Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2023
«Мемуары» Карла Густава Маннергейма (М., 1999) я в свое время читал с чисто академическим интересом: дела давно и навсегда минувших дней. Войны между великими державами более невозможны: не говоря о ядерном оружии, все, что можно завоевать, дешевле купить. И приобретать сферы влияния, как снова выяснилось, означает приобретать врагов, ждущих случая отомстить хозяину. И это было бы чистой правдой, если бы политики руководствовались выгодами, как нас учат пошляки. Но мерин Холстомер лучше понимал человеческую природу: тот, кто про наибольшее число вещей говорит «мое», тот считается у них счастливейшим, хотя и не имеет от этого никакой прямой выгоды. Или, переводя на более примитивный, но точный блатной язык, понты дороже денег.
Поэтому при перечитывании книги Маннергейма я выделял уже не «важные», но поучительные факты из той картины, которую счел нужным оставить миру герой множества оспаривающих друг друга биографических повествований. Любопытно, что один из отцов независимой Финляндии необыкновенно тепло вспоминает Николаевское кавалерийское училище и свою службу в кавалергардском полку, особенно караулы в Зимнем дворце: «В эти минуты мне казалось, что я прикасаюсь к частичке истории России». <…> Незабываемое впечатление производило празднование Пасхи <…> я больше нигде не слышал ничего похожего на могучие русские басы <…> щедрая русская натура»…
Похоже, барон служил еще и с душой, и звание генерал-лейтенанта для него не сделалось бы потолком, если бы не революция. Он едва ускользнул от одуревшей толпы, гонявшейся за офицерами, но и в Финляндии убедился, что революционный водоворот захватит и его родину, — это вопрос времени. Тем более что «своеволие и беззаконие» собственных красных находило поддержку у разложившихся русских частей. Что в конечном счете помогло белым, ибо позволило им Гражданскую войну объявить Освободительной, чтобы было легче проводить агитацию среди крестьян: зарубежная поддержка всегда идет во вред оппозиционным силам (в изображении Гражданской войны финским классиком Вэйне Линна «Здесь под северной звездою» (М., 1963; 1966) русских вообще нет).
Маннергейм согласился стать главнокомандующим при условии, что сенат не станет просить помощи ни у Швеции, ни у Германии, и его решимость, быстрота и натиск доставили первые успехи его кое-как вооруженным частям. Но среди военных драматических эпизодов возник политический: по просьбе финского правительства Германия пообещала начать интервенцию для подавления «мятежа». Таким образом возникла угроза международному авторитету Финляндии и опасность быть втянутой в еще продолжающуюся мировую войну на стороне Германии, а также опасность того, что «будет оскорблено национальное самосознание финнов, вследствие чего может возникнуть взаимная неприязнь, которая не исчезнет в течение столетий». В итоге немцы приняли предложение Маннергейма подчинить германские части финскому командованию.
Зато после победы «сенат решил передать формирование нашей армии в руки немцев», в результате чего главнокомандующий немедленно оставил свой пост. Стремление обрести могучего союзника привело к тому, что завоеванная независимость была практически принесена в жертву. Мало того что с Германией был заключен кабальный договор, но Финляндия в глазах Антанты предстала союзницей Германии и едва не сделалась вместе с нею проигравшей стороной. Урок, к которому в погоне за сиюминутными выгодами никто не прислушается: победивший покровитель порабощает, побежденный увлекает в падение вместе с собой.
Любопытны разговоры о России в британском Министерстве иностранных дел. Некоторые «считали, что Россию необходимо раздробить на части, но, как это сделать, они не могли пояснить», а в целом правительство Великобритании «плохо <…> представляло угрозу большевизма для всего мира». Шашни с Германией не только вызвали трудности с признанием независимости Финляндии странами Антанты, но и через двадцать лет Сталин ссылался на этот «прецедент». «Вот как долго сказывались последствия того, что сенат когда-то попросил помощи у Германии!»
