Эпизод XIII «Улисса» как источник «Лолиты»
Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2024
Над вымыслом слезами обольюсь…
А. Пушкин
Здесь создает и разрушает
Он сладострастные миры,
А из соседней конуры
За ним старуха наблюдает.
В. Ходасевич
ЗНАКОМСТВО И ВСТРЕЧИ
Знакомство, правда, мимолетное, Владимира Набокова с романом Джеймса Джойса «Улисс» случилось на последнем курсе Кембриджа. Приятель прочитал ему вслух «несколько пикантных отрывков из монолога Молли» (Эпизод XVIII «Пенелопа»)[1], но это не особенно его заинтересовало. Весь роман Набоков прочел только в 1931 году. «Какая гениальная похабель. Местами, однако, несколько искусственная…» — делился он впечатлением с Глебом Струве (письмо от 8 мая 1931 года).[2]
А в 1933-м один эмигрантский издатель предложил Набокову перевести «Улисса» на русский язык, он тогда написал Джойсу: «Я большой ваш поклонник и буду счастлив взяться за этот перевод. Более того, мне кажется, что возможности русского языка позволят передать тончайшие музыкальные оттенки и нюансы оригинала» (письмо от 9 ноября 1933 года).[3] Проект этот не осуществился.
Были и встречи с автором «Улисса». Так, в 1937 году в Париже Набокову пришлось заменять на литературном вечере в Шопеновском зале заболевшую венгерскую писательницу Йолан Фолдес. Он должен был читать на французском языке доклад о Пушкине. Опасаясь, что из-за изменения программы публики в зале не будет, друзья Набокова Люси и Поль Леон[4] привели среди прочих Джойса. Набоков вспоминал: «Не успел я начать, как многие стали выходить из зала. Незабываемым утешением было для меня присутствие Джойса, сидевшего, скрестив руки и поблескивая очками, в центре венгерской футбольной команды».[5]
В другой раз Поль Леон предложил Набокову поехать к Джойсу, однако эта встреча не состоялась. Как объяснял Набоков в письме Вере, Леон «окружил этот визит такими фиксенфаксами и предупреждениями, что я в конце концов отказался, сославшись на недосуг (и никчемность такой встречи)» (письмо от 24 февраля 1938 года).[6]
В 1939 году Набоков соприкоснулся с Джойсом косвенно: Люси Леон помогала ему в работе над его первым романом на английском «The Real Life of Sebastian Knight» («Истинная жизнь Себастьяна Найта», 1941). И они сидели за тем же столом, за которым сидели Джойс и Поль Леон, обсуждая «Поминки по Финнегану». Это был знак!
А вскоре Леоны пригласили чету Набоковых на обед с Джойсом и издателями журнала «Transition» Юджином и Марией Джолас. Набоков в основном молчал, чем несколько разочаровал хозяйку. Много лет спустя в одном интервью он сказал, что ничего не помнит «из этой беседы», но Вера «вспоминает, что Джойса интересовал рецепт меда, русского напитка, и каждый отвечал ему по-своему».[7] Однако в другом источнике сообщается, что Набокова удивил интерес автора «Улисса» к творчеству Алексея Ремизова и особенно то, что он пренебрежительно отозвался об использовании мифологии в современной литературе. «„Но вы же использовали Гомера…“ — „Заскок“, — ответил Джойс. — „Но вы же сотрудничали с Гилбертом[8]…“ — „Ужасная ошибка, — сказал Джойс, — реклама для книги. Очень об этом жалею“».[9] На прощание он подарил Набокову книгу c фрагментом «Поминок по Финнегану» под двусмысленным — в свете будущей «Лолиты»! — названием «Haveth Childers Everywhere» (Paris—New York, 1930), что можно перевести как «Иметь детей повсюду».
Набоков называл «Улисс» не только «гениальной похабелью», но и «божественным творением искусства», «самым прозрачным из романов», отмечая «прозрачность и точность прозы» Джойса. Составляя список шедевров ХХ века, он отводил ему первое место, далее шли: «Превращение» Кафки, «Петербург» Андрея Белого и «первая половина сказки Пруста „В поисках утраченного времени“». В курсе «Шедевры европейской прозы», который он читал в Корнеллском университете в 1950-е годы, «Улиссу» посвящен обстоятельный цикл — на 14 академических часов.
«Следы» Джойса присутствуют (с той или иной степенью насыщенности) в разных произведениях писателя, начиная, наверное, с промельков в «Приглашении на казнь» (1935). Их легко обнаружить в «Даре» (1938), кое-что встречается в «Бледном огне» (1962) и «Аде» (1969). Нас же особо интересует связь романа «Лолита» (1955; 1967)[10] c романом «Улисс» (1922), точнее с его Эпизодом XIII («Навсикая»). «Набоков кое-что почерпнул из Джойса», — отмечал Карл Проффер в своей пионерской работе «Ключи к „Лолите“» (1968)[11]. Представляется, однако, что это нечто большее, чем кое-что, хотя и кое-что присутствует.
