(Опыт документальной рецензии)
Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2024
Следует сразу же предупредить читателя: работа эта начинается с плагиата. Заглавие ее дословно повторяет название статьи Б. В. Яковлева.[1]
Эта статья заинтересовала меня с разных сторон. В последние годы я много занималась изучением литературных подделок, фальсификаций и научной достоверности текстов. Волею обстоятельств в центре моей работы оказался образ Ленина; это придавало моим разысканиям особую остроту. Круг моих занятий постепенно расширялся, и в конце концов я вплотную соприкоснулась с темой: образ Ленина в литературе и искусстве.
Предсъездовская дискуссия[2], открытая редакцией журнала «Вопросы литературы», создает естественный повод для выступления в печати, и я хочу им воспользоваться.
Мы подходим к двум юбилейным датам — 50-летие Октябрьской революции и 100-летие со дня рождения Ленина. Предстоящий съезд писателей призван обсудить, насколько наша литература способна решить ряд творческих и этических проблем, связанных с этими юбилеями.
Считаю публикацию статьи Яковлева «в дискуссионном порядке» абсолютно правильной и своевременной. Нельзя не согласиться и с направленностью статьи — критического анализа невежественных и просто фантастических сочинений о Ленине. Б. В. Яковлев — один из ведущих советских литераторов, занимающихся изучением и популяризацией Ленина. Он трудится в разных жанрах: как историк-исследователь, киносценарист, очеркист, публицист и т. д. Его перу принадлежат монографии: «Ленин-публицист» (М., 1960) и «Ленин в Красноярске» (М., 1965). Только за последний, 1965 год он 15 раз выступал на страницах центральных газет и журналов. Неудивительно, что редакция «Вопросов литературы» предоставила ему почетное право открыть дискуссию о художественной и научной полноценности отечественной Ленинианы.
Тем не менее у меня накопился ряд сомнений, которые я хочу вынести на суд читателей.
Начну с того, что статья Б. В. Яковлева повторяет в расширенном виде его же публикацию «По страницам Ленинианы».[3] Критически разбирая антиисторические и антихудожественные произведения о Ленине, автор не скупится на благие призывы и предостережения, как бы выступая в роли «доброжелательного наблюдателя». «Хочется напомнить», «хочется пожелать», «остается только посоветовать новеллистам» — повторяется в обеих статьях.
Впрочем, в первой публикации Яковлева мы обнаружили и более определенное суждение:
«Попытаемся подметить и систематизируем наиболее распространенные нарушения исторической правды в прозаических и драматургических произведениях о Ленине. Это прежде всего вопиющее невежество или, скажем мягче, неосведомленность. Это, далее, и неряшливость или, выразимся деликатнее, небрежность».
Прочитав этот абзац, я подумала: а надо ли проявлять деликатность и мягкость там, где речь идет о «вопиющем невежестве»? Тем более когда дело касается Ленина. «Не забудем, что сам Владимир Ильич неизменно учил большевиков называть вещи и людей их настоящими политическими именами…» — напоминает нам Б. В. Яковлев в своей последней книге.[4]
Вот и последуем ленинскому завету.
* * *
Оставляя в стороне более ранние работы Б. В. Яковлева, я хочу сосредоточиться на его упомянутой выше книге, получившей в нашей печати несколько восторженных оценок, причем с умопомрачительной быстротой.
О выходе в свет «документальных очерков» Б. Яковлева под названием «Ленин в Красноярске» тиражом 50 тысяч экземпляров оповестила газета «Известия».[5] И буквально в тот же день появилась первая рецензия.[6] Наше восхищение этой поразительной скоростью переросло в удивление, когда мы увидели признание автора: «О Ленине люблю читать не спеша, обстоятельно, c карандашом, с паузами на размышления. А тут двухсотстраничную книгу проглотил залпом». Но ведь мало «проглотить», надо же как-то и осмыслить. Требуется, кроме того, время, чтобы написать отзыв. И время, должно быть, немалое, если рецензент уверенно заявляет: «Я вижу, что здесь не „додуман“ ни один эпизод, не „присочинена“ ни одна реплика».
Общий смысл рецензии Чикина сводился к тому, что «книгу Б. Яковлева нужно отнести к чистому притоку нашей могучей Ленинианы».[7]
Вторая по времени рецензия появилась в Красноярске 9 марта. То, что именно в Красноярске, понятно. То, что уже спустя две недели после появления книги в Москве, легко объяснимо. Труднее согласиться с содержанием рецензии, вернее с отсутствием такового. Невозможно сказать о позиции рецензента, его оценке рецензируемой книги, мыслях, впечатлениях… Нет даже собственных слов. Потому что в рецензии А. Александрова дословно списаны (без кавычек, само собой) целые абзацы из книги Б. В. Яковлева, как, например: «Недаром, видно, еще незадолго до Октября местные тузы…» до слов «замарать лаковые сапожки!». Или же излагается — с максимальным приближением к тексту Яковлева — содержание отдельных глав его книги. Сохраняются все эпитеты, формулировки, обороты речи, лишь изредка прошедшее время меняется на настоящее, ставится местоимение третьего лица вместо первого и т. д. В целом же рецензия представляет собой почти дословный пересказ. Если бы не подпись А. Александрова, можно подумать, что продолжаешь читать самого Яковлева. Единственная самостоятельная фраза, сказанная рецензентом «от себя», утверждает, что «книга написана живым и динамичным языком и, несомненно, будет встречена с интересом среди читателей».[8]
Автор третьей по времени рецензии — Ю. Шарапов; место ее публикации — газета «Известия». Смотрим, читаем:
«Три года провел В. И. Ленин в сибирской ссылке, из них сто дней добирался до Красноярска, был в самом городе на Енисее, в пути от него» (здесь и далее курсив мой. — Л. А.).[9]
Если бы рецензент взял в руки книгу Яковлева и внимательно изучил хотя бы первую страницу, он нашел бы там следующие слова:
«Этот документальный очерк посвящен лишь ста дням 1897—1898 годов. Десять из них пройдут в Петербурге и Москве. Еще десять — по дороге в Сибирь: в Туле и Самаре, Новониколаевске и Ачинске. Пятьдесят шесть — в Красноярске. Семь на Енисее и его берегах. Два — в Минусинске. Пятнадцать снова в Красноярске и на пути к нему…» (С. 5).
Интересно, о чем думал рецензент, когда писал, что Ленин сто дней добирался от Москвы до Красноярска? Так не ездили даже во времена декабристов. Николай и Михаил Бестужевы, Барятинский и Горбачевский, закованные в кандалы и сопровождаемые фельдъегерем, проделали путь от Шлиссельбурга до Читы за три месяца. А. П. Чехов, совершивший в 1890 году поездку на Сахалин, затратил на дорогу от Москвы до Красноярска 39 дней. При этом он ехал не спеша: пять дней провел в Томске, два дня — в Екатеринбурге; плыл пароходами по Волге и Каме, ехал поездом от Перми до Екатеринбурга, на лошадях по Сибирскому тракту (то есть теряя время при пересадках). И все заняло у него менее 40 дней! А ко времени ссылки Ленина была уже открыта Западно-Сибирская железная дорога! Ленинские соратники (Ванеев, Кржижановский, Старков), высланные тогда же этапом, попали в Красноярск уже на десятый день!
Не потрудившись, как видно, прочитать книгу, рецензент тем не менее делает вывод: Яковлеву удалось передать «колорит эпохи, дыхание времени» и его труд «по праву войдет в Лениниану как одна из ее добротных, интересных страниц».[10]
Следующая по времени рецензия А. Мельникова значительна тем, что написана не только учителем 35-й московской школы, но и кандидатом исторических наук.
Однако А. Мельников также предпочитает идти по пути цитирования: дословно списывает 10 строк с суперобложки (предуведомление издательства) и 14 строк самого текста. Значительное место отведено пересказу содержания или, говоря словами рецензента, «сюжетной канве». Никаких изъянов в книге кандидат исторических наук не находит. Ни одного критического слова, сплошная апологетика:
«Б. Яковлев точно и тонко анализирует разнообразные исторические источники и факты».
«Книжка ценна своей полемической заостренностью».
«…Новая книга об Ильиче представляется нам весьма интересной и зрелой».[11]
Пятая по счету рецензия интересна с другой стороны; ее автор Я. Г. Ханинсон — сибиревед, библиограф, библиотечный деятель. Рецензия начинается словами: «Еще одной хорошей книжкой пополнилась литература о сибирском периоде жизни Владимира Ильича Ленина», а завершается утверждением, что «читатель получил талантливо написанную книгу о далеких, но близких всем нам днях, как близко все написанное о Владимире Ильиче».[12]
Впрочем, Я. Г. Ханинсон — единственный из рецензентов, позволивший себе сделать, хотя и осторожно, несколько критических замечаний. Мне еще придется по ходу изложения возвращаться к его рецензии.
Особого внимания заслуживает отзыв С. Люблинского, только что появившийся в ленинградской «Звезде»: он весьма типичен и характерен в своем роде.
Рецензент начинает с фразы о том, что книга Яковлева «по существу, является серьезным исследованием, написанным на основе большого количества научной и мемуарной литературы». На какой-то миг у меня даже мелькнула надежда, что после такого заявления последует его развернутое обоснование. Но увы! Уже следующая фраза («Работа посвящена сравнительно мало изученному периоду жизни В. И. Ленина») показала, что рецензент не имеет ни малейшего представления о затронутой им теме. Ведь у нас есть уже богатая сибирская Лениниана, отраженная в недавно изданном библиографическом указателе «В. И. Ленин и Сибирь / Под ред. В. С. Флёрова. Томск, 1964». Не говорю уже о других работах.[13]
О незнании рецензентом предмета свидетельствует, на мой взгляд, следующая фраза: «Используя ряд новых материалов, автору удалось изменить представление о важных событиях, связанных с пребыванием Владимира Ильича в Сибири».[14] Каких «новых материалов»? И как может несведущий рецензент отличить «новые» от «старых»?
Чтобы убедить читателя в неосведомленности рецензента, разберем еще одну фразу. Речь идет о К. Г. Поповой, квартирной хозяйке Ленина в Красноярске. «Замечательный образ этой бескорыстной женщины, — пишет С. Люблинский, — впервые полно показан в нашей литературе».[15]
Почему же «впервые»? Еще в 1924 году Марк Горбунов[16] в своем мемуарном очерке «Ленин в Красноярске» вывел на страницы нашей литературы эту простую русскую женщину.[17] С тех пор прошло уже 40 лет, и новое поколение мемуаристов, новеллистов и романистов многократно использовало сведения, сообщенные М. Горбуновым.
Умиляясь невинности рецензента, приходится читать и некоторые его пассажи, как, например, следующий: «Как живые встают перед нами сумрачный чиновный Петербург, белокаменная купеческая Москва, тихие и сонные города центральной России и Сибири».[18] Переходя на высокий поэтический слог, С. Люблинский, мягко выражаясь, удаляется от истины, о чем будет сказано далее в соответствующем месте нашей работы.
Упомяну еще о рецензии Сергея Алексеева, озаглавленной «Интересно и серьезно». Написана она, согласно авторской самооценке, «читателем вполне рядовым». Задержавшись на вопросе о жанре рецензируемой книги, Алексеев пишет:
«…У нас как-то мало говорят во время обмена мнениями о книгах документальных, очерковых или научно-популярных. Я имею в виду форму книг, принцип размещения в них научного и документального материала, т. е. то, что делает книгу книгой, а не просто набором печатных страниц. Более того, у меня даже складывается порой впечатление, что и сами авторы таких книг зачастую игнорируют эту вторую авторскую задачу, действуют нередко по принципу „Материал вывезет“. В этом смысле работа Б. Яковлева представляет явление как раз обратное».[19]
Вновь и вновь возвращаясь к вопросу об исследовательских задачах автора, об исправленных им ошибках, допущенных его предшественниками, рецензент подчеркивает, что Б. Яковлев делает это «не в порядке сухого выяснения истины. Он приглашает читателей к своему рабочему столу. И вот мы уже в мире научных поисков и находок, сами становимся участниками этой увлекательной работы автора-исследователя».[20]
Можно ли устоять перед столь заманчивым приглашением рецензента? Подсядем же к рабочему столу автора и попытаемся войти в творческую лабораторию его мысли, в мир его научных поисков и находок.
Еще раз оговорюсь, что делаю это не столько в порядке «сухого выяснения истины», сколько в порядке ответственности перед ней.
* * *
Итак, берем в руки книгу Б. Яковлева. На суперобложке — предуведомление от издательства:
«…Восемь глав этой книги — восемь документальных очерков о ста днях жизни В. И. Ленина, связанных с древним городом на Енисее…»
Усомнившись на миг, что эпитет «древний» применим к Красноярску (основан в 1628 году), так же как и к другим сибирским городам, возникшим лишь в конце XVI — начале XVII века, читаем дальше: «…В книге, — уверяет издательство, — много новых материалов, не освещавшихся ранее в обширной литературе о пребывании Ленина в сибирской ссылке». Должна сказать, что читатель, хорошо знакомый с биографией Ленина, вряд ли обнаружит «много новых материалов», поскольку фактически единственно новая и до этого никому не известная точка зрения изложена лишь в подглавке «Легенда о Василии Анучине».