Этот полководец, по его словам, думал не только о том, как достичь победы, но и о том, как обустроить прочный мир. На посту регента он издал указ об освобождении участников мятежа, кроме совершивших тяжкие преступления. Зато советских «красных» он считал серьезной опасностью для всей европейской цивилизации, хотя в финской элите ему поддержки не хватало.
«Целью левых было полное разоружение, и в 1921 году социалистам удалось отложить принятие нового закона о воинской обязанности до очередных выборов. Позиция центристов выражалась в стремлении к уменьшению тягот воинской повинности и явном нежелании идти на те экономические жертвы, которые были необходимы для содержания военного аппарата». Так борьба за военный бюджет и усиление вооруженных сил сделалась одной из важнейших забот Маннергейма до самой Зимней войны, тогда как, например, председатель социал-демократической партии Вайне Таннер печатно уверял, что для самостоятельности страны важнее экономическое процветание, а для безопасности есть договоры (которые каждый сильный игрок нарушал, когда это было выгодно), есть Лига наций (которую каждый сильный игрок старался использовать для обретения преимуществ)…
Но в конце концов опасность осознали и «левые силы». В приближении неизбежной войны все потенциальные противники стремились улучшить свои стартовые позиции и, следовательно, потеснить других. И Финляндия старалась не рассердить ни Германию, ни Россию: рассердить одну из них означало попасть в безраздельную зависимость от другой. А какой из соперников внушал меньше страха — видимо, тот, кто пока что успел меньше развернуться.
Мы часто повторяем, что Советский Союз был плохо подготовлен к войне, но, по словам Маннергейма, плохо была подготовлена и Финляндия — она сумела так долго продержаться лишь, по его же словам, благодаря стойкости войск и тактическому мастерству командного состава. (Готовность советских войск сражаться в безнадежной ситуации его, впрочем, тоже поражала, подобные примеры он мог припомнить лишь в истории древних народов.) Хорошо к войне подготовилась Франция — одна линия Мажино чего стоит! — и вступление немцев в Париж состоялось примерно через месяц после начала боевых действий. Так что подготовленностью немцев можно было бы только восторгаться, если не знать, что через пять лет их страна будет перемолота в щебенку.
Хорошо подготовился к войне тот, кто сумел ее избежать.
В первой, Зимней, войне последние надежды на то, что речь идет лишь о стратегических территориях, а не о поглощении, разрушило объявление о будущем «народном» правительстве Финляндии во главе с эмигрантом О. В. Куусиненом, «одним из руководителей мятежа», что подарило финнам еще один козырь в будущей «войне-продолжении»: «Советское правительство в своем заявлении признало право восточных карел воссоединиться со своими финскими соплеменниками». Маннергейм лишь упоминает о своем противодействии выдаче еврейских беженцев, которых в Германии явно ожидал «неблагосклонный прием», хотя он вроде бы еще не знал, до какой степени неблагосклонный, но подробно пишет о некоем карельском экономическом чуде, которое под властью военной администрации развернулось в Восточной Карелии. Забыв, естественно, упомянуть о концентрационных лагерях для национально неблагонадежных. (К сожалению, в борьбе за надежный тыл Советский Союз тоже не церемонился с не внушающими доверия меньшинствами: когда говорят пушки, никто не думает о рубцах в исторической памяти пострадавших.)
Зато вполне можно поверить в довольно скоро возникшее стремление Маннергейма изолироваться от Гитлера, не участвовать в общих операциях (тем более что этого в массовом порядке не желали и финские солдаты) и не наносить удары по советским объектам первостепенной важности (тем более что этого требовали и западные союзники СССР). Возможно, еще и поэтому руководство СССР не включило Маннергейма в число «военных преступников» — тех, кто «способствовал развязыванию войны или препятствовал ее завершению».
Остаться идеально незапятнанным в ту кошмарную эпоху можно было только в скиту, так что Маннергейм вполне заслужил свой конный памятник в Хельсинки на проспекте Маннергейма.
