Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2024
ПАМЯТНЫЙ ГОЛОС
Сквозь волну терактов,
среди вспышек зла
вдруг звонила: «Как ты?»
Не как все, звала.
В правде дней ледащей
с жизнью не вась-вась,
старшая о младшей
все еще пеклась.
Были перед этим
общий слой и круг,
в тождествах отметин
зримый Петербург,
бирюзовость, алость,
следом — гарь и дым,
чтобы скатерть стлалась
в Иерусалим…
Положась на случай —
на земле он бог, —
ровный лад созвучий
сохранял как мог
плавность разговора,
зеркала овал,
в стороне, где Ора,
свет, что убывал,
веру в силу духа
и желанье быть —
с трубкой возле уха
в том числе ходить
меж окном и дверью
в кратеньком пути,
адресуя зверю:
«Сдуйся! пропади!..»
Звуки, буквы, зёрна,
эхо, как в трубе.
Чудище озорно,
обло и т. п.
ПЕТЕРБУРЖЕНКА
Мчат по ветру, дождем нагружены,
как в глиэровском «Медном всаднике»,
стаи туч за стеной наружною
на трехтысячелетнем заднике.
В штормовом средиземном городе
шторм иной предстает глазам ее.
И, живи она хоть во Флориде,
верно б, чудилось то же самое.
Как смолянки и как бестужевки,
мало что крепче кофе пившие,
находясь кто где, петербурженки
не становятся, видно, бывшими.
А спроси ее в чаепитии —
ведь вопросы не возбраняются:
«Ну и как вам здесь после Питера?» —
«Жалоб нет. Как вам?» — и прощается.
Или, как-то иначе спрошена,
скажет: «Всюду земля вращается»,
пожелает всего хорошего,
улыбнется и попрощается.
Дым отечества, данность отчества
велики для перечисления.
Можно сравнивать, если хочется
знать масштабы сопоставления.
ИЛЛЮЗИОН
На то и есть обманка-внешность.
Снаружи — редкая неспешность,
невозмутимость. А внутри —
аналог айвазовской бури,
безумный вал почти в натуре,
крушенье, как ни посмотри.
Но там, прорвавшись из-под спуда,
светясь, маячил шанс на чудо,
мираж морочил островной.
А тут — душа, ее потемки,
ее цеплянье за обломки,
ее бессильный рулевой.
Что делать? Хватка волн железна.
Не разберешь, где высь, где бездна.
И Клото кое-как прядет,
еще противясь непогоде,
держа в уме, что все проходит, —
не смыло б только наперед.
К НОЧНОМУ ПОИСКУ КНИГИ
Чем делаться совой, не лучше ль спозаранку
на верхотуру лезть, хоть есть поисковик?
Смотри не покачнись, не подведи, стремянка, —
одной рукой держусь, другая возле книг.
Любимицы… Из них любая всех приметней.
А требуется та, что оформлял Г. Клодт:
«Поэзия времен войны Тридцатилетней»
(пока что не «Майн кампф» — майн херц, майн зон, майн Гот).
Читалась так давно!.. В ней был спрессован опыт
скорбеть и утешать сквозь мерный перевод.
Скорбеть и есть скорбеть… Но как утешить ропот?
Кто смертью разлучен, тех рифма не сведет.
Надежда на ответ — был или не был? — вот в чем
причина лезть наверх, не сверзившись едва.
Сумел ли отыскать старатель-переводчик
насущные, как хлеб, утешные слова?..
А книга утекла. Затихарила явку.
Добычлив книголюб, бывая там и сям,
сподобившись читать, откроет ли добавку
добра — в противовес последним новостям?
ВСТРЕЧА С МОРЕМ
Ртуть с лазурью в дни лихие,
здравствуй, вольная стихия,
зыбь с границами земель!
У тебя под правым боком
клин меж Запада с Востоком —
неуступчивая цель
разношерстных стай снаружи.
Отрезвлен поборник дружбы,
к сценам бойни не готов…
Это волны волн не режут —
будь их воля, стали б реже
выходить из берегов;
разве что перед закатом —
с бесшабашным результатом
брызг на камни, на рукав,
видя в облаке воздушный
символ времени — недужный,
крен дающий пироскаф.
ПОЭТ
Из неведомых миру невротиков,
любознательных, вертких, прикольных —
в единицы, и не без наркотиков,
не без дружб и витийств алкогольных.
Присмотревшись, узришь обособленность,
силу дерзкую, что не бравада.
Божья искра — неслабая собственность.
В остальном же… Да много ли надо?
Помнят имя, и мало кто — отчество.
Косит моль под страшилку из шкафа.
Тридцать семь — полстроки? Иль пророчество?
Суминтун (если по Фалунь Да`фа).
Представимый в Нью-Джерси и Хельсинки,
он припишет свое удивленье
не картинкам — расширенной лексике,
переменам в любом направленье.
Нет рецептов! Скитайся и пробуйся,
сколь удастся, рифмуй свою повесть,
а потянет — отправься по осени
трассой птиц, чуть не в Африку то есть.
ПОЖЕЛАНИЯ
Начать бы с того, что мело на дворе,
но здесь не случалось метели.
А вечером первого дня в январе
звонок этот был в самом деле:
— …Желаю не выбиться из колеи,
изменчивой вплоть до итога.
И пусть совпадут все желанья твои
с желаньями Господа Бога.
В КОНЦЕ РАЗГОВОРА
— …Скажи спасибо. — Я и говорю:
сквозь видимый предел благодарю
не только каждый час, но и минуту,
ходячим став хронометром, как будто
секунды, даже доли их, не малость,
а убыль из того, что вдруг осталось
на дне сужденных лет, — и это дно,
как днище лодочки, накренено.