«Документальный очерк» начинается с отъезда Ленина из Петербурга в Москву. На с. 16 читаем:
«Итак, в 11 ч. 30 м. вечера 17 февраля Ленин покидает Петербург. Он вернется сюда лишь восемь лет спустя: поздней осенью 1905 года…»
Берем 5-е издание сочинений Ленина и в четвертом томе на с. 551—552 читаем:
«20 мая 1900 г. Ленин приезжает нелегально в Петербург для встречи с местными социал-демократами и установления способа сношений после отъезда за границу.
21 мая. Арест Ленина в Петербурге
23 мая. Допрос Ленина в петербургском охранном отделении
31 мая. Ленин освобожден из-под ареста и <…> отправлен в Подольск».
Невозможно предположить, чтобы специалист с 30-летним стажем, да еще биограф вождя не умел пользоваться таким изданием, как Полное собрание сочинений Ленина. Да и сам Б. В. Яковлев печатно подтверждает знакомство с этим фактом биографии Ленина. Так, в опубликованном им обзоре под названием «В канун рождения партии. Автобиографические высказывания В. И. Ленина. 1898—1900» имеется главка «Петербург»[21], где как раз и изложены описанные выше события. Так что же это такое? Небрежность? И как следует ее квалифицировать в «документальном очерке» о Ленине?
Совершенно недопустимым как с методологической, так и с профессионально-этической точки зрения является, на мой взгляд, пассаж в подглавке пятой главы («Легенда о Василии Анучине»), где Яковлев разоблачает Анучина как фальсификатора. Однако в третьей главе на с. 67 («Штаб-квартира политических ссыльных») Б. В. Яковлев почему-то использует фальсификацию Анучина и вводит его лживые измышления в повествовательную ткань своего (напомним еще раз!) «документального очерка».
Сопоставим оба текста (приблизительные совпадения отмечены разрядкой, дословные — подчеркиванием):
| Яковлев | Анучин |
|
Квартира Поповой, при всех ее |
…в квартире у Поповых |
|
постоянных преимуществах, вопреки |
постоянные сборища и шум, |
|
успокоительным письмам к родным, |
работать было почти |
|
не всегда удобна для |
невозможно, — тогда Владимиру |
|
работы. А Владимир Ильич трудится, не |
Ильичу отвели крохотную, об одном |
|
теряя ни дня, ни часа. Чтобы ежедневные |
оконце, комнатку в соседнем домике.[22] |
|
шумные сборища молодежи не мешали |
|
|
писать, Владимиру Ильичу предоставили |
|
|
крохотную об одном оконце рабочую |
|
|
комнатушку в соседнем домике… (С. 67). |
Мне уже приходилось высказываться по аналогичному поводу в своей статье об Анучине. Позволю себе привести, слегка изменив, одну из фраз этой работы: «Конечно, совпадение идей — вещь вполне возможная. Но в данном случае приходится допустить», что Яковлев «повторил не только идеи, но и лексику самого Анучина». Никто из мемуаристов, отобразивших этот период (Марк Горбунов, П. Красиков, В. Крутовский), ни единым словом не упоминает о «соседнем домике». Этот «домик» — анучинская выдумка, составившая целый эпизод в его «встрече» с Лениным. Однако Б. В. Яковлев не только цитирует Анучина (причем дословно), но и становится рупором заведомо недостоверной информации. Более того, творчески расцвечивает этот сюжет:
«Мало чем отличается он от давно снесенного домика Клавдии Гавриловны. В сохранившемся до наших дней старинном здании и работал Владимир Ильич, когда дом Поповой переполняли его неисчислимые постояльцы… <…>
И вот мы на Большекачинской улице. Ныне она носит имя Тихона Марковского… <…> На втором этаже дома 27 по улице имени героя Гражданской войны, может, вон за тем окном, где сейчас голубеет экран красноярского телевизора „Енисей 2“, и трудился в своей рабочей комнатке Ленин…» (С. 67).
Трогательная картина… И вся целиком, от начала и до конца, навеяна фальсификацией Анучина, благодаря которому история с «домиком» давно уже стала частью ленинского жития. Так, в путеводителе по Красноярску, составленном З. К. Глусской, читаем:
«Дом, в котором работал В. И. Ленин (ул. Марковского, 27, бывшая Большекачинская). В этом доме, в одной из комнат второго этажа работал В. И. Ленин, когда жил у К. Г. Поповой. Ссыльные, часто приезжавшие в Красноярск из разных районов, останавливалась на квартире у К. Г. Поповой, некоторые из них помещались в комнате Владимире Ильича, занимая для ночлега находившийся здесь диван; беседы и споры гостей отвлекали внимание, мешали работать, поэтому В. И. Ленина для работы устроили в одной из комнат второго этажа соседнего дома».[23]
В том же путеводителе сказано:
«Усадьба, где находился дом, в котором жил В. И. Ленин. Ул. Марковского, 29 (бывшая Большекачинская). Здесь находился дом К. Г. Поповой, в котором март и апрель 1897 г. жил В. И. Ленин (дом снесен в 1906 г.)».[24]
Ремарка в скобках не соответствует действительности. Как установил красноярский краевед Е. И. Владимиров, «в 1909 г. дом Поповых был продан на снос и на его месте поставлен новый деревянный двухэтажный с парадным входом с улицы».[25] Покупателями были Петр Александрович Абакумов, уездный ветеринарный врач, и Василий Иванович Пальмин, старший специалист-животновод, построившие на месте снесенного дома лечебницу для животных.[26]
Примечательно, что десятилетием раньше в Красноярске был издан другой путеводитель (автор-составитель — та же З. К. Глусская), в котором дом на улице Марковского, 27… вообще не был представлен. «Квартира В. И. Ленина, — читаем в этом издании, — Марковского, 29 — усадьба, где находился дом Поповой, в котором жил В. И. Ленин с 16 марта по 12 мая 1897 г. (дом снесен в 1906 году). Сохранились тополя, стоящие у дома».[27]
Таким образом, за прошедшее десятилетие в Красноярске вырос новый дом, в котором якобы работал Ленин. Как это объяснить? Очень просто. Культ Василия Анучина в Сибири все эти годы нарастал и крепнул, достигнув своего апогея между 1950 и 1960 годом. Ничего удивительного, что он нашел свое отражение не только на страницах книг, газет и журналов, но и в виде мемориальных домов и квартир.
Трудно мне возражать уважаемым авторам. Б. В. Яковлев был в Красноярске, видел ленинские места собственными глазами.[28] З. К. Глусская — директор Красноярского краеведческого музея. Я же в Красноярске никогда не была. Однако нельзя же писать одно и через несколько страниц совершенно другое. Когда Яковлев писал 3-ю главу, он, безусловно, верил в то, что пишет. Но дойдя до 5-й главы и уверившись в том, что Анучин был фальсификатором, он написал «Легенду о Василии Анучине». Предположим, что так и было. Но ведь тогда надо было изменить свою точку зрения и в главе 3-й! Нельзя же забывать о том, что было написано 50-ю страницами ранее! Или, может быть (воспользуемся выражением одного из рецензентов), автор надеялся, что «материал вывезет».
Словом, как пишет сам Яковлев в своей дискуссионной статье: «Читаешь и глазам не веришь!»
* * *
Перехожу к 5-й главе. «…Нам предстоит наконец, — гласит вводная фраза к подглавке „Легенда о Василии Анучине“, — разобраться и в едва ли не самых запутанных страницах литературы о Ленине в Красноярске» (С. 129).
Поскольку я тоже знакома с этой литературой, мне захотелось узнать, что имеет в виду автор, говоря о «самых запутанных» страницах.
Дело в том, что таких страниц не было и не могло быть.
Я уже говорила, что литературное и общественное признание Анучина шло в последние годы по восходящей. Апогеем же этого процесса следует признать включение имени Анучина в 5-е издание сочинений Ленина, где в «Датах жизни и деятельности В. И. Ленина» значится: «Март, 4 — апрель, 30. Ленин встречается в Красноярске с писателем В. И. Анучиным и политическими ссыльными В. А. Букшнисом, П. А. Красиковым и др.».[29]
Таким образом, факт знакомства и переписки Анучина с Лениным был акцептирован на высшем уровне и уже не требовал ни проверки, ни подтверждения. Популярность Василия Ивановича неуклонно росла и шагнула даже за рубежи нашей страны.[30] Во всех печатных источниках царило полное единодушие, так что говорить о каких бы то ни было «запутанных страницах» не приходится. Да и сам Б. В. Яковлев подтверждает этот бесспорный факт:
«На Анучина начиная с 1941 года ссылаются все, кто пишет о Ленине в Красноярске. Мотивы мемуаров Анучина разрабатывают драматурги, а его образ воссоздают романисты. Его свидетельства и записи о красноярских высказываниях Ленина переходят у историков из книги в книгу, а у литературоведов — из статьи в статью» (С. 129).
А через несколько страниц, завершая «Легенду…», Яковлев снова сетует, что «миф об Анучине как друге и корреспонденте Ленина и Горького существует четверть века» (С. 137).
И тут возникает вопрос.
Любое научное открытие возникает не на пустом месте. Оно совершается постепенно, шаг за шагом, путем поиска новых фактов и доказательств, при помощи архивных находок, сопоставлений, текстологического анализа, построения логических цепочек и т. д.
Каким же путем пришел Б. В. Яковлев к мысли о том, что дружба и переписка Анучина с Лениным и Горьким является «мифом»?
Напомню, что, публикуя в середине 1963 года в «Новом мире» обзор высказываний о Ленине, Яковлев стоял в отношении Анучина на позициях ортодоксальных и охотно цитировал того, кого через два года объявит фальсификатором. Это отразилось и в 3-й главе рецензируемой книги (см. выше).
Что же произошло менее чем за два года? Почему Яковлев ни словом не обмолвился о причинах, побудивших его изменить свою точку зрения, полностью обошел молчанием сдвиг, произошедший в его сознании в тот момент, когда он уже работал над книгой?
Об этом нельзя не пожалеть, поскольку, скрыв все эти моменты, автор как бы обокрал самого себя.
* * *
Позволю себе лирическое отступление.
Каждое открытие имеет свою историю. Как и каким путем движется в своей работе исследователь, — этот вопрос нередко становится частью самого исследования, и многие авторы начинают именно с рассказа о том, как оно возникло, развивалось и обретало очертания, как бы вводя читателя в круг собственных интересов, гипотез, исканий, находок и естественных при этом неудач и разочарований.
Передо мной прекрасная книга Мариэтты Шагинян «Воскрешение из мертвых», посвященная чешскому композитору И. Мысливечку. Работа над книгой продолжалась девять лет, и, «мучаясь в поисках нужной формы, — пишет Шагинян, — я непрерывно наблюдала за ходом этих поисков, связанных с процессом самого исследованья. И мне пришло в голову сделать простейшую вещь: рассказать читателю именно о том, как постепенно двигалось мое исследованье. Так родился жанр, названья которому я не могу дать, потому что сама его не знаю».[31]
Вот другая, не менее интересная книга члена-корреспондента Академии наук С. В. Обручева — о русских поморах на Шпицбергене. Читаем авторское вступление:
«Темой этой книги является, по существу, весьма незначительный факт: одна фраза из письма, написанного нюрнбергским врачом Иеронимом Мюнцером португальскому королю Жуану II 14 июля 1493 г. Фраза, не имеющая прямого отношения к теме письма, случайно пришедшая на ум автору как иллюстрация одного из положений, в которых он старается убедить своего адресата. Но разбор этой фразы приводит нас к весьма важному выводу о том, что в конце XV в. русские не только посещали Шпицберген, но и основали там длительное поселение; что русские освоили Шпицберген по крайней мере на сто лет раньше, чем он был открыт экспедицией Баренца. <…> Я постарался рассказать об этом исследовании, которым занимался последние годы, шаг за шагом, чтобы передать читателю ощущение исследователя, открывающего в минувшем все новые и новые факты, делающие новые сопоставления и выводы. Эта небольшая книга как бы вводит читателя в кабинет историка-географа, которому приходится изучать эпоху, отдаленную от нас на пятьсот лет».[32]
Над анализом одной этой фразы Сергей Владимирович работал три года (так он сказал мне во время нашего разговора в мае 1965 года).
«О великая страсть научного следопытства! Мрак и холод архивных хранилищ; непролазный чернозем проселков при поездках в районные центры; упорная, неделями, месяцами, как говорят архивисты, ловля меченой „золотой рыбки в Тихом океане“, то есть нужной детали в необъятном документальном просторе; трудный и подчас безрезультатный расспрос людей, не всегда охотно готовых рассказать правду, — все сторицею возместится на перекрестках неожиданных поисковых дорог…»[33]
Эти взволнованные строки написаны большим мастером — историком, архивистом, литературоведом, писателем и, конечно, поэтом. Только исследователь, отдавший 11 лет жизни научному поиску, мог написать так, что у читателей начинают — вместе с автором — дрожать руки:
«Признаюсь, руки мои слегка дрожали, когда я потянулся к этому библиотечному каталогу: передо мной лежала опись библиотеки Саровского монастыря».[34]
Книга Шторма не только «обстоятельное историко-литературное исследование». Это одновременно — «увлекательный роман о предпринятых автором поисках и о людях, с которыми он встречался на этом пути». В текст исследования органично вмонтированы большие фрагменты из авторской «Записной книжки», так что читатель действительно погружается в творческую лабораторию ученого.
