Рассказ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2024
БАЛЕРИНА
Рассказ
Поговорим о странностях любви
(Другого я не мыслю разговора).
А. С. Пушкин
С молодых лет герой этой истории Митя П. пристрастился к классической музыке и особенно к балету благодаря своей маме, обладавшей обширными знакомствами в ленинградской культурной среде. Она частенько буквально за руку приводила его в Филармонию и на балетные спектакли в Кировский театр. В те времена Митя оканчивал школу и поступал в институт. Ему часто вспоминалось, как однажды перед началом концерта в Большом зале Филармонии они шли с мамой по центральному проходу между рядами кресел. Вдруг мама сказала: «Смотри, вот сидит Дмитрий Дмитриевич…» — «Какой Дмитрий Дмитриевич?» — спросил Митя и увидел поникшего, как бы ссутулившегося от застенчивости, болезненного вида человека, сидевшего в крайнем от прохода кресле. Это был Шостакович. Позднее по мере взросления Митя был все более и более увлечен музыкой Шостаковича, и композитор стал его кумиром. Но в тот момент в Большом зале сердце Мити было полностью отдано другой личности. Ею была прима-балерина Кировского балета Инга Неведомская. Он сразу же влюбился в Неведомскую, увидев ее впервые на сцене в па-де-труа из «Лебединого озера». И окончательно был покорен ее образом в балетах «Баядерка», «Дон Кихот», «Раймонда», «Спящая красавица». Немудрено, Неведомская слыла самой красивой балериной Советского Союза. Именно в нее и угораздило влюбиться Митю — в то время десятиклассника. Не то чтобы ухаживать за девушками, но даже быть более или менее близко знакомым с ними ему не приходилось. А тут балерина, да еще какая! Тогда он и осознал, что мальчишеские развлечения и игры позади, а впереди пугающая, непонятная, другая жизнь. И в ней — девушки. Приятели-одноклассники в этом отношении его сильно опережали. Митя был уверен, что он, прыщавый (три прыщика на лбу) и заикающийся хилый подросток, никому на свете не интересен и не нужен. Оставалось утешаться недоступным образом балерины. Он собирал ее фотопортреты, вырезал из газет и журналов материалы о ней, ходил на все спектакли с ее участием и после представления поджидал ее появления у артистического выхода.
В первый период своего увлечения Митя воспринимал балерину как чистое явление искусства. Он был очарован своим объектом только эстетически — вне эротических устремлений. Так мы восхищаемся статуей Венеры Милосской, чьи красота и грация овладевают нашими чувствами, оставляя за бортом эротику. Этому способствуют спутанные, многообразные по ритму, кажущиеся случайными и хаотическими драпировки, скрывающие — как нескромную тайну — нижнюю половину ее тела. Но как-то раз, выходя из театра после спектакля, балерина, легконогая, стройная, в маленькой шубке из коричневой каракульчи, промелькнула мимо, обдав его чу´дным запахом духов, наверняка парижских. Именно тогда Митя впервые остро почувствовал в ней что-то для себя новое. Что это было, он не понимал. Он провожал ее взглядом вплоть до момента, когда она с красивым молодым человеком в бежевой дубленке уселась в его «Волгу» цвета «белая ночь», и машина резко взяла с места, поднимая снежную пыль. А Митя, раздавленный совершенно необычным для него чувством ревности, уныло поплелся к автобусной остановке.
Но скоро все изменилось. В его жизни появилась Инга Неведомская во плоти и наяву, а не только в зыбком сценическом образе. Вот как это произошло.
