Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2023
«Приказная система» государственного управления России, сложившаяся в XVI веке, включала три уровня: царь и Боярская дума на верхнем; центральные органы государственного управления — приказы — на среднем; воеводы на местах на низшем. Право принимать решения имели только судьи из бояр, возглавлявшие приказы. Им помогали дьяки — опытные бюрократы. Обязанность дьяков («должность» их) определялась так: «В приказах с бояры и с прочими судьями вели, дела слушали и приговаривали обще, а оные приговоры крепили и <…> указы закрепляли (заверяли) дьяки».[1] К концу XVII века в приказах и в Думе насчитывалось 178 дьяков. Судьям и дьякам подчинялись старшие («старые») подьячие, которым давали в помощь по несколько человек молодых подьячих. Всего в приказах служило от нескольких десятков до сотен, как в Поместном приказе, подьячих. Старшие подьячие вместе с дьяками руководили составлением документов; средние готовили их тексты; младшие осуществляли техническую работу по переписке документов набело. Хотя рабочий день в приказах продолжался до 12 часов, а работа велась и по праздникам, приказы заваливали нерешенные дела.
Обязанность нести государственную службу лежала на дворянстве, а дворяне «на прокорм» имели земли и крестьян. С учетом этого оплата государственной службы носила исключительно персональный характер. Но грамотных дворян было немного, и низшие должности занимали бывшие семинаристы. Труд младших приказных служащих часто вообще не оплачивался, и они жили лишь за счет «приношений» просителей. Такая практика, хотя и создавала возможность злоупотреблений, казалась естественной и служащим и просителям.
Первые чиновники — подьячие, канцеляристы, повытчики, приказные (пока сохранялись допетровские термины) — прибыли из Москвы в Петербург в 1710-х годах в составе своих приказов и канцелярий. Они перевезли документы для организации коллегий, где служили и иностранные специалисты, нанятые советником Петра Г. Фиком, который подсказал царю и учреждение фискальной службы для надзора за законностью деятельности служащих. Подбором кандидатов для замещения вакантных должностей государственной службы ведала учрежденная при Сенате Герольдия.
В конце 1718 года последовал закон о разделении дел между коллегиями с указанием на необходимость сочинять каждой коллегии свой регламент (свод правил работы). Первые регламенты коллегий в большей своей части оказывались точными переводами со шведских. 28 февраля 1720 года был издан обширный, из 56 глав, «Генеральный регламент», определивший единообразие порядков делопроизводства.
Полный состав присутствия коллегии насчитывал 10–11 членов и состоял из президента, вице-президента, 4–5 советников и 4 асессоров, но вскоре Верховный тайный совет сократил вдвое число асессоров и советников. Канцелярию коллегии возглавлял секретарь. В его ведении находился штат канцелярии, в состав которого входили: нотариус или протоколист — составитель протоколов заседаний; регистратор — составитель списков входящих и исходящих бумаг; актуариус — хранитель бумаг; переводчик, многочисленные канцеляристы и копиисты. К коллегиям приписывали военнослужащих для обеспечения вспомогательных нужд — охраны помещений и рассылки документов с нарочными. «Генеральный регламент» устанавливал точное расписание заседаний коллегий: по понедельникам, вторникам, средам и пятницам; в четверг президенты заседали в Сенате. Продолжительность занятий — 5 часов.
Численность «классных» служащих, которые давали присягу, их должности и размер денежного содержания предусматривались штатными расписаниями. Канцелярские служители и прислуга работали по вольному найму, штатами определялись лишь их число и общая сумма на их содержание, но они могли быть уволены в любое время. В первые годы гражданские служащие жили на Городовом острове, в Посадских улицах, за Троицкой площадью.
К 1720 годам стало понятно, что очень быстро «прогнила» сама фискальная служба. Петр I учредил при коллегиях и Сенате прокурорские должности. «Быть при Сенате генерал-прокурору и обер-прокурору, также во всякой Коллегии по прокурору…» — указал он в 1722 году и издал указ «О розыске фискалов, уличенных во взяточничестве и других должностных преступлениях». Генерал-прокурором Сената он назначил П. И. Ягужинского, которому еще после учреждения в 1718 году коллегий было поручено наблюдение за «скорейшим устройством президентами своих коллегий». Петр I не раз говаривал: «Что осмотрит Павел, так верно, как будто я сам видел». Раздраженный всеобщим казнокрадством, Петр в Сенате потребовал принять закон, по которому каждый, кто украдет у государства на сумму больше куска веревки, будет на этой самой веревке и повешен. Сенаторы ужаснулись и подавленно молчали. Но генерал-прокурор П. И. Ягужинский ответил царю, что тогда у Петра не останется подданных, потому что «мы все воруем, кто больше, кто меньше». Потрясенный этим вошедшим в историю ответом, царь не решился принять закон.