Здесь же уместно сказать и о талантливых работах И. Л. Андроникова, который более, чем кто-либо другой, сделал в области популяризации научных знаний, текстологических разысканий, архивных открытий и который по праву считается у нас создателем нового своеобразного жанра. Этот «новый жанр» «с каждым днем завоевывает все более широкого читателя» — прочла я в «Литературной газете», еще не успев дописать этой страницы.[35]
Так почему же наш историк-биограф, разоблачивший анучинский вымысел относительно красноярской «встречи», ни словом не упомянул о своих «поисках и находках», о том пути, которым он двигался к своему открытию? Ведь ему, казалось бы, было что рассказать.
* * *
К подглавке «Легенда о Василии Анучине» можно предъявить еще ряд претензий, оправданных в первую очередь тем, что мы имеем дело с «документальным очерком».
Разберем следующую фразу:
«В 1912 году они (Анучин и Горький. — Л. А.) и впрямь переписываются в связи с подготовкой сборника произведений сибирских литераторов, за составление которого взялся Анучин и… сорвал горьковский замысел» (С. 131).
Хотелось бы знать: на основании каких данных автор приходит к такому выводу? Какие источники были им использованы для такого утверждения? Приведенная в конце книги библиография не дает никаких оснований для такого вывода.
Далее Б. Яковлев пишет: «К трем-четырем письмам 1912 года он (Анучин. — К. А.) присочинил два десятка писем 1903—1911 годов…» (С. 131). Тут уже каждое слово требует либо пояснения, либо опровержения. От 1912 года в Архиве Горького сохранилось не «три-четыре», а пять подлинных писем. И «присочинил» к ним Анучин не «два десятка», а, скажем точнее, 17 писем.
Нелишне в этой связи еще раз обратиться к рецензии в журнале «Звезда», поскольку С. Люблинский также задерживается на этом фрагменте. «Один из наиболее интересных разделов книги, — пишет он, — посвящен разоблачению подлога, совершенного Василием Анучиным. В конце 30-х годов Анучин сфабриковал 17 писем, якобы написанных А. М. Горьким Анучину».[36] Откуда рецензент мог взять эту цифру? Ведь он пишет отзыв на книгу Б. В. Яковлева, в которой черным по белому написано: «присочинил два десятка». Значит, и говорить нужно о двух десятках! Если же рецензент стоит на иной точке зрения, то ее следует обосновать, а не писать о каких-то невесть откуда взявшихся 17 письмах. Должен же рецензент нести какую-то ответственность за свои слова (и, добавим, цифры)!
Столь же непонятна и следующая фраза С. Люблинского: «Эта подделка была совершена Анучиным в карьеристских целях».[37] Но ведь автор «документального очерка» нигде ни единым словом не обмолвился о том, в каких целях совершил Анучин эту подделку! На каком же основании пишет Люблинский эту фразу? Откуда столь блестящее знание биографии Анучина?
Разберем еще одно утверждение Яковлева:
«Никаких не только оригиналов писем Ленина или Горького, адресованных Анучину в 1908—1912 годах, на которые падает бо`льшая часть „переписки“ (как и следов его собственных посланий за эти годы), но даже самых беглых и мимолетных упоминаний о ней нет ни в одном из многих тысяч документов соответствующих научных архивов, в том числе, разумеется, и в адресных книгах ЦК большевиков» (С. 131).
Ну как можно делать такие заявления в «документальном очерке»! В Архиве Горького из восьми подлинных писем писателя к Анучину пять приходятся именно на 1912 год. Что же касается «собственных посланий» Анучина, то их количество в том же Архиве Горького равняется 20, причем восемь из них охватывают период 1911—1912 годов. Выше приводилась фраза Яковлева, напечатанная на той же странице: «В 1912 году они и впрямь переписываются…» Странное дело: с одной стороны, «переписываются», с другой — нет даже «самых беглых и мимолетных упоминаний». Два взаимоисключающих утверждения, отделенные друг от друга всего лишь 12 строчками.
Автора-«документалиста» постоянно хочется подправить и в отношении приводимых им цифровых данных. Так, упоминая о «Трудах Самаркандского педагогического института», где впервые появились письма Горького к Анучину, и сообщая тираж и объем этого издания («триста экземпляров и двадцать семь страничек малого формата»), Яковлев комментирует: «Но им суждена завидная судьба. Более пяти раз переиздают их (почти полностью и частично!) за 1941—1964 годы» (С. 133).
Следовало бы указать точнее: не «более пяти», а ровно восемь.
Далее, продолжает Яковлев, «Триста штук самаркандских „Трудов“ вырастают за 1941—1964 годы в два миллиона экземпляров других изданий» (С. 134). Увы, чувство меры изменяет автору. Фальсификация Анучина, конечно, разрасталась, но вместо двух миллионов следовало бы указать число, соответствующее истине: 355 300 экземпляров.
* * *
Всего обиднее, что неточности, а зачастую и грубое искажение фактов Б. В. Яковлев (биограф Ленина, общепризнанный специалист в этой области) допускает не столько по анучинской линии, сколько на ленинском материале. На одну из его грубейших ошибок («сто дней») я уже указала в начале статьи. Проследим же теперь путь Ленина из Москвы в Красноярск в той самой последовательности, какую дает Яковлев.
Описание начинается со второй главы, озаглавленной «В пути», причем не с первого, а только с восьмого дня, когда поезд уже приближается к реке Обь. А что было до этого? Читаем:
«Томительно медленно тащится поезд. Мелькают за окном вагона занесенные снегом деревеньки. Изредка возникают почти сплошь деревянные города с казенными „присутствиями“, церквами да кабаками… В вагоне нечем дышать. В нем нет и свободного вершка…» (С. 28).
Странно: на всем огромном пути, захватывающем такие города, как Тула, Пенза, Сызрань, Самара, Уфа, Златоуст, Челябинск, Курган, Петропавловск и Омск, не находится ничего достойного внимания. Зато после станции Обь начинают — одно за другим — мелькать названия станций: «Сокур… Ояш… Болотная… Тайга», «заштатный городишко Мариинск», «Ачинск… Жемчуг… Кача».
Разгадку такому несоразмерному распределению путевых впечатлений мы находим в альбоме под названием: «„Великий путь“. Виды Сибири и Великой Сибирской железной дороги. Вып. 1. От р. Оби до р. Енисея и Томская ветвь. 124 вида наиболее важнейших (так! — К. А.) железнодорожных сооружений, городов, селений, типов инородцев и живописных местностей, прилегающих к линии железной дороги, с описанием их, составленным В. А. И‑м. Виды сняты фотографом И. Р. Томашкевичем. г. Красноярск, 1899» (далее — «Великий путь»).
Сверяя с. 42—50 книги Яковлева с пояснительным текстом к видам альбома, мы находим иногда полное тождество, иногда просто компиляцию. Так, с. 44 сделана по с. 3 и 7 альбома; на с. 46 первые девять строк, описывающие процесс укладки железнодорожного пути, — нехитрая компиляция текста на с. 92—99 альбома. Зато на с. 47 (речь идет о «заштатном городишке Мариинске») мы видим серьезную творческую работу. Фраза «Дымят трубы его одиннадцати кирпичных, гончарных, пиво- и мыловаренных, кожевенных „заводов“» восходит к тексту на с. 58, тогда как описанный тремя строками выше собор Николая Чудотворца позаимствован со с. 60-й. Так, на основании текста фотоальбома 1899 года Б. В. Яковлев излагает путевые впечатления Ленина.
Следующая подглавка озаглавлена у Б. В. Яковлева так: «541-я верста. Ачинск». Это соответствует 69-й странице альбома, только там написано: «544-я верста». Не задерживаясь на таких мелочах, читаем дальше. Б. В. Яковлев пишет:
«Переправа, точнее, пеший перевод через Чулым, осмотр вагонов, погрузка дров в тендер паровоза занимают часа три. <…> Как показывает фотография, с каждой стороны вокзала в березовых рощах построены резные беседки. В одной из них ожидает третьего звонка и Владимир Ильич» (С. 48).
Сравниваем с подписью под фотографией в альбоме:
«За пассажирским зданием станции разбит небольшой садик и устроена красивая беседка (видная на нашем рисунке), красиво выглядывающая среди растущих вокруг молодых деревьев».[38]
Деревца, действительно, низкорослые и жиденькие. Однако, внимательно вглядываясь в этот снимок, я никак не могла найти там березовых рощ. Но оставим в стороне эти «рощи». Важнее вспомнить, что дело происходит в Сибири 3 марта. Кто бы это мог выдержать три часа ожидания на морозе, пусть даже в самой красивой резной беседке!
С. 50 в книге Яковлева начинается с перечисления: «Жемчуг… Кача… Наконец, на 798-й версте от Оби — Красноярск…» Все так, только «Жемчуг» — это неверно списанное название станции Кемчуг. Что же касается 798-й версты, то в альбоме сказано: 711-я верста.[39]
Каждую из глав своей книги Б. В. Яковлев снабдил «Краткой библиографией», но «Великий путь» нигде не упоминается. Зато в тексте второй главы сообщается:
«В январе 1899 г. петербургская цензура „дозволила“ издать альбом „Великий путь“ с видами Сибири. Напечатан альбом в Вене и содержит сто двадцать четыре фотоснимка. Сделаны они, судя по выходным данным книги, весной или летом 1897 года. Перед нами, таким образом, уникальная фотолетопись той части ленинского пути в Красноярск, что лежит между Обью и Енисеем. Откроем ее первые страницы» (С. 44).
Действительно, откроем и посмотрим. Но прежде всего разберемся:
что, собственно, разумеет Яковлев под «выходными данными»? Если то, что принято обозначать этим термином, то на титульном листе альбома их вообще нет. И лишь в тексте я нашла указание: «В 1898 г., когда производились снимки работ…»[40] Могу уточнить, что снимки были сделаны летом 1898 года (в этом нетрудно убедиться при самом беглом взгляде на них), то есть лишь спустя год-полтора, после того как их видел Ленин. Ясно, что такая передержка понадобилась автору для оправдания собственных действий, ведь он использует этот фотоальбом и его текст почти как основной документ при описании ленинского пути до Красноярска.
Чтобы покончить с географической частью, обратимся еще к главе «По Енисею», повествующей о плавании Ленина из Красноярска до Минусинска, а также к подглавке «По Урянхайскому тракту» (дорога от Минусинска до села Шушенское) и к восьмой главе, где описывается поездка Ленина из ссылки в Красноярск.
Пратекстом всех этих путешествий и плаваний является серьезная работа красноярского краеведа Е. И. Владимирова «К месту ссылки».[41] Б. В. Яковлев не скрывает своей зависимости от этой работы и дважды упоминает о ней в своей библиографии. А на с. 147 помещает составленную Е. И. Владимировым карту «Ленинские сибирские маршруты».
Но на следующей странице читателей ждет удивительный пассаж — своего рода научная полемика с красноярским краеведом:
«По предположению Владимирова, друзья собираются у костра в канун 1 Мая, правда лишь по старому стилю. По новому стилю оно падает на 19 апреля. Но ведь тогда Кржижановский и Старков еще томились в тюрьме!» (С. 148).
«Друзья» — это ленинские соратники Глеб Кржижановский и Василий Старков, члены «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», сосланные в Сибирь. Действительно ли они встречались с Лениным «у костра», неясно. Зато бесспорно другое: разница между юлианским и грегорианским календарем составляла в XIX веке 12 дней, и 1 мая падает, по новому стилю, на 13 мая. Ленинский биограф попросту заблудился в дебрях летоисчислительной системы.
Удивительно, что московское Издательство политической литературы со всем своим штатом внутренних рецензентов, редакторов и корректоров не замечает столь очевидных несуразиц «документального очерка». А в рекламном предуведомлении сообщает:
«Очерк адресован широкой читательской аудитории и прежде всего молодежи. Поможет он преподавателям истории КПСС и СССР, пропагандистам и агитаторам, лекторам и краеведам, педагогам, работникам печати, радиовещания и телевидения. Немало интересного найдут на его страницах и путешествующие по ленинским местам Сибири».
Книгу Яковлева, другими словами, рекомендовано прочитать каждому.
