Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2023
Первая мировая война стала смертельным ударом сразу для нескольких империй. Германия и Австро-Венгрия проиграли державам Антанты, и в 1918 году их имперские режимы пали. Коллапс Османской империи растянулся и пришелся на 1908—1922 годы. Младотурецкая революция 1908 года должна была, по замыслу ее лидеров, спасти империю, но вместо этого только ускорила и ожесточила ее распад. Распалась и Российская империя, хотя она сражалась в Первую мировую войну на стороне победителей. Тем не менее Николай II в решительный момент оказался без надежных союзников и отрекся от самодержавной власти.
Распад империй, как правило, необратим. На имперских руинах Европы в 1918—1920 годах сформировались новые центры власти, которые выступали от имени национальных проектов, получивших свободу. Здесь следует привести слова австрийского историка А. Пржибрама: «Мировая война стала непосредственной причиной краха монархии (Габсбургов. — А. У.). Однако истинная причина развала империи кроется в непримиримых противоречиях между различными нациями, жаждавшими независимости, но последняя была несовместима с идеей единства империи и властью, которой немцы обладали на протяжении столетий».[1]
Венгры, чехи, словаки, хорваты, словенцы долго ждали возможности отправиться в поход за государственной независимостью, и политический крах Габсбургов открыл эту возможность. На бывших имперских пространствах, когда-то признававших суверенитет Габсбургов и Османов, больше уже никогда не появлялось сходных по масштабу наднациональных интеграционных проектов. Нацистский Третий рейх претендовал на возрождение Германской империи, но просуществовал относительно недолго.
И только большевикам в короткие сроки и в условиях тяжелейшего гражданского противостояния удалось вновь объединить в единый государственный организм многие территории распавшейся в 1917 году Российской империи. Это новое объединение кажется еще более удивительным, если учитывать, что еще в империи Романовых на ее окраинах появились и заявили о себе сильные национальные движения: польское, украинское, грузинское, армянское, литовское, латышское, эстонское. Однако советский наднациональный большевистский проект смог выиграть конкуренцию у многих проектов национальной государственности.
Этнограф Ю. Л. Слезкин убедительно показал, что советская национальная политика была разработана и осуществлена на практике националистами.[2] СССР он представил через метафору коммунальной квартиры, в которой этническая обособленность не только не преодолевается, но, напротив, культивируется и поощряется. И В. И. Ленин, и И. В. Сталин не просто верили в существование наций, но и признавали решающее значение национального фактора в политике. Т. Мартин назвал Советское государство «первой в мире империей положительной деятельности», которая разработала и эффективно внедрила практики позитивной дискриминации в отношении национальных меньшинств. «Стратегия большевиков заключалась в том, чтобы взять под свой контроль процесс деколонизации, которая казалась неизбежной, и осуществить ее так, чтобы сохранить территориальную целостность бывшей Российской империи»[3], — отметил Т. Мартин.
Выводы Т. Мартина поддержала и Ж. Кадио, подробно рассмотревшая практики позитивной дискриминации нерусского населения СССР в 1920—1930-е годы.[4] Ф. Хирш рассмотрела историю формирования СССР как процесс, «предполагающий взаимодействие и соучастие». По словам Ф. Хирш, «при содействии бывших имперских этнографов и местных элит они (большевики. — А. У.) вписали все народы бывшей Российской империи в дефинитивную сетку официальных национальностей — одновременно даруя этим народам статус нации и облегчая централизованное управление».[5]
В этой статье на примере Южного Кавказа, или Закавказья, будет показано, что успешное восстановление имперских границ большевиками стало результатом не только оригинальной и эффективной национальной политики советского правительства, но оказалось возможным, в том числе благодаря наследию Российской империи. В первой части статьи будет показано, как Романовы проводили политику позитивной дискриминации на окраинах своего государства и к чему это привело.
Смерть империи Романовых как государства вовсе не означала одномоментного демонтажа административной, образовательной и научной инфраструктуры, а также быстрой смены старорежимных хозяйственных алгоритмов и укладов на новые. Однако именно распад единого имперского политического пространства вывел на поверхность острые конфликты, переход которых в горячую фазу сдерживал «старый режим». Эти многочисленные этнические, религиозные и социальные столкновения ограничивали возможности национальных проектов, а также создавали условия для воссоздания империи в обновленном виде Советского государства. Функции имперского наследия в формировании постимперского социально-политического пространства Закавказья анализируются во второй части статьи. Наконец, заключительный раздел посвящен советскому интеграционному проекту — ЗСФСР — и противоречиям его развития.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ПРАКТИКИ ПОЗИТИВНОЙ ДИСКРИМИНАЦИИ
Российская империя успешно применяла политику позитивной дискриминации на окраинах. При этом мотивация имперских властей сильно отличалась от идей нациестроительства, которые исповедовались большевиками. Для российского правительства критическое значение имели, во-первых, фактор лояльности региональных элит и, во-вторых, проблема кадрового дефицита на имперских окраинах.
Центром имперской администрации на Кавказе стал Тифлис (Тбилиси). Еще в 1801 году, когда Российская империя присоединила Восточногрузинское (Картли-Кахетинское) царство, именно в Тифлисе находились российские институты управления регионом. На протяжении XIX столетия Тифлис заботами российских властей хорошел и обзаводился столичными культурными атрибутами: официальной газетой в 1846 году, публичной библиотекой в 1848 году, оперным театром в 1851 году. Архитектурный облик современного центра Тбилиси во многом был сформирован в имперскую эпоху.
В середине XIX века Тифлис стал административным центром Кавказского наместничества — обширного края, в состав которого входили как Закавказье, так и территории Северного Кавказа. О статусе кавказской столицы свидетельствуют не только популярные среди современников сравнения Головинского проспекта Тифлиса (ныне проспект Шота Руставели) с Невским проспектом Петербурга, но и то, что из шести кавказских наместников двое были из императорской семьи — великие князья Михаил Николаевич (1862—1881) и Николай Николаевич (Младший) (1915—1917). Подобные примеры есть в истории только еще одной имперской окраины — Польши. Отметим, что, когда 12 марта 1922 года Союз советизированных Грузии, Армении и Азербайджана был оформлен в Закавказскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику именно Тифлис, давно привыкший к столичному статусу, и стал центром нового объединения.
Многочисленное грузинское дворянство стало одной из главных опор Российской империи в регионе. Но это произошло не сразу. В первой половине XIX века многие грузинские аристократы проявляли недовольство новыми порядками. Грузины чувствовали обиду за ликвидацию политической независимости, которая воплощалась в царском статусе династии Багратионов, упраздненном в 1801 году. Еще одним «обманом» империи явилось упразднение самостоятельности Грузинской православной церкви в 1811 году. Все это вызывало протест части грузинского населения, который находил экстремальное выражение в антиимперских выступлениях: Кахетинском восстании 1812 года, дворянском заговоре 1832 года, Гурийском восстании 1841 года.
Ситуация заметно изменилась только в 1850-е годы. Это связано с деятельностью первого кавказского наместника М. С. Воронцова (1844—1853). Управление краем наместник начал с решения задачи нобилитации грузинского дворянства. Дело в том, что по условиям Георгиевского трактата, заключенного в 1783 году, российская сторона брала обязательства сохранить права грузинского дворянства в неприкосновенности. Гарантии грузинской аристократии были подтверждены и в манифесте Александра I о присоединении Восточной Грузии от 12 сентября 1801 года. При заключении Георгиевского договора царь Картли-Кахетии (Восточной Грузии) Ираклий II представил списки, в которых значились 63 княжеские фамилии и 321 дворянская. Однако по российскому законодательству грузинской аристократии предстояло доказать права на соответствующие статусы. Это было трудной задачей; письменные свидетельства многих грузинских аристократов оказались утеряны или испорчены. Все это тормозило процесс нобилитации.