Митина мама, всерьез обеспокоенная постоянной ипохондрией сына, решила, что ему необходим предмет заботы и привязанности и что лучше всего эту роль исполнит собака. Она давно замечала в скверике возле их дома экзотического вида рослого мужчину в дворницком брезентовом плаще с капюшоном, в галошах на босу ногу и ковбойской широкополой шляпе. Он выводил гулять чудесных черных, коричнево-пегих или палевых спаниелей, причем состав их время от времени менялся. Мама, будучи эффектной и общительной женщиной, немедленно познакомилась с ним. Оказалось, что его зовут Баярд Васильевич и что он занимается подпольным бизнесом — разведением породистых спаниелей и передержкой их в домашних условиях. Сделка между Баярдом и мамой состоялась стремительно, и вскоре в квартире Мити поселился очаровательный месячный коричнево-пегий спаниель по имени Ник. Имя ему присвоил сам Баярд. По установленному им порядку всему выводку щенков присваивались имена, начинающиеся на первую букву имени их отца, который именовался Норд. Поэтому братьев и сестру Ника звали Нед, Ной и Норма. Ник быстро рос. Митя привязался к нему и водил гулять в Таврический сад. Он погрузился в восхитительный мир собак, собачек, их хозяев и хозяек. В мир весельчаков-пуделей, обитателей Букингемского дворца умниц корги, интеллектуалов ретриверов, очаровательных мопсов, жертвенно преданных хозяину ризеншнауцеров, голубоглазых красавцев хаски и других занимательных представителей этого мира. А также вошел в мир проблем, болезней и опасностей, подстерегающих собак. Однажды по пути домой Митя заметил, что Ник прихрамывает на переднюю правую лапу. Обнаружилось, что, возясь с другими собаками, он сломал коготь, который сильно кровоточил. Позвонили Баярду, жившему в соседнем доме. Он предложил привести к нему Ника, чтобы определить характер травмы. Квартира Баярда, довольно запущенная и грязноватая, представляла собой весьма своеобразное зрелище. Она была обставлена дорогой антикварной мебелью — креслами, столиками, диванчиками с инкрустациями и шелковой обивкой. В то же время все это остро нуждалось в реставрации: ножки стульев и столиков были изрядно изгрызены собачьими зубами, а шелковая обивка диванчиков продрана до холщовой подкладки их же когтями. Уже в прихожей Мите и Нику представилась впечатляющая картина — их встретил величественный черный спаниель Норд — отец Ника. На его левом ухе, вцепившись когтями в густую длинную шерсть, висел сиамский котенок, а в зубах Норд держал, подобно подстреленному на охоте утенку, попугая какаду, удивленно крутящего своей розовой головкой с хохолком и разглядывавшего пришедших то левым, то правым глазом. Очевидно, эта мизансцена была создана самим Баярдом и использовалась для того, чтобы произвести впечатление на гостей. Митя узнал, что сломанный коготь Ника нужно срезать специальными ножничками, предварительно простерилизовав их, и после этого смазать лапу перекисью водорода. Однако такие ножницы, принадлежащие Баярду, временно находятся у некоей дамы, их следует взять у нее. Дама живет поблизости, вот ее адрес. Митя отвел Ника домой и немедленно поспешил по указанному адресу. Причудливый дом в стиле модерн располагался на Таврической улице. У лифта в закутке сидела консьержка, строго спросившая Митю, к кому он идет. Получив ответ, она вызвала Мите лифт и сказала, чтобы он поднимался на третий этаж. Там дверь на площадку открылась, за ней показалась ослепительной красоты брюнетка в шелковом черном, с огромными красными драконами, халате. Это была Инга Неведомская собственной персоной. Митя онемел, он еле сдержал порыв броситься вниз по лестнице. Но удержался, услышав: «Мальчик, вы, кажется, за ножницами? Баярд мне звонил. Проходите, пожалуйста». Ее голос, который Митя прежде никогда не слышал, был неожиданно низкий, глубокий и хрипловатый, как у Эдит Пиаф. В этот момент из глубины квартиры раздался оглушительный визгливый собачий лай. «Замолчи, Агашка!» — воскликнула балерина. Тут же в дверях появилась симпатичная короткошерстая черная такса с желтыми бровками и щечками. Она тявкнула два раза и примирительно ткнулась Мите в ноги. «Поразительно! — cказала балерина. — Это редкость, вообще-то у Агаты характер довольно скверный. Вы ей явно нравитесь… Проходите же, хотите чаю?»