* * *
Все рецензенты в один голос отмечают внешний вид книги как одно из ее основных достоинств. «Книга „Ленин в Красноярске“, — подчеркивает А. Мельников, — богато иллюстрирована фотодокументами. И они не просто перемежаются с текстом, а органически в него вплетаются».[42] «Фотографии в книге Яковлева, — вторит ему С. Алексеев, — составляют органическую, неотъемлемую ее часть. Это „оживающие“ фотографии… И это, конечно, опять авторский прием».[43]
«Уникальными» называет помещенные в книге фотографии и рецензент Я. Ханинсон.[44]
Рецензия В. Чикина открывается известным снимком Ленина в группе деятелей «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (февраль 1897). Рядом с фотографией — страница из книги Яковлева, содержащая описание этого группового снимка.[45]
А мой земляк-ленинградец тов. Люблинский идет еще дальше и утверждает, что книга Б. В. Яковлева «снабжена большим количеством впервые опубликованных иллюстраций».[46] С ним солидарен его ростовский коллега А. Затоковенко: «Впервые публикуются многие фотографии».[47]
Надо сказать, что и Политиздат, придавая, видимо, особое значение иллюстративной части, также сообщает читателям, что «многие фотоиллюстрации» публикуются впервые.
И наконец, сам автор называет эту часть своей работы то «фотодокументы», то «уникальная фотолетопись».
Все эти отзывы побудили меня углубиться в исследование «уникального» фотоматериала.
В книге 27 фотографий. Первая из них, с которой начал свою рецензию В. Чикин, настолько известна, что говорить о ней не приходится.
Двенадцать фотографий (вклейки после с. 16, 80 и 112) представляют собой изображения сибирских городов или других мест, которые видел и мимо которых проезжал Ленин. Приведем их перечень, согласно подписи под каждой из них:
«Мост через Обь, 1897—1898»; «Новониколаевск в 1897—1898 гг.»; «Так строился Великий Сибирский путь, 1897—1898»; «Станция Тайга, 1897—1898»; «Мариинск. Главная улица. 1897—1898»; «Станция Ачинск, 1897—1898»; «Красноярский вокзал в 1897—1898 гг.»; «Красноярск в 1897 г.»; «Красноярский Гостиный двор и Базарная площадь 1897 г.»; «Большая Воскресенская улица Красноярска в 1897 г.»; «Избушка у подножия Столбов. 1897—1898 гг.».
Что можно сказать? Все они — все до одной — заимствованы из альбома «Великий путь». Их «органичность», о которой пишут рецензенты, этим и ограничивается.
Рассмотрим оставшиеся 13 фотографий. Начнем со здания библиотеки Г. В. Юдина (вклейка после с. 80) — оно многократно воспроизводилось в обширной литературе, посвященной Юдинской библиотеке. Рядом — «Ленин в библиотеке Юдина. С картины И. Тютикова».[48]
Может ли считаться уникальной фотография с картины современного сибирского художника, чьи работы, кстати сказать, у многих вызывают сомнение. Так, Н. К. Крупская писала 6 декабря 1938 года:
«…Фото с картины тов. Тютикова, кроме меня, смотрели еще Гл. М. Кржижановский и П. А. Красиков, очень хорошо знавшие Владимира Ильича того времени и всю нашу тогдашнюю публику.
Общее впечатление: Владимир Ильич совершенно не похож на Ильича того времени. Никаких галстуков он тогда не носил, вид у него не был такой спокойно сумрачный… Нам кажется, что такие картины давать не надо. В картинах должно быть хоть минимальное правдоподобие».[49]
Репродукция этой картины Тютикова не раз воспроизводилась в сибирской печати[50], так что включить ее в «уникальную фотолетопись» мы никак не можем.
Фотографии «Столбов» (скалы Дед, Перья, Большой Беркут, Малый Беркут) — широко известного государственного заповедника в районе Красноярска — не только приводились в литературе, посвященной этим местам, но и печатались на почтовых открытках многотысячным тиражом.
Пароход «Святой Николай», на котором Ленин отправился из Красноярска, также воспроизводился и воспроизводится во многих иллюстрированных изданиях отечественной Ленинианы.
Ряд фотографий («Квартира Е. Брагина. Минусинск. 1897», «Дом П. А. Красикова», «Здание Минусинского музея им. Н. М. Мартьянова» и «Читальный зал библиотеки Мартьяновского музея. 1890 гг.» можно без труда найти в книге: Беляевский С., Городецкий Н. Здесь был В. И. Ленин (По местам, связанным с пребыванием В. И. Ленина в Енисейской губернии). Красноярск, 1960.
А в общедоступной брошюре «Дом-музей В. И. Ленина в Шушенском» (М., 1960) можно увидеть другие фотографии, использованные Б. В. Яковлевым: «Красноярский вокзал», «Библиотека Г. В. Юдина», «Минусинский краевой музей», «Библиотека Минусинского музея», «Дом Красикова по ул. Ленина, 118». Те же фотографии встречались мне и в других изданиях.
Наконец, фотография «Минусинское полицейское управление. 1880-е годы» заимствована Яковлевым из книги «Путеводитель по Великой Сибирской железной дороге (Под. ред. А. И. Дмитриева-Мамонова и инж. А. Ф. Здзярского. СПб., 1900. С. 282).
Что же касается фотографий «Минусинск. Большая улица. Май 1897» и «Памятник Н. М. Мартьянову», то, экономя время, я не предпринимала специальных поисков (так же как и в отношении ряда предыдущих фотографий, постоянно попадавших мне на глаза в процессе исследования). Число фотографий этого периода вообще довольно ограниченно, и потому они встречаются почти во всех иллюстрированных изданиях, связанных с Лениным.
Книга Б. В. Яковлева завершается фотографией «Перекрытие Енисея началось. 25 марта 1963 г». Думаю, что и мне следует завершить на этом разбор «уникальных фотодокументов».
На фоне этих иллюстраций, которые все же являются подлинными (хотя и ни в коей мере не «уникальными»), совершенно поразительное впечатление производит «Дом Клавдии Поповой» (С. 65).
По существу, это даже не фотография, а рисунок пером, сделанный не слишком опытным любителем. Подписи художника нет, датировки тоже нет; происхождение рисунка неизвестно. Однако на той же странице Б. В. Яковлев уверяет, что «воспроизведенный выше рисунок дает представление о доме, в котором почти два месяца живет Ильич».
Проблема в том, что изображения дома К. Г. Поповой не сохранилось и как он выглядел, никому не ведомо (по крайней мере, на сегодняшний день). Я долго, но безуспешно пыталась это установить. Наконец в фонде В. И. Анучина обнаружилась фотография двухэтажного деревянного дома с надписью (рукой Анучина): «Дом в г. Красноярске, в котором жил В. И. Ленин в 1897 г. Дом сгорел в 1912 г. Комната Вл. Ил-ча в верхнем этаже, левое (от зрителя) окно. Дом фотографировал я в 1905 г. Негатив у меня. В. Ан<учин>. Фото не публиковалось».[51] На снимке дата: «3. V. 1906». Фотография приложена как вещественное доказательство к его воспоминаниям о «встрече» с Лениным.
Однако этот документ, как и все, что вышло из рук Анучина, не заслуживает доверия и требует проверки. Как мог, спрашивается, в 1912 году сгореть дом, снесенный в 1909 году (см. выше)?! Неаккуратную «работу» фальсификатора подчеркивает и разнобой в датах: 1905 и 1906.
Летом 1963 года сотрудники Института Ленина[52] сообщили мне, что в их собраниях дома К. Г. Поповой нет. Поэтому находка Б. В. Яковлева приобретала в моих глазах характер подлинного открытия. Было только жаль, что, поместив изображение дома в своем «документальном очерке», автор не рассказал о происхождении этого рисунка — где, когда и при каких обстоятельствах он его обнаружил.
Каково же было мое изумление, когда, изучая посвященные Ленину иллюстрированные издания, я вдруг увидела этот самый дом в маленьком альбоме-складке «В. И. Ленин в Красноярске», который выпустил в феврале 1963 года Музей Красноярской организации РСДРП(б) тиражом в тысячу экземпляров. Оказывается, в этом Музее экспонируется… макет дома Поповых, фотография с которого и воспроизведена в альбоме.
Таким образом, единственной «уникальной фотографией» в книге Яковлева о Ленине является… фотография с макета, изготовленного уже в наши дни.
* * *
Обратим теперь внимание на разделы, посвященные соратникам и знакомым Ленина: Н. Е. Федосееву, В. М. Крутовскому, Н. М. Мартьянову и др.
Н. Е. Федосееву (1871—1898; покончил с собой) посвящено в книге восемь страниц, подтверждающих факт его встречи с Лениным в Красноярске. При этом Б. В. Яковлев указывает даже дату этого свидания: «…скорее всего 24 апреля» (С. 82).
Все это противоречит действительности.
6 декабря 1922 года Ленин набросал «Несколько слов о Н. Е. Федосееве» — образец того, как надо писать мемуары. «Я слышал о Федосееве в бытность мою в Казани, — пишет Ленин, — но лично не встречался с ним». Далее он рассказывает о ссылке Федосеева в Восточную Сибирь весной 1897 года, но ничего не говорит о своей встрече с ним.
Казалось бы, все совершенно ясно. Тем более что, проверяя этот эпизод по линии Федосеева, мы тоже не находим каких-либо подтверждений его встречи с Лениным в Красноярске. Все, что сохранилось о Федосееве, было опубликовано в 1923 году в сборнике, изданном Истпартом.[53] В редакционном предисловии сказано:
«Но пути их (Ленина и Федосеева. — К. А.), почти сходясь, не скрестились — ни на работе, ни в тюрьме или ссылке».[54]
Прошло 35 лет, и в книге «Н. Федосеев. Статьи и письма» (М., 1958) были напечатаны новые материалы, обнаруженные за эти годы. В составлении сборника принимали участие сотрудники Института марксизма-ленинизма, впервые публикуемые материалы были сверены с подлинниками, хранящимися в архиве института. Но, как и в сборнике 1923 года, в книге нет никаких упоминаний о красноярской встрече.
Но существует, оказывается, и другая версия, основанная на воспоминаниях Ю. Мартова, — о встрече Ленина с Федосеевым, якобы состоявшейся на территории пересыльной тюрьмы в Красноярске. Воспоминания были закончены Мартовым в декабре 1919 года; в 1920 году он эмигрировал и опубликовал их уже за границей.[]55 А в 1924 году, уже после смерти Мартова, его воспоминания были переизданы в СССР.
Действительно, Мартов сообщает, что Ленин, переодевшись в шубу извозопромышленника и изображая из себя владельца телеги, явился в таком виде к тюремному цейхгаузу. Предлогом была необходимость забрать имущество своих товарищей по «Союзу борьбы…», а целью — свидание с Федосеевым.
Оставляя в стороне вопрос, насколько все это было возможно, то есть насколько был реален и осуществим такой маскарад среди бела дня, попробуем оценить «Записки социал-демократа» как мемуарный документ.
Книга Мартова вызывает сомнения, поскольку не отличается достоверностью. Например, в той же главе о Федосееве Мартов пишет:
«Мы, осужденные члены Союза, позволили себе небывалую и не вполне конспиративную вольность: снялись восьмером в группе (А. А. Ванеев, П. К. Запорожец, Г. М. Кржижановский, Я. М. Ляховский, А. Л. Малченко, В. В. Старков, В. И. Ульянов и я), снимки с которой широко распространились в радикальных кругах».[56]
Однако достаточно бросить беглый взгляд на этот известный снимок, чтобы убедиться, что группа состоит из семи человек (Я. М. Ляховского среди них нет).
В этой же главе Мартов пишет:
«На прощанье мы устроили в красноярской тюрьме дерзкую штуку. Н. Е. Федосееву, которого отправляли в Иркутскую губ., очень хотелось повидаться с В. И. Ульяновым, которого он когда-то встречал в Повольжье».[57]
Но ведь установлено, что личной встречи с Федосеевым до того времени не было. Это утверждал и Ленин.
Далее Мартов пишет:
«Таким образом, к началу мая мы очутились на свободе и встретились с Ульяновым, который, под довольно призрачным предлогом ревматических болей, оттягивал свой отъезд в Минусинский округ, куда тоже получил назначение».[58]
Но зачем понадобилось Ленину симулировать ревматические боли и оттягивать свой отъезд, если выехать в то время из Красноярска было все равно невозможно — из-за наступившей распутицы и прекратившейся навигации по Енисею! Преодолеть это препятствие было не под силу даже тюремной администрации, крайне заинтересованной в скорейшей отправке политических ссыльных. А. А. Ванеев пишет 5 апреля 1897 года своей невесте из Красноярска:
«Случилось именно то, чего мы больше всего боялись: продолжительная задержка в местной тюрьме по случаю распутицы. Для полноты картины только и недостает, чтобы просидеть еще месяца полтора в сибирской тюрьме».[59]
Стоит проанализировать также эпизод с четырехлетней Валей Юхоцкой, якобы крикнувшей на красноярском вокзале жандармскому полковнику: «А мы тебя повесим!». Эта история впервые изложена Мартовым в «Записках социал-демократа». И, разумеется, Б. В. Яковлев, опирающийся на воспоминания Мартова, подробнейше пересказал ее в своей книге (С. 52—53).