В 1818 году в Тифлисе учредили Грузинское дворянское депутатское собрание, которое проводило первичную экспертизу документов на дворянский статус, а затем вносило «аристократические» списки на утверждение в Верховное грузинское правительство. Затем списки передавались главноуправляющему, представлявшему их в Герольдию. Однако к 1845 году утвержденными в правах были только 39 княжеских (из 63) и 70 дворянских (из 321) грузинских фамилий.
Сразу после приезда в Тифлис в марте 1845 года Воронцов получил несколько обращений грузинского дворянства об утверждении прав на дворянское и княжеское достоинство. Для разбора дел о дворянском статусе Воронцов создал две комиссии — в Тифлисе и Кутаисе. Эффективная работа этих институтов и личное участие наместника позволили решить задачу нобилитации многочисленного грузинского дворянства к началу 1850-х годов. Это в свою очередь сильно подняло авторитет имперской администрации в регионе.
В годы наместничества Воронцова предпринимались и важные символические действия на пути преодоления отчуждения империи и населения Кавказского края. В январе 1850 года была поставлена и дана в тифлисском театре первая комедия на грузинском языке «Раздел», имевшая большой успех. Газета «Кавказ» дала такой отзыв: «Содержание пьесы и ее подробности понятны становятся даже тем, которые ни слова не знают по-грузински — посредством удивительной мимики, натуральной игры и дикции; одним словом, „Раздел“ был так разыгран, как только могли бы это исполнить самые опытные, самые талантливые артисты».[6]
В грузинском историческом сознании наместник Воронцов остался как «самый порядочный русский». 25 марта 1867 года в Тифлисе ему открыли памятник, деньги на который собирали по подписке. После советизации Грузии в 1921 году большевики монумент снесли, но память о наместнике осталась. Именем Воронцова в современном Тбилиси называются кафе и отели, а некоторые грузинские интеллектуалы даже говорят о необходимости восстановления воронцовского памятника.
Партнерские и доверительные отношения Воронцову удалось выстроить и с влиятельными армянскими элитами. Наместник был дружен с армянским католикосом Нерсесом V (1843—1857) и поддерживал взаимовыгодные контакты с армянскими коммерсантами: некоторые из них, как например И. Мирзоев, щедро вкладывались в преобразования, проводимые региональной администрацией. «Кто бы ни был на моем месте, я или другой, необходимо всегда будет обращаться к советам Мирзоева и к его весу в общественном мнении»[7], — отмечал наместник в письме управляющему делами Кавказского комитета В. П. Буткову от 6 октября 1852 года.
Российская империя интегрировала Кавказ в общее административно-правовое пространство, но этот процесс затянулся. Выстраиванию новой системы управления препятствовало множество объективных обстоятельств: местное языковое и этническое разнообразие, сложные природно-ландшафтные условия края, отдаленность Кавказа от имперских столиц, постоянная военная угроза. В первой половине XIX века имперское правительство рассчитывало привлечь опытных русских чиновников на кавказскую службу комплексом карьерных привилегий и материальных преимуществ, но добиться преодоления регионального кадрового дефицита так и не удалось.
Описывая население Тифлиса, А. С. Пушкин в «Путешествии в Арзрум…» отметил: «Русские не считают себя здешними жителями. Военные, повинуясь долгу, живут в Грузии, потому что так им велено. Молодые титулярные советники приезжают сюда за чином асессорским, толико вожделенным. Те и другие смотрят на Грузию как на изгнание».[8] Российское правительство пыталось изменить такое отношение чиновников к службе на южной окраине государства, закрепляя за ними многочисленные служебные преимущества: от выдачи подъемных денег до ускоренного чинопроизводства. Но и эти меры не смогли стать достаточно привлекательными для русского чиновника, который оставался, по выражению историка А. И. Миллера, «ленивым империалистом» и с большой неохотой отправлялся служить на Кавказ (как и на другие окраины империи), а при первой возможности торопился покинуть неспокойную провинцию. Это удавалось далеко не всем. На протяжении первой половины XIX века в крае вспыхивали смертоносные эпидемии, уносившие жизни честолюбивых российских бюрократов. В Георгиевске, который имел статус губернского города в 1802—1822 годах, появилось огромное кладбище, называемое «кладбищем коллежских асессоров».[9] Здесь обрели покой многие чиновники, приехавшие на Кавказ за получением заветного чина, но ставшие жертвой лихорадки или беспробудного пьянства. Такое кавказское чиновничество красноречиво охарактеризовал сенатор М. Б. Мертваго, который ревизовал Кавказскую губернию в 1818 году: «По приезде <…> увидел я не губернию, а хутор, для России весьма полезный, где выращивается скотина, для продовольствия внутри государства надобная. Дела производятся не столько злонамеренно, сколько глупо. Люди все дрянь, и те томятся бедностью и болезнями».[10]
Иной подход к преодолению кадрового дефицита в имперских административных институтах был реализован Воронцовым. Михаил Семенович попытался получить полезных чиновников из местных жителей. Наместник провел масштабную реформу школьного образования на Кавказе. Если в конце 1845 года общее число обучающихся в заведениях Министерства народного просвещения равнялось 2265[11], то к концу правления М. С. Воронцова на Кавказе, а именно к 1854 году, оно достигло 4683.[12]
В 1848 году учебные заведения южной окраины империи были объединены в систему Кавказского учебного округа. Структурными элементами нового учебного округа стали пять дирекций училищ (Тифлисская, Кутаисская, Шемахинско-Дербентская, Ставропольская и Черноморская), которые осуществляли непосредственный контроль деятельности 21 уездного училища и 10 приходских. В это время открытие высшего учебного заведения на Кавказе даже не обсуждалось. Создание университета потребовало бы дополнительных огромных расходов, а Министерство финансов систематически пыталось добиться сокращения расходов на южную окраину. Кроме того, в регионе продолжалась война, и рассчитывать на переезд профессуры из других университетов было невозможно.