В 1950 году Набоков чуть было не сжег рукопись романа, но Вера остановила его. Скорее всего, тогда же, готовя лекции по европейской литературе для Корнеллского университета, он глубоко погрузился в «Улисса» и нашел там ключ к решению темы, которая давно его преследовала, начиная со «Сказки» (1926) и до «Волшебника» (1939), — о взрослом мужчине, которому нравятся девочки. (Да еще вспомнил стихотворение «Под землей» (1923) Владислава Ходасевича — см. наш эпиграф.)
КТО ТАКОЙ ДЖОН РЭЙ?
Роман «Лолита» состоит из «Предисловия» некоего Джона Рэя, д-ра философии (степень, присуждаемая в разных научных областях), текста «Лолита. Исповедь Светлокожего Вдовца» и «Перевода иностранных терминов» с редкими примечаниями. В «Предисловии» Джон Рэй сообщает, что рукопись «Исповеди…» попала к нему случайно, автор ее, взявший псевдоним «Гумберт Гумберт», умер в тюрьме. И теперь он и его друг, адвокат этого несчастного, собираются ее опубликовать.
Предупреждая возможные претензии к содержанию «Исповеди…», Джон Рэй в качестве аргумента защиты ссылается на «историческое решение, принятое достопочтенным судьей Джоном Вульси, 6-го декабря 1933 г., по поводу другой, значительно более откровенной книги». Однако не поясняет, что это за решение и о какой книге идет речь.
Предыстория же, за пределами романа, такая. В марте 1918 года американский журнал «The Little Review» с подачи Эзры Паунда первым начал публикацию «Улисса». И публиковал роман на протяжении трех лет. Некоторые эпизоды Почтовая служба США сочла непристойными, три номера журнала были изъяты и преданы огню (за январь1919-го — с Эпизодом VIII («Лестригоны»); за май 1919-го — с Эпизодом IX («Сцилла и Харибда»); за январь 1920-го — с Эпизодом XII («Циклопы»). А из-за публикации в номере за июль—август 1920 года Эпизода XIII («Навсикая») редакторам журнала Маргарет Андерсон и Джэйн Хип уже в суде предъявили обвинение в распространении материалов с непристойным содержанием и оштрафовали на сто долларов (по 50 каждую). В результате роман в США больше не выходил, хотя и не был официально запрещен. И только в 1933 году дело «Соединенные Штаты против книги под названием „Улисс“» было решено в пользу романа и негласный запрет на его публикацию был снят. О чем невнятно, но с удовольствием и сообщает Джон Рэй. Это должно определенными образом настроить фокус зрения читателя (хотя чаще всего проходит мимо его внимания).
Обвинения в непристойности были связаны с ведущей темой Эпизода XIII — темой мастурбации, а также с описанием неподобающего, с точки зрения обвинения, поведения его героини Герти Макдауэлл. Есть основания считать, что именно этот Эпизод и подсказал Набокову, на чем строить сюжет романа «Лолита».
Джон Рэй — не сторонний автор «Предисловия», как может показаться обычному читателю, а персонаж романа (о чем в своем послесловии 1958 года прямо говорит Набоков, ставя его «Предисловие» в кавычки), причем главный персонаж. По ряду признаков — прежде всего по сугубой осведомленности в обстоятельствах всей «Исповеди…» — можно догадаться, что именно он ее и писал (согласно «теории одного автора» / «the single-author theory», бытующей в набоковедении).
Кроме того, в сценарии по «Лолите» (1960; 1973), этом своего рода автокомментарии к роману, с необходимыми, по мысли Набокова, акцентами — чтобы зритель мог во всем разобраться, — Джон Рэй представлен уже как второе или даже как первое «я» Гумберта Гумберта (что лишний раз свидетельствует в пользу «теории одного автора»). Согласно сценарию, Джон Рэй — психиатр, причем психиатр фрейдистского толка. Читая роман, о его связи с психиатрией можно догадаться по отдельным репликам. Не исключено, впрочем, что он лишь выдает себя за психиатра (по принципу: кто первым белый халат надел, тот и доктор).
