Опубликовано в журнале Звезда, номер 9, 2023
ЧИТАЯ ЧЕХОВА
Отродясь я не писал стихов…
А. П. Чехов
Стихи!.. Лишь сегодня заметил (а странно —
И раньше заметить их было легко):
«Высокие узкие клочья тумана,
Густые и белые, как молоко,
В воде отражения звезд заслоняли,
Цеплялись за ивы, бродя над рекой…
И с каждой минутой свой облик меняли…»
Конечно же, Чехов — поэт, и какой!
«Похвально, — мне скажут, — вниманье к детали,
Но в целом рассказ — про любовную связь».
Нет, чудо! — как руки свои воздевали
Фигуры туманные, точно молясь.
А вот о любви (любопытное дело!)
Написано так, что досадно читать:
«Объятья», «восторги», «роскошное тело»…
Бальмóнту и Лóхвицкой Мирре под стать.
Бог с ней, с этой бурной любовною ночью!
Симпатии автора явно не там.
А здесь, где тумана вчерашнего клочья
Робеют с рассветом и жмутся к кустам.
* * *
Что помню? Залив Джарылгачский — вода
Была равномерно прогрета,
И, как на курорт, приплывали туда
Из моря медузы всё лето.
А в Красном, в Лиманском — да в каждом селе! —
Обилие было такое,
Что вишни сначала — ковром по земле,
Потом абрикосы — в два слоя.
И помню, как пахло тимьяном в те дни,
Как цвел на Успенье барвинок.
Кузнечиков помню — трещали они,
Как тысяча швейных машинок.
А небо ночное по нескольку звезд
Роняло в секунду, а кроме
Того, в нем не Ковш находился, а Воз,
Оглоблей торча в черноземе.
А та, что зовется Полярной, звезда
Не белой была — голубою…
Всем этим я не восхищался тогда,
Я занят был только собою.
Я так был несчастен и так одинок…
Но память на редкость богата.
И больше б, наверно, запомнить я мог,
Когда бы со мною была ты.
* * *
Темнело враз. И улицею черной —
Лишь редких фонарей блестела нить —
На почту шел я, в пункт переговорный,
Тебе, в родной наш город позвонить.
Я плохо номера запоминаю
И в тайный смысл не верю числовой,
Но грела сердце книжка записная,
А в ней — твоей рукою! — номер твой.
Центральная дорога, боковая,
Асфальтовая или торцевая —
Из них любая к набережной шла.
И зданье почты возникало вскоре,
Что, как маяк, светило прямо в море
Фасадом из витринного стекла.
И вспоминаю с нежностью теперь я
Те пять кабинок деревянных в ряд,
И в каждой за тугой стеклянной дверью —
Массивный телефонный аппарат.
А в трубке то трещало, то пищало,
Я слов не разбирал из-за помех.
Но всё тогда мне счастье обещало —
И голос твой ликующий, и смех.
А не было бы счастья, предположим,
Уже за то одно, скажу тебе,
Что ожиданьем наслаждаться можем,
Должны мы благодарны быть судьбе.
* * *
Исторический фон: тогда
Два соседа сшибались лбами.
Танки в Грозном! И — поезда
С оцинкованными гробами.
А в конторе, где я служил,
Не выплачивалась зарплата
Месяцами. Я, в тридцать, жил
С мамой, папой и взрослым братом.
Но, когда, мне шепча «родной,
Драгоценный мой, самый лучший»,
Приподнявшись, ты надо мной
Нависала веселой тучей,
И восторг твой блистал из глаз,
О земном забывал я аде.
И молился я всякий раз,
На тебя, как на образ, глядя.
* * *
Ну как же он может быть хорошим поэтом,
когда он плохой человек…
Б. Пастернак
Всё чаще я вижу с течением лет —
Прославлен он или не славен,
Хвастлив и завистлив бывает поэт,
И себялюбив, и тщеславен.
Естественно, это отнюдь не грехи,
А свойства натуры, похоже.
Они и у тех, кто не пишет стихи,
Частенько встречаются тоже.
Но я замечаю их лишь у коллег.
Себя всякий раз я при этом
«Будь он, — убеждаю, — плохой человек,
Хорошим бы не был поэтом».
* * *
Мы и плачем, и правды ищем,
Рады милость и мир творить,
А об алчущем духе нищем —
Можно даже не говорить.
Но откуда-то то и дело:
«Вдруг не будет, — всплывает страх, —
После горестного удела
Нам блаженства на небесах?»
Только мертвого тела вынос
Да могила. И зря поём
Хором: «Господи, помяни нас,
Как приидешь, в Царстве Твоем!»
Стоп, себе говорю, смотри: мы
Только бренное видим здесь,
А нетленное — всё незримо,
Как душа. А душа-то есть!
Ею, вечною, ценной самой,
Там — ушедшие навсегда
Дед и бабушка, папа с мамой.
Где? Узнаем, попав туда.
* * *
Хлынул дождь. Водяная стена.
И — зачем? чтоб пройти поскорее?
Лупит град по отливу окна,
Как зенитная батарея.
Я за городом с месяц уже
В частном доме живу в это лето.
Кабинет на втором этаже,
Стол двухтумбовый средь кабинета.
Сад соседский при молниях, как
Фотоснимок запретного рая.
«Прелесть, — верно писал Пастернак, —
И завидная, и неземная».
И фрегат и ковчег этот дом.
(Нет, не мой он, а дочки и зятя.)
Жить и нужно поэту в таком.
Хоть недолго бы, хоть на закате…
* * *
Что мне делать с сознаньем моим?..
Видя — свет не погашен в прихожей,
Вспоминаю одно я и то же —
Как на кухне мы с папой сидим.
Вечереет. Очками мерцая,
Папа «взрослый» ведет разговор:
«Тоже десять мне было. С тех пор, —
Говорит он, — и рос без отца я…» —
«Почему?» — «Было время тогда:
Темной ночью придут и разбудят,
Заберут неизвестно куда,
И отца больше нет и не будет…
А в прихожей, у двери входной
Свет горел и горел до рассвета…»
Грустный папа сидит предо мной,
И в руках у него сигарета…
Вроде с тем, что его уже нет,
Свыкся (словно забрали куда-то),
Но в прихожей не выключат свет —
И опять оно, чувство утраты.