Воронцов поручил попечителю Кавказского учебного округа В. С. Семенову разработку проекта положения о воспитании кавказских и закавказских уроженцев в высших и специальных учебных заведениях империи. Отметим, что уроженцы Кавказского края отправлялись на обучение в столичные университеты уже с 1803 года, но Воронцов решил придать этой практике больший масштаб и закрепить ее законодательно. В письме к военному министру и председателю Кавказского комитета А. И. Чернышеву от 13 апреля 1849 года наместник отмечал, что имевшиеся на тот момент положения об обучении закавказских жителей в столичных учебных заведениях устарели и не отвечают правительственным интересам: «При всей благотворности этой меры, цель, для которой она установлена, не вполне достигается сколько потому, что она не довольно точно и ясно определена, сколько и потому, что между различными постановлениями, относительно воспитания Закавказских уроженцев с 1843 года изданными, не имеется надлежащей общей связи».[13] Проект В. С. Семенова, предполагавший утверждение своеобразной квоты на места в российских университетах для «кавказских воспитанников» в количестве 150, обсуждался на заседании Кавказского комитета 31 мая 1849 года. Исходный документ был доработан, и 21 июля 1849 года «Положение о воспитании кавказских и закавказских уроженцев, на счет казны, в высших и специальных учебных заведениях империи» официально опубликовали. Сто шестьдесят молодых уроженцев Кавказа обучались в восемнадцати российских высших учебных заведениях. Прием кавказских воспитанников проходил ежегодно. Они «приуготовлялись» прежде всего для занятия различных, в том числе и высших государственных, должностей на Кавказе. Кроме того, часть кавказских воспитанников приобретала знания, необходимые для «содействия успешному развитию в крае торговли и промышленности». Российские власти рассчитывали на то, что кавказские воспитанники освоят знания, необходимые им в дальнейшей повседневной работе, а значит, они не должны были отвлекаться на знания «праздного» характера. Поэтому курс обучения для них зачастую отличался от стандартного. В частности, было решено «…для облегчения воспитанников, освободить их от изучения некоторых европейских языков, как например: немецкого и английского, и других предметов, в их будущем назначении вовсе ненужных».[14]
Чиновники Кавказского комитета присматривали за кавказскими воспитанниками не только в Петербурге, но также ездили в продолжительные и регулярные командировки в Москву и Харьков для наблюдения за устройством их повседневной жизни и учебными успехами. Жизнь «кавказских воспитанников» находилась под пристальным надзором как Кавказского комитета в Петербурге, так и кавказского наместника и его канцелярии в Тифлисе. Директор наместнической канцелярии С. В. Сафонов находился в постоянной переписке с управляющим делами Кавказского комитета, и одной из ее постоянных тем был обмен информацией о студенческих успехах и неудачах. Кроме того, ведомости об учебных делах и поведении студентов регулярно публиковались официальной газетой «Кавказ», поэтому обучение «кавказских воспитанников» являлось фактически делом общественным, за которым следила вся южная окраина Российской империи.
Полученное уроженцами Кавказа образование являлось источником служебных привилегий и фактором, способствующим карьерному росту. Чиновники кавказской администрации, которые приобрели классный чин ученой степенью «действительного студента», регулярно представлялись к повышению после двухлетнего служения.
К началу 1880-х годов кавказские воспитанники играли видную роль в администрации южной окраины Российской империи. Они занимали должности председателей Тифлисской судебной палаты и окружных судов, занимали места в администрации наместника и генерал-губернаторов. Проект преодоления кадрового дефицита, предложенный Воронцовым и основанный на принципах полезности знаний и экономии казенных средств, позволил империи получить «нового человека» — чиновника с профильным высшим образованием, специально подготовленного для службы на Кавказе.
При этом в 1880—1890-е годы в российском правительстве всё активнее звучали голоса критиков политики позитивной дискриминации, которые видели в особых условиях, создаваемых для представителей коренного населения окраин, угрозу сепаратизма. По словам историка Л. С. Гатаговой, «особо негативную реакцию вызывала убежденность Воронцова в том, что успешная организация гражданского управления на Кавказе возможна лишь при наличии в администрации „деятелей с высшим образованием из кавказских туземцев“».[15]
Тем не менее кавказские воспитанники оставили значительный след в истории развития южной окраины Российской империи. Жизнь и творчество многих интеллектуалов были связаны с обучением в российских университетах. Осетинский писатель и общественный деятель К. Л. Хетагуров учился в Петербургской академии художеств, грузинский публичный лидер И. Г. Чавчавадзе, впоследствии именуемый в Грузии «отцом отечества», учился на юридическом факультете Петербургского университета. Именно выпускники российских университетов, а также недоучившиеся кавказские воспитанники возглавляли национальные движения на Кавказе в начале XX века. Они же позднее возглавили правительства независимых Грузии, Армении и Азербайджана.
Приведем некоторые примеры. Первый председатель правительства Грузинской демократической республики Н. В. Рамишвили в 1901—1902 годах учился в Юрьевском университете. Его преемник Н. Н. Жордания учился в Варшавском ветеринарном институте. Е. П. Гегечкори, занимавший в правительстве Грузинской демократической республики посты министра иностранных дел и министра юстиции, в 1907 году с отличием окончил юридический факультет Московского университета. Первым премьер-министром Армянской республики стал О. М. Каджазнуни (1918—1919) — выпускник Петербургского института гражданских инженеров. Его преемник А. И. Хатисов (1919—1920) учился на медицинских факультетах Московского и Харьковского университетов. Первый председатель правительства Азербайджанской демократической республики Фатали Хан Хойский (1918—1919) — выпускник юридического факультета Московского университета 1897 года. Его преемник Насиб-бек Усуббеков (1919—1920) учился на юридическом факультете Новороссийского университета в Одессе.
В воспоминаниях кавказских политических лидеров и государственных деятелей можно найти любопытные свидетельства престижности русского языка и российского образования и, напротив, едва ли не полного «национального безразличия» в среде провинциального населения Кавказского края. Н. Н. Жордания вспоминал, что в конце XIX века в его родной Гурии (историко-культурная область на западе Грузии) «национальное движение не имело почвы, все мечтали изучить русский язык и, окончив двухкласнное училище, найти службу».[16]
В условиях Российской империи были созданы кадры и инфраструктура новых независимых республик, возникших на имперских руинах. Только благодаря имперскому наследию независимым государствам Южного Кавказа удалось в кратчайшие сроки сформировать дееспособные правительства и наладить административное управление территориями и населением. Это был своеобразный посмертный дар империи.
ПОСТИМПЕРСКАЯ ТУРБУЛЕНТНОСТЬ
Отречение Николая II и падение самодержавия на Южном Кавказе (Закавказье), как и почти повсеместно в Российской империи, встретили с воодушевлением и большими надеждами. Армяне и грузины мечтали о восстановлении государственности, азербайджанцы — о создании первого национального правительства. Однако поначалу преобладали благоразумные идеи общего политического и экономического пространства. 10 февраля 1918 года в Тифлисе начал работу Закавказский сейм, составленный из депутатов разогнанного большевиками Учредительного собрания от Закавказья и представителей местных политических партий. Новый парламент открылся на фоне продолжавшейся Первой мировой войны, в которой Кавказ стал целью противоборствующих стран и военных блоков. Турция рассчитывала отвоевать Карс и Батуми, что было вполне реально, учитывая развал Кавказского фронта и эвакуацию частей бывшей российской императорской армии. Германия и страны Антанты осознавали значение бакинской нефти и черноморских портов.
Попытки сейма и сформированного вскоре правительства Закавказской федерации как-то наладить совместную деятельность, провести аграрные и административные реформы провалились под тяжестью национальных противоречий и прожектерства. Армяне выступали за продолжение войны с Турцией и освобождение территорий с армянским населением; азербайджанцы, напротив, показывали готовность войти в состав Турецкого государства; грузинских же лидеров обуревали личные политические амбиции. Турецкое наступление совпало с ростом армяно-азербайджанских стычек, остановить которые федеративное правительство не смогло. Власти оказались бессильны контролировать и столкновения сторонников различных политических сил, участвовавших в борьбе за власть на Южном Кавказе. Весной 1918 года только в одном Баку сложилось фактически троевластие: сильные позиции здесь имели большевики, азербайджанская партия «Мусават» и Армянский национальный совет. Схожей ситуация была и в других крупных городах края, которые стали местом открытой политической конфронтации. Можно сказать, что уход в прошлое левиафана Российской империи обернулся на Кавказе войной всех против всех. Грузинская часть Сейма первой провозгласила курс на независимость, рассчитывая на поддержку Германии. Азербайджан покидал федерацию в надежде или создать самостоятельное государство, или стать частью Турции. Армяне продолжали схватку с турками за возможность физического выживания при сочувствии стран Антанты. Уже через месяц хрупкое объединение распалось на три отдельные и недовольные друг другом республики — Грузинскую, Азербайджанскую и Армянскую.