Петр писал, что, поскольку в России «еще учение не гораздо вкоренились, паче же в гражданских делах, а особливо в экономических делах почитай ничего нет, того ради пока академии исправятся», герольдмейстеру предписывалось «учинить краткую школу», дабы «от всяких знатных и средних дворянских фамилий обучать экономии и гражданству, и смотреть ему, дабы в гражданстве более трети от каждой фамилии не было, чтоб служивых на земле и море не оскудить». От дворянской фамилии в гражданскую службу мог пойти только третий сын. Поскольку здание коллегий на Васильевском острове было отрезано от центра города, сенатские юнкера, канцеляристы и чиновники ночевали на третьем этаже, представлявшем казарму, и посещали родителей по праздникам. По инициативе П. И. Ягужинского и Б. Х. Миниха в 1731 году был создан Сухопутный шляхетный кадетский корпус, где наряду с военными обучали и гражданским наукам.
Петр I, опираясь на опыт армии, где система чинов сложилась под влиянием деятельности иностранцев, уже к 1700-м годам пришел к мысли о необходимости создания единого законодательного акта, где все должности военной, гражданской и придворной службы распределялись бы в зависимости от значимости и был бы установлен определенный размер жалованья. В ходе работы над актом, утвержденным 24 января 1722 года под названием «Табель о рангах всех чинов воинских, стацких и придворных», проект трансформировался из простого ранжированного списка должностей в основополагающий закон о государственной службе, положения которого были столь значительны, что оставались в силе (с ничтожными изменениями) почти 200 лет. Утвержденная Табелью система чинов стала важным фактором в системе государственной службы и во всем укладе российской жизни, особенно в жизни столицы империи, определяя общественное положение служащего, весь уклад его жизни.
При отсутствии образованных канцеляристов и недостатке финансов формализм канцелярского устройства все-таки привился в России. Коллегии расплодили производство бумаг, сделавшееся для чиновничества целью, независимой от интересов населения и казны. К. Р. Берк отмечал, что приемные и конторы Сената и коллегий грязны, приказ о запрещении посторонним появляться в служебных помещениях не исполняется; а канцеляристы после смерти Петра стали приходить на службу после девяти часов утра. Они сидят за длинными столами, «страшно важничая перед посетителями. Документы свои они прячут в большие ящики <…>, опечатывая узел (веревки. — Е. Ж.) воском».
Императрицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна посещали Сенат крайне редко, и уже в начале царствования Екатерины II Сенат перевели на Адмиралтейскую сторону к Исаакиевской церкви. Неподалеку, в Подьяческих улицах, устроили жилье сенатских служащих. В 1790-х в ближайших кварталах разместили Иностранную коллегию с Почтовым ведомством и Военную коллегию. Так административный центр стал перемещаться на Адмиралтейскую сторону.
Екатерина II утвердила «Грамоту на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства», обязывавшую дворян «по первому позыву от самодержавной власти не щадить труда <…> для службы государственной». Система гражданских чинов, введенная Петром I, окончательно сложилась в ее царствование, хотя и тогда бюрократическая система не вполне образовалась: в 1784 году чинов первых пяти классов было 435 человек на всю империю. В 1790 году Екатерина II подписала указ Сенату «О правилах производства в статские чины», окончательно сформировав законодательную базу в этой области. Получение низшего классного чина теперь следовало только при назначении на соответствующую должность. Для тех, кто уже имел чин XIV класса, устанавливалось два пути продвижения вверх по лестнице чинов: награждение чином за особые заслуги и выслуга определенного числа лет. Относительно второго пути в указе говорилось: «К одобрению людей достойных и способных, и дабы не заградить таковым пути к преимущественному пред прочими возвышению, <…> давать чины тем из удостоенных, кто не менее трех лет в одном чине действительно служит, разумея до VIII класса». Для перевода в чин коллежского асессора VIII класса, дававший потомственное дворянство, недворянам требовалось служить в предыдущем не три года, а 12 лет. В XIX веке, чтобы достичь дворянства служили до чина статского советника V класса.
В целях контроля за прохождением государственной службы с 1771 года на каждого чиновника завели особый формулярный список. В 1784 году для чиновников ввели ведомственные и губернские мундиры: разноцветные мундиры для служащих по губерниям, где находились их поместья, и общий дворянский мундир зеленого сукна с красными обшлагами, по цвету Преображенского полка. Форменная одежда, в особенности главный ее элемент — мундир, стала наглядным выражением принадлежности гражданских чиновников к государственной службе, что сделало их более заметными как в учреждениях, так и вне их, на улицах С.- Петербурга.
Чиновники государственных учреждений (мы не рассматриваем местные, губернские или уездные учреждения) представляли тогда совсем небольшую группу населения. Чиновников I—V классов, составлявших высшую государственную бюрократию — члены Государственного совета, министры, сенаторы, губернаторы и т. д., — было тогда 1,1 тысячи человек. Советников центральных и губернских учреждений, начальников отделений департаментов министерств — чиновников VI—VIII классов, среднего звена правительственного аппарата — во всей России было около трех тысяч человек. В группе чиновников IX—XIV классов, занимавших низшие места в правительственных учреждениях, было около 20 тысяч человек.