В его мемуарах история предстает героической стороной, а в книге В. Войонмаа «Дипломатическая почта» (М., 1984) — кулуарной. Автор — профессор-историк, крупный деятель социал-демократической партии Финляндии, бессменный депутат парламента с 1919 года, дважды входил в состав правительства, а с 1941-го по 1947 год был председателем парламентской комиссии по иностранным делам. Книга состоит из его писем к сыну — финляндскому посланнику в Швейцарии.
18. 3. 1941. «Паасикиви (будущий миротворец. — А. М.) не возражал бы против вступления в войну, если бы была уверенность в достаточно эффективной помощи немцев. Но ее нет. Он несколько раз повторил, что он старый друг Германии, и указал, что немецкая гегемония в нашей стране означает внутриполитическую фашизацию и что у него нет оснований отвергать помощь Германии, даже если мир и безопасность будут обеспечены таким путем не более чем на пару десятилетий. И все же „отчизны ради“ сейчас нельзя идти ни на какой риск и кидаться, зажмурив глаза, в войну, результатом которой, останься мы одни, будет несомненный конец отчизны.
Он знает, что его голос — это глас вопиющего в пустыне. Даже Маннергейм, с которым у него был длительный разговор, уверен в помощи Германии и не боится войны».
22. 5. 1941. О вербовке финских добровольцев в ряды СС (Маннергейм был крайне недоволен этими активистами, располагающими избытком времени и убежденными, что они лучше, чем правительство, понимают интересы государства).
«Группа (то ли 800, то ли 1200 человек) собрана под названием „егерского движения“. Этих „новобранцев“ обследовали немецкие врачи, и из 500 человек двое были отвергнуты, так как у них обнаружены „славянские черепа“».
«Германия вербует этих людей не для себя — ведь она даже не включает их в свою армию, — а для того, чтобы с их помощью подготовить фашизацию Финляндии — требование об этом она уже выдвигала. Дело это опасное, так как, получив нацистскую подготовку, эти господа в Финляндии будут действовать в пользу германской системы, а поскольку они будут одновременно гражданами и Финляндии, и Германии, никто к ним как гражданам Германии не осмелится притронуться. А это уже патентованное средство политического внедрения».
11. 6. 1941. «Взаимоотношения Германии и России напряжены до предела. В Финляндию непрерывным потоком идут немецкие войска».
«Посмотрим, какую немецкую похлебку нам станут скармливать».
13. 6. 41. «Если начнется война между Германией и Россией, Финляндия, пользующаяся поддержкой немцев, непременно окажется вовлеченной в нее и станет театром военных действий; присутствие немцев при всех условиях создает для нашей страны такую же опасность стать объектом бомбардировок, как и для других оккупированных Германией стран».
«Вот до чего нас довели эти господа. Горстка людей сделала это под свою ответственность».
И это пишет далеко не последний человек в демократической системе! Где же хваленый демократический контроль?!
15. 6. 1941. «Мы всерьез „впряглись“ <…> и приходится лишь удивляться тому, сколь всевластны пропаганда и массовая обработка в нашу „свободную“ и просвещенную эпоху. С помощью нескольких лозунгов, вводящих в заблуждение сообщений и весьма сомнительной аргументации, но прежде всего путем разжигания шовинистических страстей народные массы водят за нос и толкают на любое безумие. В это нельзя было бы поверить, если бы это не было настолько явным фактом. Но самое-то примечательное заключается в том, что даже наиболее надежные круги, к каковым „я имею честь принадлежать“, втягиваются в этот процесс легче всего. Лидеры запросто обводят массы вокруг пальца. Парламент заставляют поверить — а наиболее демократические фракции легче всего, что сокращение или даже ликвидация прав парламента — это „защита демократии“ и что все теперь требует „защиты“. Даже нападение можно самым естественным образом рассматривать как оборону».