Самые сильные исходные позиции были у грузинского национально-государственного проекта. Тбилиси (Тифлис), как уже отмечалось, имел всю необходимую инфраструктуру для функционирования в качестве столицы. Республика была хорошо обеспечена кадрами, при этом и гражданскими чиновниками, и, что не менее важно, военными, в том числе старшими офицерами. Грузинская армия получила в свое распоряжение внушительные материально-технические ресурсы императорской Кавказской армии, которые оказались на грузинской территории. Это стало важным преимуществом грузинских вооруженных сил в сравнении с армиями соседей и провоцировало грузинское правительство на решение многих политических вопросов военным путем.[17]
Армянская республика возглавлялась настоящими интеллектуалами, получившими прекрасное образование. Некоторые из них имели обширный опыт административной работы и легальной политической конкуренции. В то же время были и несколько критических ограничений. Во-первых, Армянская республика находилась в недружественном окружении: Турция и Азербайджан рассматривали армянскую государственность как угрозу, которую следовало устранить; Грузия предъявляла территориальные претензии и готовилась воспользоваться незавидным внешнеполитическим положением Армении. Во-вторых, Эривань (Ереван) не являлся политическим, культурным и экономическим центром для армян. Как отмечал в своих воспоминаниях А. И. Хатисов, «сильные материально в крупных центрах Баку, Тифлисе и Батуме, основатели всех крупных <…> промыслов на Кавказе — шелкомотальной, хлопковой, рыбной, нефтяной, лесной, винной, плодовой, — владельцы банков и театров, — армянская буржуазия считала своим родным городом не Эривань и Александрополь (ныне Гюмри. — А. У.), а Тифлис и Баку».[18]
Огромное негативное влияние на развитие армянского и азербайджанского государственных проектов имела взаимная вражда, следствием которой в постимперскую эпоху стала армяно-азербайджанская война 1918—1920 годов. Взаимная жестокость этой войны и ее политическая неизбежность были во многом предопределены армяно-азербайджанскими столкновениями 1905—1906 годов. Между армянами и азербайджанцами в городах и поселках, где они проживали совместно, периодически возникали противоречия, ссоры, конфликты. Питательной средой для них являлись религиозные отличия: армяне — христиане-монофизиты; азербайджанцы — мусульмане. Это дополнялось социально-экономическим неравенством: армяне, как правило, были состоятельнее азербайджанцев, а последние нередко оказывались у первых наемными работниками. Особенно ярко социально-экономическое доминирование армян над азербайджанским населением проявлялось в крупных городах и в первую очередь в Баку. «В области денежных и торгово-промышленных отношений армяне, ставшие в значительном числе крупными капиталистами, заняли в последние годы в Баку господствующее положение и подчинили своему влиянию местное мусульманское население. Создавшаяся этим путем материальная зависимость и достаточно ярко выраженные поползновения к систематическому порабощению в экономическом и промышленном отношениях не могли не вызвать сильного озлобления мусульман против армян, а также решительного с их стороны стремления вырваться из-под тяжелого и с каждым годом все более возраставшего, непосильного гнета, оказываемого пришлым и чуждым им по национальности и вере армянским населением», — писал в 1905 году ревизор Бакинской губернии сенатор А. М. Кузминский.[19]
6—10 февраля 1905 года в Баку произошли армяно-азербайджанские столкновения, унесшие жизни сотен людей. Эта трагедия явилась переходом к постоянной напряженности в отношениях между двумя народами, к взаимной вражде и подозрительности. Сами участники бакинского погрома не вполне поняли, что же произошло, и были склонны обвинять в организации резни местную администрацию и лично губернатора Михаила Накашидзе. 11 мая 1905 года губернатора убьет дашнак Дро Канаян. Наиболее объективную характеристику причин трагических бакинских событий дал сенатор Кузминский: «Февральские события были вызваны причинами национально-религиозного и экономического характера; революционное движение создало для них вполне благоприятную почву; бездействие же власти дало им разрастись до ужасающих размеров».[20]
Великие державы, продолжавшие воевать на фронтах Первой мировой войны, активно включились в передел южной окраины павшей империи Романовых. Ключевое значение в борьбе за Кавказ имел Баку, а точнее, его нефть (накануне Первой мировой войны Баку давал 80 % российской и не менее 15 % мировой нефти). Весной–осенью 1918 года за бакинскую нефть сражались турки при поддержке азербайджанцев, англичане при поддержке армян, а также большевики. Частью этого противостояния были случаи армяно-азербайджанской вендетты. Особенно кровавыми стали очередные бакинские погромы 29 марта — 1 апреля 1918 года, когда большевики при поддержке армянских вооруженных отрядов громили сторонников партии «Мусават» и просто мирное мусульманское население города. Еще более кровавым стал погром Шемахи — города с преимущественно азербайджанским населением. В середине апреля Шемаху захватил армянский отряд С. Лалаева, устроивший тотальное разорение. В документах, которые приводит немецкий историк Й. Баберовски, нарисована картина ужаса: «…убивали детей и стариков, женщин насиловали и сбрасывали с балконов, людям отрезали половые органы и выкалывали глаза».[21] Родители Лалаева погибли в бакинском погроме 1905 года. Шемаха в апреле 1918 года была его страшной местью за Баку 1905 года. Армяно-азербайджанская война подтвердила печальную максиму — насилие порождает насилие.
В сентябре 1918 года Баку был взят коалиционными турецко-азербайджанскими войсками (Кавказская исламская армия). Случился очередной армянский погром, ставший местью мусульман за разгром мусаватистов и Шемаху. Резня длилась несколько дней, победители не щадили женщин, стариков и детей. Казалось, что турки и азербайджанцы добились решительного успеха. Но спустя два месяца турецкие войска ушли из Баку и Азербайджана, что стало следствием крупных поражений Турции на других фронтах Первой мировой войны. В Баку турок сменили англичане, которые до 1920 года вообще не рассматривали Азербайджан, как и другие южнокавказские республики, в качестве самостоятельных государств.
Командующий британскими войсками на Кавказе генерал Томсон заявил, что задачей держав Антанты является «восстановление от имени русской власти прежнего наместничества на Кавказе для облегчения возрождения политической и экономической жизни края».[22] Это было жестом поддержки Белого движения в лице генерала А. И. Деникина, сражавшегося с большевиками под лозунгом «единой и неделимой» России.
После поражения белых англичане и их союзники начинают поддерживать правительства новых республик, чтобы хоть как-то остановить продвижение Красной армии к бакинской нефти, батумскому порту и другим геостратегическим кавказским узлам. Англичане пытались играть посредническую роль в армяно-азербайджанских территориальных спорах. Именно под давлением английских представителей спорная территория Карабаха в 1919 году была передана под контроль Азербайджанской республики; в Шушу — карабахский административный центр — прибыл губернатор-мусульманин Хосров-бек Султанов. Армянское население Карабаха не признало это решение, опасаясь новой администрации, что было вполне обоснованно. Армянский национальный совет начал новую мобилизацию своих сторонников. В ответ азербайджанские отряды начали громить армянские села, которые сплошным кольцом окружали Шушу. Губернатору Султанову удалось сломить сопротивление армян и на короткий период добиться военно-политического перевеса. Однако в конце марта 1920 года армянские партизаны возобновили активные действия, напав на азербайджанские гарнизоны в Аскеране и Ханкенди (ныне — Степанакерт). Султанов разгромил армянские кварталы Шуши. Даже спустя десять лет это была страшная картина. Осип Мандельштам посетил Шушу осенью 1930 года.