«Психиатр» этот не вполне здоров. Так, явно путая предисловие с послесловием, он «в угоду старомодным читателям» рассказывает о дальнейшей судьбе персонажей, с которыми старомодные и прочие читатели еще не могут быть знакомы (например, о том, кто такая жена «Ричарда Скиллера», мы узнаем лишь ближе к концу романа). Он также не без гордости сообщает, что «удостоился премии имени Полинга за скромный труд („Можно ли сочувствовать чувствам?“), в котором подвергались обсуждению некоторые патологические состояния и извращения». Меж тем никакого выдающегося деятеля по фамилии Полинг/Poling не существует, а вот на сленге слово это означает вид орального секса.[12] (Набоков любил иногда похулиганить. К тому же в его романе можно найти соответствующие сцены.)
Сдается, что проблемы автора «Предисловия» связаны как раз с «некоторыми патологическими состояниями и извращениями». Наличие схожих проблем Набоков отмечал у героя «Улисса»: «…в сексуальном отношении Блум если и не вполне безумен, то по крайней мере являет собой наглядный клинический пример крайней сексуальной озабоченности и извращения со всевозможными любопытными осложнениями».[13] Показательно также, что выражение «Светлокожий Вдовец» («White Widowed Male») встречается, по замечанию А. Аппеля-младшего, в историях болезни пациентов психиатрических клиник.[14] Кроме того, Джон Рэй, уже под маской Гумберта Гумберта, откровенно говорит о нескольких своих ходках в психбольницу.
И конечно, будучи фрейдистом, Джон Рэй знает: чтобы избавиться от проблем — выздороветь! — надо отчуждиться от них, перенаправив их другому, в его случае вымышленному лицу Гумберту Гумберту. И чтобы он как можно подробнее рассказал обо всем, что его тревожит. Это тот случай, когда, согласно Фрейду, личность, не справляющаяся с жизнью, выражает «свои фантазии не симптомами болезни, а в художественных творениях, избегая этим невроза и возвращаясь таким обходным путем к действительности».[15] То есть сублимирует свои чувства, желания, мании, фобии и т. п., переводя их в русло искусства. (Скепсис Набокова по отношению к фрейдизму и выпады в романе по адресу фрейдистов и психоанализа дела не меняют.[16]) Стоит еще добавить, что местом своего пребывания Джон Рэй называет несуществующий Видворт (Widworth), в переводе «настоящий вдовец», и таким образом дает понять, кто является настоящим автором «Исповеди Светлокожего Вдовца».
Так что главное в романе «Лолита» — воображение, его удивительная мощь, способная преображать все что угодно: низкое в высокое, уродливое в прекрасное и т. п. («Когда б вы знали, из какого сора…»), а вовсе не сожительство взрослого мужчины с 12-летней девочкой. Воображение здесь набирает силу благодаря мастурбации, совсем как в стихотворении Ходасевича про старика, который, онанируя в общественной уборной, «создает и разрушает» «сладострастные миры» (см. второй эпиграф). И если внимательно читать роман, то можно увидеть, что вся история с похищением девочки и сексуальными утехами Гумберта Гумберта, со вспыхнувшей у него любовью к 16-летней беременной Лолите, с убийством Куильти и пр. есть красочный — и очень убедительный! — вымысел, плод пусть и болезненной, но богатой и причудливой фантазии[17] Джона Рэя, он же Гумберт Гумберт, а настоящего его имени мы так и не знаем. И реальны (в пространстве романа) только его мании и фобии.
Судя по всему, Джон Рэй читал «Улисса» так же внимательно, как Набоков. И выбирал для своего «Предисловия» псевдоним с намеком на великого ирландца, в английской версии «Лолиты» — John Ray, Jr., то есть JJ, Джей Джей (так называли Джеймса Джойса друзья). В русской версии — Джон Рэй, д-р, соответственно ДД. В роли Г. Г., Гумберта Гумберта, Джон Рэй рассказывает о своих занятиях в богемном Париже тридцатых годов, напоминающих о занятиях автора «Улисса». Как и Джойс, Гумберт преподавал. Как и Джойс, «печатал извилистые этюды в малочитаемых журналах. <…> …сочинял пародии — на Элиота, например:
Пускай фрейляйн фон Кульп, еще держась
За скобку двери, обернется… Нет,
Не двинусь ни за нею, ни за Фреской.
Ни за той чайкой…»
Порой он прямо признается, правда, по-французски: «J’ai toujours admirá l’oeuvre ormonde du sublime Dublinois» («Я всегда восхищался ормондским шедевром великого дублинца» («намек на Джойса». Перевод и примечание В. Набокова). Порой называет себя «тихим джентльменом франко-ирландского происхождения», отсылая одновременно к Прусту и к Джойсу.
При написании «Улисса» Джойс пользовался путеводителем по Дублину и местной газетой, так и Гумберт Гумберт пользуется путеводителем и газетами разных городов, в которых как бы оказывается. Не говоря уже о том, что время от времени он предается игре словами, как Джойс и как Кэрролл, один из любимых писателей и Джойса, и Набокова: «…я все повторял за Лолитой случайные, нелепые слова — Кармен, карман, кармин, камин, аминь…» (Отметим, что на книжной полке героя романа «Истинная жизнь Себастьяна Найта» «Улисс» стоит рядом с «Алисой в Стране чудес».)