Так у Мити началась новая жизнь. Он стал часто бывать в этой квартире, и во время визитов всякий раз его охватывало чувство нереальности всего происходящего. Он попадал в другой мир, где все было овеяно духом обитания божества. Вот голубая чашка, из которой балерина пьет кофе по утрам, вот ее какая-то особенная зубная щетка и гребенка из слоновой кости с индийскими письменами, вот ее сафьяновые с беличьим мехом домашние туфли — все эти вещи с бытовым, вполне земным предназначением таинственно сочетались с неземным существом. Митя рассматривал незнакомые ему картины, фотопортреты представительных мужчин и роскошных дам в нарядах начала прошлого века. Видимо, только в такой атмосфере могла появиться на свет и вырасти Инга Неведомская. Была в квартире и комната для танцевальных упражнений с балетным станком вдоль стены, с афишами и фотографиями в различных ролях балерины — в сущности, храм искусства обитавшего здесь божества.
Вскоре Митя обнаружил, что балерина, с ее популярностью и шумным успехом, одинока. У нее не было ни мужа, ни детей, хотя к началу знакомства с Митей ей было уже тридцать восемь лет. Черты ее быта свидетельствовали о трудной судьбе, о том, что все прелести обеспеченной, благополучной семейной жизни принесены в жертву сценической красоте.
Среди персонажей, посещающих дом балерины, был некий молодой красавец по имени Альфред, владелец «Волги», увозившей ее после спектаклей из театра. Ранее он был замечен Митей на сцене среди артистов кордебалета. Была также иногда появлявшаяся рыжая девушка лет семнадцати, племянница балерины. Звали ее Тася. Она училась в медучилище и оказывала помощь своей тетушке в качестве массажистки и ортопеда. Она показалась Мите невзрачной, даже некрасивой, с веснушками на круглом лунообразном лице, маленьким курносым носиком, большим ртом и слишком широко расставленными глазами. Для него эталоном женской красоты, находившейся теперь постоянно перед глазами, была балерина. Митя замечал, что все остальные женщины и девушки, попадавшиеся ему на глаза, заметно поблекли.
Меж тем Тася однажды сильно удивила Митю. Дело было так. Сели за стол в столовой, чтобы отведать какого-то диковинного супа, приготовленного приходящей кухаркой. За столом был и Альфред, принесший из булочной хлеб. Хлеб оказался черствый. Балерина недовольно процедила сквозь зубы: «Алик, смотри что покупаешь, не хватай что попадется!» А Тася тут же произнесла еле слышно, но отчетливо: «Дубовый стол, в солонке нож. И вместо хлеба — еж брюхатый…» И сразу же зарделась от смущения. «Господи, да при чем тут еж?» — отозвался Альфред. Повисла неловкая пауза. «Это стихи Мандельштама», — уткнувшись в тарелку, буркнул Митя, который к тому времени уже был знаком с его поэзией. Он был немало удивлен тем, что и Тася знает их. И тут же подумал с сожалением: «Почему девушки, знающие Мандельштама, такие некрасивые?..»
С балериной в ее свободные от спектаклей и репетиций дни Митя гулял в Таврическом саду, как правило, вместе с собаками. Агата и Ник тоже подружились. Прогуливающиеся по дорожкам посетители часто узнавали балерину. Некоторые, преимущественно мужчины, стремились познакомиться с ней, пытаясь приласкать таксу, погладить, отметить ее красоту — и тем самым обратить внимание хозяйки на себя, используя способ знакомства, описанный еще Чеховым в рассказе «Дама с собачкой». Надо заметить, что Ник был очень недоволен таким заигрыванием посторонних со своей подругой. Он рычал на них и даже однажды схватил одного за брюки. Со временем постоянные обитатели сада стали называть пару «балерина с мальчиком».
