Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2024
Об авторе:
Юрий Владимирович Зельдич (род. в 1928 г.) — инженер-электрик. Окончил Ленинградский политехнический институт. Более 40 лет работал в конструкторском бюро Ленинградского завода «Вибратор». Автор книги «Петр Александрович Валуев и его время» (М., 2006) и ряда статей на исторические темы в журналах «Звезда», «Континент» и др. С 2001 живет в Сан-Франциско.
Граф Григорий Сергеевич Строганов (в старину писали Строгонов), прослужив 15 лет адъютантом трех военных министров, в 40 лет, в 1870 году оставил военную службу, покинул Петербург и уехал на Подолье, в городок Немиров, в имение своей жены, урожденной графини Потоцкой. Его отец, граф Сергей Григорьевич, был несметно богат, но сын не стал ждать наследства, завел винокуренный завод, и водка «Немиров» скоро стала в ряд первых водок России. Наладив дело, около 1875 года он отправился в Рим, купил на виа Сестина, недалеко от площади Испании, великолепный старый палаццо и занялся искусством. Занялся серьезно, скоро превратился в знатока и тонкого ценителя мастеров Проторенессанса. Однажды в какой-то антикварной лавке он увидел маленькую картину, примерно 30´25 см — Мадонна с младенцем. Никакой подписи, но размер доски, соответствующий таволетте (деревянной крышке для книг), «невизантийский нос» Мадонны, свободные живые складки ее одеяния, украшенный золотой каймой мафорий (капюшон), неканоническое положение ручки младенца не оставляли сомнений: это Дуччо. Григорий Сергеевич очень хорошо изучил его творчество и был уверен в своей атрибуции.
Основатель сиенской художественной школы Дуччо ди Буонинсенья работал на рубеже XIII—XIV столетий. Он и его младший современник, великий флорентиец Джотто, совершили поворот в живописи, по важности и последствиям сравнимый с переходом от классицистского искусства к реализму в XIX веке. Оба художника подточили византийскую манеру — «греческую, варварскую», чье господство еще недавно казалось незыблемым. Статичность и бестелесность сменилась готической экспрессией, плоскость — элементами перспективы. Граждане Сиены с восторгом приняли живопись Дуччо: перенесение его «Величания Богородицы» («Маэсты») из мастерской художника в сиенский Дуомо сопровождало торжественное шествие.
Прошли два века, блеск сиенской школы затмило величие Ренессанса, и Дуччо постигла участь поверженных идолов: о нем забыли. В середине XVI века Вазари не знает о Дуччо почти ничего, сочиненная им биография мастера полна общих слов, неверных сообщений и небылиц. Он слышал о «Маэсте», но в сиенском Дуомо ее не обнаружил, и никто не мог ему сказать, где она. А между тем она оставалась в соборе, только ее убрали из алтаря и долго переносили из одной капеллы в другую, затолкав в конце концов в какой-то угол. А еще через 200 лет ее распиливают на 7 частей и раздают по частям. Правда, потом отрезки воссоединили, но не все; некоторые обнаружились позднее в музеях. Но к концу XIX века к старым мастерам вернулся переменчивый интерес публики. Столь ощутимый, что в 1904 году в Сиене была устроена выставка сиенского Проторенессанса.
За неделю до открытия ее организаторы узнали, что известный русский собиратель желает представить картины Дуччо и Симоне Мартини. Они немедленно выразили согласие, и те, кто видел маленькую Мадонну, разнесли о ней весть. Со времени сиенской экспозиции ее стали именовать «Мадонной Строганова». Сияющий блеск золота, свежесть чистых живых красок вызвали сомнения в подлинности, но дотошные эксперты неоднократно подтверждали правоту Строганова.
В 1910 году граф Григорий Сергеевич Строганов умер. Его дочь Мария с мужем, князем Щербатовым, и двумя детьми, Владимиром и Александрой, возвращается в Россию. Мария Григорьевна отказывается от римского палаццо с его художественными сокровищами в пользу детей. Дети, по согласию с ней, выполняя волю своего деда, передают в дар Эрмитажу несколько античных предметов — «Благовещение» Мартини и «Табернакль» Фра Анжелико. Князь Щербатов умер в 1912 году; через 3 года сын Владимир женится на дочери Столыпина Елене, а летом 1917 года вся семья уезжает в Немиров.
Отгремела стороной Гражданская война, незаметно прошла немецкая оккупация Украины; до конца 1919 года над Немировым стояло голубое небо. 20 января 1920 года в усадьбу ворвался Красный Богунский полк, бойцы принялись грабить щербатовский дом. Мария Григорьевна храбро потребовала прекратить разбой, и мародеры растерзали ее и ее детей — Владимира и Александру. Чудом жене Владимира Елене с двумя маленькими дочерьми удалось скрыться и уехать за границу. Она добралась до Рима и получила у российских дипломатов ключи от строгановского палаццо. Они же помогли отстоять в суде права молодой княгини Щербатовой на строгановское наследство.
Права эти пытался отобрать некто Николай Строганов, человек темного происхождения. Он утверждал, что является потомком Алексея Строганова, российского посла в Португалии, умершего в 1879 году, что других мужчин в роде нет, что наследие Строгановых — майорат и должно перейти к нему. Суд отверг претензии неизвестного Строганова, но его домогательства испугали Елену Щербатову, и она решила продать некоторые вещи.