По-видимому, этот случай мог иметь место 4 апреля 1897 года, когда Ленин «встречает на вокзале в Красноярске товарищей по Союзу борьбу (А. А. Ванеева, Г. М. Кржижановского, Л. Мартова (О. Цедербаума), В. В. Старкова), прибывших с партией ссыльных».[60] Это событие, происходившее у него на глазах, Мартов описал в своих воспоминаниях:
«…Раздалась команда унтера: „Шашки наголо!“, и угрожающе зазвенело оружие. Мы пришли в крайнее возбуждение <…>, кричали им: „Колите!“ <…>. Вся эта сцена произвела ошеломляющее впечатление на маленькую нашу спутницу, четырехлетнюю Валю Юхоцкую, о которой мы все, и первыми ее весьма неврастенические и измученные родители, совсем позабыли во время кутерьмы. Когда же нас начали выводить из вагона, чтобы на очищенном от публики перроне построить в ряд по два и представить собравшимся высоким чинам, она сидела на руках отца с сжатыми губками и озиралась, как волчонок. И вдруг в момент, когда все приготовления к шествию, — нас должны были отправить пешком в пересыльную тюрьму, — были кончены, и к нам, окруженным конвоем с шашками наголо, подошла кучка чиновников и высших офицеров, девочка, смотря прямо в глаза нашему толстому полковнику, сказала громким и необычайно злым голосом: „А мы тебя повесим!“ <…> Всем стало конфузно. Но „Белуга“ выручил. Весь лоск соскочил с этого весьма корректного и надушенного экс-гвардейца, попавшего, как нам поведали солдаты, в конвойную команду за убийство жены из ревности. „А мы вас также“, — прорычал он и внезапно растерялся».[61]
Но вот что пишет на другой день (а не 22 года спустя) Ванеев своей невесте:
«Прибыли в Красноярск вчера утром и сейчас же были отправлены в тюрьму. Оригинальная картина: несколько простых телег с соломой (это вместо карет-то!); а кругом двойная стража из местных казаков…»[62]
Это опять-таки расходится с версией Ю. Мартова («нас должны были отправить пешком в пересыльную тюрьму»).
Еще более интересно сопоставить «Записки социал-демократа» с воспоминаниями П. Н. Лепешинского. В феврале 1897 года Лепешинский находился в Бутырской тюрьме вместе с доставленными из Петербурга членами «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (Ванеевым, Кржижановским, Мартовым, Старковым). Вместе с ними он был отправлен в Красноярск.
Эпизод со свиданием Ленина и Федосеева в Красноярске у Лепешинского отсутствует. А случай с Валей Юхоцкой он передает таким образом:
«Во время одного из своих утренних визитов в наш вагон Белуга очень вежливо начал справляться о нашем здоровье, а мы, как водится в порядочном обществе, поинтересовались драгоценным здравием нашего визитера, как вдруг enfant terrible нашего вагона — Валя раскрывает свой маленький ротик и чистым металлическим голоском, с припевом, отчетливо отчеканивает: „Белуга, а Белуга, а мы тебя па-а-весим“. Во всем вагоне конфуз и смятение. К счастью, находчивый подполковник поспешил очень милой шуткой ликвидировать момент всеобщей неловкости. — „А мы вас повесим“, — промолвил он, грациозно обводя пальчиком вокруг».[63]
Сличая воспоминания Мартова и Лепешинского, мы видим, сколь они различны. Совершенно неясно, почему, приводя эпизод с Валей Юхоцкой почти дословно по книге Мартова, Б. В. Яковлев не упоминает о том, что есть и другое его описание в литературе, весьма расходящееся с первым.
Итак, на восьми страницах Яковлев изложил нам версию Мартова о встрече Ленина и Федосеева, ничуть не смущаясь тем, что все другие известные ныне источники, включая воспоминания самого Ленина, не подтверждают этот факт. «Но могла ли столь мимолетная беседа оставить сколько-нибудь заметный след в памяти Владимира Ильича?» — аргументирует он свою позицию (С. 86), пытается, вопреки очевидности, убедить читателя, что встреча все-таки состоялась, и сокрушается, что Мартов не рассказал потомству о содержании беседы Ленина с Федосеевым.
И не удивляет Яковлева, что ради этой встречи Ленину пришлось наряжаться извозопромышленником. И что ни один из других свидетелей и участников этой «дерзкой штуки» не вспомнил об этом в своих позднейших воспоминаниях.
Впрочем, Яковлев не единственный из авторов, чье творческое воображение глубоко задела эта водевильная сцена в изложении Мартова. Она получила художественное воплощение и в романе Афанасия Коптелова «Большой зачин» (1963), где Ленин появляется в переряженном виде. Более того, Коптелов воссоздает его разговор с Федосеевым. Трансформации подвергся и эпизод с Валей Юхоцкой. Превращенная, по авторской воле, в некую Галину, она выступает в романе Коптелова как дочь нижегородского ссыльного, но ведет себя точно так же, как рассказано в «Записках социал-демократа».
* * *
Еще большее место занимает в книге красноярский доктор В. М. Крутовский (1856—1938). Он впервые появляется в подглавке «Встреча в Самаре», с его фигурой связаны следующие страницы, и, наконец, Яковлев посвящает ему отдельную подглавку «Путь доктора Крутовского».
Начнем с начала. Подглавка «Встреча в Самаре» написана целиком по воспоминаниям самого Крутовского. Сравнивая их с текстом Б. В. Яковлева, можно видеть, что происходит с историческим материалом, когда он попадает в творческие руки.
Яковлев сообщает:
«Путники, наверно, просматривают свежие самарские газеты, купленные на вокзале во время часовой стоянки поезда… Вскоре, как вспоминает Крутовский, вспыхивает спор о марксистской газете „Самарский Вестник“» (С. 30).
У Крутовского:
«В. И. Ленин имел с собой, между прочим, все вышедшие номера самарской газеты. Теперь не помню ее названия, но знаю, что это была первая марксистская газета в России».[64]
Редакционное примечание в «Сибирских огнях» поясняет, что речь идет о газете «Самарский вестник», выходившей в 1896—1897 годах. Все, казалось бы, правильно.
Следующий абзац Яковлев дословно списывает с Крутовского:
«…Он мне указал на фельетон, в котором автор под орех разделывал Михайловского. Я читал и хохотал. В. И. все посматривал на меня и вдруг спросил:
— Что же тут смешного?
Я отвечаю:
— Мне этот фельетон напоминает басню Крылова „Слон и Моська“: „Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона!“ В. И. соскочил с койки и разразился целой речью в защиту фельетона и страстно нападал… на Михайловского…» (С. 30).[65]
В этом месте Б. В. Яковлев делает пояснение:
«Фельетон, о котором идет речь, напечатан в № 269 „Самарского Вестника“ 19 декабря 1896 года. Подписанный М. Л., он озаглавлен „Идеолог переходного времени“ и посвящен новому изданию сочинений Михайловского» (С. 30).
Таким образом, через 28 лет мемуарист не помнит даже названия газеты, которую везет с собой Владимир Ильич, зато спустя 68 лет биограф-исследователь, полистав самарскую газету, устанавливает и точно указывает тот самый фельетон. Похвально!
Однако… существует совершенно другое освещение ленинской беседы с Крутовским — Б. В. Яковлев почему-то обходит его молчанием. Так, Марк Горбунов, собиравший сведения об этом периоде ленинской жизни, пишет:
«Доро`гой Владимир Ильич давал ему (Крутовскому. — К. А.) между прочим читать книгу: „Материалы для изучения экономического развития России“, перед тем конфискованную и сожженную цензурой, где была, как известно, и его большая статья об экономическом содержании народничества и критике его в книге Струве, подписанная псевдонимом — „К. Тулин“. <…> Однако Крутовский отнесся к статье иначе и, не зная даже, кто автор ее и что автор и есть его собеседник, резко стал критиковать ее. Так в этих спорах они и коротали дорогу…»[66]
Я далеко не уверена в том, что сообщение Марка Горбунова полностью соответствует истине, тем более что в его статье не назван источник этой информации. Но сам факт наличия двух различных мнений должен, казалось бы, насторожить Яковлева и заставить его отказаться от категорических
утверждений. Не следует, с другой стороны, безоговорочно принимать на веру и все то, что сообщает Крутовский. Ведь он сам подчеркивает: «Со времени моей поездки совместно с Владимиром Ильичом в Сибирь прошло столь много времени, что трудно сохранить в памяти самые мелкие подробности нашей совместной поездки».[67]
Не стоило бы, возможно, останавливаться на этом столь подробно, если бы Б. В. Яковлев ограничился тем, что «помог» восстановить ряд деталей, забытых Крутовским. Но Яковлев пошел дальше. На материале воспоминаний Крутовского он строит ряд собственных остроумных гипотез.
«Зная все это, — пишет (а говоря точнее, продолжает домысливать) Яковлев, — можно ли предположить, что, проезжая через Самару, Ленин не попытается встретиться с представителями редакции „Самарского Вестника“?» (С. 35). И прежде всего, продолжает Яковлев свою реконструкцию, с П. П. Масловым, возглавлявшим в то время редакцию самарской газеты?
Предположение разрастается, обрастает деталями:
«Скорее всего, встреча Владимира Ильича и Маслова состоялась на вокзале, куда Маслов мог приехать, получив от Ленина телеграмму, отправленную в пути» (С. 36).
«Не во время этой ли встречи, скорее всего на вокзале, и получил Ленин, к сожалению, не сохранившийся в его личной библиотеке комплект „Самарского Вестника“, который он, по свидетельству Крутовского, вез с собой в ссылку?» (С. 37).
Гипотеза эта, как мы сейчас увидим, не выдерживает никакой критики. Поезда «приходили в Самару в 3 часа 19 минут дня, а уходили примерно через час — в 4 часа 6 минут вечера, — аргументирует Яковлев.[68] — За этот час Ленин и смог бы повидаться с Масловым или каким-либо другим сотрудником „Самарского Вестника“…» (С. 37).
Итак, поезд, в котором ехал Ленин, стоял в Самаре ровно 47 минут. То, что происходило за эти три четверти часа запечатлено, и весьма подробно, в воспоминаниях Крутовского:
«…Здесь на перроне разыгрывается более бурная сцена, собравшая толпу пассажиров. Тот же пассажир горячо настаивал перед стоявшими перед ним начальником станции и начальником движения, жандармом и составителем поездов о необходимости прицепить лишний вагон и хотя несколько разгрузить тесноту. Спор был очень горячий. Окружающая толпа поддерживала требование пассажира. Наконец, начальство о чем-то пошепталось между собой, и начальник станции, обращаясь к составителю поездов, изрек: «Ну его к черту! Прицепите вагон!» Все успокоилось <…>.
Вся эта история продолжалась не менее 15—20 минут. После этой сцены я пошел в буфет, сел к отдельному столику и заказал чай. Вдруг к моему столику подсаживается бунтующий пассажир, просит официанта подать ему чернил и перо, после чего, написав несколько открыток по неизвестным мне адресам, пишет на одном из конвертов адрес: Петербург, А. М. Калмыковой[69]».
Происходит знакомство, завязывается разговор. «Мы познакомились, — продолжает Крутовский, — разговорились, напились чайку и разошлись по вагонам. Я ему указал свой вагон, а он мне, в свою очередь, тот, в котором он ехал.
До отхода поезда оставалось минут 10. Вдруг вбегает ко мне В. И. Ленин и сообщает, что прицеплен новенький вагон, что он в нем занял двухместное купе, и предлагает мне к нему переселиться. Я, конечно, сейчас же согласился, и мы совместно перетащили в свое новое помещение его и мои вещи».[70]
Вот что происходило на самом деле, пока поезд стоял в Самаре. Совершенно ясно, что за эти 47 минут времени на встречу с Масловым или кем-то другим «из редакции» было не выкроить. В воспоминаниях членов редакции (П. П. Маслова, А. А. Санина, Н. А. Самойлова), написанных уже в советское время, никаких упоминаний о встрече с Лениным не содержится. Наоборот, решительно отвергается даже возможность такой встречи. «Личное общение В. И. Ленина с редакцией „Самарского Вестника“ совершенно исключается», — пишет один из мемуаристов.[71]
Но как же согласовать это со следующим пассажем, который приводит Яковлев:
«Об этой встрече Маслов рассказывал Санину в те мартовские дни 1897 года, которые стали роковыми для газеты.
— Я возвратился в Самару 17 марта утром, — вспоминает Санин, — и с вокзала проехал прямо к Маслову. Тот встретил меня словами:
— „Самарский Вестник“ приостановлен. Вчера получена телеграмма, и сегодня номер уже не вышел.
Потом он сообщил мне:
— Без вас в Самаре был Тулин[72] (В. И. Ульянов) проездом в Сибирь. <…>
Сам Маслов, видимо, датируя события не по старому, а уже по новому стилю, писал в двадцатых годах:
— В начале марта 1897 года неожиданно появился в Самаре В. И. Ульянов (тогда Тулин). Ему разрешено было отправиться в ссылку в Сибирь на свой счет, и вот он по пути заехал в Самару…
Маслов оговаривается при этом, что у него „сохранилось очень смутное воспоминание“ об этом эпизоде. Но сам факт встречи с Лениным он подтверждает» (С. 35—36).