«Мы прошлись по улицам, и всюду одно и то же: два ряда домов без крыш, без окон, без дверей. В вырезы окон видны пустые комнаты, изредка обрывки обоев, полуразрушенные печки, иногда остатки сломанной мебели. Дома из знаменитого розового туфа, двухэтажные. Все перегородки сломаны, и сквозь эти остовы всюду сквозит синее небо. Говорят, что после резни все колодцы были забиты трупами. Если кто и уцелел, то бежал из этого города смерти», — писала в воспоминаниях жена поэта Надежда Мандельштам.[23]
Сам Осип Мандельштам год спустя передал впечатления об увиденном в стихотворении «Фаэтонщик», где написано о «хищном городе Шуше» и его «сорока тысячах мертвых окон».
Российская империя с переменным успехом и ценой огромного напряжения сил сдерживала региональную конфликтность в конце XIX — начале XX веков. Крушение Романовых — главного арбитра и регулятора многочисленных этнических конфликтов, земельных споров, хозяйственных претензий — можно сравнить с прорывом плотины. Потоп насилия залил окраины бывшей империи, в том числе Кавказ. На Северном Кавказе, как и на Южном, соседи взаимно проливали кровь. Осенью 1917 года ингуши атаковали сунженские казачьи станицы. «Получилось стихийное наступление с гор на станицы и на русские поселения, при этом наступление организованное и со всеми признаками вооруженной войны», — писал в своих воспоминаниях активный участник революции и Гражданской войны на Тереке полковник Д. С. Писаренко.[24]
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМПЕРИИ
К 1920 году большевики рассеяли белые армии и значительно укрепили военно-политический потенциал Советского государства. В это же время кавказские национальные проекты были обескровлены войнами, конфликтами и серьезными социально-экономическими кризисами. Бакинская нефть являлась важнейшим ресурсом, обладание которым было политическим императивом для В. И. Ленина. Еще 17 марта 1920 года он телеграфировал на Кавказский фронт: «Взять Баку нам крайне, крайне необходимо».[25] Советское правительство не вмешалось в армяно-азербайджанский конфликт раньше только потому, что вело напряженную борьбу с белыми на многих фронтах.
11-я Красная армия двинулась на Баку от границ Азербайджана 27 апреля и почти не встретила сопротивления. Наиболее боеспособные азербайджанские части находились в Нагорном Карабахе, действовали против армян. Спустя три дня Баку был взят, и провозглашена Азербайджанская Советская Республика. Осенью 1920 года Армения была истощена противостоянием с Азербайджаном за Карабах, Нахичевань и Зангезур, а также тяжелой и неудачной войной с кемалистской Турцией (24 сентября — 2 декабря 1920 года). Сил на отражение советской экспансии уже не было. Армения разделила судьбу Азербайджана, а спустя год, после поражения меньшевистской Грузии, вся территория Южного Кавказа находилась под контролем большевистских советов.
Развернутый ответ на вопрос о причинах и мотивах советской экспансии, которая фактически восстанавливала империю, был представлен в статье И. В. Сталина «Политика Советской власти по национальному вопросу в России», опубликованной в «Правде» 10 октября 1920 года. Сталин, как главный советский специалист по национальному вопросу, в стиле катехизиса отмечал:
«Центральная Россия не может долго держаться без помощи окраин, изобилующих сырьем, топливом, продуктами продовольствия. Окраины России, в свою очередь, обречены на неминуемую империалистическую кабалу без политической, военной и организационной помощи более развитой центральной России».[26]
Эти слова Сталина перекликаются с рассуждениями известного имперского публициста и участника Кавказской войны (1801—1864) Р. А. Фадеева:
«Я глубоко убежден, что Кавказский перешеек не остался бы до 1864 года при одних своих туземных хозяевах и что если он не обращен в чудовищный Гибралтар, преимущественно против нас, то этим мы обязаны исключительно тому обстоятельству, что успели заблаговременно перешагнуть горы».[27]
И для Фадеева, и для Сталина окраины Российской империи, в том числе Кавказ, были лишены надежной и долгосрочной политической субъектности. Их историческая судьба заключалась в неизбежном присоединении к более крупному имперскому проекту.
В этой связи неизбежно возникает вопрос о значении знаменитого лозунга о праве наций на самоопределении, который провозглашался и культивировался большевиками до их прихода к власти в октябре 1917 года. По мнению известного исследователя Р. Пайпса, лозунг большевиков о праве наций на самоопределения являлся не более чем уловкой, а сам Ленин «желал, чтобы империя продолжала существовать».[28] Однако в известной работе «О праве наций на самоопределение» (1914) Ленин выступал сторонником «не только полного равноправия всех наций вообще, но и равноправия в отношении государственного строительства, т<о> е<сть> права наций на самоопределение, на отделение». Но вместе с тем Ленин называл «национальную обособленность» буржуазной идеей и призывал пролетариат отстаивать общность борьбы и организаций, а также пророчествовал о «слиянии рабочих всех наций». А. Г. Авторханов подчеркивал противоречивость высказываний Ленина о праве наций на самоопределение и считал, что этот лозунг использовался вождем большевиков как уловка. В книге «Империя Кремля» А. Г. Авторханов полемически охарактеризовал Ленина — «больше великодержавник, чем все русские цари вместе взятые, и больше империалист, чем любой император в истории».[29]
Завоевание южнокавказских республик рассматривалось Лениным и большевиками как один из эпизодов борьбы интернационального пролетариата с буржуазным национализмом. Важная роль в падении Грузинской республики отводилась местным большевикам, которые подняли восстание и ждали прихода Красной армии.
В ноябре 1921 года после подавления сопротивления грузинских вооруженных сил Кавказское бюро РКП(б) с санкции Ленина принимает решение об объединении Грузии, Армении и Азербайджана в Федеративный Союз Социалистических Советских Республик Закавказья, который 13 декабря 1922 года был преобразован в Закавказскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику (ЗСФСР). Уже 26 ноября 1921 года Тифлисский комитет КП Грузии взывал к пролетарской солидарности всех закавказских трудящихся:
«Кровавые распри между трудящимися Закавказских республик уступили место братской солидарности. Возрождается единение рабочих и крестьян в деле борьбы на хозяйственном и военном фронтах <…>. Тесному союзу наших врагов мы должны противопоставить тесный союз всех трудящихся Закавказья».[30]
Административным и политическим центром нового образования стал Тифлис. Имперская столица южной окраины была выбрана большевиками не случайно. Во-первых, здесь имелась вся необходимая административная инфраструктура — здания для институтов новой власти, связь для обеспечения надежной логистики и управляемости. Во-вторых, при власти Романовых и их наместников Тифлис превратился в культурный и образовательный центр Южного Кавказа. В-третьих, грузинские большевики были самой многочисленной и организованной политической силой в крае. Несмотря на то что республики, входившие в ЗСФСР, считались равноправными, именно Грузия выполняла функцию связующего звена между Арменией и Азербайджаном, которые испытывали взаимную враждебность.