НЕМНОГО МЕТАФИЗИКИ
В «Исповеди Светлокожего Вдовца» — сквозная тема, как и в Эпизоде XIII «Улисса», — мастурбация. Гумберт Гумберт сравнивает себя то со «смиренным горбуном, онанирующим в потемках» кинотеатра, то с «грустноглазым догом, охватившим сапог, который сейчас отпихнет его». Везде, где только можно — на улице, в парках и т. п., — его беспокойный взгляд выискивает девочек, дабы вновь и вновь переживать «чудесные приключения» с их участием. Случайные прикосновения или просто впечатления, позволяющие ему получить удовольствие, он называет «односторонними миниатюрными романами». Благодаря силе воображения он может достичь оргазма, «изменяя» (придуманной) Шарлотте «с одним из Лолитиных белых носочков». Более того, Гумберт пропевает истинные гимны одиночному сексу, сексу без партнерши, утверждая, что мужчинам в обычном половом акте не дано «познать проблеск несравненно более пронзительного блаженства», какое доступно ему.
Самая красочная сцена — в главе 13-й «Лолиты» (ср. с Эпизодом XIII «Улисса»). Проходит она в театральных декорациях. «Подразумеваемое солнце пульсировало в подставных тополях. Мы с ней были одни, как в дивном вымысле». Сантименты по адресу Лолиты, ее тела, одежды сочетаются здесь с описанием ухищрений, к которым приходится прибегать Гумберту, дабы получить полное удовлетворение. В результате он гордится тем, что «выкрал мед оргазма, не совратив малолетней. <…> Девочка ничего не почуяла». И в подробностях воспроизводит «этот мускатно-сладкий эпизод», пропитанный (на чем он настаивает) целомудрием.
Джойс в письме своему другу Фрэнку Баджену (Frank Budgen) так описывает Эпизод XIII «Улисса»: «…сентиментальный джемово-мармеладный панталонный (стоп!) стиль с запахом ладана культом девы Марии мастурбацией вареными моллюсками палитрой художника болтовней намеками etc etc».[18] В отличие от Гумберта, который сам о себе рассказывает, Леопольда Блума мы вначале видим со стороны — глазами милой ирландской девушки Герти Макдауэлл. Точнее, она видит некоего «джентльмена в черном» и воображает романтического героя: у него «особенный взгляд», «интеллигентное бледное лицо», он похож на актера Мартина Харви. И почему-то решает: «…этому человеку можно довериться на жизнь и на смерть…» Правда, в голосе «джентльмена в черном» какая-то дрожь, и он все время сует руки в карманы брюк, но она готова все простить, если он полюбит ее, тем более что на его лице написано «страстное и неприкрытое обожание».
«Поток сознания» самого Леопольда Блума возникает только в последней трети Эпизода, и тогда читатель окончательно понимает, что на самом деле происходит. А Блум тем временем клеймит себя: «Какой же он гнусный тип! Снова за старое? Юная неиспорченная душа воззвала к нему, а он, жалкое существо, как же он на это откликнулся?» — однако на этом рефлексия по поводу мастурбации заканчивается. Далее следуют рассуждения о женщинах, их физиологии и — оправдание своих страстей: «им (женщинам. — В. Ш.) самим хочется», «Их это (мастурбация. — В. Ш.) не смущает. Может, даже им льстит». В конце концов он и вовсе начинает обвинять Герти в неприятных последствиях мастурбации: «влажный подол рубашки», «Становится липко, зябко», всё из-за нее…
Отметим черты сходства героев-мастурбаторов Джойса и Набокова. Оба они аутсайдеры: Блум — еврей среди ирландцев, Гумберт Гумберт — европеец среди американцев. Обоим нравятся юные создания. «…Зелененькие. Клюют на все, что им предлагают», — размышляет Блум. Даже о дочери он думает со сладострастием: «Помню ее первый корсетик. Так смешно было. Грудки уже начинались». Так же Гумберт Гумберт, помешанный на нимфетках, думает о Лолите: «Грудки, кажется, уже хорошо оформились. Как ты спешишь, моя прелесть!»
Оба переживают, что юные создания взрослеют: «А грустно, что им всего-то отпущено два-три года, а там пойдут кастрюли <…> да присыпка для малыша после того как высадили сделать а-а», — печалится Блум. «Ах, оставьте меня в моем зацветающем парке, в моем мшистом саду. Пусть играют они вокруг меня вечно, никогда не взрослея», — взывает Гумберт Гумберт.