После успешного окончания первого курса института дедушка Мити — профессор, известный экономист, автор книг по экономике социализма и бухгалтерскому учету — подарил внуку автомобиль «москвич»-407. У Митиного дома в переулке появился красавец цвета морской волны, получивший у публики с момента выпуска прозвище «стиляга». Был нанят инструктор по вождению, и через три месяца Митя получил водительские права. Это обрадовало балерину. Митя стал возить ее в парикмахерские, к косметичке, к портнихе и иногда даже на репетиции и спектакли, составив конкуренцию Альфреду с его «Волгой».
Однажды за семейным обедом Митин дедушка, находившийся в игривом настроении после двух-трех рюмок коньяка, сказал:
— Дмитрий, ты, говорят, подружился со знаменитой балериной? Во времена моей молодости многие, особенно гвардейские офицеры, увлекались балеринами. Барон Маннергейм, великий князь Сергей Михайлович да и наследник престола — будущий Николай II. Ты, Митя, в хорошей компании… Но учти, что водить знакомство с балеринами стоит недешево… Так что, если нужно, обращайся.
— Сергей Сергеевич, — вмешалась бабушка, — не паясничай! Мало того что ты подарил ему машину, добьешься, что он окончательно примкнет к золотой молодежи. Читал о них фельетоны?
— Ничего страшного, — ответил дедушка, — если Митя покатает заслуженную артистку на собственной машине, купленной его дедом на трудовые деньги. Он ведь, в сущности, всего лишь ее преданный поклонник, наш советский чичисбей[1]. А чичисбеи у нас не запрещены. Помнишь твою любимую когда-то песенку?
И дедушка нараспев произнес итальянские куплеты, популярные во времена НЭПа:
Я сказала мужу, не робея,
Дамам нельзя без чичисбея.
Ходят по городу фашисты,
К дамам они пристают…
Тем временем на Митином «москвиче» они с балериной стали ездить в Павловск, в Петергоф, на Карельский перешеек. Балерину всюду узнавали, и Мите это льстило. Люди шептались: «А кто этот юноша рядом с ней? Наверное, новая звездочка из Хореографического училища…» Однажды летом, когда они ехали лесной дорогой в сторону комаровского кладбища, им пришлось буквально ползти в густой толпе, идущей с электрички на Щучье озеро. Люди узнавали балерину, махали руками, стучали в окна машины, хлопали ладонями по крышке капота. Робкому и застенчивому Мите никогда не приходилось быть объектом столь интенсивного внимания, и ему нравилась эта суматоха. Лестно было вести машину сквозь толпу, сидя рядом с всем известной красавицей.
Однако со временем отношения Мити с балериной становились для него все более тягостными и даже мучительными. Она теперь часто представлялась в его воображении не Венерой Милосской, полузакутанной драпировками, а полностью обнаженной Венерой с картин Тициана или Джорджоне. Митя плохо понимал, что с ним происходит. Конечно же, его не миновали познания об интимных отношениях мужчин и женщин, полученные в основном из разговоров на эту тему с его друзьями-студентами. Но своего опыта у него не было, а попытки вообразить то, что он узнал, по отношению к балерине, шокировало и ставило его в тупик. Сами эти воображаемые попытки казались ему совершенно несовместимыми с абсолютной женственностью и божественной красотой балерины. Для Мити характер его любви к балерине был подобен (так ему казалось) нравам «серебряного века», о которых он судил по стихам Блока о Прекрасной Даме: любовь к женщине — это божественный дар. Оставалось страдать и терпеть.