19. 6. 1941. «Мы сами опрометчиво бросились в объятия Германии. Вовсе не нужно было идти на все те уступки, которые были сделаны. Немцам не только не было оказано сопротивление, а напротив — их сюда перетащили».
Далеко не все его коллеги с этим бы согласились.
Далее пересказывается речь Таннера: «Германия для нас — это противовес России. Неоправданно уже само существование России, и она должна быть ликвидирована».
Это тот самый Таннер, который совсем недавно был противником милитаризации: территории, приобретенные ценой потери авторитета Красной армии, были очень быстро утрачены, зато вместо миролюбивого социал-демократа СССР приобрел яростного врага — таковы были плоды «военной целесообразности», плохо учитывающей психологическую сторону войны.
22. 6. 1941. Снова о Таннере: «В отношении России он был преисполнен ненависти и считал, что Ленинград следовало бы сейчас стереть с лица земли».
Да-с, это вчерашний «голубь мира».
25. 6. 1941. Вторжение Германии в Советскую Россию состоялось. «В нашей фракции настроение было подавленным. Многие выражали сожаление, что финские солдаты не знают, чего ради они воюют. Младшие офицеры заявляют подчиненным, что теперь они идут на войну, чтобы отодвинуть установленные московским миром границы немного дальше прежних. (Да и я верю, что солдаты не понимали, в чем дело, так как сам видел сегодня в ресторане „Вихдин Сеуту“ в Нуммела, как большая группа военнослужащих слушала передававшуюся по радио статью газеты „Ууси Суоми“, выдержанную в отчетливо пронемецком и бесстыдно антишведском духе и сколь растерянными выглядели эти демократически настроенные люди от того, что их заставляют драться за нацизм и гитлеризм.)».
«Однако Таннер не снял формулировку, согласно которой Россия своими действиями в последние дни „разрушила возможность сохранить мир“ и т. п. (хотя я предложил убрать и ее, поскольку, на мой взгляд, мы сами отказались от возможности сохранить мир тем, что буквально зазвали немцев)». Удивительная самокритичность.
5. 8. 1945. И вот поражение, поиски выхода из войны с наименьшими потерями. «Мне снова приходится с грустью констатировать, что хотя мы и добьемся приемлемого мира, а может быть, как раз и поэтому группа неисправимых фанатиков — националистов и духовных приверженцев фашизма — получит повод для начала действий в старом духе». «Для виновников войны делом их жизни является доказать, что они все-таки были правы». Известное дело, каются только невиновные.
19. 11. 1945. «Самой большой сенсацией до сих пор была роль, которую в этих событиях играл Маннергейм». С его разрешения «господа офицеры» ездили в Зальцбург для координации совместных действий с германской армией. Еще 15 июня 1941-го он отдал приказ о подчинении финского армейского корпуса в Рованиеми немецкому командованию и об использовании его в военных действиях. «И совершенно потрясающим оказалось заявление маршала о том, что он поддерживал и продолжает поддерживать заключение соглашения с Риббентропом (!). Да, можно сказать, что авторитет Маннергейма рухнул»…
Заслуги Маннергейма были столь колоссальны, что авторитет его рухнуть не мог никоим образом, да и осуждение задним числом, когда результат выбора уже известен, мало чего стоит, поскольку ниоткуда не следует, что альтернативный выбор с «народным» Куусиненом был бы лучше. Но вот желание с кем-то блокироваться против могучего соседа надолго ушло, по крайней мере с авансцены.
Урхо Кекконен, бессменный президент Финляндии на протяжении четверти века, уже в 1944 году призвал финнов не допускать и мысли о реванше, налаживать доверие и сотрудничество с «ведущей европейской державой», думать о собственных национальных интересах и не становиться фигурами в чужой игре.
И Божья благодать сошла на трудолюбивую добропорядочную страну, а двойной памятник Паасикиви—Кекконену высится напротив памятника Маннергейму. Памятник, к сожалению, абстрактный, не поймешь, кому и за что, — кавалерист Маннергейм впечатляет и запоминается несравненно сильнее.