Мне никогда не приходилось читать о встрече Ленина с Масловым в 1897 году, и поскольку в конце своей книги автор поместил составленную им «Краткую библиографию» к каждой главе, то я и обратилась к этому указателю. Действительно, в списке ко второй главе под рубрикой «Самара» указывается 22 источника. Однако ни в одном из них я не нашла сведений о встрече Ленина с Масловым по дороге в Сибирь.
К теме «Самарского вестника» имеют отношение лишь пять номеров (из 22) — это статьи бывших сотрудников (П. Маслова, Н. Икарского, А. Санина, Н. Самойлова и И. Блюменталя). Что же касается остальных семнадцати… По мере ознакомления с ними меня все более удивляло хронологическое несоответствие этих публикаций содержанию книги. Все, что в них говорится, касается исключительно самарского периода Ленина, то есть 1889—1893 годов. Но ведь книга «Ленин в Красноярске» посвящена событиям 1897 года!
Не обошлось и без курьезов. Меня весьма заинтриговал такой, например, источник: «С. Литвинов. Ленинская „кругосветка“ (Горьковская правда от 16 июля 1964 года)». Что бы это могло быть? Поначалу, взяв в руки газету, я была жестоко разочарована: в номере от 16 июля никакой «кругосветки» не оказалось. Листая дальше, я случайно наткнулась на нее в номере от 18 июля. Почитав и подивившись, какое все это может иметь отношение к Самаре и «Самарскому вестнику, я продолжала знакомиться с указанными Яковлевым источниками. Ведь, как сказано в заключении к «документальному очерку», «читатель, заинтересовавшись какой-либо темой, найдет здесь библиографические данные, необходимые для самостоятельной работы» (С. 198). К сожалению, мне не повезло. Я заинтересовалась, искала, но ничего не нашла. Зато в другом месте нашла то, чего не ожидала. В книжке И. И. Блюменталя «В. И. Ленин в Самаре» с примечаниями А. И. Елизаровой (Самара, 1925) на с. 27 я прочла комментарий Анны Ильиничны:
«Неверно: такое „кругосветное“ путешествие совершал Дмитрий Ильич: оно было, вообще, в обычае у самарской молодежи, и В. И. мог рассказывать о нем, но сам его не совершал».
Не повезло мне и со ссылкой «Н. Икарский. Страничка воспоминаний. — Коммуна (Самара) 24 февраля 1924 г.». Ссылка и в этот раз оказалась неверной. Но я помнила, что А. А. Санин весьма критически отзывался о воспоминаниях Икарского. Сызнова обратившись к публикации Санина, я нашла его отзыв об Икарском, а заодно и правильную ссылку («Коммуна» от 21 февраля 1924 г.). А. А. Санин пишет:
«Тут очень много неточностей. Прежде всего перевернута вверх дном хронология, а вслед за ней перепутаны лица и события…»[73]
Не имея до настоящего времени возможности ознакомиться с воспоминаниями Икарского, я не могу судить, в какой степени справедлив отзыв Санина. Но если все-таки справедлив, надо ли было вводить этот мемуар в «Краткую библиографию»?!
О встрече Маслова с Лениным весной 1897 года Санин не говорит ни единого слова, хотя его воспоминания, написанные в 1924 году, должны были, казалось, фиксировать все связанное с Лениным.
Убеждена, что Б. В. Яковлев обязан был раскрыть источник, которым он пользовался при написании с. 35—36 своей книги. Ибо (воспользуемся его же текстом) «в литературе о Ленине нетерпима любая, даже малейшая фальшь, и это надо помнить тем, кто обращается к ленинской теме».[74]
Примечательно, что С. Люблинский превратил предположение Яковлева о самарской встрече Ленина с Масловым, высказанное автором все же с рядом оговорок («наверно», «возможно», «скорее всего»), в неоспоримый исторический факт. «Одну из остановок на пути в Сибирь, — пишет рецензент, — В. И. Ленин делает в крупном промышленном городе Самаре, где встречается с членами редакции „Самарского Вестника“».[75] Здесь мы присутствуем при рождении легенды в самый момент появления ее на свет. Именно так рождаются мифические истории о встречах Ленина с Масловым, Федосеевым и даже Анучиным. Вымысел — благодаря рецензенту — получает права гражданства, а дальше все идет по закону необратимого процесса развития.
* * *
Вернемся на страницы разбираемой нами книги — к доктору Крутовскому. О нем повествует подглавка под названием «Красноярская „Палата № 6“», открывающаяся рассказом А. И. Елизаровой о том впечатлении, какое произвел на Владимира Ильича этот рассказ Чехова еще в 1892 году. На основании этого факта верный себе Б. В. Яковлев тут же конструирует беседу между попутчиками:
«Не делился ли Ильич, минуя Самару, своими впечатлениями с Крутовским? А тот рассказывает о реальной „палате № 6“: психиатрическом отделении красноярской больницы, о которой Крутовский напишет в своих „Очерках больничного дела в Сибири“» (С. 41).
Начертав эти строки, Б. В. Яковлев еще не знал, что сам вскоре напишет следующее:
«В литературе о Ленине особенно недопустимо смешивать документальное свидетельство с любым, пусть даже талантливым и правдоподобным, художественным домыслом.
<…> Хуже всего то, что подобным безответственным вымыслам придается „документальная“ форма. И ей подчас верят даже специалисты».[76]
Но я не «специалист» и потому имею право не верить ни «документальной» форме, ни досужим домыслам. В отношении же приведенной выше беседы в поезде напрашиваются как минимум два вопроса.
Во-первых, на каком основании автор заставляет Ленина делиться с Крутовским своими впечатлениями о красноярской «Палате № 6»? Во-вторых, мог ли Крутовский рассказывать Ленину об этой «палате», о которой он «вскоре» напишет, если это «вскоре» произойдет только через восемь лет?[77]
Я не возражала бы, если бы автор просто высказал предположение, на какую тему могли беседовать Ленин и Крутовский. Мысль о том, что они могли говорить о «Палате № 6», не кажется мне такой уж невероятной, однако под пером Яковлева предположение о беседе перерастает в саму беседу. Вот что мы читаем в «документальном очерке»:
«Доктор вполне мог дать Ильичу, как говорят в наши дни, реальный комментарий к взволновавшему его еще в юности художественному произведению. И в комментарии этом перекликаются даже человеческие судьбы.
Крутовский находит в больнице совсем молодого человека — Иофа. Юношу оставил на произвол судьбы отец — бывший красноярский врач.
Сумасшедшим Иофа объявила городская полиция, напуганная тем, что он повсюду проповедовал „социализм“ и вообще „антиправительственные идеи“» (С. 41).
Все это, как и дальнейшее, изложено по работе Крутовского. Но, увы, неточно: надлежит сделать две поправки. Иоф был объявлен сумасшедшим не красноярской полицией, а официально признан душевнобольным в Петербурге, Москве и лишь затем Красноярске. Далее — текст, опущенный Яковлевым: «И вот этот-то несчастный молодой человек, брошенный своими родителями, уже 12 месяцев страдает в ужасающей обстановке психиатрического отделения, также валяется на полу…»[78] А поскольку Крутовский тут же пишет о том, что осмотр больницы начался только 2 февраля, можно без труда установить время помещения туда Иофа: начало 1904-го или самый конец 1903 года.
Ясно, что в феврале 1897 года Крутовский вообще ничего не знал об Иофе и не мог предложить Ленину никакого «реального комментария». И следовательно, вся главка «Красноярская „Палата № 6“» является досужим вымыслом (даже не домыслом), вряд ли уместным в «документальном очерке».
* * *
Продолжая разговор о Крутовском, перехожу к тому, что мне представляется наиболее важным.
Б. В. Яковлев пишет, что «Крутовский заслуживает биографической справки, более подробной и точной…» (С. 125). И на той же странице: «Давно пора сказать и всю правду о его непростом жизненном пути».
Трудно не согласиться с этими посылами. Но то, как говорит эту «правду» Б. В. Яковлев, и заставило меня написать дальнейшие страницы.
Сразу же оговорюсь: сведения о Крутовском, которые приводит Яковлев, не противоречат действительности, однако они подобраны крайне тенденциозно и даны в одностороннем освещении. В посвященной ему подглавке «Путь доктора Крутовского» Яковлев рисует его политический облик. Особенно рьяно обрушивается он на деятельность Крутовского в качестве министра Временного Сибирского правительства (1918), когда он «клеветал на большевиков», а в Ленине видел только «бунтовщика» (С. 127).
Но ведь эта деятельность Крутовского охватывает лишь полтора года. Тем самым совершенно перечеркивается его долгая 83-летняя жизнь, в течение которой он принес людям немало доброго — и как врач, и как деятель широкого общественного профиля. Особо надо говорить о том, сколь много он сделал для политических ссыльных. И Ленин был, кстати, одним из тех, кто сполна ощутил это на себе в период своей сибирской ссылки.
Для характеристики Крутовского как человека и общественного деятеля приведу несколько строк из письма красноярской фольклористки и собирательницы М. К. Красноженовой к М. К. Азадовскому от 22 февраля 1936 года:
«Несмотря на свои 65 лет (15/VI)[79], я еще мыслью рвусь к работе, жадно ее хочу, как раньше, но… пока крылья подрезаны. Лишь пример Влад<имира> Мих<айловича> Крут<овского> поддерживает во мне надежду еще поработать. Ведь он, 80-летний человек, все еще продолжает работать (после аварии 1930 г., когда у него произошло кровоизлияние). Сейчас он работает как врач поликлиники и как педагог, готовя медицинские кадры».[80]
«Крутовский умер в 1939 г.[81], — сообщает Яковлев, — и, по иронии судьбы, в той самой красноярской тюремной больнице, которой некогда заведовал» (С. 125). Вот здесь и надо было бы сказать, что в 1937 году, на 82-м году жизни Крутовский был арестован…[82]
В. М. Крутовский принадлежал к прогрессивной части русской интеллигенции конца XIX века, но по своим политическим убеждениям был народником и сибирским областником. При этом он никогда не скрывал своих взглядов — ни в 1897 году, когда судьба свела его с Лениным, ни в советские годы, когда он трижды (1924, 1925, 1929) выступал в печати со своими воспоминаниями об этой знаменательной встрече. Уже если говорить «всю правду», об этом тоже следовало сказать.
Политическая карьера Крутовского началась 3 марта 1917 года, когда он, один из наиболее известных и уважаемых людей Енисейской губернии, избирается председателем I Сибирского областного съезда («явно антисоветской ориентации», подчеркивает Яковлев), а затем — председателем Комитета общественной безопасности. И наконец, 12 апреля Временное правительство назначает Крутовского на должность губернского комиссара.
С конца мая 1918 года Крутовский становится министром внутренних дел во Временном Сибирском правительстве, при этом его согласия даже не спрашивали.[83]
21 сентября 1918 года весь кабинет, в который входил и Крутовский, был арестован колчаковцами, а один из министров — писатель А. Е. Новоселов — расстрелян. Крутовскому было предложено подать в отставку.[84] После этого он навсегда отошел от политики.
Таким образом, вся политическая деятельность Крутовского ограничивается полутора годами. Чем проявил он себя за это время? Яковлев утверждает, что Временное Сибирское правительство, «опираясь лишь на штыки интервентов», возвращало бывшим владельцам национализированные советской властью помещичьи усадьбы и промышленные предприятия (С. 127). Допуская нечто подобное, отметим лишь, что Сибирь никогда не знала крепостного права и, следовательно, там не было ни «помещиков», ни «усадеб».
Б. В. Яковлев цитирует две ленинские работы, свидетельствующие, что Ленин в то время дважды выступал персонально против Крутовского. Эти обвинения настолько серьезны, что необходимо рассмотреть каждое в отдельности.
Приведем первый обличительный пассаж, в котором цитируется отзыв Ленина о «незадачливом комиссаре» в статье «К чему ведут контрреволюционные шаги Временного правительства?» (28 апреля 1917): «Исполняя волю тогдашнего главы Временного правительства, — комментирует Яковлев, — Крутовский навязывал Енисейскому Совету антидемократические „мероприятия“. И Совет категорически протестовал против недвусмысленно выраженного в телеграмме Крутовского желания ввести опять чиновничество и даже вернуть в исходное положение изгнанных народом так называемых крестьянских начальников. <…> Десять раз повторяет Ленин в этой статье различные возражения против назначаемых Временным правительством чиновников, и прежде всего главных из них — губернских комиссаров, одним из которых и становится Крутовский…» (С. 125—126).
Присмотримся внимательней к статье Ленина. Она начинается с телеграммы из Енисейска (Яковлев цитирует ее текст):
«Мы получили следующую телеграмму: Енисейск. Совет рабочих и солдатских депутатов заслушал телеграмму министра Львова на имя назначенного комиссара Енисейской губ. Крутовского, присланную в Енисейск для руководства».[85]
С первых же слов ясно, что речь идет не о «телеграмме Крутовского», как утверждает Яковлев, а о телеграмме, присланной на его имя председателем Временного правительства Г. Е. Львовым.