Неформальное лидерство Грузии в новом объединении подтверждается этнической принадлежностью председателей Заккрайкома РКП(б)—ВКП(б) на протяжении 1922—1936 годов: шесть из семи были грузинами. Как и в дореволюционное время, именно грузины выступали для центральной власти основным кадровым ресурсом и опорой власти в регионе. В этой связи актуальным является наблюдение Н. А. Митрохина, который отметил, что «важным фактором советской кадровой политики было существование не только языковой, но и этнической дискриминации при формальной декларации равенства».[31]
Главным экономическим ресурсом Закавказья являлась бакинская нефть, которую можно было сравнительно легко транспортировать по железным дорогам и далее через черноморские и каспийские порты. Именно транспортная инфраструктура и торговые цепочки были объединены в первую очередь. Ключевую роль в организации нового объединения играл Г. К. Орджоникидзе, занимавший в 1922—1926 годах должность первого секретаря Заккрайкома, еще 22 ноября 1921 года в докладе на общегородском собрании большевиков в Тифлисе он отмечал:
«Интересы советских республик безраздельно переплетены между собою. Всякий удар по какому-нибудь уголку маленькой советской республики является ударом по всем советским республикам <…>. Без взаимной экономической и военной помощи советские республики не могут существовать <…>. Вышеупомянутые соображения привели нас к нашему решению о создании федерации Закавказских республик и дальше — федерации с Россией».[32]
Курс на объединение с Россией не оставлял надежд на самостоятельность Закавказской федерации. Среди местного населения тут же поползли слухи о возвращении к старым царским порядкам. Советская власть дезавуировала эти подозрения ссылками на необходимость преодоления буржуазного национализма.
Объединение хозяйственных систем проходило на фоне привычных взаимных претензий. Азербайджанская сторона указывала на безвозмездные поставки нефти в Грузию и Армению. Грузины отвечали жалобами на бесплатную эксплуатацию местной железнодорожной сети и батумского порта. Орджоникидзе без устали клеймил позором «национал-коммунистов» и призывал всех к взаимному доверию и пролетарской солидарности, но это не давало необходимых результатов.
СКОЛЬКО СУВЕРЕНИТЕТА ОСТАВИТЬ
Главным вопросом политического устройства Закавказской федерации стало то, как определить формат взаимоотношений с Центром, то есть Москвой. Эта история непосредственно связана с политической борьбой за определение принципов образования СССР. 22 сентября 1922 года Сталин в письме к Ленину описывал проблемы двоевластия во взаимоотношениях Москвы с республиками-окраинами. Для последних решения, принимаемые Москвой, формально не были обязательными для исполнения, но в реальности центральные правительственные институты (СНК и ВЦИК РСФСР) постоянно одергивали местные республиканские власти и даже прямо отменяли ранее принятые решения. Заккрайком во главе с Орджоникидзе играл роль посредника, но вся система порождала неразбериху и простаивание административного конвейера. Все это вызывало, по словам Сталина, «недоумение среди беспартийных и раздражение среди коммунистов». Сталин видел выход из этой ситуации в подчинении окраин-республик Москве и замене «формальной независимости» на «реальную автономию». Сталинский план «автономизации» сводился к тому, чтобы подчинить окраины центральным институтам управления, оставив на местах только символы независимости. При этом Сталин указывал на дефицит времени и настаивал на скорейшем подчинении окраинных республик:
«Если мы теперь не постараемся приспособить форму взаимоотношений между центром и окраинами к фактическим взаимоотношениям, в силу которых окраины во всем основном, безусловно, должны подчиняться центру, т<о> е<сть> если мы теперь же не заменим формальную (фиктивную) независимость формальной же (вместе с тем реальной автономией, то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство Советских республик)».[33]
Спустя четыре дня, 26 сентября 1922 года, Ленин и Сталин на трехчасовой личной встрече обсуждали вопрос объединения Советских республик. Ленин отверг сталинский план и в тот же день отправил письмо членам Политбюро ЦК РКП(б), в котором предложил проект создания Союза Советских Республик Европы и Азии. В будущий СССР республики-окраины должны были, по мысли Ленина, входить наравне с РСФСР. Вместо их подчинения Москве создавался как бы новый этаж объединения — общая федерация.
Параллельно с дискуссией Ленина и Сталина драматическим образом развивались события в Тифлисе. Орджоникидзе при поддержке Сталина смог убедить советское руководство Азербайджана и Армении, что необходимо подчиняться Москве. Но грузинские коммунисты оказались не столь сговорчивы. Их лидеры Ф. И. Махарадзе, П. Г. Мдивани и М. С. Окуджава составили оппозицию Заккрайкому. Орджоникидзе, подгоняемый Сталиным, перешел к угрозам и насилию. В разговоре с Окуджавой он замахивался на собеседника тяжелым мраморным пресс-папье и угрожал расстрелом, если грузинские коммунисты откажутся принять сталинский план.
Окуджава в письме к Ленину красноречиво описал выходки Орджоникидзе. В Тифлис отправили специальную комиссию для расследования конфликта, которую возглавил Ф. Э. Дзержинский — руководитель советской политической полиции. Одновременно с комиссией Дзержинского в Тифлис отправился заместитель Ленина в советском правительстве А. И. Рыков. При участии Рыкова поздней осенью 1922 года в Тифлисе случилось еще одно происшествие с участием Орджоникидзе. Вечерами на квартире Орджоникидзе собирались старые коммунисты, вспоминали далекие годы сибирских ссылок и царских тюрем. Беседа неизбежно скатывалась на обсуждение политических вопросов. Один из гостей — ветеран партии А. Кабахидзе — упрекнул новое руководство и членов Заккрайакома в присвоении многочисленных привилегий. Досталось и Орджоникидзе, которого Кабахидзе раскритиковал за то, что тот купил дорогую лошадь и содержал ее за казенный счет. Орджоникидзе не стал оправдываться и набросился на Кабахидзе. Рыков с женой с трудом оттащили Орджоникидзе от старого коммуниста, едва не забитого насмерть.[34]
Дзержинский не придал рукоприкладству Орджоникидзе большого значения. В отчете, который комиссия Дзержинского представила советскому правительству, подчеркивалось, что Орджоникидзе спровоцировали. «Я думаю, что никакой провокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправдать этого русского рукоприкладства и что товарищ Дзержинский непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству легкомысленно», — отмечал Ленин в статье «К вопросу о национальностях или об „автономизации“» 30 декабря 1922 года (в день образования СССР).[35]
В январе 1923 года грузинские коммунисты-оппозиционеры отправили в Москву в ЦК РКП(б) и Ленину письмо, которое подписали 426 человек, в том числе 147 «старых большевиков», то есть имевших дореволюционный партийный стаж. В этом письме его авторы критиковали результаты работы комиссии Дзержинского, а также объединение трех закавказских республик в ЗСФСР. Письмо так и не дошло до Ленина и не стало предметом обсуждения в руководящих институтах партии большевиков.[36]
Спор Ленина со Сталиным и события в Тифлисе наталкивают на мысль о Ленине как защитнике самостоятельности национальных республик — с одной стороны, и Сталине как великорусском империалисте — с другой. Но на самом деле все обстояло значительно сложнее. Сталина следует считать самым последовательным борцом с русским национализмом и великодержавным шовинизмом. Предложение Ленина о равноправном вхождении республик в СССР фактически превращало самую большую из них — РСФСР — в республику для русских. Такой формат объединения мог привести к русификации РСФСР, а затем к выходу из ее состава национальных областей — Татарстана, Башкирии, Ингушетии, Чечни, Дагестана и так далее. Такое развитие событий открыто обсуждалось. В октябре 1922 года лидер татарских коммунистов М. Х. Султан-Галиев заявил о необходимости выхода автономных республик и областей из состава РСФСР и последующим их прямым вхождением в СССР. Очевидно, что расползание по отдельным самостоятельным республикам вкупе с появлением отдельной русской сделало бы СССР крайне непрочным образованием, которое к тому же в момент своего рождения грозило погрязнуть в ворохе территориальных претензий и пограничных конфликтов.
