Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2024
Сергей Чупринин. Оттепель как неповиновение.
М.: Новое литературное обозрение, 2023
Книга состоит из шести статей и указателя «Люди оттепели», в котором 614 имен. Критик и литературовед Сергей Чупринин с необходимой мерой заботы о достоверности и пониманием ее относительности предлагает читателю хронику центральных культурных событий оттепельной поры сквозь призму ее легендарных участников — Пастернака, Твардовского, Евтушенко и многих других.
«Оттепель» — неофициальное обозначение периода в истории СССР, который, как всякий культурно-исторический цикл, не имеет четких хронологических границ. Началом оттепели Чупринин, например, определяет март 1953 года, другие исследователи считают, что начало положил доклад Хрущева на XX съезде Коммунистической партии Советского Союза (февраль 1956 года). Что касается конца — то тут мнения в целом сходятся: подавление Пражской весны советскими танками (август 1968 года).
В интервью «Новой газете» (2020. № 118) Чупринин так характеризует образ жизни в эпоху оттепели: «…во второй половине 1950-х и в 1960-е изменилась мебель, изменились одежды, танцы, песни, изменился стиль общения мужчин и женщин… Весь образ жизни советского человека». Несмотря на некоторую свободу нравов, «60—70-е годы отнюдь не были временем безмятежной уверенности, что завтра тебя не поволокут на цугундер», пишет критик Владимир Лакшин, чьи высказывания не раз приводятся в книге «Оттепель как неповиновение».
Почему неповиновение? Откуда оно взялось в обществе, где не далее как вчера сталинский режим держал всех в страхе, требуя новых и новых жертв? С марта 1953 года началось амнистирование незаконно репрессированных — две России взглянули «друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили», как заметила Ахматова (запись Лидии Чуковской, 4 марта 1956 года). Что-то в умах начало меняться. Или так хотелось думать? Ведь сам Чупринин в эпиграфе к статье «У черты: Опыт и уроки раннего „подписантства“» приводит диалог с заключенным, который считает, что сажали всегда за дело, и его в том числе: «Трепался много — и не о том, и не с теми».
Чупринин признается, что ему предлагали использовать в названии слово «сопротивление». Он не согласился, потому что его книга не о тех, кто бросил вызов системе. Она про тех, кто остался внутри системы и пытался не только выжить, но и продолжать работать. Как верно отметил по политическим мотивам лишенный гражданства и высланный из СССР литературовед и писатель Ефим Эткинд в «Записках незаговорщика», «жизнь честного советского литератора — это не только писание книг, но и каждодневная борьба за то, чтобы сохранить возможность их печатать». Поэтому основные темы у Чупринина — история альманаха «Литературная Москва», критика в журнале «Новый мир», история рождения и поругания «Доктора Живаго».
Увлекательно и беспристрастно там, где возможно, автор рассказывает об окончательном разочаровании Пастернака в советском строе, которое обернулось всесоюзным гонением. О том, как прятались Трифонов и Межиров, а Самойлов перебинтовал руку, лишь бы не поднять ее за высылку автора «Доктора Живаго» из страны. О суде над Бродским. Об умении лавировать и помнить про границу, «которую нельзя переступать в поисках компромиссов».
Статьи создавались в разное время, поэтому отдельные выводы порой повторяются. И это, кажется, преднамеренно. Некоторые истины — о том, что «стыдно даже из „государственных“ вроде бы побуждений клеветать и доносительствовать, позорно искать „врагов народа“ где бы то ни было, <…> фетишизировать лозунги, из которых давно выветрилось реальное содержание», — важно повторять.
На фоне этих сюжетов звучит главный вопрос: как «из-под глыб постепенно прорастала этика неповиновения казенной догматике и начальственным окрикам»? Чупринин не дает однозначного ответа. Он рассказывает о литературе и ее создателях и показывает шаг за шагом, как сомнения перерастали в несогласие, просьбы в требования. Оттепель прошла, но оставила немало уроков. Первый: раз это случилось однажды, то может повториться вновь.