Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2024
ПАРК ПОБЕДЫ
Грунт и снег под ногой вперемешку,
словно здесь разорвался снаряд.
Как обрубки живых на тележках,
бюсты мертвых на тумбах стоят.
С честью сгинули. И не жалей их —
разошелся давно уже дым!
На заляпанных грязью аллеях
хватит места и многим другим.
Парк Победы — концлагерь природы —
знаменит был сопливой шпаной.
И не раз в пионерские годы
проходил я помятым сквозь строй.
А еще, индевея в морозы,
будто прорубь узрела во льду,
тут пловчиха из цинковой бронзы
наклоняется грудью к пруду.
Ей, бывало, по «же» хорошенько
стукнешь палкой — послышится гул…
В этой луже приятель мой Женька
по дороге домой утонул.
Здесь теперь освятили церквушку
и взялись за работу всерьез:
парк Победы закрыт на просушку
от смешавшихся крови и слез.
ИГРОКИ
Там, где рассветы и закаты
в окне мелькали, как века,
бог весть за что сражались в карты
два безымянных игрока.
Не колыхались их одежды
с фигурной прорезью для крыл —
один без слов зашел с надежды,
другой отчаяньем покрыл.
Разреженную атмосферу
хранил неосвещенный зал:
один некстати вбросил веру,
другой — ее сомненьем взял.
Один привержен был условью
не плутовать и потому
в сердцах рискнул пойти любовью —
и карту выложил во тьму.
А тот, другой, и глазом козьим
на ход партнера не повел:
взмахнул рукой — и страшный козырь
из рукава метнул на стол.
* * *
Не знаю, как я удосужился
пройти почти весь путь земной,
не замечая птицы ужаса,
парящей прямо надо мной.
Она горланила неистово,
в меня нацеливала клюв,
а я мелодию насвистывал,
глаза от неба отвернув.
Но вот все ниже, ниже кружится
над жизнью, прожитой в тепле…
Да встрепенется птица мужества —
не век ей прятаться в дупле!
СИЗЫЙ СЕЛЕЗЕНЬ С УТОЧКОЙ СЕРОЙ
Там, где между надеждой и верой
тихо зыбился водораздел,
сизый селезень с уточкой серой
в камышах неподвижно сидел.
Посреди мирового кошмара,
прибывавшего день ото дня,
эта неперелетная пара
от него отвлекала меня.
Колыхались клювастой химерой
на ветру в водоеме гнилом
сизый селезень с уточкой серой,
разве что не обнявшись крылом.
И казалось, живою приметой
мертвой осени — зимней на треть —
обе птицы скончание света
удосужатся пересидеть.
Дорожа сокровенною связкой,
вместе кормятся, рядом плывут…
И чернел затонувшею ряской
замерзающий медленно пруд.
ДОМАШНЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Разгибались согнутые пальцы,
словно приготавливались шить —
принимались скачущие зайцы
для детей ушами шевелить.
Скрещивались пальцы и запястья,
под лучом отбрасывая тень,
задыхались зрители от счастья, —
на экран выпрыгивал олень.
Издавая блеющие звуки,
бородою двигала коза…
Эти чудодейственные руки
что угодно могут показать!
Промелькнут рога, хвосты и лапы,
как в зоологическом саду,
и увидят дети в свете лампы
Эвридику бедную в аду.
* * *
Пока дошли мы до угла,
к поребрику приткнулось столько
автомобилей, что их стекла
встречали взгляд как зеркала.
И, проходя со мною здесь,
смотрелась ты непроизвольно
то в серебристо-серый вольво,
то в темно-синий мерседес.
Но вдруг на краткое мгновенье,
как будто из далеких дней,
твое мелькнуло отраженье
в окне проезжих жигулей.
АМБРОЗ БИРС
Жизнь прошла, и не выпало бинго,
но в последний раз пусть повезет!
Viva Mexico! Старого гринго
паровоз к Рио-Гранде везет.
В драке стиснулись демос и кратос;
скачут лошади — ржанье и храп…
Кто услышит — лишь пальма и кактус! —
беззаконный винтовочный залп?
Но недаром, страницы марая
в полевом дневнике, от и до
самый истинный путь самурая
набросал он в своем бусидо.
Позабыт. От него нам осталась
стопка книг и завет-не завет:
оправдание трусости — старость,
оправдания старости нет.