Как же отвечает Ленин на эту телеграмму? «Енисейский Совет рабочих и солдатских депутатов тысячу раз прав и практически, и принципиально».[86] А несколькими строками раньше Ленин указывал: «К чему было из Петрограда или из какого угодно центра назначать „комиссаров“ для „руководства“ выборным местным учреждением? Неужели приезжий человек способен лучше знать местные нужды, способен „руководить“ местным населением? Чем подали повод енисейцы к этой нелепой мере?»[87] И далее: «Признавать следует „только органы, созданные самим народом“ в данной местности».[88]
А ведь Крутовский и был человеком местным, прекрасно понимавшим нужды Енисейской губернии. На мой взгляд, в этой статье Ленин не выступает против Крутовского, она написана исключительно в защиту местных органов самоуправления, против политики Временного правительства. При этом Ленин ни разу не называет имени Крутовского, оно фигурирует лишь в тексте телеграммы Енисейского Совета.
Другим ленинским выступлением, направленным якобы против Крутовского, Б. В. Яковлев считает речь Ленина на митинге в Басманном районе 30 августа 1918 года.[89] Яковлев рассматривает ее под тем же углом зрения, что и статью о «контрреволюционных шагах Временного правительства». Но, во‑первых, в ней также отсутствует какое-либо упоминание о Крутовском, а, во‑вторых, речь Ленина направлена исключительно против действий меньшевиков и эсеров в районах, оккупированных белогвардейцами и чехами. Б. В. Яковлев убежденно относит к «бесславной деятельности» Крутовского ряд «гневных ленинских слов», а затем добавляет:
«Вскоре после того, как Ленин произносит эти слова, его ранят отравленные пули террористки, подосланной эсерами — союзниками Крутовского и других сибирских „областников“…» (С. 128).
Хотелось бы понять, что подразумевает Б. В. Яковлев под словом «вскоре».[90] Ведь подосланная террористка стреляет не «вскоре», а в тот же самый день — 30 августа 1918 года!
В именном указателе к 4-му изданию сочинений Ленина имя В. М. Крутовского отсутствует. Нам неизвестно, вспоминал ли Владимир Ильич о Крутовском, но если и вспоминал, то, конечно, с теплым человеческим чувством, с благодарностью. Это настолько естественно, что иначе и не могло быть. Ведь и мы все должны быть благодарны Крутовскому за то, что он помогал Ленину и облегчил его участь в ссылке. Ведь только благодаря Крутовскому и его связям в Красноярске Ленин смог получить медицинское свидетельство о якобы развивающемся у него верхушечном процессе в легких. На основании этого документа последовало назначение Ленина на три года в самый южный и климатически наиболее благоприятный район — в Минусинский уезд. А ведь мог бы оказаться и в Туруханском крае за полярным кругом!
Я верю, что биография Крутовского еще будет написана. Если мы ставим сейчас «перед судом истории» даже В. В. Шульгина, то почему бы не вынести справедливое суждение и о Крутовском — ведь он не был ни монархистом, ни черносотенцем, ни эмигрантом!
* * *
Заключительную часть своей работы я хочу посвятить вопросу о том, насколько точна и убедительна книга Яковлева о Ленине с художественной, так сказать, стороны.
Нельзя умолчать о литературном стиле «документального очерка». Б. В. Яковлев, бесспорно, владеет словом, но профессиональное перо предвзято настроенного журналиста приводит его подчас к таким фразам: «Ленин сбивает спесь с губернских сатрапов» (С. 175); «Должность окружного исправника исполняет некто Мухин, самодур и хам» (С. 158); «Захлебываясь от лакейского восторга, столичные хроникеры сообщают…» (С. 13); «Как заведено в то время, петербургские газеты благонамеренно и холопски-почтительно сообщают…» (С. 16).
Описывая групповой снимок «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», Б. В. Яковлев дает следующую характеристику Мартову:
«Близоруко щурится Юлий Мартов — мешковатый, лохматый, с неподстриженной жиденькой бородкой и насквозь прокуренными усами. Из-под мятого-перемятого костюма торчат костлявые локти и колени. Безвольно опущена кисть руки с обгрызанными ногтями» (С. 11).
Понятно, что, давая портрет Мартова, Б. В. Яковлев не жалеет черных чернил, но то, что на групповой фотографии можно было усмотреть и прокуренные усы, и обгрызенные ногти, вызывает только улыбку.
Та же профессиональная легкость (и, конечно, идейная заданность) приводят местами к элементарной языковой небрежности. Например, на с. 99 читаем:
«В библиотеке (Юдинской. — Л. А.) почти монографически собрана русская журналистика XVIII—XIX веков».
И хотя я по профессии библиотекарь и библиограф, но смысл этой фразы остался для меня и остается загадочным.
Или вот на с. 164:
«Еще в семидесятых-восьмидесятых годах его (Н. М. Мартьянова. — Л. А.) исследования публикуются в „Трудах“ Петербургского общества и Всероссийского съезда русских естествоиспытателей, их общества при Казанском университете и других столь же солидных научных изданиях».
Фраза небрежна и в смысловом и в научном отношении. Поставим себя в положение человека, желающего в ней разобраться. Что узнает он из этих слов? Прежде всего то, что в Петербурге существовало в 1870—1880-е годы некое «общество», которое издавало свои «Труды». И что был, кроме того, Всероссийский съезд русских естествоиспытателей. Все это, выражаясь сдержанно, крайне неточно. В Петербурге в то время было несколько научных естественно-исторических обществ. И, кроме того, обязан ли рядовой читатель знать, что между 1867 и 1901 годом в России прошло одиннадцать съездов русских естествоиспытателей и врачей? Что, например, на XI съезде число секций было свыше двадцати? И что каждый съезд издавал целые тома своих «протоколов», «речей», «дневников», «справочных книжек», списков своих членов и т. д.?
А что может знать рядовой читатель об издательской деятельности Общества испытателей при Казанском университете, издававшего свои «Труды» с 1871 по 1917 год по шесть выпусков в каждом томе и «Протоколы» своих заседаний с 1869 по 1915 год с приложениями!
Все это, разумеется, представляло собой издания научные и солидные, но надо же было предварительно разобраться в этом самому, прежде чем предлагать читателю такую запутанную и библиографически беспомощную информацию!
Теперь о Н. М. Мартьянове, создателе Минусинского музея. Продолжая просвещать читателей, Б. В. Яковлев сообщает на той же 164-й странице:
«Ни в одном из энциклопедических словарей нет ни слова об этом человеке. Мы порой не только „ленивы и нелюбопытны“ по горькому пушкинскому слову! Мы еще и неблагодарны к тем, кто в беспросветных условиях царизма оставил такой заметный след на русской земле…
Сообщим хотя бы самые краткие биографические сведения о Мартьянове».
Должно быть, эти слова Яковлева, резюмирующие горестный итог его изысканий («нет ни слова»), вылились из-под его пера, когда он, глянув во второе издание «Большой советской энциклопедии», действительно не нашел там Мартьянова. Но стоило бы ему взять руки «Сибирскую советскую энциклопедию», его мнение о неблагодарных потомках могло бы измениться. На этот пробел в эрудиции автора указано, хотя и в щадящей форме, в рецензии Я. Ханинсона.
Имело смысл открыть и следующее издание: Косованов В. П. «Библиография Приенисейского края» (Т. 3. Красноярск, 1930), где дан список в 38 работ, посвященных Н. М. Мартьянову. Значит, за 19 лет после смерти Мартьянова ленивые и нелюбопытные потомки посвятили ему около 40 работ! А ведь с тех пор прошло еще несколько десятилетий, и список этих работ наверняка увеличился. Я. Г. Ханинсон указывает лишь одну брошюру, изданную в Абакане в 1961 году. Уверена, что их значительно больше.
Этот рецензент позволил себе даже — в связи с Н. М. Мартьяновым — критический пассаж:
«Использует он (Б. В. Яковлев. — К. А.) и „воспоминания“ Е. Н. Мартьянова — сына известного основателя Минусинского музея. Автору воспоминаний в те годы, о которых идет речь, было… 10 лет. И совсем уж неубедительна ссылка на внука Н. М. Мартьянова. Вряд ли это позволительно для книги, на обложке которой обозначено „документальный очерк“. Эти страницы выпадают из общего стиля книги».[91]
Здесь я позволю себе не согласиться с рецензентом. Не «выпадают», а, наоборот, характерны для авторского метода и стиля. Непродуманный подбор материала и небрежность в его оформлении местами прямо-таки «бьют в глаза».
Приведем в подтверждение еще одно критическое замечание Я. Г. Ханинсона:
«…Хорошая пристрастность иногда изменяет автору. Описывая, например, пребывание В. И. Ленина на ст. Обь, он приводит такую „подробность“, которую мог засвидетельствовать только очевидец. Речь идет о тех строчках очерка, где говорится, что В. И. Ленин по дороге от ст. Кривощеково до ст. Обь „вышел из саней и пошел до станции пешком“. Где же почерпнул Б. Яковлев этот „малоизвестный“ факт? Источник он приводит. Им оказывается… фотоочерк из газеты „Советская Сибирь“ за апрель 1964 года».[92]
Продолжу критическое замечание рецензента. Вся первая половина подглавки «Великий Сибирский путь», в которой упоминается пешая прогулка Ленина по улице Михайловской до станции Обь, изложена на основании фоторепортажа «Там, где был Ильич» (текст В. Годлина[93], фото С. Высоцкого).[94]
А вторая половина начинается с абзаца: «Иркутскому журналисту Виноградову, комментатору фотографий той поры, не откажешь в известной социальной наблюдательности…» (С. 145). Затем следует слегка измененная цитата со с. 83 уже знакомого нам альбома «Великий путь» — пояснительный текст к устройству нового русла р. Кемчуг возле Ачинска (это уже в Енисейской губернии). Далее — описание земляных работ (также по альбомному тексту).
Нам непонятно, кто такой «иркутский журналист» Виноградов и откуда он появился. На титульном листе альбома «Великий путь» указано, что описание всех видов составлено В. А. И‑м. Может быть, Яковлеву удалось расшифровать этот криптоним? Но тогда надо же указать, на основании каких источников это сделано.
Но это не главное. Вопрос заключается в том, какое отношение к «Ленину в Красноярске» имеет подглавка «Великий Сибирский путь»? На мой взгляд, никакого. Выше, разбирая подглавку «Красноярская „Палата № 6“», я пришла к выводу, что она вся является авторским вымыслом. Как же тогда квалифицировать «Великий Сибирский путь», первая половина которого — пересказ фоторепортажа 1964 года, а вторая — фотоальбома 1899 года?!
«Документальный очерк» завершается послесловием «От автора». В нем сказано, что книга «как бы воссоздает» диалог исторических лиц «по мемуарам и письмам, записям историков и краеведов, архивным документам и литературным источникам» (С. 197). Да, писатель-историк имеет право на художественный вымысел. Но дело-то в том, что сам материал, из которого Яковлев «монтировал» свою книгу, часто оказывается недобросовестным. Например, нельзя было, на наш взгляд, включать в повествование отрывок из статьи А. Киржница «В. И. Ленин в Сибири»[95], получившей, едва она появилась, негативный отклик В. М. Крутовского. «Эта статья, — писал он, — принадлежит к числу тех мемуаров о Ленине и его характеристике, о которых в последнее время писали в „Правде“ такие близкие к покойному В. И. Ленину люди, как его сестра Мария Ильинична и его жена Н. К. Крупская, то есть к числу произведений, требующих серьезных оговорок и поправок по неточности сообщаемых в них фактов. <…> Дальнейшее пребывание Влад. Ильича тоже А. Киржницем освещено во многом неверно, вероятно, по непроверенным слухам, но всего не исправишь…»[96]
Это выступление Крутовского было известно Б. В. Яковлеву — он упоминает его статью в «Краткой библиографии» (С. 202), однако, не задумываясь, вводит в «документальный очерк» рассказ Ефима Брагина (из статьи А. Д. Киржница), отличающийся помимо своей недостоверности еще и пошлостью изложения (С. 50).
Хочу в заключение проиллюстрировать качество нашей Ленинианы еще одним примером.
Завершая главу о путевых впечатлениях Ленина, Б. В. Яковлев пишет:
«Наконец, на 708-й версте от Оби, — Красноярск, — конечный путь ленинского пути в ссылку, да в то время и всей Средне-Сибирской железнодорожной магистрали. Ведь мост через Енисей еще только строится…» (С. 50).
Мост, действительно, еще только строился. 30 августа 1896 года был заложен первый камень и отслужен молебен. Об этом сообщается на с. 117 того же альбома «Великий путь».
Очевидно, забыв об этом, как и о том, что вскоре наступила зима и работы по строительству моста замедлились или вовсе прекратились до весны, Б. В. Яковлев приводит цитату из рассказа писателя Сергея Сартакова «Дело всегда отзовется», посвященного Ванееву:
«Густо дымя, пароход „Святой Николай“ уходил все дальше и дальше вверх по течению Енисея, за черное ожерелье смоляных баркасов паромной переправы, за крутые излучины Посадного и Пашенного островов. Вот он уже втянулся под высокие пролеты железнодорожного моста и сам сделался только чуть видимым облачком дыма…» (С. 143).
Этим рассказом открывается четвертый номер «Сибирских огней» за 1964 год, и Б. В. Яковлев хорошо знал этот номер — ведь именно в нем была опубликована работа Е. Владимирова, использованная им в других главах «документального очерка», о чем говорилось выше.
