Перевод с нидерландского и вступительная заметка Юлии Тележко
Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2025
Альберт Вервей (Albert Verwey, 1865—1937) — нидерландский поэт, переводчик, эссеист.
Первую книгу стихов «Персефона и другие стихотворения» опубликовал в 1885 году, став одним из важнейших представителей группы «восьмидесятников». В том же году вместе с Виллемом Клосом, Уиллемом Витзеном и Фредриком ван Эденом основал журнал «Новый вожатый». Позже при его участии возникли журналы «Новый век» (1901) и «Движение» (1905).
В 1924—1935 годы преподавал нидерландскую литературу в Лейденском университете.
Поэтика Вервея сложилась под влиянием английской и немецкой романтической поэзии (Блейк, Шелли, Китс, Гёльдерлин, Новалис), долгие годы переписывался со Стефаном Георге и Рудольфом Панвицем. Автор многочисленных эссе о нидерландской литературе золотого века, сборника эссе о Гёльдерлине, перевел «Божественную комедию» Данте, произведения Марло, Шекспира, Шелли, Гофмансталя, Георге и др.
«По художественным принципам и по силе влияния на умы современников эпоха „восьмидесятников“ во многом перекликается с русским Серебряным веком. Подобно тому как в нашем Серебряном веке сосуществовало множество литературных течений (старший и младший символизм, импрессионизм, акмеизм и др.), так и движение „восьмидесятников“ не было однородным. <…> Альберт Вервей, более не удовлетворенный импрессионистическим видением мира, эволюционирует в направлении символизма» (И. М. Михайлова).
Творчество Вервея оказало большое влияние на нидерландских поэтов следующего поколения. Крупнейший из них, Мартинус Нейхоф, написал цикл стихотворений «На смерть Альберта Вервея» (1937; рус. пер. Кейса Верхейла, см.: Звезда. 1997. № 1).
Работа над созданием этого перевода проходила в Доме творчества Переделкино.
НА МОГИЛЕ НАПОЛЕОНА
Посвящается К. В.
Мерцают призрачно кариатиды
Старинной бронзой. Я стою у плит
Под сенью храма Дома инвалидов,
Где средь трофеев гордо он лежит.
Иду наверх, и пальмы и короны
Пол мраморный украсили собой.
У балюстрады в зал взираю тронный,
Где он в гробнице свой хранит покой.
Шагов шуршанье и жужжанье роя
Негромких голосов, и каждый взгляд
Направлен вниз; и, как волна прибоя,
Приходят и уходят — стар и млад.
«Пускай мой прах покоится, где Сена,
Среди народа Франции, — изрёк, —
Что мной любим». И статуя Тюренна
Там, у стены, стоит — на ней венок
С известными словами полководца:
«Не будет знать покоя мой солдат,
Покуда в наших землях остается,
Пусть хоть в Эльзасе, вражеский отряд!»
Дрожь пробегает по толпе при чтенье:
«Где тот герой, что в правый бой пойдет,
Объединит тех, кто пока в сомненье,
И тех, кто спал, к победе приведет!..»
«Иль в каждом жив герой легенд? Не мы ли —
В ком Жанна д’Арк, а в ком Наполеон?
На них кончается вся слава, или
От них вся слава вновь берет разгон».
И сына за руку ведет родитель
На улицу, решимость обретя.
Он знает, рядом с ним идет вершитель
Грядущей славы, что пока дитя.
К УИЛЬЯМУ БЛЕЙКУ
Виденья знавший и запечатлевший тень их
Пером иль кистью на бумаге иль холсте,
Их форму — в цвете, а их суть — в стихотвореньях,
Прекрасные иль нет — тысячекратно те.
Ты был подобен нам; страсть — ты ее боялся —
Была ничем иным, как жжением огня,
Что и из мрачных бездн, и в небесах являлся,
К высотам творчества вслед за собой маня.
Ты отказался взор поднять в иные сферы
Иль опустить, чем на своих фантазий шквал,
И слово странное иль образ — лишь примеры,
Как ты — толмач Его, Его нам воспевал.
Как вьется линия и речь, и человеку —
Судьбе запутанной у случая в сети —
Легко понять себя, узрев видений реку,
И к царству своему на ощупь путь найти.
То царство в нас — твое, его ты провозвестник,
Воображеньем звать его, Дух всё творит
Его рукой, оно — Его чудесный крестник,
Но разум судится, сужает и дробит.
Сей западни бежать! Одна любовь спасает,
Всему рожденному сполна себя дарив,
Лишь косное она и старое бросает,
Тем Отрицателя Природы усмирив.
Как сеял тот росток в душе твоей смятенье!
И не в одной твоей — им полон род людской,
Сквозь мифы и мечты, чье пышное цветенье
Плоть обрело в строках, придуманных тобой.
Под этим куполом, осмеянный примерно,
И даже лучшими, кто труд твой вздором мнил,
Работал с женщиной бок о бок ты, столь верной,
Сколь верен творчеству был сам, и снова жил.
Когда же, иногда свои открыв виденья
Во всей их полноте, толпы тупую спесь
Ты слышал: «Где видал он эти откровенья?» —
Показывал на лоб и отвечал ей: «Здесь!»
Здесь. А не там, где всё обман и серость быта
Для тех, кто мир как факт, а не как символ знал.
Здесь — в нашем царстве, что для каждого открыто,
Природы символ где самим искусством стал.
Пророк искусства; что есть лик воображенья,
Чье выраженье — жизнь, ее ж водитель — Дух
Послал любовь, что, сняв с природы украшенья,
Всё изменила в ней, замкнув творенья круг.
Как стал ты тих в конце и кроток перед Богом,
Лежал и ждал, и пел — светло, до хрипоты,
Как будто чтоб узнать смогли там, за порогом,
О том виденье, что последним видел ты.
Ты пел! Так хорошо — она ж, любя, рыдала,
И ты: «Любовь, не плачь, то спето Им одним!»
Да, то был Бог опять, чья песнь в тебе звучала.
Мы были с Ним, уйдем к Нему, пребудем с Ним.
ХУДОЖНИК
Кандинскому
«В душу мою посмотри: упоенье
Светом и цвета безудержный пир.
Нет ничего, но тут скрыто движенье,
Сущность вещей и тумана и мир.
О, что за бури огонь расщепляют!
О, столкновенья, и снова — простор!
Линий, что бездну, как нож, рассекают,
Круговоротов свистящих напор.
Всё это — тайны небес и земного:
Рядом с эфиром соседствует прах.
Корчится мрак — и рождается снова
Искристый свет на небесных лугах.
Полюса оба столкнулись во мне — и
Взрыв, как кузнец, их расплавил в одно.
Передо мной не меандры, скорее
Молний зигзаги влетают в окно.
Что мне с того, есть ли ясность у формы,
Техника так ли была хороша?
Здесь на холсте чудеса, а не нормы;
Глядя на них, холодеет душа.
Чудо чудес: колдовское движенье
Зримой Вселенной, чья тайная цель —
Нас разрушать, чтобы ни на мгновенье
Не прекращать перемен карусель.
Жизнь — как поток, в нем Вселенная тает,
Смесь и смятенье палитр и основ.
И вместе с нами она исчезает,
Став напоследок туманнее снов.
Вот наша сущность — из света и глянца,
Где и движенье и форма прейдет.
Та, что сумбуру извечного танца
Статику вряд ли когда предпочтет».
Перевод с нидерландского и вступительная заметка Юлии Тележко