В самом начале XIX века, вскоре после воцарения, император Александр I осуществил радикальную реформу всей системы управления Российской империи. Главной целью считали реорганизацию, по примеру большинства европейских стран, коллегий в министерства, подчиненные единоличным руководителям-министрам, назначавшимся самим императором. Для удобства управления министерства подразделялись на департаменты (управления), во главе с директорами, с канцеляриями при них. Все коллегии и приравненные к ним учреждения распределили по министерствам.
Реорганизация государственного аппарата начала XIX века потребовала значительного увеличения числа чиновников и повышения уровня их квалификации. Судя по материалам Герольдии, на 1807 год, время перехода от коллегий к министерствам, за два предыдущих десятилетия число чиновников первых пяти классов возросло 2,5 раза, что особенно почувствовали в Санкт-Петербурге. Начиная с 1802, с министерской реформы александровского царствования, ежегодно устанавливались штаты канцелярий и департаментов министров и ассигнования на их содержание. При этом материальное положение чиновников было тяжелым, поскольку расход жалованья на штат составлял в 1804 году всего 1/4 суммы, предусмотренной по росписям XVIII века.
Все служащие в российских государственных учреждениях подразделялись на чиновников, имевшие чины по Табели о рангах, канцеляристов и других служащих. Чиновник по Табели о рангах — это немногочисленные дворяне или лица, стремившееся посредством службы достичь дворянства. Почти столько же состояло на государственной службе канцеляристов, подканцеляристов, писцов и копиистов, не имевших табельных чинов, — грамотных людей, а чаще малограмотных лиц, недворянского происхождения, с семинарским образованием или с курсом уездного училища, бедных и бесправных, которые использовались для переписки бумаг и другой технической работы. Кроме них в министерствах работали низшие служители — обслуживающий персонал. Размеры персонального жалованья различались многократно в зависимости от должности и ранга чина. Мы не располагаем цифрами, описывающими основную массу рядовых работников канцелярий, не имевших чинов. Но жалованье-то их входило в назначенную сумму, из которой основные оклады получали их начальники.
Должности в министерствах занимали чиновники бывших коллегий, хотя опыт работы в коллегиях был малополезен, иногда и противопоказан в условиях министерств. Усложнение функции государственного управления обнаружило низкий уровень общеобразовательной подготовки большинства чиновников.
По мнению морского министра Н. С. Мордвинова, «Многочисленные чиновники и служители в канцеляриях министров занимаются наиболее бесполезным письмом, делами текущими, незначащим производством и формой столь же пространной, сколь затмевающей дела». Сенатор М. А. Дмитриев писал: «С царствованием Александра Павловича учреждение министерств и многих не бывших до него управлений распространило бюрократизм по всей России. Понадобилось множество людей для замещения новых мест: вот и поползли к Петербургу все алчущие и жаждущие пожить на счет своих сограждан…» Бумаг писалось множество: самые важные писали сами столоначальники, «полегче» — их помощники, мелкие чиновники их переписывали. Недаром говорили, что Россией управляют столоначальники.
Основной массой служащих были нижние чины и не выслужившие чина канцеляристы и письмоводители. Петербургский канцелярист получал нищенское содержание, как правило, недостаточное для содержания семьи и даже для светской жизни молодого человека. К тому же на протяжении всего XVIII века его могли по приказу начальника «заковать в железа», бить розгами, палками и плетьми, таскать за волосы и т. д., поскольку крупные чиновники-помещики так привыкли обращаться со своими слугами и крепостными. Писцы и даже секретари употреблялись в домашнюю работу. Эти факты характерны в основном для провинциальных присутственных мест, но и в столице принято было держать низших служащих и мелких чиновников на службе под арестом на хлебе и воде вплоть до исполнения работы. Только в 1804 году Александр I подписал специальный указ «О нечинении в присутственных местах над приказнослужителями бесчиния и жестокости».
Чин обычно присваивался по выслуге лет; внеочередное присвоение чина могло служить наградой за экстренное и наилучшее исполнение какого-либо поручения. Многие дворяне поступали в гражданскую службу после выхода в отставку с военной, при начале семейной жизни, чтобы сохранить для себя и своей семьи социальные льготы. Военный человек признавался на все способным. Административные должности стали «средством вознаграждения за военные доблести».
Государственные учебные заведения имели право присваивать чин (обычно XIV—IX класса) своим выпускникам, с которого они могли начать службу в классных чинах. Правила устанавливали: «Чтоб ни в какой губернии <…> не определять к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, людей, не окончивших учения в общественном или частном училище». Но фактически в 1800-х были чиновники не только не достигшие совершеннолетия, но даже в возрасте 9–13 лет.