Да, оба они иногда осознают свой грех — свою вину перед объектами вожделения: «Проявил себя как последний подонок!» — сокрушается Блум (см. также цитату выше). «…Не могло ли содрогание, мною выкраденное у них, отразиться на их будущем <…> не напортил ли я ей как-нибудь в ее дальнейшей судьбе тем, что вовлек ее образ в свое тайное сладострастие?» — опасается Гумберт Гумберт. Впрочем, недолгое раскаяние не мешает им и впредь предаваться, выбрав то или иное юное создание, греху рукоблудия.
Согласно схеме Гилберта (см. примеч. 12), органы, соответствующие Эпизоду XIII, — глаза и нос. Блум пожирает Герти взглядом, отчего она впадает в романтический транс, а у него нарастает вожделение. Большую роль играют запахи, которые Блум чувствует, но главное — те, о которых он вспоминает, запахи его жены Молли. Глаза и нос соответствуют и «Исповеди Светлокожего Вдовца»: жадно всматриваясь в нимфеток, Гумберт разогревает свою похоть. Важен для него и «пахучий след нимфетки» — запах подмышек, волос, подушки, белья. Запах Лолиты он фетишизирует, так же как Леопольд Блум фетишизирует запах Молли.
Есть общее и у объектов их вожделения. Герти — типичная ирландская девушка, Лолита — типичная американская школьница. Они похожи внешне: Герти субтильна, у Лолиты мальчишеская фигура. Сознание обеих клишированное, забитое образчиками массовой культуры (что заставляет вспомнить и о госпоже Бовари). У обеих есть обожаемые актеры, которых они представляют в роли возлюбленных. Герти гонит от себя догадку, что она может быть объектом мастурбации; Лолита даже не подозревает об этом. Проще говоря, Гумберт (Джон Рэй) создает образ Лолиты, творчески используя образ Герти; «…Моя дочь наполовину ирландка», — сообщает он хозяйке одного мотеля. А образ его самого создает Джон Рэй, отталкиваясь от образов Джеймса Джойса и Леопольда Блума.
…И ДРУГИЕ ПРИМЕТЫ
Как и в «Улиссе», в «Лолите» пародируются внелитературные формы и продукты массовой культуры: это реклама, газетные объявления, вывески, энциклопедии для юношества, журналы для девочек и даже надписи на могилах. Проявляя недюжинную эрудицию, Гумберт азартно пародирует и разных писателей, включая, конечно, Джойса.
Прежде всего это пародии на джойсовский «поток сознания» — в виде пассажа из смеси латыни, английского, французского, испанского и итальянского языков. Воспроизведем на русском: «Влага поднимается, пульсирует, жжет, возбуждает, сводит с ума. Лифт лязгает, пауза, лязгает, люди в коридоре. Ничто, кроме смерти, не отнимет у меня ее! Нежная девочка, подумал я ласково, ничего не заметила» (перевод А. Люксембурга). К «потоку сознания» Набоков относился скептически: «Мы думаем не словами, а призраками слов. Джеймс Джойс ошибался, облекая мысли в своих вообще-то превосходных внутренних монологах излишней словесной плотью».[19] Самым слабым в «Улиссе» он считал последний Эпизод XVIII («Пенелопа») — это монолог Молли, отрывки из которого когда-то в Кембридже ему зачитывал приятель: «…если бы вместо регистрации всех мыслей Молли описать лишь некоторые из них, то их выразительность показалась бы нам более реалистичной, более естественной».[20]
Но именно в «Улиссе» Набоков увидел восхищавший его прием «синхронизации незначительных событий». Так, в Эпизоде I («Телемах») Стивен, находясь в Башне Мартелло, видит, как «Облако медленно наползает на солнце, и гуще делается в тени зелень залива». В Эпизоде IV («Калипсо») Блум идет по улице, читая рекламный буклет. Появляется то же самое «Синхронизирующее облако. „Облако начало закрывать солнце: медленно, больше и больше, целиком. Серое. Вдалеке“» (цитаты в переводе В. Набокова).[21]
Набоков называл этот прием также «многоплановостью мышления» и «космической синхронизацией», поясняя: «…если ученый видит все, что происходит в одной точке пространства, то поэт ощущает все, происходящее в одной точке времени».[22] Сам он тоже пользовался таким приемом: «Лолита, оставив собаку <…>, поднялась с корточек; дождевая капля упала на могилу Шарлотты; спустившаяся с небес миловидная негритянка отворила изнутри дверь лифта…»
О прозе Джойса напоминают и абзацы с повторами и отсутствием очевидных связей между предложениями: «У вас прелестная девочка, мистер Гумберт. Мы с Биянкой всегда восхищаемся ею, когда она проходит мимо. Мистер Пим (проходящий мимо в известной трагикомедии) смотрел, как Пиппа (проходящая мимо у Браунинга) всасывает свою нестерпимую смесь (здесь и далее в цитатах курсив мой. — В. Ш.)». И предложения с «разорванным синтаксисом»: «Я кивнул. Моя Лолита», «Нет. Говори».