В итоге учредителями СССР стали четыре республики: РСФСР, Украинская ССР, Белорусская ССР и Закавказская федерация в составе Грузии, Азербайджана и Армении. РСФСР была самой большой по территории и населению частью СССР, а кроме того выступала в качестве образца для остальных республик как наиболее передовая и окончательно победившая буржуазный национализм.
Тем временем Закавказскую федерацию продолжали сотрясать политические конфликты. В конце 1922 года Орджоникидзе, по справедливому замечанию историка А. П. Ненарокова, превратился в наместника Сталина на Кавказе. В Грузии фактически была запрещена любая критика Заккрайкома, а бывших меньшевиков и офицеров грузинской республиканской армии высылали в отдаленные районы Советской России.[37]
Прямое и публичное столкновение Сталина с оппозиционной группой Мдивани–Махарадзе произошло на XII Съезде РКП(б), который проходил 17—25 апреля 1923 года в Москве. На Съезде с докладом по национальному вопросу собирался выступить Ленин и очевидно, что это помешало бы Сталину реализовать свою национальную программу и разделаться с грузинской оппозицией, но болезнь не позволила Ленину принять участие в собрании.
23 апреля в дневном заседании XII Съезда с пространным докладом о национальной политике выступил Сталин. В докладе прозвучала критика
НЭПа, который, по мнению оратора, способствовал развитию, с одной стороны, великорусского шовинизма, а с другой — местных шовинизмов. Первым из местных проявлений шовинизма Сталин называл грузинский.[38] Далее докладчик отметил, что в Закавказье межнациональные конфликты приобрели непреодолимый характер, и это стало причиной создания Закавказской федерации как «органа национального мира». Сталин обрушился на «уклонистов» Мдивани и Махарадзе, обвинив их в намерении превратить Грузию в привилегированную республику, в которой бы представители других народов Закавказья подверглись бы дискриминации. Именно этот умысел «уклонистов», по мнению Сталина, стал причиной выступлений группы Мдивани–Махарадзе против создания ЗСФСР. Ответное выступление Мдивани постоянно прерывалось недовольными выкриками с мест, в том числе Сталина и Орджоникидзе. Однако Мдивани и Махарадзе последовательно отвергали обвинения в национальном уклоне и указывали на управленческие проблемы ЗСФСР, порожденные разделением функций между тремя сторонами: республиками, Заккрайкомом и Москвой. Махарадзе отметил гегемонию центра в отношениях с окраинами:
«Здесь говорят о независимых, о самостоятельных республиках советских… Товарищи, всем ясно, какая это самостоятельность, какая это независимость. Ведь у нас одна партия, один центральный орган, который в конечном счете определяет для всех республик, даже для малюсеньких, всё решительно, и общие директивы, вплоть до назначения ответственных руководителей в тех или других республиках, — это все исходит от одного органа, так что говорить при этих условиях о самостоятельности, о независимости — это в высшей степени непонятное само по себе положение».[39]
«Уклонисты» сформулировали идею равносильных центра и республик, которую поддержали и другие участники Съезда, в том числе Х. Г. Раковский и М. Х. Султан-Галиев. Но полноценное обсуждение принципов объединения республик в СССР было сначала отложено, а затем так и не состоялось. Спустя несколько лет почти все видные критики Сталина и сталинской национальной политики на XII Съезде РКП(б) были объявлены «врагами народа» и осуждены.
ТИХОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Закавказская федерация на протяжении своего существования постоянно провоцировала слухи о коварных намерениях Москвы ослабить и раздробить Грузию, Армению и Азербайджан. Грузины остались недовольны проведением переписи 1926 года, в которой они усмотрели попытку искусственно разделить грузинский народ на аджарцев, лазов, мингрелов и сванов. Еще одним поводом для недовольства стало обсуждение того, чтобы объединить Северную и Южную Осетии в одну республику в составе РСФСР. В армяно-азербайджанских отношениях ключевой проблемой был Нагорный Карабах, который находился под формальным контролем Баку. В Ереване фиксировали сокращение армянского населения региона. Азербайджанские власти были недовольны автономным статусом части Нагорного Карабаха.
Заккрайком продолжал свою безуспешную борьбу с национальными уклонами. В докладе на пленуме ЦК КП(б) Грузии, проходившем в Тифлисе 22 февраля 1932 года, первый секретарь Заккрайкома и председатель правительства ЗСФСР И. Д. Орахелашвили говорил:
«…грузинский национал-уклонизм вырос из тенденций не столько борьбы против великодержавных тенденций, с которыми Кавбюро и ЦК республик вели непримиримую, беспощадную борьбу во всех его самомалейших проявлениях, — сколько из тенденции наступательной, с целью закрепить за собой, за „грузинской нацией“, то привилегированное положение среди народов Закавказья, в их числе и нацменьшинств самой Грузии, которое могло быть в результате „владения“ хотя бы таким важнейшим узловым пунктом, как Тифлис, и таким портом, как Батум».[40]
Это парафраз из сталинского доклада на XII Съезде партии. Однако демонстрируемая лояльность не спасла Орахелашвили. Уже в том же 1932 году он был снят с руководящих постов в Закавказье, а в 1937 году расстрелян. Такую же судьбу разделил видный руководитель советского Азербайджана Э. Ш. Ханбудагов, которого обвинили в национализме — «ханбудаговщине». В 1937 году Ханбудагова расстреляли.
В ЗСФСР так и не удалось достичь полной гармонии межнациональных отношений. Об этом свидетельствовали сами большевики в официозно-пропагандистских изданиях. Приведем показательные примеры из издания «Десятилетие Закавказской Федерации и вопросы интернационального воспитания в Тифлисских школах»[41]:
«Даже недавно в электротехническом техникуме мы имели такую шалость. Армянские дети (среди них были комсомольцы) поломали портреты грузинских писателей. Это объяснили тем, что это произошло во время игры, но неправы те, которые так говорят: в этом факте мы имеем<,> безусловно<,> большой недочет на фронте интернационального воспитания (с. 11). <…>
62<-я> трудовая школа<,> 5 группа<,> вопрос: „Каково ваше отношение к другим национальностям?“ Ответ: „Все национальности для меня равны, но люблю русский язык. Мать моя армянка, а папа грузин. Я поступил в русскую школу для того, чтобы не обидеть ни папу, ни маму“. Этот же говорит, что ему не разрешают играть с детьми армянами и грузинами, родители утверждают, что эти дети испорчены» (С. 12).