И вот однажды они с балериной сидели в машине среди дюн и сосен пустынного взморья за Зеленогорском. Она вынула из сумки маленький японский магнитофон, зазвучало адажиетто из Пятой симфонии Малера с его томительно прекрасной мелодией. Очарованный музыкой и суровой красотой осеннего взморья, Митя ощутил полную расслабленность, чувство комфортного покоя. Балерина была рядом, почти вплотную к нему. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья, как бы в дремоте полузакрыв глаза. В эти минуты Мите показалось, что мучившие его проблемы испарились, растаяли в осеннем небе над морем и что она наконец-то сегодня, сейчас…
Все разрушило неожиданное появление какого-то подвыпившего мужика, вынырнувшего из зарослей шиповника. Он стал рвать ручку двери машины с той стороны, где сидела балерина, что-то бормоча при этом. Митя, который никогда в жизни ни с кем не дрался, выскочил, схватил нападавшего сзади за плечи и сильно толкнул, стараясь повалить на землю. Тот умудрился вырваться, развернулся, и тут же Митя получил удар в лицо такой силы, что едва устоял на ногах. Ослепленный какой-то неведомой яростью, он схватил с песка под ногами камень и опять бросился на нападавшего. Чем могло бы это кончиться, непонятно, но тут между соснами показались какие-то люди, и нападавший предпочел ретироваться. Испуганная балерина вышла из машины, обняла Митю и сказала с необычной нежностью: «Милый Митя, брось камень, подумай, ведь ты мог бы убить его… Боже, какой у тебя синяк под глазом!..» И поцеловала его. Мгновение — и Митя полностью перестал собой владеть. Он обхватил балерину за талию, едва не повалив ее, потом, пытаясь удержать, сам рухнул на колени. При этом его объятья соскользнули по ее телу вниз к бедрам. В полном безумии Митя обнял их, ощутил сквозь полы ее плаща их стройность и упругость, стал задыхаться, почувствовал нечто вроде судороги, охватившей его тело. Балерина спокойно высвободила свои ноги из его объятий и сказала: «Митя, милый, не надо, успокойся, давай лучше поедем домой…»
Митя не помнил, как они доехали. Запомнилось только, что по дороге они не сказали ни слова. По возвращении он сообщил маме о синяке под глазом, что, подходя к дому, подрался с хулиганами. Он уснул рано и проспал всю ночь мертвецким сном. Проснувшись, лежа в постели, понял, что после происшедшего вчера на взморье общение с балериной для него больше невозможно.
Главным самоощущением Мити в течение последующих дней была пустота. Шли учебные дни. В институте были лекции, семинары, упражнения. Митя принимал во всем этом участие чисто автоматически. Дома он воспринимал обращения к нему мамы, дедушки, бабушки как отдаленный шум. Отстраненно слушал он и встревоженные семейные разговоры, в которых слышалось: «Балерина!.. балерина!.. надо быть тактичной, надо аккуратней… надо позвонить…» Но и эта суета постепенно ушла, затихла.
Спаниель Ник очень помогал Мите прийти в себя после этой встряски. Он понимал состояние Мити, был послушным и даже учтивым. Казалось, что и он опечален исчезновением из его жизни подруги Агаты. На прогулках он больше не принимал участия в собачьих играх и увеселениях, сопровождаемых беготней и лаем. И вдруг все изменилось. В Таврическом саду Митя встретил Тасю.
Первым отреагировал на это событие, естественно, Ник. Когда они проходили мимо фонтана «Мальчик с уткой», Ник вдруг забеспокоился, затем, вырвав из рук Мити поводок, мощными прыжками рванулся за кусты сирени, окружающие фонтан. Через несколько мгновений он появился оттуда в сопровождении Агаты, тоже тащившей за собой поводок. Ник ликовал. Он кружился вокруг Агаты, захлебывался радостным лаем, перепрыгивал через нее, толкал ее боком. Вскоре появилась обеспокоенная исчезновением собаки Тася. Когда она увидела Митю, ее лицо радостно озарилось, она бросилась к нему, явно стремясь обнять, но остановилась в шаге, лишь прикоснувшись к его рукаву. При этом сказала:
— Мы так скучали без вас, почему вы нас бросили?..
В этот момент она, с ее сияющими глазами и радостной улыбкой, впервые показалась Мите привлекательной и даже красивой.