«Следы» Джойса обнаруживаются в рекламном постере в комнате Лолиты, который изображает новобрачного в халате и с подносом для завтрака: «Во взгляде его ирландских глаз было что-то изможденное. <…> Надпись взята была из церковного гимна, сочиненного священником Томасом Мореллем: „Вот идет он, герой-победитель“». Как отмечает А. Аппель-младший, в Эпизоде XI «Улисса» («Сирены») эта же цитата сопровождает появление Буяна Бойлана — «победителя», любовника жены Леопольда Блума.[23] («See the conquering hero comes» — «Грядет герой-покоритель» — так переводит С. Хоружий.)
Преподобный Риггер из Бердслейской гимназии Лолиты попал в «Исповедь…» из лимерика, который, по наблюдению опять же А. Аппеля-младшего, цитирует Блум в Эпизоде VIII («Лестригоны»).[24] Это кощунственная пародия на Таинство Евхаристии. В переводе С. Хоружего: «Как-то раз негритянский царек. Кушал патера в летний денек. <…> Он кой-что проглотил и подъем ощутил. <…> И кой-чем он достал потолок». То есть съел гениталии преподобного и обрел половую силу.
Неожиданная фраза на искаженном французском — «nе montrez pas vos zhambes» («не показывайте ляжек». Перевод В. Набокова) — возникает в речи Гумберта (как воспоминание о замечании Лолите от Шарлотты), когда он в приемной дантиста видит «старые журналы». Осведомленный читатель поймет ассоциацию: на суде над «старым журналом» «The Little Review» момент с ляжками Герти обсуждался особо страстно. Речь шла о кульминационной сцене Эпизода XIII, когда девушка, следя за фейерверком и кокетничая с незнакомцем, опрокидывается навзничь — так, что Блум видит ее батистовые панталоны. Ракета фейерверка взмывает вверх — Блум достигает оргазма. На панталонах он совершенно помешан (пристрастие, разделявшееся автором «Улисса», отмечает C. Хоружий[25]). В «Исповеди Светлокожего Вдовца» панталоны тоже присутствуют, в том числе и в стихах Гумберта:
Полюбил я Лолиту, как Вирджинию — По,
И как Данте — свою Беатриче;
Закружились девчонки, раздувая юбчонки:
Панталончики — верх неприличия!
Примеры можно множить.
О ПРИРОДЕ СОЧУВСТВИЯ
Но главное, что роднит Эпизод XIII и «Лолиту», — это почти невозможное сопряжение гадкого с трогательным, низкого с высоким. Набокова восхищает в этом Эпизоде то, что близко ему: внезапное сочетание пародий на любовные романы «с фейерверками и нежными небесами истинной поэзии — полет гения». И проходящее через весь вроде бы непристойный Эпизод описание богослужения, исполненное «со светлым, трогательным очарованием», «и описание сумерек, и <…> фейерверк, <…> по-настоящему нежный и прекрасный», «неожиданный стык пародии с истинной поэзией».[26]
Неожиданный стык, контраст — эффектный прием автора «Улисса». Вот Герти уже почти влюблена в незнакомца, ей хочется жалеть его. «…На лице у него читалась повесть печали и мук. Она бы отдала все на свете за то, чтобы узнать их причину». Причина меж тем мало соответствует наивно-романтическим фантазиям девушки — ее герой просто мастурбирует, держа руку в кармане.
И этот контраст между наивными девичьими грезами и грубой мужской физиологией высекает у читателя сочувствие к Герти, правда, не у каждого (у С. Хоружего, например, не высек, он лишь презрительно называет Герти «хромой мещаночкой», и все). Сочувствие усиливается, когда становится очевидным, что она хромая. Тогда, говорит Набоков в лекции, «сама клишированность ее мыслей приобретает трогательный оттенок. <…> …Джойсу удается выстроить нечто реальное: сострадание, жалость, сочувствие — из мертвых формул, которые он пародирует».[27]
Добавим, что (предполагаемое) читательское сочувствие к Герти вступает в противоречие и с мыслями Блума, хромота девушки вызывает у него другие чувства: «Не возражал бы. Из разряда диковинок как с монахиней, или с негритянкой, или когда она в очках». Так, после недолгого раскаяния, качели его нравственности качнутся в обратную сторону — перевесит похоть.
