Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2024
* * *
В короткий срок, пока цветет она,
Не встретишь утонченнее и краше:
Фиалковое, лунное, лебяжье.
Вся — розовость и вся — голубизна!
А дальше год за годом, вновь и вновь
С ней происходит все одно и то же —
На роковую первую любовь,
На раннее безумие похоже.
Цветенье завершается — и вдруг
Лиловых лепестков не сыплет ветер,
Но ржавчина, покрывшая соцветья,
Отслаиваясь, сыплется вокруг.
Остался позади солнцеворот,
К земле нагнулись яблони и вишни.
Ей кажется, она еще цветет,
И остовы соцветий тянет выше.
Ей снится голубиная весна,
Когда побегам радовалось тело.
Пришел октябрь, она не пожелтела,
Напыщенно и грубо зелена.
Покрылась снегом прелая трава,
Шуршат во мгле мороженые листья,
Лиловый снег цветами лег на кисти.
Ей кажется — она еще жива.
Чем глубже снег, чем звонче скрипы льдов,
Тем в памяти у ней светлей и жарче,
И не найти уродливей и жальче
Похожих на опарышей плодов.
* * *
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью…
Бродский
Был сотворен по образу и подобью,
Мог лицезреть Создателя всякий час…
Я подошла, небо закрыв ладонью.
Потной руки моей не оттолкнул от глаз.
Я повела рукой — шея, ключицы, плечи,
Губы легко разъял вдоха тревожный звук,
Так взбунтовалась плоть, дух навсегда калеча,
Дальше — рука в руке, больше — блужданье рук…
Злая воронья ночь, бледного дня усталость…
Образ, подобье? Где? Тело едва влача,
Сделался только тем — тем, чего я касалась…
Что натворила я, ветрена, горяча?!
На ухо зашепчу — раковина какая!
Что ни дохнешь в нее — глупость, кокетство, бред, —
Жадно песчинки слов смыслами облекая,
Жемчугом возвратит все, в чем значенья нет.
Слушаю голос — он режет острее бритвы,
Влажная полость рта пущена в оборот
И порождает вздор страстный взамен молитвы,
И соловьем поет окровавленный рот.
Знал бы, дурак, что́ я в сумерках различала
Где-то там внизу тогда, глядючи с высоты:
Денег и перспектив не разглядев сначала,
Некуда деть глаза — вглядывалась в черты.
Сбудется всё — потоп, войны, столпотворенье,
Брошенный в бездну шар крутится неспроста.
Так не творят миры. Это грехопаденье —
Первый железный гвоздь, вбитый в ладонь Христа.
* * *
«Не выползай на блестящий огнями берег.
Вдоль побережий Евразии, двух Америк
В старых коллекторах, на полигонах свалок
Снова и снова находят тела русалок.
Старая сказка имеет сюжет единый:
Принца проносят волны в глазах ундины
На надувном матрасе, бревне, пиро́ге,
Дальше — подпольная смена хвоста на ноги.
После сердечной муки, болей, абсцессов
(Принцы, как водится, женятся на принцессах),
Тяжко хромая, тащит русалка горе
В грязный фонтан на площади или в море.
Впрочем, интрига может пойти двояко:
Лакома плоть русалочья для маньяка!
Или, напротив, многие жизни канут,
Кто — на морское дно, кто — на дно стакана.
Песня русалочья не предвещает счастья…»
Всё интереснее, чем на волнах качаться!
Сердце наружу рвется, ломая ребра,
Что-то блестит в ресницах огнем недобрым.
Близится ночь клубничного полнолунья,
В гроте у дальних скал заждалась колдунья.
Только бы ноги! Только б у ведьмы вышло!
И безразлично все, что… (смотрите выше).
* * *
Потянул ветерок, тяжелеет под вечер прохлада
Этим сереньким, низеньким, к ночи слабеющим днем.
Над воротами церкви горит, не мигая, лампада
Электрическим мертвым огнем.
Предпочтительней все ж, если миру грозит пораженье
И у древних светилен гореть не останется сил,
Чтоб не выбило пробки внезапным скачком напряженья,
А заплаканный ангел подул и фитиль загасил.
Впрочем, можно и так, антикварных деталей не жаль мне,
У больных фотофобией к тьме нечувствителен страх.
При старинных светильниках в ужасе тени дрожали,
А сегодня подстанции в сумрачных держат руках.
Не помеха для них и церковная эта ограда,
Если серенький день разрешится тяжелым дождем —
Заискрят провода и тогда замигает лампада
Электрическим мертвым огнем.