С этого дня жизнь Мити коренным образом стала меняться, наполнившись новым содержанием. Они теперь часто гуляли с Тасей, Ником и Агатой в Таврическом саду. Однажды на такой прогулке Митя вспомнил эпизод с ежом на столе вместо хлеба за обедом у балерины. Он прочел Тасе несколько особенно любимых им стихов Мандельштама, среди них «За то, что я руки твои не сумел удержать…» и «Возьми на радость из моих ладоней немного солнца и немного меда…». К удивлению Мити, Тася не только знала эти стихи, но подсказывала ему слова, которые он забывал. Так им открылась новая замечательная сфера общения — чтение стихов. Тася знала их даже в большем количестве, чем Митя. Однажды она принесла смятые листки невнятной машинописи. Это были стихи Бродского. Ее знакомые были на вечере молодых поэтов в Горном институте, где он читал свои стихи. Они вперебой говорили Тасе, что Бродский им особенно понравился и им удалось раздобыть его тексты. Митя еле разбирал нечеткие строки под сенью лип Таврического сада при тусклом свете пасмурного ленинградского неба: «Прощай, позабудь и не обессудь. А письма сожги, как мост… Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ… синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы… Вот я иду, а где-то ты летишь, уже не слыша сетований наших, вот я живу, а где-то ты кричишь и крыльями взволнованными машешь…» Митю захватили эти строки, они были совершено непохожими на поэзию, которую он знал и часто повторял про себя. С тех пор Митя и Тася кроме прогулок по Таврическому саду иногда ходили слушать, как читают стихи в «Молодежном» кафе на Полтавской.
В солнечные жаркие дни Митя и Тася на «москвиче» ездили вместе с собаками загорать и купаться на Финский залив. Особенно им нравился пляж у устья реки Сестры. В те времена там была обширная пустошь, ныне застроенная пансионатами и домами отдыха. Они оставляли машину на шоссе, им нравилось идти вдоль реки километра два по тропинке, заросшей крапивой и снытью, пробираясь сквозь кустарники ольшаника, багульника, жимолости, и приводящей в конце концов к дюнам. Пляж за дюнами, как правило, был безлюден, трудно было дойти до него пешком, а машин в то время было мало. Между рядами дюн были уютные местечки, защищенные от ветра и посторонних глаз. Однажды они с Тасей расстелили одеяло и расположились в одном из них, стали загорать и по ходу дела целоваться. И внезапно случилось то, чего Митя так долго ждал и к чему подсознательно и мучительно стремился на протяжении долгой любви к балерине.
ЭПИЛОГ
Через сорок лет после описанных событий супруги Дмитрий Петрович и Таисия Юрьевна вошли в подъезд старого дома на Таврической улице, держа в руках букет роз и торт. Консьержки уже не было, вместо нее был современный домофон с видеокамерой. На третьем этаже их впустила в квартиру старая дама весьма живописного вида. На ней был просторный арабский бурнус из тонкого белого сукна, отделанный тесьмой, шнурами и аппликациями в восточном стиле. На голове был пестрый шелковый тюрбан, из-под которого выбивались пряди седых волос. На лице явственно были видны следы косметики — подкрашенные брови, щеки и губы, причем краска лежала неровно (очевидно, в результате старческой подслеповатости). Это была, конечно же, балерина Инга Сергеевна Неведомская. Она приветливо встретила гостей, угостила их чаем из китайских чашечек тончайшего фарфора. Балерина пожаловалась, что не выходит на улицу, что ей предлагают переселиться в Дом ветеранов сцены имени Савиной, но она отказалась. Рассказала, что только что уволила домработницу, потому что та была аккуратной, работящей, но чрезмерно болтливой. (Тася на ухо Мите прошептала, что это уже третья домработница за последнее время.) Перед уходом Тася сделала балерине педикюр. Когда ее разували, Митя мельком увидел ступни балерины, изуродованные лапки с перекрещенными пальцами — результат танцев на пуантах. Покинув балерину, они шли вдоль решетки Таврического сада и говорили о том, как устроить ее на лето на их новой даче.
1. Чичисбей — провожатый (итал.).