Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2024
Григорий Князев. Последнее лето: Стихи.
СПб.: Сборка, 2024
Новая книга стихов Григория Князева с грустным названием «Последнее лето» стала во многом безрадостным промежуточным итогом его жизни. Подзаголовок — «Памяти родных» — говорит сам за себя. Многие тексты звучат как эпитафия самым близким людям. Но удивляешься дару автора не терять присутствия духа и не таить обиду на Бога и Его промысел, думая только об одном: как сохранить в душе и в мире «частицу света, каплю света». Подобный дар не что иное, как подлинная любовь к жизни:
Но, что бы ни случилось на пути,
Твой замысел неведомый приму я,
Моля: «Прости меня и защити!»,
Все радости и горести рифмуя.
Художественный мир Князева — сад, в котором легко и радостно дышится. Здесь печаль по-пушкински светла, а любой, даже самый тяжелый жизненный опыт преображается в поэзию. Потому что поэзия — единственно возможный способ бытования для автора.
Четыре части книги — «Дожить бы, душа, до весны!», «Куда бы ни вела дорога…», «От детства в наследство» и «Нас было четверо…» — история жизни и становления лирического героя Григория. Трогательная исповедь здесь сочетается с непосредственной радостью жизни и удивлением от нее.
Старая дача — сквозной образ в книге — стала олицетворением детских и юношеских лет, главным нравственным ориентиром. Это место духовной силы, но в то же время и давних детских страхов, иногда напоминающих о себе в настоящем:
Всякий раз поздним летом на даче
На пороге осеннего дня
Ночи цвет, то вороний, то грачий,
И влечет, и пугает меня. <…>
Но за внятными звуками следом
Проступает, упрям и упруг,
Тем страшней, что во мраке неведом,
Еле слышный таинственный звук.
Князев по-тютчевски тревожно вслушивается в «таинственную ночи повесть» — перед ним тоже обнажается бездна «с своими страхами и мглами». Но чаще всего ночное время — повод поразмышлять о глубоко личном, уже пережитом или уготованном в будущем.
Безмятежность дачной темы разрушается горечью первых утрат. Проникновенно звучит поэтическое посвящение умершему коту Тимоше, чья «морда кошачья подобьем лица / Казалась — в сравненье со львом или с тигром». Таково первое столкновение с жестокой реальностью: «Так тяжко душе беззащитной одной / Осмыслить реальность жестокую эту».
Тревожным предчувствием будущих потрясений звучит одноименное с названием книги, замыкающее ее первую часть стихотворение «Последнее лето»:
Пусть все еще живы,
Пусть все еще вместе,
Пути-перспективы —
В печальном разъезде.
Смятение-смута.
Одни силуэты.
И вправду как будто
Последнее лето.
Последнее лето…
«Пути-перспективы», нескончаемые дороги становятся для лирического героя попыткой самостоятельного выхода из детского мирка в большой мир. «Дорога в Ферапонтово», «Марёво в мареве», «среднерусские городки», «гиблое место» — лишь условные географические перемещения. Конкретные места «вочеловечены» памятью, наполнены индивидуальным содержанием. Наиболее пронзительно тема памяти звучит в стихах из цикла «Петербургские кладбища». Здесь своеобразная точка катарсиса, в которой личные воспоминания неотделимы от истории рода и человечества:
Отзовитесь, мой дед и мой прадед,
Власть родимых корней и кровей.
Неуютно — знобит-лихорадит:
— Мама-мама, не прямо — левей!
Дорога в художественной интерпретации Князева обрастает множеством смыслов: это и жизненный и духовный путь, и поиск себя, и даже встреча с собой. Лирический герой книги может перемещаться в разных направлениях: от дома к чужбине, от настоящего к будущему или прошлому, от реального к воображаемому. Это «фантасмагория пространства», путешествие по разным измерениям. Но главная цель — обрести ту единственную тропу, которая ведет в «забытый рай, заросший рай, / Что мы когда-то потеряли».
Третья и четвертая части книги объединены темой смерти, горькой утраты. Не так давно ушли из жизни два самых близких Григорию Князеву человека: тяжело болевший отец и любимая жена. Два поэтических цикла («Прощальный…», посвященный отцу, и «Памяти Насти») — возможно, лучшее из того, что когда-либо было написано поэтом. Эти стихи являются доказательством того, что подлинного бессмертия возможно достичь двумя путями: в любви и в творчестве, которые сильнее смерти. Автор сокрушается по поводу своих утрат, но не впадает в уныние, а просто учится жить по-новому и в новых условиях:
Казалось бы, ничто не предвещало,
Могли бы вместе столько мы успеть,
Но жизнь прошла — всему учись сначала:
Ходить, смотреть, дышать, любить и петь.
Жизнь Григория, как упавшая «в саду, перед верандою» слива на его даче, лишь временно лишается опоры, чтобы потом подняться и расцвести с новой силой. Путь может быть «тернист и тяжел», но главное — довериться ему и принять как неповторимый опыт жизни:
Рвутся ниточки, которыми
Я привязан был к Земле.
Что служило мне опорами,
То лежит в сырой земле.
Словно в воздухе подвешенный,
Я живу коротким днем.
Опыт мой, смешной и смешанный,
Много ль миру пользы в нем?
Но, лишь стоит мне отважиться
И довериться пути,
Каждый узелок развяжется,
И послышится: лети!