Вплоть до середины XIX века ощущалась острая нехватка просвещенных чиновников, большинство же канцеляристов имели начальное или семинарское образование. Существует свидетельство того, что «Государственные Заемный и Ассигнационный банки были тогда наполнены чиновниками, едва читать и писать умеющими; от многих требовалось токмо умение подписывать имя свое на ассигнациях».[2]
Одной из причин такого положения явилось расширение армии, которое отвлекло в ее ряды массу образованной и материально лучше обеспеченной дворянской молодежи.
В указе Александра I Сенату от 6 августа 1809 года, вдохновителем и автором которого был М. М. Сперанский, «О правилах производства в чины по гражданской службе…» прямо упоминалось о нежелании лиц дворянского сословия получать образование: «…К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что дворянство, обыкшее примером своим предшествовать другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия. <…> …Мы находим <…>, что главным поводом к оному есть удобность достигать чинов не заслугами и отличными познаниями, но одним пребыванием и счислением лет службы». Установили, что производству в чин коллежского асессора (VIII класс) впредь могли подлежать лишь лица, имеющие высшее образование или выдержавшие экзамен по установленной программе (помимо соответствующей выслуги лет).
Поэтому, хотя гоголевский Акакий Акакиевич «был то, что называют вечный титулярный советник», то есть чиновник IХ класса, он не смог даже изменить в документе название присутственного места, заглавный титул и «переменить кое-где глаголы из первого лица в третье». Чин он получил, переходя по выслуге лет автоматически. Стать коллежским асессором, что позволило бы ему получить дворянство, видимо, он не смог бы никогда. Он подрабатывал переписыванием бумаг как писарь или канцелярист, но создать официальный документ не смог бы. Он и влачил жалкое существование: взятку за составление или продвижение бумаги ему никто не предлагал.
Крутая мера властей вызвала неблагоприятный отклик современников, в частности подверглась осуждению программа экзаменов. Н. М. Карамзин представил записку: «Доныне дворяне и не дворяне в гражданской службе искали у нас чинов или денег; первое побуждение невинно, второе опасно: ибо умеренность жалованья производит в корыстолюбивых охоту мздоимства. <…> Лучшие, то есть честолюбивые, возьмут отставку, худшие, то есть корыстолюбивые, станут драть кожу и с живого и мертвого».
Однако уже скоро возникла необходимость делать исключения из правил: министры жаловались на затруднения в замещении должностей и доказывали, что в работе министерств опыт для служащих имеет преимущественное значение перед образованием. 10 апреля 1812 года по указанию Александра I был созван особый комитет для «составления общих по всем частям гражданской службы, каких именно наук познание нужно». В результате принятых мер профессиональный состав государственных служащих расширился. К тем, кто занимал административно-распорядительные должности, добавились инженеры, учителя, библиотекари, музейные работники, врачи и другие специалисты, которых было около 10 % от чиновников. Они числились в штатах учреждений, получали чины и награды, носили мундиры, им назначали пенсии.
Оклады жалованья чиновников не были фиксированы и распределялись начальством «по трудам и достоинству» из сумм, выделявшихся на канцелярские расходы. Расходы на жизнь в столице были велики: только на платье и обувь требовалось 120 рублей в год. В 1810 году жалованье канцелярского служащего не превышало 200 рублей в год, тогда как лакей получал около 180, швейцар в «хорошем доме» — 200, кучер — 400. С 1815 года гражданским служащим запретили исполнять одновременно несколько должностей, хотя прожить на одно жалованье было практически невозможно. Канцеляристы и бедные чиновники подрабатывали кто чем мог: не только перепиской и выполнением заказов на составление документов и писем, но и комиссионерской деятельностью при продаже дворовых людей. Служащие казенных учреждений предлагали «извещения» для покупателей подобного «товара». Значительно легче жили молодые чиновники-дворяне, не имевшие значительного чина, но получавшие доходы от своих поместий. Желание служить в столице, в престижном министерстве, приводило к тому, что многие обеспеченные чиновники в ожидании мест служили без жалованья. Чиновники, в отличие от канцеляристов, получали не только собственно жалованье и наградные к праздникам, но «квартирные», «столовые» и «мундирные» суммы.
Канцеляристу и мелкому чиновнику едва хватало жалованья на плату за квартиру, собственно комнату, которую он зачастую делил с товарищем, или даже «угол» с прислугой, в обязанности которой входила уборка, протапливание печи и принесение горячего самовара. Он мог позволить себе в обед самую примитивную еду: пирожки и булки из ближайшей мелочной лавки. Приличный обед в ресторане (такой обед с закуской стоил 6 рублей ассигнациями, а по введении счета на серебро — 1 рубль 75 копеек) мог позволить себе только вполне обеспеченный человек, а не бедный петербургский чиновник. Если, преодолев путь в две-три версты до своего министерства или департамента по грязным петербургским улицам, такой чиновник хотел развлечься — сходить в театр, он мог позволить себе лишь стоячий билет на галерею, а в воскресенье, вычистив платье, сходить в Танцевальное общество. Обычным же его праздничным развлечением было гуляние по центральным, освещенным улицам или посещение театральных балаганов.