На неожиданном стыке держится и роман «Лолита». С одной стороны, пошлые, суетливые оправдания Гумберта, стремящегося замаскировать свою похоть и представить себя в лучшем свете, с другой — его же прекрасные слова восторга и любви, посвященные Лолите. И невероятные по красоте описания американских ландшафтов, проносящихся за окном автомобиля. И «воздушное трепетание сборных звуков», доносившееся из долины, где играют дети, «хрустальный воздух», «мреющее слияние голосов»… И кода о спасении в искусстве.
Природа сочувствия к героине Набокова та же, что и к героине Джойса, оно возникает у читателя (правда, и в этом случае не у всякого) на контрасте, но несколько иного рода — это контраст часто красивых и вроде бы возвышенных рассуждений Гумберта и грубой реальности его желаний и поступков. Развратник и растлитель (Джон Рэй к себе беспощаден!), он критикует Лолиту за низкие вкусы, за дешевые журнальчики и т. п., сокрушается, что она не читает «настоящих книг». Себя же позиционирует как носителя высокой, элитарной культуры. Да к тому же морализирует: «Придет день, милая Ло, когда ты поймешь <…> гармонию и красоту чисто духовных отношений». После очередного соития с ребенком, которое он стыдливо (и благоразумно) обозначает словом «операция», возмущается: «Лолита все еще доодевалась, беспорядочно возясь и ругая меня такими словами, какие, по-моему, девочкам не полагается знать, а подавно употреблять».
Невнимательный читатель примет на веру утверждения Гумберта о распущенности американских школьниц. Внимательный же пожалеет девочку, которая мучается под опекой «заботливого папаши». (Ну а самый внимательный оценит высочайший уровень исполнения романа, что заставляет нас верить в реальность его героев и всего с ними происходящего.)
Сочувствие — к Герти, к Лолите — нерв обоих сочинений.
* * *
Роман «Лолита» — диалог Набокова с Джойсом и пародия на него, пародия как «подкидная доска, позволяющая взлетать в высшие сферы серьезных эмоций». Что особенно интересно, поскольку «Улисс» в значительной мере сам по себе пародия. Притом надо отметить, что это диалог кровных литературных родственников — и факт их родства подтверждается поэмой в прозе Джойса «Джакомо Джойс» («Giacomo Joyce», 1914). Поэма автобиографична, и объект вожделения Джакомо Джойса, в отличие от Лолиты, вполне реальная девушка, с которой у автора был реальный роман, а потом она его бросила. Поэтому он горько иронизирует, называя себя именем успешного любовника Казановы.
Но сам сюжет — перипетии страстного влечения взрослого мужчины, преподавателя к ученице — совпадет с сюжетом «Лолиты», и это не единственное совпадение. Написанная от первого лица во взвинченно-эротическом тоне с драматическими обертонами, поэма эта вполне могла бы принадлежать Гумберту Гумберту (Джону Рэю). Те же экзальтированные описания объекта обожания — волосы, кожа, руки, тело. То же фетишистское отношение к одежде возлюбленной. И даже то же уподобление ее Беатриче…
Вероятность заимствования исключена — поэма в прозе «Джакомо Джойс» была опубликована только в 1968 году[28], «Лолита» же — в 1955-м. Но совпадение удивительное! И возможное только у родственников. Вот это близкое, кровное родство с Джойсом и позволило Набокову глубоко проникнуть в «Улисса». И создать свое произведение, успешно с ним конкурирующее.
Статья написана на основе доклада «Джойс и Набоков: Эпизод XIII „Улисса“ как источник романа „Лолита“», прочитанного16 июня 2023 (в «День Блума») на Всероссийской научной конференции «Текст и контексты: „Улисс“ Дж. Джойса», организованной кафедрой истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова.
1. При работе над настоящей статьей мы пользовались изданием: Джойс Д. Улисс. Части I, II, III / Пер. с англ. В. Хинкиса и С. Хоружего; коммент. и очерк «„Улисс“ в русском зеркале» С. Хоружего // Джойс Д. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 2, 3. М., 1994.
2. Письма В. В. Набокова к Г. П. Струве. 1925—1931. Часть первая / Публ. Е. Б. Белодубровского и А. А. Долинина; вступит. заметка и коммент. А. А. Долинина // Звезда. 2003. № 11. С. 147.
3. Цит. по: Бойд Б. Владимир Набоков. Русские годы: биография / Авториз. пер. с англ. Г. Лапиной. СПб., 2010. С. 470.
4. Поль Леон (Paul Leon, Павел Леопольдович Леон; 1893 — апрель 1942) — родился в С.-Петербурге в семье торговца зерном. Окончил юридический факультет Петербургского университета, Участник Первой мировой войны. В ноябре 1918 покинул Россию и уехал в Англию, в 1921 перебрался в Париж. В 1928 познакомился с Джойсом и стал его секретарем. Погиб в Освенциме.
