарного дела и заметки по полевой хирургии. СПб., 1910. С. 45, 49—50.
- Дневник лейтенанта А. В. Колчака. С. 249.
- Гущин А. В.Оборона Порт-Артура. С. 84—87.
- Дневник лейтенанта А. В. Колчака. С. 248.
- Костенко М. И., генерал-майор. Осада и сдача крепости Порт-Артур. Мои впечатления. Киев, 1906. С. 264.
- Гущин А. В.Оборона Порт-Артура. С. 78—89.
- Дневник лейтенанта А. В. Колчака. С. 255.
- Тимирев С. Н.Воспоминания морского офицера. Балтийский флот во время войны и революции (1914—1918 г.г.). С. 80—81.
- Ненюков Д. В.От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания, 1914—1920. М., 2014. С. 82.
- Козлов Д. Ю., Подсобляев Е. Ф., Грибовский В. Ю.«Должен признать… что к делу развития морской силы Колчак имел громадное влияние». К вопросу об эффективности управления силами флота вице-адмиралом А. В. Колчаком // Военно-исторический журнал. 2006. № 2. С. 28—36; Партала М. А. Крейсерские операции русского флота в Западной Балтике в мае—июне 1916 года. К вопросу об оценках // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. Материалы Пятнадцатой ежегодной научной конференции (16—17 апреля 2013 г.) / Под ред. В. Н. Барышникова, П. А. Кротова. СПб., 2014. С. 124—141.
- Граф Г. К.На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. С. 144.
- Тимирев С. Н.Воспоминания морского офицера. Балтийский флот во время войны и революции (1914—1918 г.г.). С. 39.
- Плотников И. Ф.Автобиография Александра Васильевича Колчака. С. 148.
- Допрос Колчака. С. 29.