Немногие чиновники, даже дослужившись до значительного чина, могли позволить себе завести семью. Сегодня немногие могут оценить трагедию романса «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь…», как это понимал А. С. Даргомыжский, сам закончивший свою чиновную карьеру в чине титулярного советника и понимавший, что до действительного статского советника (генерала) ему во всю жизнь не дослужиться.
Жилья в столице повсеместно не хватало. Доходных домов, где мог бы снять квартиру приезжий, поступивший на службу чиновником, было крайне мало, строительство их только началось в начале XIX века. Он должен был довольствоваться помещением в тесном домике в Литейной, Рождественской или Московской частях, за Фонтанкой, в Мещанских и Подьяческих или в Коломне. Отсюда добираться пешком в присутствие — редко у кого хватало денег на извозчика, да и они в начале XIX века были редки — было далеко и крайне неудобно. Эти улицы не были качественно замощены, по вечерам не освещались, в течение всей весны и осени плохо вымощенная проезжая часть их превращалась в сплошную грязную лужу. И по гнилым дощатым мосткам многочисленные столичные канцеляристы и мелкие чиновники пробирались в свои наемные «от хозяев» комнаты. Провизию они покупали в мелочных лавочках или посылали прислугу на рынок. Они пили воду из колодца, вырытого во дворе. Их жизнь была трудна и тягостна, они слепли от многочасового переписывания канцелярских бумаг, от темноты в грязных присутственных местах, они простужались, пронизанные холодным невским ветром под секущим мелким дождем. Понятно, что они хотели заработать или получить деньги любым способом.
В те времена, когда были совсем не развиты судебная и общественно-правовая системы, именно чиновники решали спорные вопросы. Всякий опытный человек знал, что если он для совершения дела тратится на гербовую бумагу или марку в пользу государства, то должен заплатить чиновнику, который составит для него документ, и канцеляристу, который его прилично перепишет (ведь и сегодня мы платим нотариусам).
Немногое, что могло обеспечиваться государством служащему, — это казенная квартира, образование его детей на казенный счет в государственных учебных заведениях и в случае болезни или смерти кормильца помещение его семейства в казенное благотворительное учреждение. В 1818 году, через 15 лет после организации первых министерств в России, перед императором Александром I встал вопрос о материальном положении семейств гражданских чиновников. Жалованье, положенное служащим низших чинов, было так невелико, что не позволяло им даже завести дом и семью, если у них не было постороннего дохода, например от поместья.
В начале ХIХ века, если чиновник становился инвалидом или умирал, не выслужив положенных 20 лет, его вдова, часто с малыми детьми, не имела права на пенсию и оставалась вообще без средств к существованию.
Император задумал создать государственную благотворительную организацию — комитет для помощи потерявшим трудоспособность гражданским чиновникам и их семьям (позже — Комитет призрения заслуженных гражданских чиновников). Пенсии Комитет назначал по прошествии 20 лет службы, соответственно классу должности чиновника. Размеры полных пенсий составляли 85—857 рублей в год в зависимости от заработка. По смерти чиновников, состоявших под покровительством Комитета, призрение распространялось на вдов их, сирот и родителей. Комитет выплачивал единовременные пособия, помещал сирот в учебные заведения, ходатайствовал о назначении пенсий.
Воцарение Николая I сопровождалось существенным усилением внимания властей к гражданской службе. Позже, в конце XIX века, председатель Комитета министров Н. X. Бунге отмечал в качестве одной из наиболее характерных черт Николая I его стремление «делать все самому при посредстве администрации, сознавая, что чиновники не всегда достаточно толковы, усердны и неподкупны». Император был уверен, что в России избыток чиновников — «более, чем требуется для успеха службы» — и многие из них «остаются праздными, считаясь для одной формы на службе, шатаясь по гуляньям и в публичных местах». Указ «О канцелярских служителях гражданского ведомства», подписанный Николаем 14 октября 1827 года, ограничил в составе чиновничества число выходцев из низших сословий. Тем же указом поступление на службу разрешалось с 14 лет, хотя «начало действительной службы» считалось с 16-летнего возраста.
Хотя признано, что в 1836–1843 годах около 65 % служащих, получивших потомственное дворянство с чином коллежского асессора, происходили из духовенства, почетных граждан, купечества и мещанства, но в большей степени это относилось к провинциальным чиновникам. Настойчивые усилия верховной власти по сохранению сословного принципа даже при формировании контингента низших государственных служащих объясняются желанием обеспечить социально-политическую лояльность, однородность и корпоративность даже канцелярских служителей, а также старанием сохранить состав налогоплательщиков: ограничить переход из податных сословий в неподатные.