У меня остается много материала и для других примеров, которые я, к сожалению, не могу использовать в рамках журнальной статьи. А потому прерываю свое изложение, не доведя его до логического конца.
* * *
В «Летописях» Всесоюзной книжной палаты существует специальный раздел «Образ Ленина в литературе и искусстве». Согласно этому источнику, за 1964 год было издано 87 книг, 77 журнальных и 198 газетных статей. За первую половину 1965 года вышло уже 49 книг, 53 журнальные статьи и 140 газетных. Рост этой продукции будет с годами, несомненно, увеличиваться.
Идейная беспомощность и литературный примитивизм большей части этого потока таковы, что многие произведения саморазоблачаются сразу же в момент выхода. Поэтому они не столь и опасны, так как не способны принести явный вред. Можно сокрушаться лишь о тоннах понапрасну истраченной бумаги и не оправдавшем себя человеческом труде. Стоит только представить себе весь этот грандиозный литературно-издательский комбинат, выдающий ежедневно на-гора тысячи тонн словесной руды! Правда, все это делается, как известно, единого слова ради. А всегда ли оно есть, это слово?!
Гораздо опаснее та часть этого потока, которую можно отнести к «серьезной» литературе, ибо она издается с заявкой на подлинную науку и адресована широким читательским массам. Даже внешне эта литература гримируется под настоящую науку: примечания, библиография к каждой главе, «уникальные фотодокументы», издательские аннотации, многочисленные рецензии в печати… Но разве можно выдать безграмотную компиляцию за историческое исследование, за подлинную творческую работу?
Древний летописец некогда писал: «…словеса книжные суть реки, напояющие вселенную…»[97] Жаль, что эту простую истину забыли современные летописцы, претендующие на то, чтобы быть ее глашатаями.
1. Яковлев Б. Ответственность перед истиной. (Из заметок о современной Лениниане) // Вопросы литературы. 1965. № 9. С. 3—24.
2. Имеется в виду IV съезд Союза советских писателей, состоявшийся в мае 1967. В августовском номере журнала «Вопросы литературы» за 1965 была открыта рубрика «Предсъездовская трибуна», с которой, собственно, и началась подготовка к этому событию (статьи, дискуссии и т. п.). — Примеч. К. А.
3. Литературная Россия. 1965. № 4. 22 января. С. 5—7.
4. Яковлев Б. Ленин в Красноярске. М., 1965. С. 129. (Все дальнейшие ссылки на эту книгу даются в тексте с указанием номеров страниц. — Примеч. К. А.)
5. [Б. п.] // Известия. 1965. № 43. 21 февраля. С. 2 (раздел «Книги недели»).
6. Чикин В. Сто ленинских дней // Комсомольская правда. 1965. № 43. 21 февраля. С. 4.
7. Там же.
8. Александров А. 100 дней из жизни Ильича // Красноярский рабочий. 1965. № 57. 9 марта. С. 2.
9. Шарапов Ю. Сто сибирских дней // Известия. 1965. № 77. 2 апреля. С. 3.
10. Там же.
11. Мельников А. Сто дней в жизни Ильича // Учительская газета. 1965. № 44. 13 апреля. С. 2.
12. Ханинсон Я. Г. Сто дней в жизни В. И. Ленина // Сибирские огни. 1965. № 10. С. 182—183.
13. О количестве мемуарной литературы, связанной с Лениным только за семилетний период, дает представление другой библиографический указатель: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Аннотированный указатель книг и журнальных статей. 1954—1961 гг. / Сост. Ф. Н. Кудрявцев. М., 1963; со специальными разделами: «Петербургский период (1893—1897)» и «В сибирской ссылке (1897—1900)».
14. Звезда. 1965. № 11. С. 219 (раздел «Среди книг»).
15. Там же.
16. Марк Горбунов — псевдоним Евгения Евгеньевича Колосова (1879—1937, расстрелян), революционера, историка освободительного движения в России. — Примеч. К. А.
17. Былое. 1924. № 25. С. 119—127.
18. Звезда. 1965. № 11. С. 219.
19. Литературная Россия. 1965. № 16. 16 апреля. С. 4.
20. Там же.
21. Новый мир. 1963. № 6. С. 187—189.
22. Анучин В. И. Встреча с Лениным // Литературный современник. 1940. № 1. С. 8.
23. Историко-революционные памятники и музеи города Красноярска. Красноярск, 1960. С. 9—10.
24. Там же. С. 9.
25. Владимиров Е. Владимир Ильич Ленин в Красноярске // Енисей. Альманах. 1964. № 2 (42). С. 5.
26. «О том, что Поповы, Клавдия, Валентина и Анна, продали дом ветеринарным врачам Абакумову и Пальмину, и о том, что дом снесен за ветхостью в 1909 г., подтверждается купчей, которая хранится у Пальминых. В прошлом году, из строений, находившихся на усадьбе Поповых, был снесен последний сарай, на чердаке которого жили политические ссыльные» (Письмо Е. И. Владимирова к Л. В. Азадовской от 15 сентября 1909; хранится в архиве К. Азадовского). — Примеч. К. А.
27. Музеи и памятники Красноярска. Краткий справочник. Составила З. К. Глусская. Красноярск, 1950. С. 10.
28. В письме к К. Н. Озеровой от 21—24 мая 1965 Л. В. Азадовская делилась своими соображениями:
«Он (Б. В. Яковлев. — К. А.) взял творческую командировку в ССП (Союзе советских писателей. — К. А.) и совершил вояж в Сибирь. Был он в Красноярске, Минусинске, Шушенском. О подлинном лице Анучина он и тогда еще не имел никакого представления. <…> Я заключаю (чисто умозрительно), что это было в конце лета или в начале осени 1963 года» (Азадовская Л., Азадовский К. История одной фальсификации. С. 240). — Примеч. К. А.
29. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 2. М., 1958. С. 665. То же — в биографии Ленина, изданной Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (Владимир Ильич Ленин. Биография. М., 1960. С. 51; Изд. 2-е. М., 1963. С. 47).
30. См.: Полное собрание сочинений Горького на чешском языке, завершившееся в 1964 (в томе напечатаны поддельные письма Горького к Анучину), или изданную в ГДР книгу «Lenin und Gorki. Eine Freundschaft in Dokumenten» (Berlin—Weimar, 1964), составленную на основе сборника «В. И. Ленин и А. М. Горький. Письма, воспоминания, документы» (М., 1961).
31. Шагинян М. Воскрешение из мертвых. Повесть об одном исследовании. М., 1964. С. 6.
32. Обручев С. В. Русские поморы на Шпицбергене в XV веке и что написал о них в 1493 г. нюрнбергский врач. М., 1964. С. 3—4.
33. Шторм Г. Потаенный Радищев. Вторая жизнь путешествия из Петербурга в Москву. М., 1965. С. 12.
34. Там же. С. 84.
35. Рысс Е. Новый жанр? // Литературная газета. 1965. № 130. 2 ноября. С. 3.
36. Звезда. 1965. № 11. С. 220.
37. Там же.
38. «Великий путь». С. 69.
39. Там же. С. 100.
40. Там же. С. 99.
41. Сибирские огни. 1964. № 4. С. 98—117.
42. Учительская газета. 1965. № 44. 13 апреля. С. 2.
43. Литературная Россия. 1965. № 16. 16 апреля. С. 4.
44. Сибирские огни. 1965. № 10. С. 188.
45. Комсомольская правда. 1965. № 43. 21 февраля. С. 4.
46. Звезда. 1965. № 11. С. 220.
47. Дон. 1965. № 6. С. 181.
48. И. И. Тютиков известен как создатель ряда картин на ленинскую тему: «Ленин и Крупская в селе Шушенском» (1934 и 1936); «В. И. Ленин в с. Шушенском» (1938); «Ленин в окрестностях с. Шушенского» (1955), «Ленин на охоте с шушенскими крестьянами» (1957); «Приезд Ленина в с. Шушенское» (1959); «В. И. Ленин дает юридическую консультацию крестьянам с. Шушенского» (1938) и др.
49. Исторический архив. 1958. № 4. С. 80—81. Поскольку это письмо Н. К. Крупской адресовано З. К. Глусской (в то время и. о. директора Красноярского краевого музея), то речь идет, очевидно, о картине Тютикова «Протест 17 российских социал-демократов против „кредо“ экономистов в с. Ермаковском в 1898 г.», которую Красноярский музей приобрел в 1938.
50. См., например: Красноярский рабочий. 1960. № 81. 5 апреля. С. 2. — Примеч. К. А.
51. Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 14. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 15.
52. Имеется в виду Институт Маркса — Энгельса — Ленина (ИМЭЛ). — Примеч. К. А.
53. Федосеев Николай Евграфович. Один из пионеров революционного марксизма в России (Сборник воспоминаний). М.—Пг., 1923.
54. Там же. С. 3.
55. Мартов Ю. Записки социал-демократа. Берлин, 1922.
56. Мартов Ю. Записки социал-демократа. М., 1924. С. 316.
57. Там же.
58. Там же.
59. Товарищи в борьбе. Письма соратников В. И. Ленина. 1896—1900. Красноярск, 1965. С. 122.
60. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 2. С. 666.
61. Мартов Ю. Записки социал-демократа. М., 1924. С. 334—336.
62. Товарищи в борьбе. Письма соратников В. И. Ленина. 1896—1900. С. 122.
63. Лепешинский П. Н. На повороте (от конца 80-х годов к 1905 г.). Попутные впечатления участника революционной борьбы. Пб., 1922. С. 58.
64. Крутовский В. В одном вагоне с Ильичем // Сибирские огни. 1925. № 2. Март—май. С. 95; Та же статья (в переработанном и дополненном виде): Крутовский В. В одном вагоне с Ильичем // Пролетарская революция. 1929. № 1 (84). С. 91—96.
65. Ср.: Сибирские огни. 1925. № 2. С. 95.
66. Горбунов М. В. И. Ленин в Красноярске // Былое. 1924. № 25. С. 121.
67. Пролетарская революция. 1929. № 1. С. 91. (В «Сибирских огнях» эта фраза отсутствует.)
68. Эти сведения почерпнуты им с последней страницы «Самарского Вестника», где печаталось расписание железнодорожного движения.
69. Александра Михайловна Калмыкова (урожд. Чернова; 1850—1926), публицист, издательница книг «для народа»; общественная деятельница. Встречалась с В. И. Лениным, сотрудничала с Н. К. Крупской. — Примеч. К. А.
70. Сибирские огни. 1925. № 2. С. 94; Пролетарская революция. 1929. № 1. С. 92—93.
71. Самойлов Н. А. Самарский вестник. Из истории марксистской журналистики / Предисл. В. И. Невского. М., 1931. С. 65.
72. К. Тулин — один из псевдонимов Ленина в конце 1890-х. — Примеч. К. А.
73. Санин А. «Самарский Вестник» в руках марксистов (1896—1897 г. г.) (Обрывки воспоминаний) // Пролетарская революция. 1924. № 12. С. 276.
74. Яковлев Б. Ответственность перед истиной // Вопросы литературы. 1965. № 9. С. 21.
75. Звезда. 1965. № 11. C. 219.
76. Яковлев Б. Ответственность перед истиной. С. 7, 15.
77. Крутовский В. М. Очерки больничного дела в Сибири. Психиатрическое отделение Красноярской городской больницы // Протоколы и труды Общества врачей Енисейской губернии за 1904—1905 гг. Вып. II. Красноярск, 1905. С. 52—62.
78. Там же. С. 61.
79. День рождения М. В. Красноженовой по новому стилю. — Примеч. К. А.
80. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 542. Карт. 63. Ед. хр. 25. Л. 20 об. — 21. — Примеч. К. А.
81. По данным Википедии, 9 декабря 1938. — Примеч. К. А.
82. Согласно тому же источнику, В. Крутовский был арестован 30 марта 1938. — Примеч. К. А.
83. Вегман В. Областнические иллюзии, рассеянные революцией. (К истории возникновения Сибирской областной думы) // Сибирские огни. 1923. № 3. С. 116.
84. Вегман В. Сибоблдума // Сибирские огни. 1923. № 4. С. 107.
85. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 31. М., 1962. С. 462.
86. Там же. С. 463.
87. Там же.
88. Там же. С. 464.
89. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 37. М., 1963. С. 81—82.
90. Ср. разобранный нами выше отрывок о Крутовском, который «„вскоре“ напишет» (о «Палате № 6»). То же самое слово охватывает здесь период в восемь лет.
91. Сибирские огни. 1965. № 10. С. 183.
92. Там же.
93. У Яковлева фамилия искажена: Голдин вместо Годлин (С. 45).
94. Советская Сибирь (Новосибирск). 1964. № 95. 21 апреля. С. 4.
95. Сибирские огни. 1924. № 1. С. 93—103.
96. Крутовский Вл. К биографии В. И. Ленина // Былое. 1924. № 25. С. 128—129.
97. Приписывается Ярославу Мудрому. — Примеч. К. А.
Ноябрь 1965 г.
Ленинград