5. Набоков В. [Интервью А. Аппелю. 5—29 сентября 1966] / Пер. М. Мейлаха // Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С. 54.
6. Набоков В. Письма к Вере / Послесл. Б. Бойда; коммент. О. Ворониной, Б. Бойда. М., 2014. С.230.
7. Набоков В. [Интервью А. Аппелю.] С. 54.
8. Артур Стюарт Гилберт (Arthur Stuart Gilbert; 1883—1969) — литературовед, переводчик; один из первых исследователей творчества Джойса, автор первой книги о нем — «James Joyce’s Ulysses: A Study» (1930); публикатор писем писателя («Letters of James Joyce», vol. I», 1957).
9. Разговор писателей воспроизводит джойсовед Ричард Эллманн со ссылкой на набоковеда Альфреда Аппеля-младшего, которому, в свою очередь, в июле 1974 рассказал о нем сам Набоков (Ellmann R. James Joyce. New York—Oxford—Toronto, 1982. Р. 616, 801. Перевод мой).
10. При работе над настоящей статьей мы пользовались изданием: Набоков В. Лолита // Набоков В. Собрание сочинений американского периода. В 5 т. / Коммент. А. М. Люксембурга. СПб., 2008. Т. 2. И обращались по мере необходимости к изданию: Набоков В. Лолита / Статья и коммент. А. Долинина. СПб., 2015.
11. Проффер К. Ключи к «Лолите» / Пер. с англ. и предисл. Н. Махлаюка и С. Слободянюка; послесл. Д. Б. Джонсона. СПб., 2000. С. 28.
12. Poling. The act of filling a girl’s mouth with whipped cream and then ejaculating into it (см.: Urban Dictionary // https://www.urbandictionary.com/define.php?term=Poling).
13. Набоков В. «Улисс» (1922) / Пер. Е. Н. Касаткиной // Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. М., 1998. С. 369—370.
14. The Annotated Lolita: revised and update / Vladimir Nabokov; edited, with preface, introduction and notes by A. Appel, Jr. New York, 1991. P. 355.
15. Фрейд З. О психоанализе // Фрейд З. Я и Оно (сборник). М., 2015. С. 31—32.
16. См. интересные наблюдения «Фрейд и Набоков: точки соприкосновения» в: Артамонова А. С. Экзистенциальная ирония в романе В. Набокова «Лолита» // http://nabokov-lit.ru/nabokov/kritika/artamonova-ekzistencialnaya-ironiya/index.htm.
17. Сходясь на том, что Гумберт Гумберт — ненадежный рассказчик, исследователи по-разному решают вопрос о недостоверности «Исповеди Светлокожего Вдовца». Так, А. Долинин предполагает, что Лолита умерла в больнице в Эльфинстоне, а все дальнейшие события вымышлены (Долинин А. Как сделана «Лолита» // Набоков В. Лолита / Статья и коммент. А. Долинина. С. 373—374). А. Артамонова считает, что «вся история с Лолитой от начала до конца — лишь плод воображения героя» (Артамонова А. «Лолита»: история одного вымысла // Артамонова А. С. Указ. соч.). Однако вопрос, зачем это нужно автору «Исповеди…» (не смешивать с В. Набоковым!), остается открытым.
18. Ellmann R. Op. cit. P. 473. Перевод мой. Интересно, что на российском сайте для студентов Эпизод XIII — то ли из целомудрия, то ли по наивности — описывается так: «Блум, отдыхающий на пляже, пленяется видом юной Герти Макдоуэлл» (https://studme.org/234698/literatura/dzheyms_dzhoys_roman_uliss).
19. Набоков В. [Интервью 3 Олвину Тоффлеру. Плейбой, 1964, январь] / Пер. Д. Федосова // Набоков В. Строгие суждения. С. 23.
20. Набоков В. «Улисс» (1922). C. 455.
21. Там же. С. 387.
22. Набоков В. Память, говори. Автобиография / Реконструкция С. Ильина; коммент. С. Ильина, А. Люксембурга // Набоков В. Собрание сочинений американского периода. Т. 5. С. 502.
23. The Annotated Lolita. P. 406. См. также: Левинг Ю. «Лолита»: чем вдохновлялся Набоков // https://arzamas.academy/mag/736-lolita_sources.
24. The Annotated Lolita. P. 444.
25. Джойс Д. Улисс // Джойс Д. Собрание сочинений. Т. 3. С. 359.
26. Набоков В. [Интервью А. Аппелю.]. С. 48.
27. Набоков В. «Улисс» (1922). С. 434.
28. Ellmann R. Introduction // Joyce J. Giacomo Joyce. London, 1968.