По данным Министерства финансов, в начале 1830-х годов на государственной службе в России находилось уже около 105 тысяч гражданских чиновников (возможно, с учетом и канцелярских служителей), бо`льшая часть которых обитала в столице, а в 1840—1850-е количество чиновников возросло на треть. Помимо того, к чинам гражданской службы фактически принадлежали те, кто служил «зауряд» — по выборам дворянских, городских и сельских обществ — и получал содержание за счет соответствующих сословных организаций. В результате количество гражданских чиновников более чем вдвое превышало число военных и морских офицеров. В петербургских учреждениях в 1832 году числилось 13 528 чиновников и канцеляристов. Из них низшие чины составляли 54 %, а канцелярские служители — 25 %.
Существование такого количества гражданских служащих объясняли огромностью переписки, которую они вели. Документы неоднократно переписывали, копировали, размножали вручную, гусиными перьями на небеленой, шероховатой бумаге. Писцы, канцеляристы занимались исключительно механической работой переписчиков. Непременным условием карьеры был хороший почерк, а канцелярист начинал карьеру с чинки гусиных перьев. Отсутствие в ту эпоху технических средств связи увеличивало объем переписки и вызывало необходимость в штате курьеров и посыльных. Объем переписки был вызван крайней централизацией управления, недоверием центральной власти к агентам на местах и стремлением местных чиновников оградить себя от ответственности, переложив решение дел на центральные учреждения. Высокий чин Министерства финансов объяснял ситуацию: «Страшная безнравственность чиновников вынуждает правительство подвергать их беспрерывному контролю, что постепенно повлекло к увеличению числа мест и служащих».
Официальный «Исторический обзор деятельности Комитета министров» сообщал, что в 1832 году шеф жандармов граф А. X. Бенкендорф обращал внимание императора на то, что большинство «канцелярских служителей губернских присутственных мест <…> были весьма предосудительного поведения, крайне нерадивы. <…> Страх быть отданным под суд на них не действовал, [так как] по суду их почти всегда оправдывают, если не в уголовных палатах, то в Сенате, в канцелярии которого они находят себе сильных покровителей в лице своих товарищей, тем более что формы судопроизводства <…> весьма продолжительны». Проблема образовательного уровня, деловых и моральных качеств чиновничества в 1830-е привлекла внимание всего русского общества, прессы и литературы: в 1836 году Н. В. Гоголь написал комедию «Ревизор», вызвавшую одобрительный отклик Николая I, сказавшего: «У нас есть много честных тружеников, кои несут всю тягость службы, не пользуясь ее преимуществами; между тем есть такие, кои, пользуясь службою других, получают все преимущества по службе. Я не хочу, чтобы было так!»
В первой половине XIX века разница окладов была значительнейшей: если чиновник XIII — XIV классов получал от нескольких десятков до сотни рублей годовых, то министр — около 10 тысяч и более. 6 декабря 1827 года установили пенсионную систему для государственных служащих (в 1852 году в нее внесли изменения). Министерствам предписали «составить подробные ведомости о всех местах и званиях по разрядам пенсий». Срок службы, дававший право на пенсию, колебался от 20 до 30 лет, но не менее 20. Семьям умерших чиновников назначалось пособие. Во второй четверти XIX века, по данным министра финансов Е. Ф. Канкрина, «содержание чиновников, как губернских, так и столичных <…> получало неоднократно значительное улучшение и в настоящее время <…> нельзя бы жаловаться на скудость содержания», по крайней мере «в местах министерского управления». Проблему Канкрин усматривал в стремлении государственных служащих низших рангов равняться в образе жизни на своих более обеспеченных коллег старших рангов.
По мнению А. де Кюстина («Россия в 1839 году»): «Одна категория людей, которых не следует числить ни среди знати, ни среди простонародья, — это сыновья священников; почти все они становятся мелкими чиновниками, и этот канцелярский люд — главная язва России… <…> Ряды этого „низшего“ дворянства <…> пополняют столоначальники, разного рода чиновники <…> и их дети, пожалованные дворянством… <…> Четырнадцатый класс состоит из низших правительственных чиновников — почтовых служащих, посыльных и прочих подчиненных, в чьи обязанности входит передавать либо исполнять приказания вышестоящих начальников… <…> Люди, включенные в этот класс, служат императору, это уже не крепостные; у них есть чувство собственного достоинства — общественного, ибо человеческое достоинство в России неведомо. <…> Из своих канцелярий эти незаметные тираны, эти деспотичные пигмеи безнаказанно угнетают страну… <…> Видя, как тирания чиновников подменяет собой деспотизм императора, содрогаешься от страха за эту страну… <…> Российские императоры <…> безбоязненно предоставили высшим чиновникам и их подчиненным опутывать сетями беззащитную страну. Отсюда возник рой мелких служак, которые норовят править страною…»
Взятка, в эпоху императора Николая I внешне строго преследовавшаяся, превратилась в норму. «Зачем вы брали подарки?» — спросил однажды своего отца Э. Н. Стогов, чиновник, служивший под началом М. М. Сперанского. «Чтобы не оскорбить просителя», — мгновенно ответил отец. Факт широкого распространения взяточничества в системе управления империей служил оправданием чиновнику, погрязшему в поборах. Правительство всячески защищало, прикрывало служащих, спасая их от насмешек и критики общественного мнения. Так, в 1841 году М. П. Погодин в журнале «Москвитянин» поместил несколько историй о чиновниках. Эти анекдоты, пародировавшие стиль канцелярских бумаг или высмеивавшие мздоимство, вызвали особенное «неудовольствие» властей, бдительно оберегавших честь мундира. Вот одна из подобных историй: «Проситель приходит в канцелярию справиться о своем деле и подходит к одному столу, за которым сидит подьячий, углубившийся в „Северную пчелу“… „Позвольте спросить вас, сошло к вам мое дело?“ Подьячий молчит и продолжает читать про себя. Проситель повторяет свой вопрос тоном более умиленным. То же суровое молчание. Проситель вынимает серебряный рубль и прикасается им потихоньку до руки безмолвного читателя. Подьячий поднимает голову, вынимает ключ из кармана, отворяет ящик, кладет рубль, запирает и, принимаясь читать по-прежнему, указывает спокойно головою: „Вон на том столе“».