Автор брошюры К. Кацарава в заключении признает, что «нам, здесь, в Тифлисе, школам и педагогам придется сейчас же более серьезно взяться за дело интернационального воспитания молодого поколения».[42]
В проекте новой советской конституции, которая будет принята в 1936 году, Закавказская федерация оставалась одной из составных частей СССР. Но затем она внезапно исчезает из официальных документов. Это тем более странно, учитывая, что во главе Закавказского крайкома партии стоял сильный лидер — Л. П. Берия. Тем не менее ни Берия, ни кто-либо другой не встал на защиту ЗСФСР. Закавказская федерация так и не стала общим домом для закавказских народов.
* * *
После ряда неудачных административных экспериментов имперские власти нашли оптимальную модель управления южной окраиной государства Романовых в виде Кавказского наместничества с центром в Тифлисе. Во второй половине XIX — начале XX века в регионе активно формируются новые элиты, которые получают интеллектуальный и социальный опыт в российских университетах, административных институтах, судах и армии. Эти многочисленные и разноформатные пространства интеграции сыграли роль своеобразной имперской школы для местных национальных движений. Лидеры закавказских национальных проектов были учениками империи, многие из них были хорошими учениками. Знания, опыт и другие ресурсы, произведенные империей, стали основой стремительной материализации национальных проектов в постимперские государства. В условиях Первой мировой войны, Гражданской войны в России и взаимной враждебности национальные государства Закавказья истощили свой потенциал и не смогли отстоять независимость. Новый советский интеграционный проект занял место старой царской империи — место регулятора и верховного распорядителя. Молниеносность нового объединения невозможно понять в отрыве от имперского наследия, многие элементы которого воспроизводились и тиражировались. Тифлис вновь стал столицей всего Закавказья, а посредником между местными коммунистическими организациями и Центром стал специальный орган — Заккрайком РКП(б). Его первый секретарь отчасти воспроизводил функции кавказского наместника, обеспечивая прямое участие Центра в региональных политических и административных процессах.
Наряду с преемственностью между двумя интеграционными проектами следует отметить и очевидный разрыв. Российская империя не пыталась окончательно решить национальный вопрос; главным интересом было обеспечение лояльности и производство полезных подданных, вооруженных нужными знаниями для эффективного администрирования краем. Советский проект был в гораздо большей степени догматичен. В случае Закавказской федерации многие группы оказались стигматизированы и выдавлены за пределы его реализации. Во многом именно это превратило ЗСФСР в форму без содержания. Исторический опыт ЗСФСР — это короткая история коммунальной квартиры, обитатели которой разъехались в личное жилье без сожалений и ностальгии.
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда №?23-18-00520, https://rscf.ru/project/23-18-
1. Цит. по: Яси О. Распад Габсбургской монархии. М., 2011. С. 42.
2. Слезкин Ю. Л. СССР как коммунальная квартира, или Каким образом социалистическое государство поощряло этническую обособленность // Американская русистика. Вехи историографии последних лет: Советский период. Самара, 2001. С. 329—374.
3. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923—1939. М., 2011. С. 10.
4. Кадио Ж. Лаборатория империи: Россия/СССР, 1860—1940. М., 2010.
5. Хирш Ф. Империя наций: этнографическое знание и формирование Советского Союза. М., 2022. С. 21.
6. Кавказ. 1850. № 5. С. 17.
7. РГИА. Ф. 1250. Оп. 2. Д. 12. Л. 12.
8. Пушкин А. С. Сочинения. В 3 т. М., 1987. Т. 3. С. 388.
9. Вейденбаум Е. Г. Путеводитель по Кавказу, составленный по поручению командующего войсками округа. М., 2012. С. 238.
10. Мертваго Д. Записки. 1760—1824 гг. М., 1867. С. 334.
11. Кавказский календарь на 1846 год. Тифлис, 1845. С. 145.
12. Кавказский календарь на 1855 год. Тифлис, 1854. С. 540—541. Здесь мы учитывали и учеников мусульманских учебных заведений.
13. РГИА. Ф. 1268. Оп. 3. Д. 17. Л. 113.
14. РГИА. Ф. 1268. Оп. 3. Д. 17. Л. 160.
15. Гатагова Л. С. Правительственная политика и народное образование на Кавказе в XIX в. М., 1993. С. 23.
16. Жордания Н. Моя жизнь. Стэнфорд, 1968. С. 6.
17. Муханов В. М. «Социализм виноградарей», или История первой Грузинской республики: 1917—1921. М., 2019. С. 230—232.
18. Амбарцумян К. Р. «Русская революция и образование Республики Армения на Кавказе (1917—1918)» А. И. Хатисова // Диалог со временем. 2017. № 60. С. 369.
19. РГИА. Ф. 1535. Оп. 1. Д. 1. Л. 23.
20. Там же. Л. 26.
21. Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. М., 2010. С. 136.
22. Цит. по: Багирова И. Интеграционные процессы на Южном Кавказе и политика великих держав в исторической ретроспективе XX века // Кавказ & Глобализация. 2007. Т. 1 (2). С. 102—113.
23. Мандельштам О. Э. Сочинения. В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 517.
24. Писаренко Д. С. Терское казачество: Три года революции и борьбы. 1917—1920 гг. Материалы и воспоминания. М., 2016. С. 92.
25. Цит. по: Муханов В. М. Кавказ в переломную эпоху (1917—1921 гг.). М., 2019. С. 119.
26. ЦК РКП(б)—ВКП(б) и национальный вопрос. Книга 1. 1918—1923 / Сост. Л. С. Гатагова, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. М., 2005. С. 139—141.
27. Фадеев Р. А. Государственный порядок. Россия и Кавказ. М., 2010. С. 138.
28. Пайпс Р. Русская революция. Кн. 3: Россия под большевиками 1918—1924. URL: https://sd-inform.org/upload/books/Political%20history/1917—1922/02 %201917/Pipes3.pdf (дата обращения: 13. 05. 2023).
29. Авторханов А. Г. Империя Кремля. Советский тип колониализма. Гармиш-Партенкирхен, 1988. С. 20.
30. Цит. по: Паркосадзе В. В. Историческая роль Закавказской федерации // Вопросы истории. 1968. № 7. C. 3—17.
31. Митрохин Н. Титульный национализм: советское наследие в строительстве постсоветских национальных государств // Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя / Под ред. К. Рогова. М., 2021. С. 420.
32. Орджоникидзе Г. К. Избранные статьи и речи, 1918—1937. М., 1945. С. 61—63.
33. ЦК РКП(б)—ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 77.
34. Smith J. The Georgian Affair of 1922 — Policy Failure, Personality Clash or Power Struggle? // Europe–Asia Studies. 1998. Vol. 50. № 3. P. 519—544.
35. Письмо В. И. Ленина «К вопросу о национальностях или об „автономизации“». 30—31 декабря 1922 // http://docs.historyrussia.org/ru/nodes/342296#mode/inspect/page/1/zoom/4 (дата обращения: 20. 05. 2023).
36. Ненароков А. П. Семьдесят лет назад: национальный вопрос на XII Съезде РКП(б) // Отечественная история. 1993. № 6. С. 113.
37. Там же. С. 113.
38. Двенадцатый Съезд РКП(б), 17—25 апреля 1923 года. Стенографический отчет. М., 1963. С. 481.
39. Там же. С. 516.
40. 10 лет Закавказской федерации. Тифлис, 1932. C. 16.
41. Кацарава К. Десятилетие Закавказской Федерации и вопросы интернационального воспитания в Тифлисских школах. Тифлис, 1933. С. 11.
42. Там же. С. 22.