Во дворец был приглашен крупный американский арт-дилер Дювин, ему предложили «Мадонну» за полмиллиона лир (примерно 250 тысяч долларов). Но Дювин имел дело только с богатыми клиентами, не обремененными особенным вкусом и требующими от картины прежде всего представительных размеров; он отказался от маленькой картины, несмотря на готовность владелицы уменьшить цену.
Ее купил Адольф Стоклет, сын богатого бельгийского банкира. На 80 лет, до 2003 года, пристанищем «Мадонны Строганова» стал брюссельский дом Адольфа Стоклетa и его жены, любительницы авангарда, венского ар-нуво и Густава Климта. Чета Стоклетов не обладала и долей знаний старого аристократа Григория Строганова, и им частенько случалось попасться на подделку. Однажды они уже купили некую «Маэсту», выданную за работу Дуччо. Но на этот раз Дуччо был настоящий.
В 1949 году Стоклет и его жена умерли, дом со всем содержимым перешел к их сыну, a c 2001 года — к его четырем дочерям, внучкам Адольфа Стоклета. В 2003 году, через 99 лет после сиенской выставки, явившей миру «Мадонну Строганова», Сиена снова устроила выставку — «Дуччо и его школа». Но за 2 недели до открытия «незамужние тетушки» заявили, что отказываются выпускать картину из дома. Видимо, их напугали участившиеся кражи знаменитых произведений искусства. Они решили продать картину. К этому времени она оставалась единственной, последней работой Дуччо в частных руках.
За право продать шедевр яростно сражались «Сотби» и «Кристи»; победил «Кристи». «Тетушки» ставили непременное условие: никаких открытых аукционов, картина должна перейти в музейное собрание, да не какое-нибудь, а избранное, с которым дилеры и должны поработать.
Чудесным сентябрьским днем Никлас Холл, глава отдела «Старых мастеров» «Кристи», пригласил в фешенебельный ресторан на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке своего старого друга, куратора европейского искусства Метрополитен-музея Кейта Кристиансена. «Кейт, — сказал Никлас, — ты ешь сейчас самое дорогое соте, которое тебе приходилось когда-нибудь есть. Оно обойдется тебе миллионов в пятьдесят». И он протянул ему роскошный буклет, выполненный всего в нескольких экземплярах, с одной-единственной картиной — «Мадонной» Дуччо. Кристиансен развернул его, восхитился и глубоко вздохнул. «Это было бы великолепно, но таких денег нам сейчас не собрать: недавно мы купили за двенадцать миллионов „Распятие“ Пьетро
Лоренцeтти. К тому же Попечительский совет и возможных спонсоров смутит отсутствие документов. Где была картина шестьсот лет? Почему она так ослепительно выглядит?» У Кристиансена был совершенно несчастный вид. «Ну, если тебе мало заключения Бернарда Бернсона (знаменитого в свое время знатока Проторенессанса, хорошо знавшего коллекцию Строганова), привлеки современных экспертов, — сказал Никлас. — Возьми буклет и покажи его Монтебелло».
Когда Филипп де Монтебелло, директор Метрополитен-музея, увидел репродукцию, он схватил Кристиансена за плечи и закричал: «Немедленно в самолет, мы летим в Лондон!» — «Но…» — сказал Кристиансен. «Никаких но! Цена — это не то, что будут помнить люди. Но если мы ее не купим, то это навсегда и непоправимо!» Кристиансен потом рассказывал, что его «но» было инстинктивным; увидев, как загорелся Монтебелло, он сразу понял, что картина будет куплена: Монтебелло имел у попечителей непререкаемый авторитет, a воля его — незыблема; если он чего-нибудь захочет, он этого добьется.
В главной конторе «Кристи» они провели у картины два часа. Они привезли с собой десятикратную лупy и изучали «Мадонну» под всеми углами зрения, вдоль и поперек. Состояние картины их изумило. Старые краски часто выцветают, темнеют, трескаются; здесь же не было ничего подобного. Им дали понять, что они не одни: если они не решатся, на следующей неделе последует предложение Луврy и музею Гетти. И Монтебелло сказал, что покупает. Кристиансен был в очередной раз ошеломлен. Он полагал, что они вернутся в Нью-Йорк, доложат Попечительскому совету и будут добиваться согласия. «Я, конечно, не имею таких полномочий, — сказал Монтебелло Кристиансену, — но у меня нет выхода». Он вызвал из Нью-Йорка наиболее влиятельных попечителей, показал им картину и поручил Кристиансенy прочитать им «краткий курс» искусства Проторенессанса и роли в нем Дуччо.
В октябре картина была доставлена в Америку. Ее поместили в лабораторию консервации и подвергли специальным исследованиям. Монтебелло был оправдан: как и Строганов, он оказался прав — это был подлинный Дуччо (под слоем белого грунта обнаружилась высококачественная голубая краска из лазурита, которая обеспечивала прочность живописной поверхности; в XIII веке так поступал только Дуччо).
15 декабря 2003 года Метрополитен-музей открыл для обозрения «Мадонну Строганова» Дуччо ди Буанинсенья. Она выставлена в витрине, подобной эрмитажной, в которой хранится «Мадонна Литта». В книге отзывов один из посетителей написал: «Наконец Мет имеет свою Мону Лизу».
Сколько было «уплочено» за картину, точно не знает никто, разве что Бельгийская налоговая служба. По слухам — между $45 и 50 млн.