По прочтении этих анекдотов начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-адъютант А. X. Бенкендорф обратился 13 марта 1841 года к министру народного просвещения С. С. Уварову, в ведении которого находилось Главное управление цензуры, с письмом: «Статьи такого рода показывают недостаток уважения к образованной публике и желание угодить ими самому развратному классу людей. Подобные анекдоты выказывают в издателе не одно безвкусие, но и злоупотребление доверием, которым как журналиста облекло его правительство, ибо выставлять чиновников в таком невероятном и отвратительном виде, клеветать их поступками и действиями, в сословии чиновников в настоящее время несуществующими, и придавать им безобразные характеры есть преступление против правительства, коего чиновники суть органы. Помещение подобных статей, приводящих в негодование благонамеренного читателя, <…> доставляет приятную пищу только неблагонамеренным людям, которые ищут случая посмеяться над званием чиновника и тем оскорбить правительство. <…> Этих причин, по мнению моему, было бы весьма достаточно, чтобы воспретить г. Погодину издание „Москвитянина“». Уваров вежливо, но твердо ответил Бенкендорфу, что уже «сделал строгое замечание издателю и цензору за напечатание сих пошлых шуток» и считает, что наказание соразмерно их вине. Погодин же оправдывался: «Нет вкуса в анекдотах, ибо нет его в тех мнимых лицах, кои изображаются ими».[3]
Но анекдоты о чиновниках продолжали появляться. В апреле 1848 года в благонамеренной петербургской газете «Северная пчела» был опубликован анекдот следующего содержания: один чиновник в донесениях начальству нередко дозволял себе иронические замечания «касательно дурного течения дел и ошибочных учреждений». Начальник полушутя-полусерьезно сказал ему: «Любезный друг, не пишите таким острым пером, не то мы его должны будем притупить».
С. С. Уваров в своей записке от 1847 года писал: «…быстро образуется новый разряд людей с особенными понятиями, с особенными предрассудками и мечтами, менее привязанных к правительству, а более занятых собственными выгодами. <…> Государственная служба вся перейдет в руки так называемых чиновников, составляющих уже у нас многочисленное сословие людей без прошедшего и будущего, имеющих свое особое направление и совершенно похожих па класс пролетариев…»
По поручению императора министр юстиции граф В. Н. Панин в ноябре 1846 года разработал записку, где нашел нужным подвергнуть пересмотру «Устав о службе гражданской» — комплекс законодательных актов о государственной службе. Панин уверял царя: «…никакие усилия Вашего величества, ни усердие министров к исполнению Вашей воли не достигнут цели, если самый порядок определения к должностям не поставит ясными постановлениями преграды к замещению должностей лицами, недостойными оказанного им доверия».
Для привлечения служащих на государственные должности при сравнительно небольшом жалованье как компенсация или для удобства работы им предоставлялась казенная квартира. Многие здания министерств и департаментов представляли собой по форме жилые квартирные дома, лишь незначительная часть помещений в которых отводилась под присутствия. Число разнообразных лиц, обслуживавших административные здания, увеличивалось до нескольких сотен жившими при учреждениях служителями обязательных для каждого казенного учреждения конюшни с каретным сараем, мастерских и типографии. Многие жертвовали ради казенной квартиры более выгодной частной службой или занимались ею в свободное время для получения дополнительного дохода.
Дипломат граф В. Н. Ламсдорф, сам многие годы живший на казенной квартире, писал: «Наш монарх выражает свое удивление распространенной в России манией добиваться почетных званий и должностей с громкими наименованиями, не имея возможности выполнять связанные с ними обязанности. Его Величество упускает из виду, что большинство честных сановников и чиновников, уходя на покой после полувековой службы, находятся в самом плачевном материальном положении и наши пенсионные правила не предоставляют им достаточно средств, чтобы дожить свои дни. Таким образом, сплошь и рядом те звания и должности, которых добиваются, уходя со службы, являются вопросом не только тщеславия, но и нужды».
Собственно, именно бедность чиновников, неустойчивость положения, недостаточность жалованья для безбедного существования, зависимость от всей иерархии начальства не только по службе, но часто и в быту оправдывали в глазах общества привычное взяточничество русских чиновников. Официальное издание «Министерство юстиции за 100 лет» констатировало: «При нищенских окладах на службу по судебному ведомству поступали большей частью такие лица, которые вследствие полного своего невежества и неспособности к труду лишены были всякой возможности найти занятия в других ведомствах. Неудивительно, что они прибегали к взяточничеству и вымогательству, как единственному средству существования. Сам министр юстиции и генерал-прокурор Сената граф В. Н. Панин при совершении рядной записи в пользу своей дочери для ускорения дела дал судебному чину взятку в 100 рублей через директора департамента Топильского».
Даже в конце ХIХ века, если семья мелкого чиновника из пяти человек снимала частную квартиру рублей за 40 в месяц, это явно было ей не по средствам. Глава семьи, мелкий служащий, получавший маленькое жалованье, экономил каждую копейку. Родители хотели, чтобы дети были одеты «не хуже других», желали отдать детей в гимназию. Возникало много неразрешимых вопросов. Приходилось унижаться, где-то выискивать дополнительные заработки, идти на всякие ухищрения, только бы не отстать от знакомых, которые сами-то тянулись за более состоятельными.
В царствование Николая I, более всего любившего порядок, к большим чинам добирались аккуратные и исполнительные немцы, а пройти по карьерной лестнице и достичь высших чинов даже в столице было крайне непросто. В 1857 году на гражданской службе по всей России состояло более 120 тысяч человек. Чиновники IX—XIV классов составляли 56,7 % и канцеляристы — 26,2 %, то есть около 83 % всех служащих. Поразительно, но с 1755 года, то есть за 100 лет, соотношение высших и низших служащих бюрократического аппарата практически не изменилось!
В апреле 1862 года с резкой критикой организации гражданской службы выступил управляющий II отделением Собственной Его Величества канцелярии барон М. А. Корф. В представленной им записке указывалась опасность того, что чины «образуют из служащих какую-то отдельную, разобщенную с прочим населением, касту, которая живет своею собственной жизнью, считает себя выше остального общества и на которую общество также смотрит как на что-то чуждое и почти враждебное. Среди этой касты постоянно питается и поддерживается чувство самого ложного честолюбия, жажда к повышениям и внешним отличиям… <…> …и таким образом размножаются целые поколения самой несчастной породы нищих во фраке».
После введения реформ эпохи Александра II некоторые правительственные ведомства получили право в случае необходимости назначать на должности разного рода специалистов, практически не считаясь с чином кандидата. Впоследствии система гражданских чинов оказалась скомпрометированной тем, что непропорционально, особенно в столице, возрастало количество служащих, имевших чины высших классов: так, число лиц, имевших чины III и IV классов, возросло за 20 лет в 2–2,5 раза: III класса с 200 до 540 человек, IV — с 805 до 2040.
В царствование императора Александра II состав чиновников качественно изменился, в систему государственного управления пришли люди, верившие в преобразование России не насильственным путем, а путем государственных преобразований. На смену просто грамотным чиновникам пришли высокообразованные специалисты. Если ранее для аристократа считалась престижной только служба в Министерстве иностранных дел, то теперь они служили в Министерстве путей сообщения, в министерствах юстиции, просвещения и внутренних дел. Понятно, что подобные чиновники и дамы — которые, не будучи чиновниками, иногда уже появлялись в штатах министерств, — взятками брезговали. Разочарования конца царствования Александра II и воцарение Александра III несколько умерило их пыл.
Тем не менее образованные, уверенные в себе чиновники постепенно заполнили канцелярии. В начале ХХ века «Служилый Петербург, как бы предчувствуя предстоящую ему преобразовательную работу, уже запасался людьми: стягивал к себе, обирая профессуру, свежие умственные силы, — писал в эмиграции выпускник университета, чиновник с 20 лет, И. И. Тхоржевский, — Те круги высшей бюрократии, с которыми я соприкоснулся впервые, сразу показались мне самыми культурными, самыми дисциплинированными и наиболее европейскими изо всего, что было тогда в России. При этом убеждении я остаюсь и теперь».[4]
1. Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. М., 1902.
2. Государственный банк. Краткий очерк деятельности за1860–1910 годы. СПб., 1910.
3. Булгакова Л. А. Цензурные курьезы и «неприличные» анекдоты времен Николая I // Курьез в искусстве и искусство курьеза: материалы XIV Царскосельской конференции. СПб., 2008.
4. Тхоржевский И. И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 2020.